Пруст в феврале: поселок АМЗ в направлении Германтов: paslen

paslen

Пруст в феврале: поселок АМЗ в направлении Германтов

Feb 18, 2023 07:01

Февраль славен не только морозами, но и ветрами лютыми да льдами подножными: вот как ветер дунет в сторону "Монетки", так и катишься до самой входной группы со скидочным списком на дверях.

Для разнообразия смотрю на поселок летними глазами, когда от жары и духоты, кажется, деваться некуда и охота из себя выпрыгнуть: какие сугробы? Какой-такой лютень: снег кажется бесконечным, покуда лежит в сугробах, а через пару месяцев пойду по тому же самому месту с видом на рельсы и так странно будет представить себе снежный рельеф этой же местности...

...настолько привычной во всех оболочках и сочетаниях, что, кажется, с какого-то момента угол этот с поворотом на Печерскую от Калининградской (когда по правую руку остается выход в вольницу бывшей прерии - пустыря, окружающего школу, от которого уже почти ничего не осталось) начинает совпадать с очертанием моего зрачка, внутренними окончаниями стеклянного тела, сетью капилляров.

Тут вот что: пустырь, таинственный призрак прошлого - моего личного детства, тает на глазах, из-за чего я и стараюсь фотографировать его с разных ракурсов и сторон.

Чем больше снимаю округу тем сильнее она истончается, словно бы изнашивается от перенапряжения (провода гудят как нервы, натруженно) и точно есть пропорция между количеством кадров и тщетой материи, хотя правда, на самом-то деле, намного проще и лежит в кварталах новостроек, хищнически эксплуатирующих этот клочок земли сломавших баланс местных линий и поверхностей в сторону вечного искажения пространства.

Отныне оно такое и выглядит так.

К этому нужно привыкнуть.

С этим нужно смириться уже.

Истончение материальной оболочки - следствие этого необратимого приключения местности, отравленной человеками: вероятно и мы бы травили ее как дикого зверя, будь нас много, но штука в том, что поселковых жителей, окруженных своими тощими сотками, крайне мало (и все меньше) и мы, что ли, как-то рассеянно родимую местность травим, включая во взаимообмен с ней кой-какие садово-огородные расходы, из-за чего экология околотка вылезает у нас, ну, максимум, в экологический ноль, тогда как многоквартирники и их собачники...

...и их автолюбители и много еще кто: когда говорят об обывателях как о потребителях, способных что угодно (вплоть до личных свобод) обменивать на безнадзорное потребление (трачу сколько могу) так вот это оно самое и есть.

Я и сам в Москве живу в многоквартирнике и то, что не пользуюсь лифтом и мусоропроводом, меня от этих людей не сильно отделяет.

Ну, если, разве что отъезды мои многомесячные отдаляют, причем буквально, а вот все остальное (я ж там регулярно кондиционером пользуюсь, особенно летом, которое в Москве последний круг сада сами знаете что) делает таким же потребителем как и все прочие, кто ленится даже о себе как следует думать.

И тут, казалось бы, сугубо экзистенциальное высказывание начинает наращивать социальные обертона, так как его в какую-то иную сторону от первоначального замысла потянуло, так что нужно добавить цитату из текста Беньямина о Прусте, которую я сегодня отчеркнул как проснулся.

Раз уж дневник мой - микро-действий и микро-событий, а Беньямин - марксист, когда ему это нужно для описания очередного до-массового общества.
Которое теперь распространяет свои штампованные блага на максимальное количество народа даже в России.
Даже в нынешней РФ.

"Верхушку буржуазии он воспринимал как клан преступников, как банду заговорщиков, с которыми никакая другая не могла бы идти в сравнение, - это была каморра потребителей. Она исключает из своего мира все, что участвует в производстве, требует по меньшей мере, чтобы это участие грациозно и стыдно скрывалось за жестом, как это демонстрируют законченные профессионалы потребления. Анализ Прустом снобизма, являющийся более важным, чем его апофеоз искусства, представляет собой вершину в его критике общества, потому что позиция сноба является не чем иным, как последовательным, организованным, закаленным рассмотрением бытия с химически чистой точки зрения потребителя. И потому, что из этой сатанинской феерии должно быть изгнано даже самое отдаленное и почти самое примитивное воспоминание о производительных силах природы, поэтому для него в самой любви извращенные связи были более приемлемы, чем нормальные. Но чистый потребитель является и чистым эксплуататором. Он логичен и теоретичен, он выступает у Пруста в полной конкретности своего актуального исторического бытия. Он конкретен, потому что непознаваем и неопределим. Пруст изображает класс, который во всех деталях обязан маскировать свою материальную основу и именно поэтому уподобляется феодализму, который, не имея никакого экономического значения, тем не менее используется крупной буржуазией в качестве маски..." (111/112)

Просто Москва была искажена еще до нашего рождения - в ней жить внутри кубизма это нормальное положение вещей на разных перекошенных плоскостях, накладывающихся друг на друга, тогда как в посёлке я еще помню, как оно было на самом деле...

