Русские переселенцы в Северной Персии (3/4)
Б. В. Бессонов. Русские переселенцы в Северной Персии. - Петроград, 1915.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
Поселок Кара-Су
Глава IV
Сельское население. - Положение персидских крестьян. - Персидские деревни. - Дороги. - Туркмены. - Аулы. - Земельный вопрос в Персии.
Вне Астрабада, Гумбета и Бендер-Геза население Астрабадской провинции живет - персидское в деревнях, а туркменское в аулах.
Персидское крестьянство своей земли не имеет, а существует обработкою земель помещиков, принадлежащих им на правах личной собственности путем покупки, пожалования, наследования и т. п., а иногда и путем отчуждения их от действительного собственника. Живет оно в деревнях, в которых только дом принадлежит крестьянину, а все остальное составляет собственность помещика, в состав имения которого данная деревня входит, так как самое основание деревни, заключающееся в постройке мечети, бани, заборов кругом ее и, что самое главное, в устройстве водоснабжения, производится помещиком за свой счет, крестьянам же остается только выстроить дома на выдаваемые на это помещиком небольшие деньги. Такое подготовление места под заселение требует не особенно много затрат в тех местах, где водяной вопрос разрешается легко; там же, где на подготовляемом участке или вблизи его не имеется естественных вод, дело значительно усложняется и удорожается: приходится в лучшем случае рыть колодцы, а иногда проводить воду с гор, посредством кяризов - ряда колодцев по всему протяжению водопровода, соединенных между собою подземными галереями, что ложится уже на имение значительным расходом.
Персидская горная деревня Зиарет
Заселяются деревни очень легко; всякий крестьянин, согласный на предлагаемые помещиком условия, может приходить и селиться. Равным образом так же легко и помещик может выселить обитателей своей деревни, и крестьяне - покинуть данную деревню и перейти к другому помещику, условия которого более для них выгодны; но такой порядок, обусловливающий полную свободу отношений, мыслим только в теории, в действительности же легко выполнимо только первое, т. е. помещик свободно может выселить обитателей своей деревни, что же касается второго, то персидский безземельный и безденежный крестьянин сразу же после поселения настолько связывается помещиком всякими долговыми обязательствами, что остается на всю жизнь у него в полной зависимости и уйти от него никогда не может. Никакие суды и споры помочь тут не могут, так как в Персии право только одно - деньги или сила, а в этой области право всегда останется за помещиком, на долю же крестьянина останется вместо теоретической свободы отношений полное бесправие и крепостная зависимость. Наиболее обыкновенные условия, на которых отдаются земли в пользование крестьянам, это взимание с них части урожая натурой, реже получение с них обусловленного количества продуктов вне зависимости от урожая, и еще реже - плата деньгами. Обыкновенно крестьяне отдают помещику 50% урожая риса и 20% всего остального, но встречаются и значительные отступления от таких условий, колеблющиеся в широких размерах. Надо сказать, что и плата эта только теоретическая, фактически же и остающаяся у крестьянина часть урожая, если и не попадет в руки собственника деревни непосредственно, то во всяком случае рук его не минует, так как право скупки этих остатков отдается помещиком на откуп, чем крестьяне совершенно лишаются возможности продавать их на сторону, как бы ни были низки цены, назначаемые скупщиком. Понятно, что при таких условиях у персидского крестьянина не является никакого желания улучшать свое хозяйство и он ведет его крайне небрежно, довольствуясь минимальными размерами, которые только что не дадут ему умереть с голоду, так как знает, что все излишки сверх этого все равно от него будут тем или иным путем отобраны.
Персы
Количество персидского населения в Астрабадской провинции установить затруднительно, так как никогда никаких переписей здесь не производилось, но, приняв во внимание разбросанность персидских селений, колоссальные пространства пустующих земель и географические условия, можно заключить, что население здесь довольно редкое. Это отчасти подтверждается и существующими данными о количестве населения пяти булюков провинции, по которым значится в булюке Дагате-малик 9 селений с 850 дворами, в Астрабад-рустаме 35 селений с 3.100 дворами, в Седан-рустаме 51 селение с 5.000 дворов, в Анизане 20 селений с 3.000 дворов и в Савар-Шах-кухе 10 селений с 800 дворами, а всего в пяти булюках 125 селений с 12.750 дворами, что даст по обычному расчету 63.750 душ.
Постройки в персидской деревне
Постройки персидских деревень очень легкого типа: ставятся столбы, пространство между ними заплетается плетнем, и все это обмазывается толстым слоем глины, покрывается такая постройка гонтом, и дом готов, а благодаря работе солнца и прекрасным качествам здешних глин, он становится и крепким. Дома в деревнях разбросаны без всякого порядка, отчего всегда между ними много узких и кривых проулков, но благодаря обильной растительности здешние деревенские виды очень живописны, в особенности в горных деревнях, лепящихся по крупным откосам и карнизам и раскидывающихся по берегам быстрых речек в глубине долин.
Персидская деревня Хокёль в продгорной полосе
Около каждой деревни виднеются изумрудно-бархатные, залитые водой, ровные рисовые поля, с типичными вышками, торчащими где-нибудь на краю, для помещения стражи, охраняющей их от нападения кабанов. Вода для них берется или из протекающих вблизи речек и ручьев, или из кяризов, но так как в Персии быть собственником земли еще не значит быть хозяином и воды на ней, то в тех случаях, когда ее для заливки рисовых полей оказывается недостаточно или совсем нет, она покупается у соседей, и в таком случае условия пользования землей значительно изменяются и большая часть урожая риса, примерно 35%, поступает уже собственнику воды, владельцу же земли уплачивается только около 10-15%. Задержка воды на рисовых полях иногда ставит в очень скверное положение хозяйства, расположенные вниз по течению, тем более худшее, чем ниже оно находится, особенно же тяжело это сказывается в степи, куда речки, разбираемые на рисовые поля в горах и предгорьях, воды уже не доносят, и тогда все там выжигается солнцем, а осенью, когда рис созревает и убирается и вода со всех полей спускается, в степи образуется настоящее наводнение, дороги становятся непроездными и страшно развивается малярия.
Дорога по правому берегу Гюргена
В Астрабадской провинции дороги резко делятся на две категории - пролегающих по правому берегу Гюргена и идущих по его левому берегу. Первые, как проложенные по совершенно безводной ровной степи, которая собственно и особых дорог не требует, так как ехать можно по любому месту, летом прекрасны и, благодаря тому, что у туркмен существует арба, все колесные. На левом же берегу колесные дороги существуют только в той части, где встречаются туркменские аулы или где поселились русские, сами же персы ездят всегда верхом и грузы свои перевозят только на вьюках и колес не употребляют. Поэтому в районе персидских деревень дорогами называются тропы для верховой езды, без конца вьющиеся по предгорьям и высоко уходящие в горы. Как колесные степные дороги, так и тропы эти совершенно неустроены, что особенно заметно в горах, где нередко приходится ехать по совершенно непроездным местам, доступным только худой, изморенной, но удивительно приспособленной для езды по самым ужасным тропинкам персидской лошади. В таких местах яснее всего обнаруживается, что к дорогам здесь никогда никто рук не прикладывает и никто не пробует привести их в более возможное для проезда и даже прохода состояние, а оставляются они в том виде, как их дала готовыми человеку природа.
