Дневник Романова Константина Константиновича: сентябрь и октябрь 1879
[1877 год]
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем
Нам улыбнется счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем,
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?
К.Р.
1 сентября (20 августа). С полдня была моя вахта, я ... телеграфировал Цесаревичу, что не буду.
Я еще ничего не говорил о нашем фрегатском монахе; сегодня из-за него на фрегате произошли некоторые неприятности, чем я и воспользуюсь, чтобы описать личность священника. Отец Илья-второй поступил на фрегат на время этого плавания из Новгородского Сковородского монастыря; наружность его очень мало привлекательна; он пожилой человек с редкими с проседью волосами, лоб у него морщинистый и совершенно покатый кверху - признак неразвитости. Действительно, отец Илья чрезвычайно, до тупости неразвит и совершенно необразован; говорит он плохо, заикаясь и запинаясь даже при богослужении, и произнося букву «в» по-малороссийски на «у». Как человек темный, он, конечно, не против крепких напитков. У нас в кают-компании общество разделено на две половины; на одном конце стола золотые - флотские, на другом - серебряные, т. е. механики и штурмана. Сегодня за ужином один из штурманов подпоил Отца, так что тот совершенно вышел из границ приличия, особенно как духовная особа. Тут пошли одни смеяться над священником, подбивать его говорить проповедь, другие, отчасти и я, возмущались этим. Впрочем, признаюсь, я не устоял и слушал «слово» отца Ильи «о душе». Разумеется, «слово» это было посмешище, и, наконец, общими силами уговорили попа лечь спать у себя в каюте.
Затем старший офицер стал протестовать, находя, что крайне неприлично напаивать священника, что это оказывать неуважение кают-компании и непочтительность к духовному сану; провинившемуся молодому штурману крепко досталось, его осадили и он замолчал.
2 сентября (21 августа). После завтрака отправился на берег. Зашел к антиквариям, накупил себе старых резных шкапов, купил бронзового Меркурия Торвальдсена.
6 сентября (25 августа). Копенгаген. Я стоял на вахте с 8 до 12, и на этой вахте посетили фрегат Цесаревич и Цесаревна. По осмотре фрегата Цесаревич пожелал посмотреть парусное ученье. Поставили паруса и потом закрепили их. Потом пробили тревогу для батареи; артиллерийское ученье прошло гораздо лучше - самые лучшие старые матросы на барже для Саши и в карауле, так что хозяев главных снастей не было - не удивительно, что парусное учение не могло быть блистательно. Тем не менее и Цесаревич и Цесаревна остались совершенно довольны.
7 сентября (26 августа). «Светлана». Я ужасно устал - завтра мы уходим. Я со всеми прощался и благодарил за ласковый прием...
8 сентября (27 августа). Мы снялись с якоря в 7 ч. 30 м. утра. Еще дней десять, а может быть и меньше - и я буду дома. Я считаю дни, числа, вахты, когда какие я буду стоять. Нетерпение растет все более и более.
14 сентября (2 сентября). Балтийский порт. Ушли из Балтийского порта под парусами, не разводя паров, утром в 11 ч. на моей вахте.
Во время аврала я нахожусь на баке, за старшего. Иногда я втягиваюсь в общую работу, но часто отношусь так хладнокровно к окружающей меня возне, и находит такая апатия, что я впадаю как бы в сон, о чем-нибудь задумаюсь и ничего не слышу и не вижу. Мои товарищи давно и легко могли заметить, что я служу во флоте по необходимости, а не по собственному влечению. Я не хвастаюсь своими морскими знаниями, и только стараюсь узнать и научиться побольше.
Все мы очень любим Павла Павловича. П. П. Новосильский, капитан II ранга, командир «Светланы». Хотя он часто и очень на нас гневается за неумение или нерадение. Но он так ревностно и с такой любовью относится к морскому делу, которое знает до основания, и так всегда хорошо научит и поможет, что всех нас обезоруживает, когда сердится на нас...
15 сентября (3 сентября). С какой радостью я отстоял последнюю вахту на ходу и не спустился вниз!
16 сентября (4 сентября). На моей вахте начали тянуться. В Купеческих воротах спустили флаг: я перекрестился. Грустно. В последний раз спускать флаг, эта торжественность очень действует на душу. Втянулись в военную гавань замечательно быстро, менее чем в два часа.