...да и изменения вокруг у нас на АМЗ не на столько сплошняком идут, чтобы не было возможности прорваться к "почве": отечественный улучшайзинг именно тем как раз и характеризуется, что он точечный и, конечно же, прерывистый, с зазубринами по краям, обостряющими контраст между старым и тем, что выглядит новым, но уже давным-давно устарело, внутри себя обветшало и практически надорвалось. Сторчалось. Состарилось.

Со стороны-то кажется, мол, все это поселковое хозяйство, переходящее друг в друга слоями, неравномерно наложенными на территорию, молчит и дремлет, но попробуй спуститься на уровень атомов, протонов-нейтронов, и их взаимодействий друг с дружкой, закачаешься.

Остаётся радоваться, что жизнь не бесконечна, а на наш век хватит, вроде, хватает пока, хотя, конечно, качество потребления регулярно падает.

Левкин упоминал в "Счастьеловке", что одной из главных проблем нашей страны является фунциклирование закона Ломоносова о сохранении и перераспределении материи, так как именно из этого у РФ и возникают реальные проблемы: раз у нас все время что-то убывает, но не прибывает ни разу...

...стирается, изнашивается, ветшает, обваливается, бледнеет, но, интересно уже, где тот выпуклый край, где всЁ бесконечно налито нескончаемым соком, туго и блестит от избытка?

Неужели ж, как есть, это Америка?

Существует и иная проблема, с которой сам я многократно сталкивался - это вот когда собственный износ воспринимается всеобщим, тогда как, на самом-то деле, всё вокруг цветет и пахнет, а вовсе не изнашивается.

Помню, как первый раз отчётливо зафиксировал это расхождение между субъектом и субъективностью, когда НЮ, ныне покойный, пророчил умирание театра в эпоху небывалого расцвета последнего.

С тех пор ношу такую трещину возможность заблуждений в себе, хотя реальность поселковая, вроде, не даёт заблуждаться: к тому же спасительная рассеянность (именно сейчас идёт рассеянный, почти невидимый, дисперсный снег) уводит в разные стороны... например, в сторону социальности, ибо экзистенциальность в чистом виде попросту непереносима.

Текста из нее не продлишь, не слепишь, разве что, эпитафию?

Конечно, хочется заблуждаться - ходить и блуждать, да только негде, словно бы мир разглаживается, усложняясь неровностями и скатами, вместо того, чтоб покрываться сетью морщин, которые способны служить укрытием кому угодно, покуда зима и сугробы блестят как влитые. Как вылитые наружу.

Однако пока идет снег кажется, что мы не забыты, о нас помнят и заботятся белым крылом.

День прибавляет вместе с усталостью от зимы, которая копится, из-за чего темнеет быстрее, чем человек успеет отдохнуть и перенастроиться на субботу.

Тем более, что февраль - месяц лютых испарений истончений, очень по настроению совпадает: вот снег начнет сходить и тогда вся наша траченность, помноженная на запущенности, вылезет наружу.

Начнет вылезать.

Зимние ночи кажутся бездонными, бесконечными, словно бы конец их возникает уже в каком-то ином измерении, почти идеальном, несмотря на укорененность в быту и заземленность, тогда как подлинный ночной простор не может закончиться сам по себе и длится, подобно конвейерной резине, покуда красную кнопку не нажмешь.

Смерти первой половины февраля (сегодня на старом рижском кладбище хоронят Левкина и, конечно же, я думаю об этом, точно так же, как десятки похожих на меня людей) складываются в иероглиф, в какую-то слепую фигуру, способную сказать нечто личное: на фоне непрерывного потока новостей (в том числе о войне) что еще может задевать современное сознание до степени выделения в отдельный подотряд?

Разве что сообщение о смерти того, кто знаком и это, кажется, последний рывок человечности в реальность, которая словно бы хочет убежать от наших антропоморфных интенций как можно подальше...

...и это мы сами ее до того довели?

Чужая смерть говорит о твоей собственной, тем более если сплетает узор как закидывает удочки, фильтрует базар, надраивает предчувствия и предвосхищения; тут надо писать осторожно - как через болотце идти, так как никогда не поймешь с какой стороны снова зайдет, а текст того же совершенно не стоит. Вообще никогда, никакой.

Говорит, выговаривает, разговаривает, заговаривает, снег падает как письмо, разорванное на клочки да по закоулочкам, ближе к утру самолеты над поселком летать начинают низко-низко, раскатывая звуковые дорожки по лестнице каннского дворца фестивалей, расположенного где-то над сизыми облаками: то скатывают, то раскатывают, то перекатывают во рту своих фюзеляжей как антипосадочную карамель.

Вокруг столько всего свершается в параллель и оно говорит, покуда небо довлеет темнеет: а утром становится тихо, гул и гомон смолкают, возобновляя февраль, прерванный на ночь и поставленный на паузу, можно жить дальше, как ни в чем не бывало.

Невзирая на иероглифы, отступающие обратно в тишину. Оставившие все, как есть, на потом.
Словно бы Левкин по-прежнему жив.

зима, АМЗ, Пруст, дни