Горная дорога
Общим злом для всех дорог является отсутствие мостов; летом, когда воды доходят до своего минимального состояния, это еще не особенная беда, кое-как можно всегда перебраться и через степные реки и арыки, и через горные ручьи, но зимой и весной, когда огромные пространства степи заливаются, реки становятся глубокими и каждый арык обращается в речку, а горные ручьи бешено ревут по ущельям, всякое сообщение совершенно прекращается даже на правом берегу Гюргена, где степные дороги обращаются в ужасную лессовую грязь и становятся совершенно непроездными. Остатки старины и тут указывают, что и дороги персидские когда-то были в другом состоянии; древние мосты, которыми пользуются до сих пор, и едва уже только заметные остатки капитальных мостов, встречающиеся в иных местах, показывают, что когда-то здешнее население не испытывало теперешних затруднений в своих сообщениях, но общий регресс культуры, охвативший в настоящее время всю страну, сводит к нулю и все то, что осталось от былых времен, теперешнее же состояние персидских дорог, конечно, также является одною из серьезных причин, тормозящих развитие персидской торговли и промышленности.
Туркмены-иомуды
Туркменская часть населения Астрабадской провинции разделяется на два племени: иомудов, населяющих западную часть степи, и гокланов, живущих в восточной ее части, а племена эти, в свою очередь, делятся на ветви, ветви на роды, а роды на семьи. Общий тип туркмен очень красивый, как мужской, так и женский, и вообще туркмены производят гораздо более симпатичное впечатление, чем персы, в отношениях же к русским разница становится совершенно определенной: открытый, разговорчивый, благожелательный туркмен лучше относится к русскому и более с ним сходится, чем сумрачный, скрыт[н]ый, трусливый и лукавый перс, всегда таящий за своим покорным наружным видом неприязненное отношение.
Степь около Гумбета
Граница между аулами иомудов и гокланов проходит вблизи Гумбета, и даже еще точнее указывают на р. Хорхор. Иомуды в большинстве кочевники, Гокланы же в большинстве оседлые, но, конечно, и то и другое не без исключений, как, например, оседлые огромные аулы иомудов - Хаджи-Нефес, Гумюш-Тепе, Омчалы, Беш-Уска и другие, расположенные по берегу моря и вблизи него. Точное количество туркмен, живущих в Астрабадской провинции, по племенам установить нельзя, общее же считается около 10.000 кибиток оседлых и до 35.000 кибиток кочевых. Как те, так и другие живут в аулах, состоящих из нескольких десятков, а иногда и сотен кибиток с обязательно поставленною около каждой из них вышкою для спанья, чем наученные опытом долгих лет туземцы гарантируют себя до некоторой степени от заболевания малярией. В кочевых аулах кроме этих кибиток никаких построек не возводится, в оседлых же ставятся кое-где сараи, протягиваются заборы, сажается кое-какая растительность, способная противостоять страшному зною туркменской степи и отсутствию в ней влаги.
Туркменская кибитка
В аулах, расположенных на левом берегу Гюргена, у арыков или речек, нередко садят и деревья, и тогда аул представляет уже красивую картину, не напоминая унылого вида степных кочевых аулов, состоящих из кучи палимых солнцем кибиток, в беспорядке разбросанных среди безграничной степи на голой вытоптанной ровной площади, без всякого признака какой-нибудь растительности. Приятное впечатление еще усиливается видом разбросанных вокруг оседлого аула полей и огородов, окаймленных арыками, по берегам которых плотною стеною высятся тростники и густо разрастается ежевика. Оседлые туркмены довольно успешно занимаются земледелием и особенно бахчами, на которых около Гумбета ими разводятся такие дыни, которые нисколько не уступают прославленным чарджуйским. В полях около аулов сеют пшеницу, ячмень, хлопок, а рисовые поля всех оседлых туркмен левого берега Гюргена находятся в одном месте, очень удобном для этого, благодаря тому, что когда-то тут были устроены искусственные водохранилища: одно, занимавшее громадную площадь между притоками Гюргена Чагорлы-су и Кара-текен, и другое, меньших размеров, которым, вероятно, р. Кара-текен запиралась. Первое носит название Эймур, а второе Кочен-наурэ. Наурэ - это вообще название древних искусственных водохранилищ, остатков которых, поражающих в большинстве случаев своими размерами, на левом берегу Гюргена встречается очень много. Из них Эймур и Кочен-наурэ сохранились до наших дней в виде огромных болот, которые и утилизируются туркменами для рисовых полей.
Туркменское стадо овец
Кочевые туркмены занимаются главным образом скотоводством, преимущественно овцеводством; их громадные стада овец, охраняемые пастухами верхом на осликах и особыми туркменскими собаками, которых во всяком ауле превеликое множество, бродят по всей степи, где есть вода и хотя немного травы. Рогатого скота гораздо меньше и вида он довольно плохого, но что у туркмен великолепно, так это лошади. Коневодство стоит у них очень высоко и занимаются они им по-любительски. Туркменские лошади крупны, складны, с прекрасными ногами и обладают великолепными аллюрами. Ценятся они довольно высоко: хорошая лошадь стоит не менее 150 туманов (туман - 1 р. 70 к.), т. е. 225 рублей, но чуть лошадь чем-нибудь выдается, цена ее страшно поднимается, и, например, у консула был жеребец, за которого он заплатил 400 туманов и шелковый халат, но зато и лошадь эта почти идеальной красоты и удивительной резвости. Туркмены большие любители устраивать скачки, которые, благодаря соприкосновению с европейской жизнью, приобрели теперь спортсменский характер и из дикого и бестолкового скакания обратились в настоящие скачки. Очень красивую картину представляет собой ежедневная вечерняя проездка; когда спадает жар, туркмены снимают с своих лошадей попоны, которыми они накрываются днем для защиты от солнца, седлают их, нередко прямо драгоценными, седлами и выезжают в степь проехаться, и вот тут-то можно налюбоваться туркменскими лошадьми и дать им правильную оценку. Ездят туркмены, как и персы, исключительно на жеребцах, меринов нет вовсе, а на кобылу порядочный туркмен никогда не сядет.
Туркменские лошади
Землею туркмены пользуются безгранично, так как считают, что вся степь не только в пределах Персии, но и за Атреком, т. е. в нашей Закаспийской области, принадлежит им, а так как они народ храбрый и воинственный, то они и выжили из как бы им принадлежащей степи всех персов. Однако персидское правительство не признает за ними прав на землю, но сделать с ними ничего не может, потому что при малейшей попытке его наложить на них руку туркмены переходят русскую границу и начинают себя считать русскими подданными, когда же правительство ничем себя не проявляет, они опять возвращаются в степь и кочуют в ней на правах хозяев.
