1 октября (19 сентября). Павловск. Воскресенье. 18. Продолжал списывать стихи 86-го года. Как просматриваю свои произведения, меня берет сомнение: ничего-то дельного не написано, хотя стихов немало. Надо снова взяться за крупную работу; но что писать? Хотелось бы выбрать что-нибудь из русской истории, да не подберу ничего.
2 октября (20 сентября). Понедельник. 19. Вчера много успел сделать. Очень усердно упражнялся на фортепиано. Почти всю первую часть Д-мольного концерта Моцарта и каденцу Рейнеке знаю наизусть и с замиранием сердца вижу себя в большой зале перед множеством гостей и слышу оркестр; вот приходит мое время вступать, оркестр умолкает, и я начинаю. Ух, как страшно!
Вторник. 20....Снова играл на фортепиано. Музыка Моцарта легко запоминается наизусть; каденцу Рейнеке, как произведение новейшее, заучить труднее.
3 октября (21 сентября). Среда. Вчера погода стояла чудесная. Ходил к людям в поле и в ожидании фельдфебеля копал с ними картошку... Вечер просидел дома. Переписывал, читал биографию и стихотворения Никитина. Никакого сравнения нет с современными стихотворениями Надсона, Мережковского, Фофанова и компании: в них ни мысли, ни чувства, ни красоты, тогда как все это есть у Никитина, хоть и был он простой мужик.
9 октября (27 сентября). Понедельник. 26. Я очень почитаю Иоанна Богослова - 30 лет назад меня в этот день крестили...
Вторник. 27. Я позавтракал второпях один и поехал в Федоровское, где рота уже устроилась у ротного двора в ожидании меня в мундирах и скатках. Я благодарил людей за летнее время, протекшее так благополучно, безо всяких неприятностей. Мы пошли к церкви, где я заказал молебен... Вошли в церковь, и началось торопливое, довольно нескладное богослужение, крестьянские певчие долго и неверно пели какие-то незнакомые молитвы, молодой суетливый священник читал скоро и невнятно, захлебываясь и путаясь. Все это мешало мне молиться как бы следовало, к тому водосвятие, на которое я не рассчитывал, заставляло бояться, что мы опоздаем на поезд. Молебен кончился, батюшка сказал солдатам краткое, но милое слово, благодаря их за благополучный постой, за помощь, в которой они не отказывали крестьянам, и увещевая с усердием приступить к зимней службе в городе. Вышли из церкви... были на вокзале за полчаса до отхода трехчасового поезда. Я шел рядом с Романовым, который теперь взводный 1-й взвода. На Петербургском вокзале встретил нас Цицович. В казармах грязь и беспорядок...
18 октября (6 октября). Мраморный. Ответ Гончарова приводит меня в уныние: 10 дней, потраченных на стихотворение «Уволен», пропали даром. Я не умел стать в положение описанных лиц, психологический анализ отсутствует, потрясающие движения души не уловлены. Что же делать, когда не могу создать драму. Неужели же я никогда не смогу этого. Может быть, я рожден лириком, а во что бы ни стало хочу попасть в драматурги. Гончаров очень похвалил замеченные им в той же тетради неоконченные черновые наброски «Пигмалиона»...Должен еще сознаться в чем-то, что заставляет меня стыдиться и краснеть и чего я ни за что бы не высказал на словах: я не дорос до Шекспира; мне просто скучно читать его. Вот два дня подряд читаю «Отелло», и хоть от некоторых мест волосы дыбом становятся, а в общем - cкучно. Местами мне даже просто не нравятся иные выражения. И мне совестно, ибо в этом доказательство моей недоразвитости. Положим, я не все совершенно понимаю, а читать со словарем - лень.
27 октября (15 октября). Пятница. 14. Моему авторскому самолюбию опять был нанесен Удар И. А. Гончаровым. Но как не быть благодарным ему за строгое отношение к моему поэтическому росту. Он нашел, что в моих стихах, заготовленных для нового сборника, есть несколько стихотворений, где выражено одно чувство, но нет мысли... Нельзя же всюду вкладывать глубокую мысль, можно же выражать и одно ощущение или впечатление. Но я опять начинаю сомневаться в своих силах...
28 октября (16 октября). Воскресенье. Петербург.После письма Гончарова, мне кажется, что для меня наступила новая эпоха: он находит, что советников мне более не надо, что я уже твердо стою на ногах и пора самому взвешивать, что надо и чего не надо писать.
Суббота. 15. Вчера я в роте простился с Рябининым, простился, как с солдатом и взял его к себе, в число своей прислуги. Он пришел в Мраморный, я свел его на детскую. На него будут шить придворное платье.
31 октября (19 октября). Бог спас Государя от страшной опасности: на Курско-Харьковско-Азовской ж. д. второй паровоз и четыре вагона сошли с рельсов. Столовый вагон, в котором в это время завтракал Государь со своей семьей, разбит совершенно, но все остались каким-то чудом невредимы. Военный министр Черевин и Шереметев слегка ранены, из остальных сопровождавших 21 человек убит и 37 ранено. Все произошло, говорят, из-за лопнувшего рельса. Вчера утром в прибавлениях к «Правит. Вестн.» появилась телеграмма с этим известием, но про убитых и раненых ничего не было сказано... Страшно становится, когда подумаешь, что Государь, Государыня и все их дети могли погибнуть, и престол перешел бы к маленькому Кириллу, так как Владимир, женатый на лютеранке, не может царствовать.