Черная Роза для Всадника
А в Заповеднике Сказок все еще сказывают сказки о Черной Розе... По этой ссылке прибавилось распустившихся Черных Роз, и среди них - та, что послана Легатом Смерти. И я еще раз позволю себе присоединиться к сонму Мастеров...
Нириа разбирала Нити и нитки, сколько себя помнит.
Каждый год, в ночь зимнего солнцестояния, в дома селян и горожан, ремесленников и знати, священников и отверженных, где были совершеннолетние незамужние дочери, входили посланницы Ткачих. Они не имели собственной власти, но на левом запястье каждой надет был плетеный нитяной браслет. К ним выводили девушек. И если браслет вдруг сжимался туго-натуго, а затем, ослабнув, соскальзывал с руки,- гостья надевала его на запястье избранницы и уводила в ночь.
Иногда Нириа казалось, что дом и матушка с младшей сестрой ей просто снились, хотя она и сама видела в записях Ткачих отметки о ежегодных выплатах семье - сестрице до замужества, а матери - до самого ухода. О них ей позволялось только читать, поскольку видеть нити близких - как и быть с ними - Ткачихам было строжайше воспрещено. Мало кто смог бы верно разбирать чужие Нити, испытав хоть раз под пальцами трепет родной жизни.
Обученные Ткачихи служили при храмах и монастырях, при больницах и богадельнях. А там, где было по одному Лекарю на десять деревень, невдалеке от его дома обитала и местная Ткачиха,- и нередко в любую погоду уходила вместе с ним к раненому, старику или тяжелой первородящей. Оттого-то Ткачих обучали и сестринскому делу - коли Нить не натянута, Лекарю лишняя пара рук не помеха.
Ткачихи чуяли Нити, соединявшие человека с Тканью бытия. Нить здорового младенца, которого ждала долгая жизнь,- свободно провисала, ложилась кольцами вокруг; Нити детей порой запутывались в петлистые клубки, и тогда люди говорили: трудный возраст. Нити безнадежно больного, глубокого старика или воина, пропустившего вражий удар, были натянуты - порой до низкого, под порогом чувств, гудения. Потому и нуждались в Ткачихах Лекари: коли Ткань готовилась поглотить человечью судьбу, почти до конца втянув его Нить, Лекарю оставалось лишь облегчить его уход - и отправляться помогать тем, кому - жить. А Ткачиха задерживалась - воззвать ко Всадникам, чтобы те обрезали Нить и приняли свободную от Ткани душу. С годами Ткачихи даже выучивались различать являющихся Всадников, а порой - и видеть их прежние Нити в мироплетеньи.
...Юные Ткачихи учились работать и с самыми обычными нитками. Никто не может знать, как скоро перегорит в Ткачихе чувство Нитей,- и уж тогда ей, окруженной угасающим почетом, настает пора браться за впитанное в юности, осевшее в пальцах простое и доброе ремесло. Суеверие, нет ли,- но ковры и вышивка работы бывших Ткачих расходились мигом.
Чутье Нириа пережило ее молодость, пережило и зрелость. Ткачиха говаривала в шутку, что оно и к лучшему: на ее простое ремесло спрос был бы невелик. Выучилась она плести - из бечевы ли, из шерсти, из уютного мулине, из тугокрученых шелковых ниток - затейливые вещицы. Начинала с посланничьих браслетов, потом на браслетах появились кисточки и шарики, цветы и листья... До выпуска она заплела своими поделками всю обитель, но Наставницу эти труды отчего-то печалили: "Ты слишком часто используешь ножницы",- говорила она.
Но кому в пограничном городке-крепости нужны плетеные куклы да зверушки, цветочные панно? Вот разве что плотные раскатывающиеся шторы для вечно тянущих холодом окон шли на ура. Да сколько тех окон в Пограничье... Зато раненые контрабандисты и торговцы не переводилось, немногие женщины тяжело работали до самых родов, а дети самостоятельно выясняли глубину ручьев, высоту обрывов и ядовитость змей. Вот и приходилось Ткачихе, закусив губу, вскидываться на выносливую степную кобылку, стараясь поменьше мучить опухшие лодыжки,- вновь и вновь пускаясь за третьим уже гарнизонным Лекарем.