Вопрос об их правах на земли вызвал разногласие между консулом, стоящем на точке зрения персидского правительства, и комиссаром, признающим за туркменами права на владение завоеванной ими землей. Разногласие это пока не разрешается никаким способом.
Из всех туркменских аулов наибольшее значение имеет Хаджи-Нефес, в котором как приморском пункте сосредоточивается главным образом вся туркменская торговля. Туркмены вообще склонны к занятию ею, к тому же они недурные моряки и прекрасные контрабандисты, а в Хаджи-Нефесе все эти качества находят себе применение.
Хаджи-Нефес раскинулся по обоим берегам Гюргена, через который здесь перекинут мост, верстах в 3-х от впадения его в море, Население его состоит из 300 приблизительно кибиток, но здесь выражение это надо понимать иносказательно, так как в кибитках, в прямом значении этого слова, живет едва ли половина населения, остальные живут в деревянных домах, тип которых, с широкими крытыми балконами, заимствован ими от расположенных у устья реки Кара-су русских рыбных промыслов. Хаджи-Нефес стоит на самом рубеже сухой степи и заболоченного морского прибрежья, которое представляет собою великолепные пастбища для скота, поэтому влаги в нем достаточно и земледелием заниматься можно с успехом. Бахчи вокруг него прекрасные, но хлопок, который здесь не поливали, только удовлетворительный. Гюрген имеет здесь глубину более сажени и шириною до 16 сажен, бара при выходе в море, как говорят, не имеет, почему морские лодки в него свободно проходят и становятся в самом ауле; на них привозятся всевозможные товары, составляющие предметы торговли Хаджи-Нефеса, из Бендер-Геза, а отчасти, минуя всякие таможни, и прямо из русского Чикишляра, откуда лодки, заканчивая свой путь, проскальзывают в Гюрген под защитой ночной темноты, а это обстоятельство делает совершенно понятным то неблагожелательное отношение Бендергезской таможни к Хаджи-Нефесу и его обитателям, какое нередко проглядывает в их обоюдных отношениях. Благодаря глубине Гюргена и свободному входу в него с моря, Хаджи-Нефес обещает со временем обратиться в порт с лучшими условиями доставки товаров, чем Бендер-Гез, и тогда он, вероятно, привлечет к себе и ту часть туркменской ввозной и вывозной торговли, которая в настоящее время оттягивается от него аулом почти настолько же крупным и такого же типа - Гумюш-тепе, расположенном на старом, пересохшем русле Гюргена, а отчасти и аулом Омчалы, верстах в 18 от Хаджи-Нефеса вверх по течению Гюргена.
Хаджи-Нефес
Хаджи-Нефес служит естественным пунктом высадки большей части русских переселенцев, так как отсюда удобнее всего проехать до Гумбета, в район которого они главным образом направляются, да, кроме того, здесь же высаживаются и те из них, кто боится таможенной возни в Бендер-Гезе и его плохого сообщения с Кара-Су и предпочитает им высадку с парохода в туркменских лодках. Она и вообще-то не очень удобна, в тех же случаях, когда переселенец прибывает со всем домашним скарбом и даже со скотиною, такой способ высадки бывает сопряжен и с риском, особенно когда море неспокойно. О числе прибывающих в Персию переселенцев судить очень трудно, потому что все рассказы об их будто бы громадном наплыве относятся к прошедшему уже времени и установить достоверность их нет никакой возможности, так как в большинстве приходится слышать их от людей так или иначе заинтересованных в преувеличении размеров персидского переселения. В 1914 же году прилив переселенцев был и до войны очень не велик. Только немногие едут в Персию по письмам или со слов людей, побывавших уже там, и заранее знают, куда им надо направиться и что делать, чтобы поселиться, большинство же поиезжает туда как в незнакомый лес и совершенно растеривается, когда видит, что подбившие его к переселению газетные статьи о массе пустующих земель без хозяев и о полной возможности селиться всюду без всякой платы или за гроши, без риска быть согнанными с облюбованного места, оказываются совершенно лживыми. Проектировать какие-либо меры против этого первого разочарования, испытываемого переселенцем тотчас же после высадки, чрезвычайно трудно, так как, с одной стороны, еще ранее начавшегося переселения в Персию в Астрабадской провинции свила себе прочные гнезда создавшая его земельная спекуляция, с другой же, как пишет Могилев в своей книге «Новая Апельсиния», «в стране бесправия аппетиты быстро разыгрываются», а при таких условиях единственная мера, которая, казалось бы, могла быть полезною, - сообщение прибывающим переселенцам недостающих им сведений, в конце концов сведется к зазыванию или рекомендации и к еще большему оживлению той же земельной спекуляции. К этому надо еще внести поправку: дело в том, что условия, в которых поставлена в настоящее время покупка персидских земель, совершенно не обеспечивают прочности владения, а следовательно, и давать советы переселенцам, как приобретать земли, зная, что право владения ими легко может быть нарушено, может разве только частное лицо.
Запутанность земельного вопроса в Персии изумительная. Начать с того, что в Персии бесспорных земель нет и быть при настоящих условиях не может, так как, как бы ни казалось прочным владение землей, никому не возбраняется начать отсуживать ее от владельца, запасшись для этого какими-нибудь плохенькими, даже и фальшивыми, документами или показаниями добросовестных свидетелей; такое начинание далеко не безнадежно и, если у отсуживающего денег больше, чем у собственника земли, он может добиться признания прав на землю за ним, а не за настоящим ее владельцем. Возможность такого положения объясняется отсутствием в Персии судебных установлений и какой-либо организации вроде нашего института нотариусов, а то обстоятельство, что по персидским законам давность владения не имеет значения, а также полный произвол решающей земельные споры администрации создают для него чрезвычайно благоприятную почву. Все земельные споры решаются духовными лицами, руководствующимися при этом законами шариата и обычным правом, но еще более соображениями о богатстве, силе и влиянии тяжущихся сторон, в соответствии с которыми и постановляется ими решение, далеко не окончательное, так как недовольной им стороне никто не мешает обратиться к другим духовным лицам, которые, руководствуясь иными соображениями о положении тяжущихся, могут постановить решение совершенно противоположное, так что у обеих судящихся сторон могут быть одновременно на руках решения каждому в его пользу. Исполнительных органов не существует, и поэтому в конце концов в таких случаях спор сводится к решению его действительною силою; если же к ней прибегать не желают, то переносят его на решение губернатора, но дело от этого не выигрывает, так как соображения у губернатора те же самые, что и у духовных лиц, и решение его ставится в такой же от них зависимости, с тою только разницей, что губернатор имеет возможность привести свое решение в исполнение, и тогда пострадавшей стороне остается только терпеливо ждать смены губернатора и возможности обратиться, собравшись с силами и деньгами, к новому лицу за новым решением. Иногда дожидаются таким образом две-три смены губернаторов, а там, глядишь, и удастся вернуть потерянное и переложить обязанность терпеливого ожидания с себя на своего противника, - так как решения предшественников для губернаторов не обязательны и они имеют право перерешать дела, совершенно не принимая их в соображение. Таким образом, решения по всем земельным вопросам являются весьма шаткими и все земли в Персии подлежат спору.
