Новогодний венок. Памяти Мадженты
У меня вышла не сказка, а зарисовка-путешествие в сказочный мир Ирины - так уж легло. Соткано полностью из её образов, из таинственных теней и ярких всполохов её легенд и историй. Я лишь смотрела вновь. И снова погружалась с головой без желания вынырнуть. Удивительные, чарующие, нездешние миры...
предыдущая сказка от karwell
Сырой теплый соленый ветер, словно бы заблудившийся в пространстве, стремился вырваться из хоровода домов, кружа среди узких запутанных улочек. Следом за ним кружил и я, пряча лицо в куцый воротник старого черного пальто. Я прятался не от ветра - я люблю морской ветер, пахнущий водорослями и будоражащий душу. Может, именно с ним я и попал в этот чужой город - никогда не знаешь, куда тебя занесет морским ветром, коль скоро решишь поддаться ему.
Я прятался от праздника, отзвуками которого еще полон был город.
Я никогда не любил предпраздничную суету в дни, когда старое время подходит к концу. Сперва она практически неуловима: тонкое зеленое перышко на стоптанном мраморном полу метро, жидкие веточки, невесть как появившиеся на асфальте, а потом людской поток заполняет улицы, сметая всё подряд с полок магазинов и сувенирных лавочек. Люди мечутся по городу, сгибаясь под тяжестью сумок и наивно полагая, что чудесам, пожеланием которых они щедро одаривают друг друга в эти дни, жизненно необходимы ломящиеся от еды столы и бой курантов.
В эти дни я предпочитал находиться вдалеке от людских поселений. Подобные мне - хотя, полагаю, не много найдется таких, бегущих от праздничной суеты в тишину одиночества - могут уходить в лес, в горы, в степь - к стихиям, одним словом, - а меня всегда тянуло к морю. Быть может еще и потому, что в конце длинного пляжа иногда появлялось кафе, открытое с утра и до утра, хотя и всего три ночи в месяц - и где всегда можно было встретить своих.
Но нынче, сам не зная как, я оказался в чужом холодном городе, отдавшись на волю ветра в надежде, что он приведёт меня куда надо.
Вдруг словно прохладная кисточка коснулась шеи под высоко состриженными волосами, скользнула вокруг плеча и легонько мазнула по виску. Показалось? Дуновение повторилось у другого виска... исчезло... снова послышался тихий звук - пфррр - словно что-то порхнуло возле уха...
Замедлив шаг, я оглянулся - и заметил в витрине сувенирной лавочки синий всполох.
Новогоднюю иллюминацию еще не сняли, и мало ли что там могло сверкнуть - отражение переливающихся гирлянд в затейливом дамском зеркальце, либо стеклянная безделушка; но ветер внезапно стих, напоследок тронув колокольчик над входной дверью.
Я вошел внутрь. Ничего особенного, лавочка, каких сотнями разбросано в исторических центрах всех городов мира: светлые футболки, белые чашки с тонким рисунком, безделушки неожиданно легких расцветок, фарфоровые фигурки, серебристые письменные наборы... Осторожно обходя нагромождение всевозможных сувенирных сокровищ, я пробрался к витрине. И в самом углу, среди фарфоровых балерин и пастушек - и что там было еще? - я увидел чашку мейсенского фарфора, расписанную васильками, удивительно чистого цвета синЕе синего. И рядом золотисто-пыльный подсвечник в форме лиры, который служил вешалкой для украшений: на воздетые металлические ручонки лиры беспорядочно навешаны бусы и чётки, и кулоны на кожаных шнурках.
- На чётках обратный отсчёт.
В ладони кончается год.
О чем-то всю ночь напролет
латунная лира поет.. - негромко и чуть нараспев произнес женский голос у меня за спиной.
Я вздрогнул и оглянулся.
Невысокая старушечка, даже и не особенно морщинистая. Одевается она в стиле ранних 60-х, когда мода для нее остановилась. На плечи накинута голубая пушистая кофта, всё-таки зима. И абсолютно серебряные волосы до плеч, которые она убирает под черный обруч.
- Любите старинные подсвечники? - хозяйка лавочки тепло улыбнулась.
Я задумчиво кивнул.
- Мало кто сейчас их любит, - вздохнула старушка. - Магия стала не надобна. Навигаторы все реже спрашивают сердцем у моря, древние Слова превратились в слова. Целители не спрашивают у растений - берут по срокам и приметам, да и все. Вышивальщицы не обращаются к иглам своим, ткани и нити..