...Сегодня ее Нить, на которой давно не было слабины, натянулась почти до предела. "В полночь",- без трепета заключила Нириа. И, заварив немного чабреца, разгонявшего ее неторопливую кровь, села за плетенье.
Выводя цветоножку на коротком стебле, она вспоминала того, на кого указал остаток ее Нити. Воина, чью Нить она смотрела когда-то в госпитале, проходя последнее Испытание. Нить его тогда почти звенела - но при этом уходила не в Ткань, а в такое безнадежное далеко, что у Нириа холодно закололо в пальцах. Ночью она поплакала - наверное, в последний раз,- над собою ли, над так и не открывшим глаз воином... и навсегда зажала в кулак свою ниточку.
Выплетая заостренные чашелистики, вспомнила вторую встречу. Тогда на Пограничье набежали кочевники,- и после боя на зов Ткачихи явилась целая кавалькада Всадников. Тот, кто командовал отрядом, кивнул ей, как старой знакомой. Еще довольно молодая и крепкая, она ворочала раненых наравне с Лекарем; распрямившись, прибрала за уши растрепанные пряди и поклонилась в ответ.
"Сегодня,- думала Нириа,- сегодня он придет за мной. Не глупо ли мне нынче-то стыдиться, что неживая мечта моей юности увидит грузную седую старуху?"
Без двух стежков полночь Нириа достала из шкатулки свои рабочие ножницы, а вместо них вложила законченную работу. Коротко выдохнула Ткачиха, плотно клацнули ножницы... Нить Нириа втянулась в Ткань бытия.
В полночь у лазаретной пристройки спешился Всадник. Скрипнула дверь, коротко всхрапнул позади мглистый конь. В комнатушке было пусто. Лишь на столе, освещенные оплывающей свечой, лежали сомкнутые ножницы да стояла простая можжевеловая шкатулка. Всадник открыл ее. В душистой глубине покоилась искусно сплетенная черная роза - крупный, едва открывшийся бутон. Всадник покачал головой... и провел ладонью над шкатулкой. Роза осела горсткой пепла.
Покидая крепость, Всадник осыпал пеплом башню, глядящую в степь. В гарнизоне до сих пор бытует поверье, что, пока на стенах этой башни каждый год зацветают поздние, дочерна темные розы,- граница устоит.
Нириа разбирала Нити и нитки, сколько себя помнит.
Каждый год, в ночь зимнего солнцестояния, в дома селян и горожан, ремесленников и знати, священников и отверженных, где были совершеннолетние незамужние дочери, входили посланницы Ткачих. Они не имели собственной власти, но на левом запястье каждой надет был плетеный нитяной браслет. К ним выводили девушек. И если браслет вдруг сжимался туго-натуго, а затем, ослабнув, соскальзывал с руки,- гостья надевала его на запястье избранницы и уводила в ночь.
Иногда Нириа казалось, что дом и матушка с младшей сестрой ей просто снились, хотя она и сама видела в записях Ткачих отметки о ежегодных выплатах семье - сестрице до замужества, а матери - до самого ухода. О них ей позволялось только читать, поскольку видеть нити близких - как и быть с ними - Ткачихам было строжайше воспрещено. Мало кто смог бы верно разбирать чужие Нити, испытав хоть раз под пальцами трепет родной жизни.
Обученные Ткачихи служили при храмах и монастырях, при больницах и богадельнях. А там, где было по одному Лекарю на десять деревень, невдалеке от его дома обитала и местная Ткачиха,- и нередко в любую погоду уходила вместе с ним к раненому, старику или тяжелой первородящей. Оттого-то Ткачих обучали и сестринскому делу - коли Нить не натянута, Лекарю лишняя пара рук не помеха.
Ткачихи чуяли Нити, соединявшие человека с Тканью бытия. Нить здорового младенца, которого ждала долгая жизнь,- свободно провисала, ложилась кольцами вокруг; Нити детей порой запутывались в петлистые клубки, и тогда люди говорили: трудный возраст. Нити безнадежно больного, глубокого старика или воина, пропустившего вражий удар, были натянуты - порой до низкого, под порогом чувств, гудения. Потому и нуждались в Ткачихах Лекари: коли Ткань готовилась поглотить человечью судьбу, почти до конца втянув его Нить, Лекарю оставалось лишь облегчить его уход - и отправляться помогать тем, кому - жить. А Ткачиха задерживалась - воззвать ко Всадникам, чтобы те обрезали Нить и приняли свободную от Ткани душу. С годами Ткачихи даже выучивались различать являющихся Всадников, а порой - и видеть их прежние Нити в мироплетеньи.