Жаль, что прошли первые чудные минуты ожидания снова быть дома. Вчера, когда я подходил ко дворцу в Стрельне и не знал наверно, там ли Мама и Митя, и успокоился, когда увидел свет в окнах - как билось сердце. Одно из лучших чувств в жизни - ожидание и радость, когда входишь в родную дверь.
Приближаясь к дому, мне всякий камушек, каждый самый незначительный предмет напоминал что-нибудь из прошедшего. С каким наслаждением я вбежал по лестнице и увидел первое знакомое лицо.
6 октября (24 сентября). Стрельна. Сегодня устроилась большая прогулка в Гатчину. Приехав в Гатчину, мы прямо отправились смотреть дворец. Ходили, ходили, блуждая по всем комнатам, с любопытством рассматривая портреты и всякие ценные вещи. Более всего заняли нас комнаты Павла I, и, в особенности, его постель, перевезенная из Петербурга, на которой он умер. На белье подушек видны пятна, похожие на кровавые следы, вид этот сделал мне тяжелое впечатление. Мы долго оставались с Николаем Федоровичем и Переславцевым в комнатах Павла Петровича, роясь в его книгах и бумагах. Нашли мы библию в красном бархатном переплете с золотыми крестами, в которую вложены какие-то масонские адресы с греческими и латинскими изречениями. Кроме того, тут было несколько книг мистического содержания и другие сочинения: memoir de Sully, гербарий, рисунки каких-то невиданных флагов, проповеди, какие-то книги конца прошлого столетия и т. д.Нас повезли на место царской охоты, были мы в загонах, где вокруг нас бегали на свободе волки и лисицы, показывали нам борзых и гончих...
8 октября (26 сентября). Стрельна. Вечером после винта Николай Федорович читал нам разговор двух братьев Карамазовых Достоевского. Мы слушали напряженно развитие мысли и коллизии человеческих противоречий, о истязании детей, о финале бытия и невозможности гармонии. Спор поднялся ожесточенный, ум за разум стал заходить, кричали на всю комнату и ничего, конечно, не разобрали. Что за громадная сила мышления у Достоевского! Он на такие мысли наводит, что жутко становится и волосы дыбом поднимаются. Да, ни одна страна не произвела еще такого писателя, перед ним все остальное бледнеет.
12 октября (30 сентября). Петербург. Пока сегодня мы пили чай у Тети и все вокруг меня бойко говорили, на меня напало блаженное мгновение: я чувствовал себя как в царствии небесном, смотрел, улыбаясь, на окружающих; жизнь казалась веселою и приятною и ничто, казалось, не могло смутить моего нравственного покоя. Но вскоре такое состояние омрачилось мыслию, что подобная минута нашла от нового знакомства с Христи, т. е. от любви к новому другу. Мне стыдно было признаться, что я могу еще любить друзей, верить в дружбу, восторженно, как ребенок.Сегодня как-то вдруг захватила меня любовь к Елене, нахлынула тоска по ней, и моя жизнь показалась мне разбитой и несчастной без нее.
18 октября (6 октября). Стрельна. Христи не приехал, и я остался недоволен вечером. А так бы мы славно могли провести его с Христи вдвоем на турецком диване, расшевеливая душу заоблачными разговорами. В этом отношении увлекающая дружба к Христи - истинное благо для моего маленького нравственного мира, и я благодарю Бога за друга, присутствие которого имеет столь хорошее на меня влияние. Я всеми силами души ухватываюсь за всякую новую, возвышенную мысль, удерживающую меня от жизненной грязи, от вседневной, обыденной и пустой суеты...
20 октября (8 октября). Стрельна. Читал в Полном собрании письма А. С. Пушкина. Понравилось мне одно письмо, писанное в 22-м году к брату на французском языке. Брат Пушкина выходил из училища и готовился вступать в свет; в письме мне понравились советы относительно встреч с новыми людьми. Пушкин предостерегает младшего брата от увлечений и очарований, советует иметь возможно худое мнение о новых знакомых: оно само собою уничтожится при более тесном сближении; таким образом, не будешь встречать печальных разочарований, так больно действующих на молодую, доверчивую душу и уничтожающих прелесть и привлекательность жизни. Место это я переписал в свою книгу.
20 октября (8 октября). Мраморный Дворец. Я, кажется, еще не заметил в этой тетради, что с нового года хочу получить роту, а до тех пор буду присматриваться.
Продолжение следует..
июнь 1877
[1879 год] июнь 1879
июль и август 1879
Когда креста нести нет мочи,
Когда тоски не побороть,
Мы к небесам возводим очи,
Творя молитву дни и ночи,
Чтобы помиловал Господь.