Не меньшее зло для земельных отношений составляет и существующий порядок покупки или продажи земель; подобные сделки совершаются у духовных лиц, которые только свидетельствуют, что данная сделка совершена, в рассмотрение же вопроса о правах продающего на землю они не входят, довольствуясь предъявлением со стороны его каких-либо подтверждающих право владения документов, а так как купчих крепостей нет и документы могут быть очень разнообразны, то понятно, что во многих случаях муллам приходится свидетельствовать сделки по продаже земель лицами, имеющими весьма сомнительные права на владение ими. Дело еще более усложняется тем, что почти никогда имение не принадлежит одному лицу, но всегда нескольким, иногда очень многим; под Ашрефом, например, имеется земля, принадлежащая 169 лицам. Происходит это потому, что каждое персидское отдельное землевладение делится, по числу элементов владения, на 6 долей участия, называемых «дангами», причем по обычному праву двумя дангами в одном имении владеть нельзя, и таким образом сразу же получается 6 владельцев одного имения, из которых каждый владеет не одной шестой частью имения, но одним из элементов владения, т. е. одному из совладельцев принадлежит земля имения, другому вода в том же имении, третьему лес и т. д.; каждый «данг» делится, в свою очередь, на 20 «дзенов», т. е. опять же долей участия во владении одним из элементов, и, следовательно, 120 владельцев одного имения могут быть совершенно нормальным путем. Такая сложная система, установленная когда-то шариатом для избежания возможности, с одной стороны, деления имений, а с другой - чрезмерного обогащения отдельных лиц, ведет к страшной запутанности земельных отношений, а взятая вместе с существующими условиями продажи имений и с полным отсутствием бесспорных владений, делает покупку земли в Персии предприятием чрезвычайно рискованным и неверным. Прямым результатом подобной запутанности является масса земельных тяжб, от которых страдают и русские предприниматели; почти все купившие в Персии земли в настоящее время судятся либо между собою, либо с персами: кто купил имение, да попался на том, что вода в этом имении оказалась не его, у кого часть купленной земли покрывается чужою покупкою, а кто и совсем купил землю у перса, к имению никакого отношения не имевшего. Но на этом трудность и неопределенность земельных приобретений в Персии далеко не кончается; дело осложняется еще двумя обстоятельствами: первое из них - полное отсутствие планов, о которых здесь никто не имеет и понятия, и определенных указаний в документах на величину имений; размеры земель определяются в них указанием границ, иногда совершенно неопределенных и по легко изменяющимся и давно уже изменившимся урочищам, вследствие чего не редки случаи очень серьезных сюрпризов, когда после покупки имения оказывается, что в нем, против уверений продавца, не хватает кисметов с тысячу (кисмет - персидская земельная мера, равная приблизительно 2.255-2.270 кв. саженям; приблизительно потому, что в основу кисмета положена персидская мера «зар», равная ни более ни менее как расстоянию от кисти руки человека до конца носа, когда голова повернута в противоположную сторону; естественно, что при такой основной мере все остальные будут только приблизительные). Второе обстоятельство заключается в том, что неопределенность землевладения была учтена и разными темными дельцами, которые являлись сюда не для покупки земли, а для покупки какого-нибудь документика, все равно - хотя бы и фальшивого, или какой-нибудь части дзена для того, чтобы потом явиться к новому владельцу имения, когда уже покупка состоялась, и сорвать с него отступное, которое, во избежание тяжбы, да еще персидской, всегда приходится платить, хотя это вовсе не гарантирует, что завтра на место владельца одной сороковой части воды в имении не явится какой-нибудь обладатель старинного шахского фирмана, в котором хотя одним словом упоминается купленное имение; таких обстоятельств совершенно достаточно для начатия тяжб, и уже лучше заплатить совершенно не рассчитанное отступное, чем впутываться в длительную и нудную историю с персидским судом.
С туркменскими землями дело обстоит не лучше: также здесь на каждую площадь имеется несколько хозяев, число которых пропорционально ее величине, и также, следовательно, для покупки земли приходится иметь дело с целым рядом владельцев, доходящих при больших площадях до нескольких тысяч; также существует масса земельных споров, также эти споры и тяжбы легко могут возникать уже после совершения покупки, но одно обстоятельство является уже новым: дело в том, что туркмены считают землю своей собственностью, и на такой же точке зрения стоит и пограничный комиссар, признающий все сделки по продаже туркменами земель, а персидское правительство права собственности на земли за туркменами не признает и считает занятые ими земли за предоставленные в их пользование; чем кончится это разногласие - неизвестно, а следовательно, неизвестно и то, стоят ли чего-нибудь все эти сделки по туркменским землям.
Глава V
Русские и немецкие поселки и русский элемент в Астрабадской провинции. - Заключение.
Совершенно естественно, что русские переселенцы, в большинстве люди малоденежные, столкнувшись с такою запутанностью, сразу же попадают в крайне тяжелое положение, особенно в консульском районе; оказывается, что купить землю очень трудно и приходится или арендовать ее у персов, приблизительно на тех же условиях, на каких она сдается персидским крестьянам, или же садиться на земли крупных предпринимателей, почти всегда на условиях совершенно неопределенных. Несколько лучше обстоит дело в районе Гумбета, где, при посредстве комиссара, туркменские земли продаются проще и охотнее, чем персидские, и форма, в которую выливаются в конце концов неопределенные в начале условия, вполне для переселенцев приемлема. Условия, на которых им продаются там туркменские земли, а также и земли русских предпринимателей, таковы: каждой семье предоставляется не более 20 десятин по цене 20 руб. за десятину; уплата в 3 года, начиная обязательно с четвертого по поселении, при желании же хотя и с первого; первые же три года уплачивается арендная плата по 5 р. с распаханной десятины. Отводятся земли при начавших уже устраиваться поселках, так что, в сущности, тут происходит причисление к обществу поселка, при том с обязательством не продавать землю никуда, кроме своего же общества. Такие условия для переселенцев совершенно доступны, чем и объясняется, что русское переселение главным образом сосредоточилось в районе Гумбета. Но для безденежных переселенцев и эти условия обременительны. В общем, положение прибывшего в Персию переселенца сильно разнится от тех радужных красок, какими описывались прелести персидского переселения в газетных статьях, так сильно повлиявших на его развитие. Трудность положения настолько запугивает некоторых. что заставляет возвращаться обратно из негостеприимной Персии, но значительная часть прибывших сюда переселенцев осела в ней, образовав несколько селений, поселков и хуторов.
