(Продолжение. Начало:
1,
2)
3. Законодатели и путешественники
Перейдём к законодателям и дипломатам. Их представляет Авата-но Махито (粟田 真人, ум. 719), потомок
корейца Вани, образцовый «чиновник на все руки».
Он участвовал в составлении первого писаного свода законов «Тайхо: рицурё:» (или просто «Тайхо:рё:»), руководил ведомством Дадзайфу на острове Кюсю (то есть принимал и снаряжал в путь все посольства) и сам плавал послом в Китай - после долгого перерыва, когда отношения с материком испортились из-за корейских войн. Кстати, именно ему довелось в первый раз объявить китайцам, что страна на островах за Восточным морем называется не «Ямато», а «Нихон». Так она с тех пор и зовётся (русское «Япония» - отсюда же).
Ещё один законник и путешественник - Ямато-но Нагаока (大和長岡, 698- 769), знаток китайских законов - в 716 году, совсем юным правоведом, он даже нарочно ездил изучать их на месте, в Китае. Вернувшись, деятельно участвовал в составлении «Ё:ро:рё:» - продолжении «Тайхо:рё:».
Кикути Ё:сай изобразил его не юным школяром, а зрелым и суровым мужем - и, похоже, уже без особой радости наблюдающий за тем, как составленные им законы соблюдаются.
К законодательству приложил руку и Исикава-но Тоситари (石川年足, 688-762) - он занимался не законами, а государевыми указами, приложив немало труда, чтобы свести их в некое непротиворечивое целое. Прозвания «Исикава» мы доселе не встречали, но это просто потому, что до правления Тэмму этот род именовался Сога и снискал под этим именем не лучшую славу. Тоситари, не в пример буйным предкам, был человеком доброборядочным и поразительно трудолюбивым даже на взгляд современников - «работал даже сверх положенного. Когда же не был занят на службе, только и делал что упражнялся в писании». Писал в том числе и стихи. Человеком был благочестивым и большим почитателем Мироку, будды грядущего века.
Слыл скромным человеком - будем думать, что эту его черту и попытался подчеркнуть Кикути Ё:сай.
Но вернёмся к путешественникам. Про Абэ-но Накамаро: (阿倍仲麻呂) и Киби-но Макиби (吉備真備) мы уже подробно рассказывали
здесь (а сказку о них -
здесь), так что воспроизведём только лишний раз их портреты:
По-своему не менее увлекательна жизнь Фудзивары-но Киёкавы (藤原 清河), сына Фусасаки. В 750 году он тоже отправился послом в танский Китай - причём главным, а Киби-но Макиби и Оотомо-но Комаро: были его заместителями. Киёкава благополучно добрался до Чанани, был принят китайским императором и произвёл на него самое приятное впечатление своим вежеством и хорошим китайским языком (который Киёкава усердно совершенствовал по дороге). Послом он был упрямым: когда на большом приёме японских дипломатов посадили на третьем месте после тибетцев и послов из корейского царства Силла, Киёкава протестовал так решительно, что в конце концов всех пришлось пересаживать заново и японцев поменять местами с силланцами. Это при том, что в Корее все военные успехи Японии остались далеко в прошлом…
Прошёл год, послы стали собираться в обратный путь, прихватив Абэ-но Накамаро:, проживший к тому времени в Китае уже тридцать пять лет. С ними выразил желание отправиться монах
Цзянь-чжэнь (этот наставник школы Уставов уже многие годы пытался добраться до Японии, подорвал на этом здоровье и потерял зрение). Но китайские власти возражали; Киёкава на этот раз не стал упрямиться и отказал монаху. Оотомо-но Комаро:, однако, сжалился и, когда Цзянь-чжэнь пробрался на его судно зайцем, предпочёл на это не обратить внимания. Оба посольских судна вышли в море, но началась буря и разнесла их в разные стороны. И тут оказалось, что Комаро: был прав - его судно вместе с монахом благополучно достигло Японии, а вот корабль, на котором находились главный посол и Абэ-но Накамаро:, унесло далеко на юг, аж к вьетнамскому побережью. Там судно разбилось, команду ограбили и перебили местные жители, а Киёкава и Накамаро: едва спаслись в чём были и вдвоём больше года добирались обратно в Чанань. Каким-то чудом им это удалось. Император выслушал рассказ об их приключениях, предложил каждому хорошую должность - и оба японца предложение приняли. Киёкава даже взял себе китайское имя Хэ-цин (河清), вывернув задом наперёд своё японское имя (清河).
Через несколько лет, уже при новом императоре, прибыл очередной японский посол и предложил отвезти Киёкаву домой. Но в Китае бушевало восстание Ань Лу-шаня, на дорогах было, мягко говоря, неспокойно, и власти запретили ценному чиновнику подвергать себя опасностям путешествия. Киёкава остался в Китае.
В Японии родственники не давали его в обиду - Киёкаву не только не заподозрили в измене, но напротив, через десять с лишним лет после его отбытия за море повысили в ранге и назначили наместником земли Хитати. Жители Хитати, надо думать, не имели повода сказать об этом своём наместнике ни единого дурного слова… В Китае, впрочем, Киёкава, он же Хэ-цин, тоже получил губернаторский пост - и это было куда более беспокойное назначение в такое смутное время.
Фудзивара-но Киёкава так и умер в Китае в 778 году уже немолодым человеком; он женился на китаянке, у них родилась дочь, и, предчувствуя скорую кончину, отец сумел с очередным посольством переправить девочку в Японию. Её путешествие тоже не обошлось без кораблекрушений, но до Японии девочка добралась - и там след её вскоре теряется в недрах дома Фудзивара…
Стихи на портрете Киёкавы - и китайские, и японские, из «Манъё:сю:», предотъездные:
Цветы душистой белой сливы
У храма славного богов
В долине Касуга!
Красой сверкая, ждите,
Пока сюда я снова не вернусь! (перевод А.Е. Глускиной)
Не дождались…
Кавабэ-но Сакамаро (川部酒麻呂) тоже плавал в Китай - но не послом, а моряком и даже кормчим. В 752 году на судне, которое под его управлением возвращалось в Японию, вспыхнул пожар. Огонь быстро распространялся под свежим ветром, команда и послы впали в панику. Однако Сакамаро не только не оставил кормило, но, уже сам в пламени, сумел развернуть судно так, чтобы ветер не разносил огонь по судну, а сдувал в море - увы, как раз через корму.
Судно уцелело, люди выжили. Сакамаро был сильно обожжён, а руки, сжимавшие рулевое весло, пострадали так, что он больше не мог работать на море. Государыня Ко:кэн, которой доложили о мужественном моряке, назначила его на спокойную должность войскового счетовода в его родном краю (название этой должности было вдобавок созвучно с именем «красной птицы», сютё:, символа огня и юга), где он честно и спокойно служил, а через двадцать лет даже получил пятый ранг, дававший доступ ко двору.
(Продолжение будет)