Я сглотнул внезапно подступивший к горлу комок. И неожиданно для себя сказал - немногим я решился бы сказать это:
- У меня был когда-то - точно такой. Мне его подарили. Давний, редкий друг. Она сотворила его специально для меня. Но в невзгодах и странствиях он где-то затерялся, да и странствую я всегда налегке... А теперь вот он, передо мной. Не такой же, нет - а тот же самый. Если это не чудо, то я не знаю...
Старушка кивнула:
- Магия потребна там, где имея лампы - зажигают свечи. Магия течет туда, где нужна.
Я опустил руку в карман - лишь несколько монет звякнули под моими пальцами.
- Разве за мечту нужно платить? - укоризненно взглянула на меня старушка. - Забирайте. Он ваш.
Васильковая чашка - та, что поманила меня синим сполохом, была не в комплекте - блюдце давно разбилось - и поэтому стоила ровно столько, сколько у меня набралось. Прощаясь, я поддался невольному порыву и с благодарностью бережно пожал ей руки - длиннопалые, очевидно сильные, очень белые с заметным "муаром" и нежнейшими голубыми жилками.
- Мы еще увидимся, - смущенно пробормотал я то ли вопрос, то ли утверждение.
- Непременно, - тепло улыбнулась она в ответ.
Я вышел в ночь; колокольчик над дверью мелодично дзинкнул. Я оглянулся - дверь сувенирной лавочки медленно таяла в серебристом мареве, но внезапно поднявшийся ветер вновь толкнул меня в спину.
В этот предрассветный час улицы были пустынны, и я облегчённо вздохнул. Фонари тлели в легкой морозной дымке, воздух пах выброшенными на берег недавним приливом водорослями, а тишина ночи едва слышно звенела переливами невидимых дверных колокольчиков.
Я поднял голову - звезды переливались низко и ярко. Не знаю, сколько я стоял так - время текло сквозь меня хрустальной рекой, пока не почувствовал, как зеленые ветки начинают смыкаются над самой головой. Передо мной раскинулась огромная невесть откуда взявшаяся ель.
Я прижал к груди пакет с подарками из сувенирной лавочки и шагнул под зеленый покров. Высоко, путаясь в ветках, чуть мерцали игольчатые звезды, а совсем рядом сверкали самоцветные миры, покачиваясь и звеня. А чуть внизу я замечаю небольшую светлую фигурку и наклоняюсь рассмотреть - кукла. Снегурочка.
У Снегурочки тонкое белое личико без румянца и мраморные, белые в голубое ручки. У Снегурочки серебристые волосы до плеч и прелестная голубая бархатная шубка. Мне внезапно думается, что Снегурочка теплая, несмотря на невероятную белоснежность кожи. Мне нестерпимо хочется взять куклу за обе ручки - и, чтобы избежать наваждения, я делаю шаг назад, выныривая из-под пушистых ветвей огромной ели. И вижу кафе, то самое - оно здесь, рядом, рукой подать.
Я оказываюсь внутри и окунаюсь в привычную атмосферу, чуть подзабытую, но не менее любимую. Здесь как всегда: на вымытых целых стеклах блестят свежей краской двухцветные зигзаги - красный и зеленый, столики пахнут заводским лаком, буфетная стойка - недавно выпеченным пластиком. Сигаретный и трубочный дым, запах приличного кофе и недурного коньяку, "беленькая" в невыщербленных стаканах... и бутерброды не засыхают на блюдах. Беру со стойки чашку кофе, безо всяких денег. Да и какие деньги на три ночи в месяц, и кому их давать, когда ни буфетчицы, ни бармена...
Вижу знакомые лица, с кем-то здороваюсь, кому-то киваю, но сегодня мне не хочется разговоров, когда-нибудь потом, непременно, у нас ещё есть время.
Я выбираю дальний свободный столик и снимаю пальто - здесь всегда тепло.
Осторожно разворачиваю пакет, тщательно завёрнутый хозяйкой сувенирной лавочки, достаю золотисто-пыльный подсвечник в форме лиры и бережно ставлю его на стол, задумчиво проведя пальцами по всем его граням. Достаю василькову чашку, ставлю рядом. Порывшись в кармане, нахожу свечу и спички. Пристраиваю свечу в пустую чашку и зажигаю.
Музыканты тихонько трогают струны гитар, к ним присоединяется девушка в длинном платье синЕе синего. Она чуть слышным речитативом начинает петь - я знаю эту песню, я слышал её когда-то, я помню её... Она поёт то низко гудя и наборматывая, то поднимая голос почти до птичьей трели.
О любви, которая пронизывает время - старое, новое, какое бы ни было.
Ай, Василина, пой, Василина, плачь, Василина...
Закрыв глаза, я думаю о той, чья Нить втянулась в Ткань бытия.