Поселок Кара-Су
По самому берегу юго-восточного угла Каспийского моря, у впадения в него р. Кара-су, расположились рыбные промыслы Лианозова и русский поселок Кара-Су. Промыслы эти, кажется, были первым русским поселением в Северной Персии, и, по-видимому, рассказы побывавших тут рабочих о плодородии безграничных персидских степей, о теплом климате, а главное, об отсутствии хозяев земель и возможности селиться где хочешь, положили основание персидскому переселению, побудив к нему первых засельщиков поселка Кара-Су, расположившегося непосредственно рядом с землями Лианозовских промыслов. Поселок этот образовался еще в 1907 году, и именно таким способом: приехали люди, высадились на берег, выстроили себе избы и стали распахивать землю, совершенно не интересуясь, есть ли у этой земли хозяева. Прием оказался очень удачным и сжить их с занятых земель не удалось, благодаря отсутствию в то время какой бы то ни было власти, которая была бы в состоянии охранить интересы частного лица; в настоящее же время вопрос этот консулом разрешен таким образом, что самовольцы все-таки оставлены на захваченном ими месте, с обязательством уплатить стоимость занятой земли купившему ее еще ранее лицу, за которым признано право на владение этим местом, чуть ли не по крайне дешевой цене первоначальной покупки; на уплату эту, при существующих в Персии порядках, вряд ли можно надеяться, а до сих пор за пользование землею они ничего не платили и сейчас не платят. Поселок Кара-Су делится на две части; бо́льшая, состоящая исключительно из молокан, - растянулась по берегу моря, доходящего до самых построек поселка, а в меньшую, расположенную несколько поодаль, выселилась немолоканская часть населения, не выдержавшая совместной жизни с этими сектантами крайне отрицательных качеств. Всех жителей в обеих частях поселка 345 душ в 59 семьях; все они земледельцы, имеют скот в достаточном количестве, распахивают неограниченное количество земли и, кроме того, имеют очень значительный подсобный промысел - извозный, развозя отсюда и из лежащего в 11 верстах Бендер-Геза по всей провинции пассажиров и товары; промысел этот дает им хороший доход, так как они за свои перевозки как монополисты могут брать какие им угодно цены. В общем же население здесь зажиточное, хотя и живет крайне неряшливо и грязно, довольствуясь домами самой примитивной постройки. Молокане между собой довольно сплочены, понимая, что это выгодно, но к постороннему, хотя бы и русскому, отношение их гораздо хуже, чем у мусульман туркмен, да даже и у персов к гяурам - русским. Чрезвычайно характерно их отношение к Красному Кресту: со студента, жившего в поселке и лечившего их же от малярии, молокане за скверную избу драли такую цену, за которую можно жить в приличной комнате в Петрограде, и так обворовывали его, раскрадывая даже медикаменты, что принудили выехать из молоканской части поселка в немолоканскую. Еще же характернее следующий случай: из Кара-Су в Астрабад приехал молоканин в Красный Крест за фельдшерицей-акушеркой к своей больной жене. Та сейчас же поехала, пробыла в поселке дня три, так как роды были очень трудные, сделала все что требовалось и попросила отвезти ее обратно. Тогда ей была объявлена цена за доставку в Астрабад, находящийся в 40 верстах, в 20 рублей, вдвое дороже, чем берут с обыкновенного пассажира, и той, конечно, пришлось согласиться, так как при сплоченности молокан никто из них за меньшую цену не повезет, немолоканская же часть населения, меньшинство, находится в загоне и идти против большинства не смеет, и в результате Красный Крест, по странной своей этике, вместо того, чтобы поручить гулямам консульства с честью проводить нахала, 20 руб. за доставку фельдшерицы уплатил. Такие факты, далеко не единичные, особенно ярко характеризуют молокан, и невольно является вопрос, каково же должно быть их отношение к лицам совершенно для них посторонним, если даже к людям, связанным с ними заботами об их же здоровье и благополучии, они относятся таким образом. Одним словом, сношения с молоканской частью населения Кара-Су оставляют по себе чрезвычайно неприятное впечатление.
ОКОНЧАНИЕ
См. также:
• А. М. Сахаров. Русская колонизация Астрабадской провинции в Персии
• Г. Ф. Чиркин. Отчетная записка о поездке в Астрабадскую и Мазандеранскую провинции Северной Персии
• А. М. Никольский. Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область
• А. М. Никольский. Летние поездки натуралиста
• С. В. Чиркин. Двадцать лет службы на Востоке
• Альбом «Виды Северной Персии»
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.
Поселок Кара-Су
Глава IV
Сельское население. - Положение персидских крестьян. - Персидские деревни. - Дороги. - Туркмены. - Аулы. - Земельный вопрос в Персии.
Вне Астрабада, Гумбета и Бендер-Геза население Астрабадской провинции живет - персидское в деревнях, а туркменское в аулах.
Персидское крестьянство своей земли не имеет, а существует обработкою земель помещиков, принадлежащих им на правах личной собственности путем покупки, пожалования, наследования и т. п., а иногда и путем отчуждения их от действительного собственника. Живет оно в деревнях, в которых только дом принадлежит крестьянину, а все остальное составляет собственность помещика, в состав имения которого данная деревня входит, так как самое основание деревни, заключающееся в постройке мечети, бани, заборов кругом ее и, что самое главное, в устройстве водоснабжения, производится помещиком за свой счет, крестьянам же остается только выстроить дома на выдаваемые на это помещиком небольшие деньги. Такое подготовление места под заселение требует не особенно много затрат в тех местах, где водяной вопрос разрешается легко; там же, где на подготовляемом участке или вблизи его не имеется естественных вод, дело значительно усложняется и удорожается: приходится в лучшем случае рыть колодцы, а иногда проводить воду с гор, посредством кяризов - ряда колодцев по всему протяжению водопровода, соединенных между собою подземными галереями, что ложится уже на имение значительным расходом.
Персидская горная деревня Зиарет
Заселяются деревни очень легко; всякий крестьянин, согласный на предлагаемые помещиком условия, может приходить и селиться. Равным образом так же легко и помещик может выселить обитателей своей деревни, и крестьяне - покинуть данную деревню и перейти к другому помещику, условия которого более для них выгодны; но такой порядок, обусловливающий полную свободу отношений, мыслим только в теории, в действительности же легко выполнимо только первое, т. е. помещик свободно может выселить обитателей своей деревни, что же касается второго, то персидский безземельный и безденежный крестьянин сразу же после поселения настолько связывается помещиком всякими долговыми обязательствами, что остается на всю жизнь у него в полной зависимости и уйти от него никогда не может. Никакие суды и споры помочь тут не могут, так как в Персии право только одно - деньги или сила, а в этой области право всегда останется за помещиком, на долю же крестьянина останется вместо теоретической свободы отношений полное бесправие и крепостная зависимость. Наиболее обыкновенные условия, на которых отдаются земли в пользование крестьянам, это взимание с них части урожая натурой, реже получение с них обусловленного количества продуктов вне зависимости от урожая, и еще реже - плата деньгами. Обыкновенно крестьяне отдают помещику 50% урожая риса и 20% всего остального, но встречаются и значительные отступления от таких условий, колеблющиеся в широких размерах. Надо сказать, что и плата эта только теоретическая, фактически же и остающаяся у крестьянина часть урожая, если и не попадет в руки собственника деревни непосредственно, то во всяком случае рук его не минует, так как право скупки этих остатков отдается помещиком на откуп, чем крестьяне совершенно лишаются возможности продавать их на сторону, как бы ни были низки цены, назначаемые скупщиком. Понятно, что при таких условиях у персидского крестьянина не является никакого желания улучшать свое хозяйство и он ведет его крайне небрежно, довольствуясь минимальными размерами, которые только что не дадут ему умереть с голоду, так как знает, что все излишки сверх этого все равно от него будут тем или иным путем отобраны.