...Юные Ткачихи учились работать и с самыми обычными нитками. Никто не может знать, как скоро перегорит в Ткачихе чувство Нитей,- и уж тогда ей, окруженной угасающим почетом, настает пора браться за впитанное в юности, осевшее в пальцах простое и доброе ремесло. Суеверие, нет ли,- но ковры и вышивка работы бывших Ткачих расходились мигом.
Чутье Нириа пережило ее молодость, пережило и зрелость. Ткачиха говаривала в шутку, что оно и к лучшему: на ее простое ремесло спрос был бы невелик. Выучилась она плести - из бечевы ли, из шерсти, из уютного мулине, из тугокрученых шелковых ниток - затейливые вещицы. Начинала с посланничьих браслетов, потом на браслетах появились кисточки и шарики, цветы и листья... До выпуска она заплела своими поделками всю обитель, но Наставницу эти труды отчего-то печалили: "Ты слишком часто используешь ножницы",- говорила она.
Но кому в пограничном городке-крепости нужны плетеные куклы да зверушки, цветочные панно? Вот разве что плотные раскатывающиеся шторы для вечно тянущих холодом окон шли на ура. Да сколько тех окон в Пограничье... Зато раненые контрабандисты и торговцы не переводилось, немногие женщины тяжело работали до самых родов, а дети самостоятельно выясняли глубину ручьев, высоту обрывов и ядовитость змей. Вот и приходилось Ткачихе, закусив губу, вскидываться на выносливую степную кобылку, стараясь поменьше мучить опухшие лодыжки,- вновь и вновь пускаясь за третьим уже гарнизонным Лекарем.
...Сегодня ее Нить, на которой давно не было слабины, натянулась почти до предела. "В полночь",- без трепета заключила Нириа. И, заварив немного чабреца, разгонявшего ее неторопливую кровь, села за плетенье.
Выводя цветоножку на коротком стебле, она вспоминала того, на кого указал остаток ее Нити. Воина, чью Нить она смотрела когда-то в госпитале, проходя последнее Испытание. Нить его тогда почти звенела - но при этом уходила не в Ткань, а в такое безнадежное далеко, что у Нириа холодно закололо в пальцах. Ночью она поплакала - наверное, в последний раз,- над собою ли, над так и не открывшим глаз воином... и навсегда зажала в кулак свою ниточку.
Выплетая заостренные чашелистики, вспомнила вторую встречу. Тогда на Пограничье набежали кочевники,- и после боя на зов Ткачихи явилась целая кавалькада Всадников. Тот, кто командовал отрядом, кивнул ей, как старой знакомой. Еще довольно молодая и крепкая, она ворочала раненых наравне с Лекарем; распрямившись, прибрала за уши растрепанные пряди и поклонилась в ответ.
"Сегодня,- думала Нириа,- сегодня он придет за мной. Не глупо ли мне нынче-то стыдиться, что неживая мечта моей юности увидит грузную седую старуху?"
Без двух стежков полночь Нириа достала из шкатулки свои рабочие ножницы, а вместо них вложила законченную работу. Коротко выдохнула Ткачиха, плотно клацнули ножницы... Нить Нириа втянулась в Ткань бытия.
В полночь у лазаретной пристройки спешился Всадник. Скрипнула дверь, коротко всхрапнул позади мглистый конь. В комнатушке было пусто. Лишь на столе, освещенные оплывающей свечой, лежали сомкнутые ножницы да стояла простая можжевеловая шкатулка. Всадник открыл ее. В душистой глубине покоилась искусно сплетенная черная роза - крупный, едва открывшийся бутон. Всадник покачал головой... и провел ладонью над шкатулкой. Роза осела горсткой пепла.
Покидая крепость, Всадник осыпал пеплом башню, глядящую в степь. В гарнизоне до сих пор бытует поверье, что, пока на стенах этой башни каждый год зацветают поздние, дочерна темные розы,- граница устоит.