Но если вслед за огорченьем
Нам улыбнется счастье вновь,
Благодарим ли с умиленьем,
От всей души, всем помышленьем
Мы Божью милость и любовь?
К.Р.
1 сентября (20 августа). С полдня была моя вахта, я ... телеграфировал Цесаревичу, что не буду.
Я еще ничего не говорил о нашем фрегатском монахе; сегодня из-за него на фрегате произошли некоторые неприятности, чем я и воспользуюсь, чтобы описать личность священника. Отец Илья-второй поступил на фрегат на время этого плавания из Новгородского Сковородского монастыря; наружность его очень мало привлекательна; он пожилой человек с редкими с проседью волосами, лоб у него морщинистый и совершенно покатый кверху - признак неразвитости. Действительно, отец Илья чрезвычайно, до тупости неразвит и совершенно необразован; говорит он плохо, заикаясь и запинаясь даже при богослужении, и произнося букву «в» по-малороссийски на «у». Как человек темный, он, конечно, не против крепких напитков. У нас в кают-компании общество разделено на две половины; на одном конце стола золотые - флотские, на другом - серебряные, т. е. механики и штурмана. Сегодня за ужином один из штурманов подпоил Отца, так что тот совершенно вышел из границ приличия, особенно как духовная особа. Тут пошли одни смеяться над священником, подбивать его говорить проповедь, другие, отчасти и я, возмущались этим. Впрочем, признаюсь, я не устоял и слушал «слово» отца Ильи «о душе». Разумеется, «слово» это было посмешище, и, наконец, общими силами уговорили попа лечь спать у себя в каюте.
Затем старший офицер стал протестовать, находя, что крайне неприлично напаивать священника, что это оказывать неуважение кают-компании и непочтительность к духовному сану; провинившемуся молодому штурману крепко досталось, его осадили и он замолчал.
2 сентября (21 августа). После завтрака отправился на берег. Зашел к антиквариям, накупил себе старых резных шкапов, купил бронзового Меркурия Торвальдсена.
6 сентября (25 августа). Копенгаген. Я стоял на вахте с 8 до 12, и на этой вахте посетили фрегат Цесаревич и Цесаревна. По осмотре фрегата Цесаревич пожелал посмотреть парусное ученье. Поставили паруса и потом закрепили их. Потом пробили тревогу для батареи; артиллерийское ученье прошло гораздо лучше - самые лучшие старые матросы на барже для Саши и в карауле, так что хозяев главных снастей не было - не удивительно, что парусное учение не могло быть блистательно. Тем не менее и Цесаревич и Цесаревна остались совершенно довольны.
7 сентября (26 августа). «Светлана». Я ужасно устал - завтра мы уходим. Я со всеми прощался и благодарил за ласковый прием...
8 сентября (27 августа). Мы снялись с якоря в 7 ч. 30 м. утра. Еще дней десять, а может быть и меньше - и я буду дома. Я считаю дни, числа, вахты, когда какие я буду стоять. Нетерпение растет все более и более.
14 сентября (2 сентября). Балтийский порт. Ушли из Балтийского порта под парусами, не разводя паров, утром в 11 ч. на моей вахте.
Во время аврала я нахожусь на баке, за старшего. Иногда я втягиваюсь в общую работу, но часто отношусь так хладнокровно к окружающей меня возне, и находит такая апатия, что я впадаю как бы в сон, о чем-нибудь задумаюсь и ничего не слышу и не вижу. Мои товарищи давно и легко могли заметить, что я служу во флоте по необходимости, а не по собственному влечению. Я не хвастаюсь своими морскими знаниями, и только стараюсь узнать и научиться побольше.
Все мы очень любим Павла Павловича. П. П. Новосильский, капитан II ранга, командир «Светланы». Хотя он часто и очень на нас гневается за неумение или нерадение. Но он так ревностно и с такой любовью относится к морскому делу, которое знает до основания, и так всегда хорошо научит и поможет, что всех нас обезоруживает, когда сердится на нас...
15 сентября (3 сентября). С какой радостью я отстоял последнюю вахту на ходу и не спустился вниз!
16 сентября (4 сентября). На моей вахте начали тянуться. В Купеческих воротах спустили флаг: я перекрестился. Грустно. В последний раз спускать флаг, эта торжественность очень действует на душу. Втянулись в военную гавань замечательно быстро, менее чем в два часа.