Персы
Количество персидского населения в Астрабадской провинции установить затруднительно, так как никогда никаких переписей здесь не производилось, но, приняв во внимание разбросанность персидских селений, колоссальные пространства пустующих земель и географические условия, можно заключить, что население здесь довольно редкое. Это отчасти подтверждается и существующими данными о количестве населения пяти булюков провинции, по которым значится в булюке Дагате-малик 9 селений с 850 дворами, в Астрабад-рустаме 35 селений с 3.100 дворами, в Седан-рустаме 51 селение с 5.000 дворов, в Анизане 20 селений с 3.000 дворов и в Савар-Шах-кухе 10 селений с 800 дворами, а всего в пяти булюках 125 селений с 12.750 дворами, что даст по обычному расчету 63.750 душ.
Постройки в персидской деревне
Постройки персидских деревень очень легкого типа: ставятся столбы, пространство между ними заплетается плетнем, и все это обмазывается толстым слоем глины, покрывается такая постройка гонтом, и дом готов, а благодаря работе солнца и прекрасным качествам здешних глин, он становится и крепким. Дома в деревнях разбросаны без всякого порядка, отчего всегда между ними много узких и кривых проулков, но благодаря обильной растительности здешние деревенские виды очень живописны, в особенности в горных деревнях, лепящихся по крупным откосам и карнизам и раскидывающихся по берегам быстрых речек в глубине долин.
Персидская деревня Хокёль в продгорной полосе
Около каждой деревни виднеются изумрудно-бархатные, залитые водой, ровные рисовые поля, с типичными вышками, торчащими где-нибудь на краю, для помещения стражи, охраняющей их от нападения кабанов. Вода для них берется или из протекающих вблизи речек и ручьев, или из кяризов, но так как в Персии быть собственником земли еще не значит быть хозяином и воды на ней, то в тех случаях, когда ее для заливки рисовых полей оказывается недостаточно или совсем нет, она покупается у соседей, и в таком случае условия пользования землей значительно изменяются и большая часть урожая риса, примерно 35%, поступает уже собственнику воды, владельцу же земли уплачивается только около 10-15%. Задержка воды на рисовых полях иногда ставит в очень скверное положение хозяйства, расположенные вниз по течению, тем более худшее, чем ниже оно находится, особенно же тяжело это сказывается в степи, куда речки, разбираемые на рисовые поля в горах и предгорьях, воды уже не доносят, и тогда все там выжигается солнцем, а осенью, когда рис созревает и убирается и вода со всех полей спускается, в степи образуется настоящее наводнение, дороги становятся непроездными и страшно развивается малярия.
Дорога по правому берегу Гюргена
В Астрабадской провинции дороги резко делятся на две категории - пролегающих по правому берегу Гюргена и идущих по его левому берегу. Первые, как проложенные по совершенно безводной ровной степи, которая собственно и особых дорог не требует, так как ехать можно по любому месту, летом прекрасны и, благодаря тому, что у туркмен существует арба, все колесные. На левом же берегу колесные дороги существуют только в той части, где встречаются туркменские аулы или где поселились русские, сами же персы ездят всегда верхом и грузы свои перевозят только на вьюках и колес не употребляют. Поэтому в районе персидских деревень дорогами называются тропы для верховой езды, без конца вьющиеся по предгорьям и высоко уходящие в горы. Как колесные степные дороги, так и тропы эти совершенно неустроены, что особенно заметно в горах, где нередко приходится ехать по совершенно непроездным местам, доступным только худой, изморенной, но удивительно приспособленной для езды по самым ужасным тропинкам персидской лошади. В таких местах яснее всего обнаруживается, что к дорогам здесь никогда никто рук не прикладывает и никто не пробует привести их в более возможное для проезда и даже прохода состояние, а оставляются они в том виде, как их дала готовыми человеку природа.
Горная дорога
Общим злом для всех дорог является отсутствие мостов; летом, когда воды доходят до своего минимального состояния, это еще не особенная беда, кое-как можно всегда перебраться и через степные реки и арыки, и через горные ручьи, но зимой и весной, когда огромные пространства степи заливаются, реки становятся глубокими и каждый арык обращается в речку, а горные ручьи бешено ревут по ущельям, всякое сообщение совершенно прекращается даже на правом берегу Гюргена, где степные дороги обращаются в ужасную лессовую грязь и становятся совершенно непроездными. Остатки старины и тут указывают, что и дороги персидские когда-то были в другом состоянии; древние мосты, которыми пользуются до сих пор, и едва уже только заметные остатки капитальных мостов, встречающиеся в иных местах, показывают, что когда-то здешнее население не испытывало теперешних затруднений в своих сообщениях, но общий регресс культуры, охвативший в настоящее время всю страну, сводит к нулю и все то, что осталось от былых времен, теперешнее же состояние персидских дорог, конечно, также является одною из серьезных причин, тормозящих развитие персидской торговли и промышленности.
Туркмены-иомуды
Туркменская часть населения Астрабадской провинции разделяется на два племени: иомудов, населяющих западную часть степи, и гокланов, живущих в восточной ее части, а племена эти, в свою очередь, делятся на ветви, ветви на роды, а роды на семьи. Общий тип туркмен очень красивый, как мужской, так и женский, и вообще туркмены производят гораздо более симпатичное впечатление, чем персы, в отношениях же к русским разница становится совершенно определенной: открытый, разговорчивый, благожелательный туркмен лучше относится к русскому и более с ним сходится, чем сумрачный, скрыт[н]ый, трусливый и лукавый перс, всегда таящий за своим покорным наружным видом неприязненное отношение.
Степь около Гумбета
Граница между аулами иомудов и гокланов проходит вблизи Гумбета, и даже еще точнее указывают на р. Хорхор. Иомуды в большинстве кочевники, Гокланы же в большинстве оседлые, но, конечно, и то и другое не без исключений, как, например, оседлые огромные аулы иомудов - Хаджи-Нефес, Гумюш-Тепе, Омчалы, Беш-Уска и другие, расположенные по берегу моря и вблизи него. Точное количество туркмен, живущих в Астрабадской провинции, по племенам установить нельзя, общее же считается около 10.000 кибиток оседлых и до 35.000 кибиток кочевых. Как те, так и другие живут в аулах, состоящих из нескольких десятков, а иногда и сотен кибиток с обязательно поставленною около каждой из них вышкою для спанья, чем наученные опытом долгих лет туземцы гарантируют себя до некоторой степени от заболевания малярией. В кочевых аулах кроме этих кибиток никаких построек не возводится, в оседлых же ставятся кое-где сараи, протягиваются заборы, сажается кое-какая растительность, способная противостоять страшному зною туркменской степи и отсутствию в ней влаги.