...Она вернется, как спокойный прилив на смену отливу,- и каждый раз, ненадолго по меркам миров отступая снова, она будет оставлять на берегу блуждавшие где-то чудеса,- набравшиеся нездешней мудрости и далеких сказок.
Она вернется.
предыдущая сказка от karwell
Сырой теплый соленый ветер, словно бы заблудившийся в пространстве, стремился вырваться из хоровода домов, кружа среди узких запутанных улочек. Следом за ним кружил и я, пряча лицо в куцый воротник старого черного пальто. Я прятался не от ветра - я люблю морской ветер, пахнущий водорослями и будоражащий душу. Может, именно с ним я и попал в этот чужой город - никогда не знаешь, куда тебя занесет морским ветром, коль скоро решишь поддаться ему.
Я прятался от праздника, отзвуками которого еще полон был город.
Я никогда не любил предпраздничную суету в дни, когда старое время подходит к концу. Сперва она практически неуловима: тонкое зеленое перышко на стоптанном мраморном полу метро, жидкие веточки, невесть как появившиеся на асфальте, а потом людской поток заполняет улицы, сметая всё подряд с полок магазинов и сувенирных лавочек. Люди мечутся по городу, сгибаясь под тяжестью сумок и наивно полагая, что чудесам, пожеланием которых они щедро одаривают друг друга в эти дни, жизненно необходимы ломящиеся от еды столы и бой курантов.
В эти дни я предпочитал находиться вдалеке от людских поселений. Подобные мне - хотя, полагаю, не много найдется таких, бегущих от праздничной суеты в тишину одиночества - могут уходить в лес, в горы, в степь - к стихиям, одним словом, - а меня всегда тянуло к морю. Быть может еще и потому, что в конце длинного пляжа иногда появлялось кафе, открытое с утра и до утра, хотя и всего три ночи в месяц - и где всегда можно было встретить своих.
Но нынче, сам не зная как, я оказался в чужом холодном городе, отдавшись на волю ветра в надежде, что он приведёт меня куда надо.
Вдруг словно прохладная кисточка коснулась шеи под высоко состриженными волосами, скользнула вокруг плеча и легонько мазнула по виску. Показалось? Дуновение повторилось у другого виска... исчезло... снова послышался тихий звук - пфррр - словно что-то порхнуло возле уха...
Замедлив шаг, я оглянулся - и заметил в витрине сувенирной лавочки синий всполох.
Новогоднюю иллюминацию еще не сняли, и мало ли что там могло сверкнуть - отражение переливающихся гирлянд в затейливом дамском зеркальце, либо стеклянная безделушка; но ветер внезапно стих, напоследок тронув колокольчик над входной дверью.
Я вошел внутрь. Ничего особенного, лавочка, каких сотнями разбросано в исторических центрах всех городов мира: светлые футболки, белые чашки с тонким рисунком, безделушки неожиданно легких расцветок, фарфоровые фигурки, серебристые письменные наборы... Осторожно обходя нагромождение всевозможных сувенирных сокровищ, я пробрался к витрине. И в самом углу, среди фарфоровых балерин и пастушек - и что там было еще? - я увидел чашку мейсенского фарфора, расписанную васильками, удивительно чистого цвета синЕе синего. И рядом золотисто-пыльный подсвечник в форме лиры, который служил вешалкой для украшений: на воздетые металлические ручонки лиры беспорядочно навешаны бусы и чётки, и кулоны на кожаных шнурках.
- На чётках обратный отсчёт.
В ладони кончается год.
О чем-то всю ночь напролет
латунная лира поет.. - негромко и чуть нараспев произнес женский голос у меня за спиной.
Я вздрогнул и оглянулся.
Невысокая старушечка, даже и не особенно морщинистая. Одевается она в стиле ранних 60-х, когда мода для нее остановилась. На плечи накинута голубая пушистая кофта, всё-таки зима. И абсолютно серебряные волосы до плеч, которые она убирает под черный обруч.
- Любите старинные подсвечники? - хозяйка лавочки тепло улыбнулась.
Я задумчиво кивнул.
- Мало кто сейчас их любит, - вздохнула старушка. - Магия стала не надобна. Навигаторы все реже спрашивают сердцем у моря, древние Слова превратились в слова. Целители не спрашивают у растений - берут по срокам и приметам, да и все. Вышивальщицы не обращаются к иглам своим, ткани и нити..
Я сглотнул внезапно подступивший к горлу комок. И неожиданно для себя сказал - немногим я решился бы сказать это:
- У меня был когда-то - точно такой. Мне его подарили. Давний, редкий друг. Она сотворила его специально для меня. Но в невзгодах и странствиях он где-то затерялся, да и странствую я всегда налегке... А теперь вот он, передо мной. Не такой же, нет - а тот же самый. Если это не чудо, то я не знаю...