Жаль, что прошли первые чудные минуты ожидания снова быть дома. Вчера, когда я подходил ко дворцу в Стрельне и не знал наверно, там ли Мама и Митя, и успокоился, когда увидел свет в окнах - как билось сердце. Одно из лучших чувств в жизни - ожидание и радость, когда входишь в родную дверь.
Приближаясь к дому, мне всякий камушек, каждый самый незначительный предмет напоминал что-нибудь из прошедшего. С каким наслаждением я вбежал по лестнице и увидел первое знакомое лицо.
6 октября (24 сентября). Стрельна. Сегодня устроилась большая прогулка в Гатчину. Приехав в Гатчину, мы прямо отправились смотреть дворец. Ходили, ходили, блуждая по всем комнатам, с любопытством рассматривая портреты и всякие ценные вещи. Более всего заняли нас комнаты Павла I, и, в особенности, его постель, перевезенная из Петербурга, на которой он умер. На белье подушек видны пятна, похожие на кровавые следы, вид этот сделал мне тяжелое впечатление. Мы долго оставались с Николаем Федоровичем и Переславцевым в комнатах Павла Петровича, роясь в его книгах и бумагах. Нашли мы библию в красном бархатном переплете с золотыми крестами, в которую вложены какие-то масонские адресы с греческими и латинскими изречениями. Кроме того, тут было несколько книг мистического содержания и другие сочинения: memoir de Sully, гербарий, рисунки каких-то невиданных флагов, проповеди, какие-то книги конца прошлого столетия и т. д.Нас повезли на место царской охоты, были мы в загонах, где вокруг нас бегали на свободе волки и лисицы, показывали нам борзых и гончих...
8 октября (26 сентября). Стрельна. Вечером после винта Николай Федорович читал нам разговор двух братьев Карамазовых Достоевского. Мы слушали напряженно развитие мысли и коллизии человеческих противоречий, о истязании детей, о финале бытия и невозможности гармонии. Спор поднялся ожесточенный, ум за разум стал заходить, кричали на всю комнату и ничего, конечно, не разобрали. Что за громадная сила мышления у Достоевского! Он на такие мысли наводит, что жутко становится и волосы дыбом поднимаются. Да, ни одна страна не произвела еще такого писателя, перед ним все остальное бледнеет.
12 октября (30 сентября). Петербург. Пока сегодня мы пили чай у Тети и все вокруг меня бойко говорили, на меня напало блаженное мгновение: я чувствовал себя как в царствии небесном, смотрел, улыбаясь, на окружающих; жизнь казалась веселою и приятною и ничто, казалось, не могло смутить моего нравственного покоя. Но вскоре такое состояние омрачилось мыслию, что подобная минута нашла от нового знакомства с Христи, т. е. от любви к новому другу. Мне стыдно было признаться, что я могу еще любить друзей, верить в дружбу, восторженно, как ребенок.Сегодня как-то вдруг захватила меня любовь к Елене, нахлынула тоска по ней, и моя жизнь показалась мне разбитой и несчастной без нее.
18 октября (6 октября). Стрельна. Христи не приехал, и я остался недоволен вечером. А так бы мы славно могли провести его с Христи вдвоем на турецком диване, расшевеливая душу заоблачными разговорами. В этом отношении увлекающая дружба к Христи - истинное благо для моего маленького нравственного мира, и я благодарю Бога за друга, присутствие которого имеет столь хорошее на меня влияние. Я всеми силами души ухватываюсь за всякую новую, возвышенную мысль, удерживающую меня от жизненной грязи, от вседневной, обыденной и пустой суеты...
20 октября (8 октября). Стрельна. Читал в Полном собрании письма А. С. Пушкина. Понравилось мне одно письмо, писанное в 22-м году к брату на французском языке. Брат Пушкина выходил из училища и готовился вступать в свет; в письме мне понравились советы относительно встреч с новыми людьми. Пушкин предостерегает младшего брата от увлечений и очарований, советует иметь возможно худое мнение о новых знакомых: оно само собою уничтожится при более тесном сближении; таким образом, не будешь встречать печальных разочарований, так больно действующих на молодую, доверчивую душу и уничтожающих прелесть и привлекательность жизни. Место это я переписал в свою книгу.
20 октября (8 октября). Мраморный Дворец. Я, кажется, еще не заметил в этой тетради, что с нового года хочу получить роту, а до тех пор буду присматриваться.
Продолжение следует..