Туркменская кибитка
В аулах, расположенных на левом берегу Гюргена, у арыков или речек, нередко садят и деревья, и тогда аул представляет уже красивую картину, не напоминая унылого вида степных кочевых аулов, состоящих из кучи палимых солнцем кибиток, в беспорядке разбросанных среди безграничной степи на голой вытоптанной ровной площади, без всякого признака какой-нибудь растительности. Приятное впечатление еще усиливается видом разбросанных вокруг оседлого аула полей и огородов, окаймленных арыками, по берегам которых плотною стеною высятся тростники и густо разрастается ежевика. Оседлые туркмены довольно успешно занимаются земледелием и особенно бахчами, на которых около Гумбета ими разводятся такие дыни, которые нисколько не уступают прославленным чарджуйским. В полях около аулов сеют пшеницу, ячмень, хлопок, а рисовые поля всех оседлых туркмен левого берега Гюргена находятся в одном месте, очень удобном для этого, благодаря тому, что когда-то тут были устроены искусственные водохранилища: одно, занимавшее громадную площадь между притоками Гюргена Чагорлы-су и Кара-текен, и другое, меньших размеров, которым, вероятно, р. Кара-текен запиралась. Первое носит название Эймур, а второе Кочен-наурэ. Наурэ - это вообще название древних искусственных водохранилищ, остатков которых, поражающих в большинстве случаев своими размерами, на левом берегу Гюргена встречается очень много. Из них Эймур и Кочен-наурэ сохранились до наших дней в виде огромных болот, которые и утилизируются туркменами для рисовых полей.
Туркменское стадо овец
Кочевые туркмены занимаются главным образом скотоводством, преимущественно овцеводством; их громадные стада овец, охраняемые пастухами верхом на осликах и особыми туркменскими собаками, которых во всяком ауле превеликое множество, бродят по всей степи, где есть вода и хотя немного травы. Рогатого скота гораздо меньше и вида он довольно плохого, но что у туркмен великолепно, так это лошади. Коневодство стоит у них очень высоко и занимаются они им по-любительски. Туркменские лошади крупны, складны, с прекрасными ногами и обладают великолепными аллюрами. Ценятся они довольно высоко: хорошая лошадь стоит не менее 150 туманов (туман - 1 р. 70 к.), т. е. 225 рублей, но чуть лошадь чем-нибудь выдается, цена ее страшно поднимается, и, например, у консула был жеребец, за которого он заплатил 400 туманов и шелковый халат, но зато и лошадь эта почти идеальной красоты и удивительной резвости. Туркмены большие любители устраивать скачки, которые, благодаря соприкосновению с европейской жизнью, приобрели теперь спортсменский характер и из дикого и бестолкового скакания обратились в настоящие скачки. Очень красивую картину представляет собой ежедневная вечерняя проездка; когда спадает жар, туркмены снимают с своих лошадей попоны, которыми они накрываются днем для защиты от солнца, седлают их, нередко прямо драгоценными, седлами и выезжают в степь проехаться, и вот тут-то можно налюбоваться туркменскими лошадьми и дать им правильную оценку. Ездят туркмены, как и персы, исключительно на жеребцах, меринов нет вовсе, а на кобылу порядочный туркмен никогда не сядет.
Туркменские лошади
Землею туркмены пользуются безгранично, так как считают, что вся степь не только в пределах Персии, но и за Атреком, т. е. в нашей Закаспийской области, принадлежит им, а так как они народ храбрый и воинственный, то они и выжили из как бы им принадлежащей степи всех персов. Однако персидское правительство не признает за ними прав на землю, но сделать с ними ничего не может, потому что при малейшей попытке его наложить на них руку туркмены переходят русскую границу и начинают себя считать русскими подданными, когда же правительство ничем себя не проявляет, они опять возвращаются в степь и кочуют в ней на правах хозяев.
Вопрос об их правах на земли вызвал разногласие между консулом, стоящем на точке зрения персидского правительства, и комиссаром, признающим за туркменами права на владение завоеванной ими землей. Разногласие это пока не разрешается никаким способом.
Из всех туркменских аулов наибольшее значение имеет Хаджи-Нефес, в котором как приморском пункте сосредоточивается главным образом вся туркменская торговля. Туркмены вообще склонны к занятию ею, к тому же они недурные моряки и прекрасные контрабандисты, а в Хаджи-Нефесе все эти качества находят себе применение.
Хаджи-Нефес раскинулся по обоим берегам Гюргена, через который здесь перекинут мост, верстах в 3-х от впадения его в море, Население его состоит из 300 приблизительно кибиток, но здесь выражение это надо понимать иносказательно, так как в кибитках, в прямом значении этого слова, живет едва ли половина населения, остальные живут в деревянных домах, тип которых, с широкими крытыми балконами, заимствован ими от расположенных у устья реки Кара-су русских рыбных промыслов. Хаджи-Нефес стоит на самом рубеже сухой степи и заболоченного морского прибрежья, которое представляет собою великолепные пастбища для скота, поэтому влаги в нем достаточно и земледелием заниматься можно с успехом. Бахчи вокруг него прекрасные, но хлопок, который здесь не поливали, только удовлетворительный. Гюрген имеет здесь глубину более сажени и шириною до 16 сажен, бара при выходе в море, как говорят, не имеет, почему морские лодки в него свободно проходят и становятся в самом ауле; на них привозятся всевозможные товары, составляющие предметы торговли Хаджи-Нефеса, из Бендер-Геза, а отчасти, минуя всякие таможни, и прямо из русского Чикишляра, откуда лодки, заканчивая свой путь, проскальзывают в Гюрген под защитой ночной темноты, а это обстоятельство делает совершенно понятным то неблагожелательное отношение Бендергезской таможни к Хаджи-Нефесу и его обитателям, какое нередко проглядывает в их обоюдных отношениях. Благодаря глубине Гюргена и свободному входу в него с моря, Хаджи-Нефес обещает со временем обратиться в порт с лучшими условиями доставки товаров, чем Бендер-Гез, и тогда он, вероятно, привлечет к себе и ту часть туркменской ввозной и вывозной торговли, которая в настоящее время оттягивается от него аулом почти настолько же крупным и такого же типа - Гумюш-тепе, расположенном на старом, пересохшем русле Гюргена, а отчасти и аулом Омчалы, верстах в 18 от Хаджи-Нефеса вверх по течению Гюргена.