Старушка кивнула:
- Магия потребна там, где имея лампы - зажигают свечи. Магия течет туда, где нужна.
Я опустил руку в карман - лишь несколько монет звякнули под моими пальцами.
- Разве за мечту нужно платить? - укоризненно взглянула на меня старушка. - Забирайте. Он ваш.
Васильковая чашка - та, что поманила меня синим сполохом, была не в комплекте - блюдце давно разбилось - и поэтому стоила ровно столько, сколько у меня набралось. Прощаясь, я поддался невольному порыву и с благодарностью бережно пожал ей руки - длиннопалые, очевидно сильные, очень белые с заметным "муаром" и нежнейшими голубыми жилками.
- Мы еще увидимся, - смущенно пробормотал я то ли вопрос, то ли утверждение.
- Непременно, - тепло улыбнулась она в ответ.
Я вышел в ночь; колокольчик над дверью мелодично дзинкнул. Я оглянулся - дверь сувенирной лавочки медленно таяла в серебристом мареве, но внезапно поднявшийся ветер вновь толкнул меня в спину.
В этот предрассветный час улицы были пустынны, и я облегчённо вздохнул. Фонари тлели в легкой морозной дымке, воздух пах выброшенными на берег недавним приливом водорослями, а тишина ночи едва слышно звенела переливами невидимых дверных колокольчиков.
Я поднял голову - звезды переливались низко и ярко. Не знаю, сколько я стоял так - время текло сквозь меня хрустальной рекой, пока не почувствовал, как зеленые ветки начинают смыкаются над самой головой. Передо мной раскинулась огромная невесть откуда взявшаяся ель.
Я прижал к груди пакет с подарками из сувенирной лавочки и шагнул под зеленый покров. Высоко, путаясь в ветках, чуть мерцали игольчатые звезды, а совсем рядом сверкали самоцветные миры, покачиваясь и звеня. А чуть внизу я замечаю небольшую светлую фигурку и наклоняюсь рассмотреть - кукла. Снегурочка.
У Снегурочки тонкое белое личико без румянца и мраморные, белые в голубое ручки. У Снегурочки серебристые волосы до плеч и прелестная голубая бархатная шубка. Мне внезапно думается, что Снегурочка теплая, несмотря на невероятную белоснежность кожи. Мне нестерпимо хочется взять куклу за обе ручки - и, чтобы избежать наваждения, я делаю шаг назад, выныривая из-под пушистых ветвей огромной ели. И вижу кафе, то самое - оно здесь, рядом, рукой подать.
Я оказываюсь внутри и окунаюсь в привычную атмосферу, чуть подзабытую, но не менее любимую. Здесь как всегда: на вымытых целых стеклах блестят свежей краской двухцветные зигзаги - красный и зеленый, столики пахнут заводским лаком, буфетная стойка - недавно выпеченным пластиком. Сигаретный и трубочный дым, запах приличного кофе и недурного коньяку, "беленькая" в невыщербленных стаканах... и бутерброды не засыхают на блюдах. Беру со стойки чашку кофе, безо всяких денег. Да и какие деньги на три ночи в месяц, и кому их давать, когда ни буфетчицы, ни бармена...
Вижу знакомые лица, с кем-то здороваюсь, кому-то киваю, но сегодня мне не хочется разговоров, когда-нибудь потом, непременно, у нас ещё есть время.
Я выбираю дальний свободный столик и снимаю пальто - здесь всегда тепло.
Осторожно разворачиваю пакет, тщательно завёрнутый хозяйкой сувенирной лавочки, достаю золотисто-пыльный подсвечник в форме лиры и бережно ставлю его на стол, задумчиво проведя пальцами по всем его граням. Достаю василькову чашку, ставлю рядом. Порывшись в кармане, нахожу свечу и спички. Пристраиваю свечу в пустую чашку и зажигаю.
Музыканты тихонько трогают струны гитар, к ним присоединяется девушка в длинном платье синЕе синего. Она чуть слышным речитативом начинает петь - я знаю эту песню, я слышал её когда-то, я помню её... Она поёт то низко гудя и наборматывая, то поднимая голос почти до птичьей трели.
О любви, которая пронизывает время - старое, новое, какое бы ни было.
Ай, Василина, пой, Василина, плачь, Василина...
Закрыв глаза, я думаю о той, чья Нить втянулась в Ткань бытия.
...Она вернется, как спокойный прилив на смену отливу,- и каждый раз, ненадолго по меркам миров отступая снова, она будет оставлять на берегу блуждавшие где-то чудеса,- набравшиеся нездешней мудрости и далеких сказок.
Она вернется.