Хаджи-Нефес
Хаджи-Нефес служит естественным пунктом высадки большей части русских переселенцев, так как отсюда удобнее всего проехать до Гумбета, в район которого они главным образом направляются, да, кроме того, здесь же высаживаются и те из них, кто боится таможенной возни в Бендер-Гезе и его плохого сообщения с Кара-Су и предпочитает им высадку с парохода в туркменских лодках. Она и вообще-то не очень удобна, в тех же случаях, когда переселенец прибывает со всем домашним скарбом и даже со скотиною, такой способ высадки бывает сопряжен и с риском, особенно когда море неспокойно. О числе прибывающих в Персию переселенцев судить очень трудно, потому что все рассказы об их будто бы громадном наплыве относятся к прошедшему уже времени и установить достоверность их нет никакой возможности, так как в большинстве приходится слышать их от людей так или иначе заинтересованных в преувеличении размеров персидского переселения. В 1914 же году прилив переселенцев был и до войны очень не велик. Только немногие едут в Персию по письмам или со слов людей, побывавших уже там, и заранее знают, куда им надо направиться и что делать, чтобы поселиться, большинство же поиезжает туда как в незнакомый лес и совершенно растеривается, когда видит, что подбившие его к переселению газетные статьи о массе пустующих земель без хозяев и о полной возможности селиться всюду без всякой платы или за гроши, без риска быть согнанными с облюбованного места, оказываются совершенно лживыми. Проектировать какие-либо меры против этого первого разочарования, испытываемого переселенцем тотчас же после высадки, чрезвычайно трудно, так как, с одной стороны, еще ранее начавшегося переселения в Персию в Астрабадской провинции свила себе прочные гнезда создавшая его земельная спекуляция, с другой же, как пишет Могилев в своей книге «Новая Апельсиния», «в стране бесправия аппетиты быстро разыгрываются», а при таких условиях единственная мера, которая, казалось бы, могла быть полезною, - сообщение прибывающим переселенцам недостающих им сведений, в конце концов сведется к зазыванию или рекомендации и к еще большему оживлению той же земельной спекуляции. К этому надо еще внести поправку: дело в том, что условия, в которых поставлена в настоящее время покупка персидских земель, совершенно не обеспечивают прочности владения, а следовательно, и давать советы переселенцам, как приобретать земли, зная, что право владения ими легко может быть нарушено, может разве только частное лицо.
Запутанность земельного вопроса в Персии изумительная. Начать с того, что в Персии бесспорных земель нет и быть при настоящих условиях не может, так как, как бы ни казалось прочным владение землей, никому не возбраняется начать отсуживать ее от владельца, запасшись для этого какими-нибудь плохенькими, даже и фальшивыми, документами или показаниями добросовестных свидетелей; такое начинание далеко не безнадежно и, если у отсуживающего денег больше, чем у собственника земли, он может добиться признания прав на землю за ним, а не за настоящим ее владельцем. Возможность такого положения объясняется отсутствием в Персии судебных установлений и какой-либо организации вроде нашего института нотариусов, а то обстоятельство, что по персидским законам давность владения не имеет значения, а также полный произвол решающей земельные споры администрации создают для него чрезвычайно благоприятную почву. Все земельные споры решаются духовными лицами, руководствующимися при этом законами шариата и обычным правом, но еще более соображениями о богатстве, силе и влиянии тяжущихся сторон, в соответствии с которыми и постановляется ими решение, далеко не окончательное, так как недовольной им стороне никто не мешает обратиться к другим духовным лицам, которые, руководствуясь иными соображениями о положении тяжущихся, могут постановить решение совершенно противоположное, так что у обеих судящихся сторон могут быть одновременно на руках решения каждому в его пользу. Исполнительных органов не существует, и поэтому в конце концов в таких случаях спор сводится к решению его действительною силою; если же к ней прибегать не желают, то переносят его на решение губернатора, но дело от этого не выигрывает, так как соображения у губернатора те же самые, что и у духовных лиц, и решение его ставится в такой же от них зависимости, с тою только разницей, что губернатор имеет возможность привести свое решение в исполнение, и тогда пострадавшей стороне остается только терпеливо ждать смены губернатора и возможности обратиться, собравшись с силами и деньгами, к новому лицу за новым решением. Иногда дожидаются таким образом две-три смены губернаторов, а там, глядишь, и удастся вернуть потерянное и переложить обязанность терпеливого ожидания с себя на своего противника, - так как решения предшественников для губернаторов не обязательны и они имеют право перерешать дела, совершенно не принимая их в соображение. Таким образом, решения по всем земельным вопросам являются весьма шаткими и все земли в Персии подлежат спору.
Не меньшее зло для земельных отношений составляет и существующий порядок покупки или продажи земель; подобные сделки совершаются у духовных лиц, которые только свидетельствуют, что данная сделка совершена, в рассмотрение же вопроса о правах продающего на землю они не входят, довольствуясь предъявлением со стороны его каких-либо подтверждающих право владения документов, а так как купчих крепостей нет и документы могут быть очень разнообразны, то понятно, что во многих случаях муллам приходится свидетельствовать сделки по продаже земель лицами, имеющими весьма сомнительные права на владение ими. Дело еще более усложняется тем, что почти никогда имение не принадлежит одному лицу, но всегда нескольким, иногда очень многим; под Ашрефом, например, имеется земля, принадлежащая 169 лицам. Происходит это потому, что каждое персидское отдельное землевладение делится, по числу элементов владения, на 6 долей участия, называемых «дангами», причем по обычному праву двумя дангами в одном имении владеть нельзя, и таким образом сразу же получается 6 владельцев одного имения, из которых каждый владеет не одной шестой частью имения, но одним из элементов владения, т. е. одному из совладельцев принадлежит земля имения, другому вода в том же имении, третьему лес и т. д.; каждый «данг» делится, в свою очередь, на 20 «дзенов», т. е. опять же долей участия во владении одним из элементов, и, следовательно, 120 владельцев одного имения могут быть совершенно нормальным путем. Такая сложная система, установленная когда-то шариатом для избежания возможности, с одной стороны, деления имений, а с другой - чрезмерного обогащения отдельных лиц, ведет к страшной запутанности земельных отношений, а взятая вместе с существующими условиями продажи имений и с полным отсутствием бесспорных владений, делает покупку земли в Персии предприятием чрезвычайно рискованным и неверным. Прямым результатом подобной запутанности является масса земельных тяжб, от которых страдают и русские предприниматели; почти все купившие в Персии земли в настоящее время судятся либо между собою, либо с персами: кто купил имение, да попался на том, что вода в этом имении оказалась не его, у кого часть купленной земли покрывается чужою покупкою, а кто и совсем купил землю у перса, к имению никакого отношения не имевшего. Но на этом трудность и неопределенность земельных приобретений в Персии далеко не кончается; дело осложняется еще двумя обстоятельствами: первое из них - полное отсутствие планов, о которых здесь никто не имеет и понятия, и определенных указаний в документах на величину имений; размеры земель определяются в них указанием границ, иногда совершенно неопределенных и по легко изменяющимся и давно уже изменившимся урочищам, вследствие чего не редки случаи очень серьезных сюрпризов, когда после покупки имения оказывается, что в нем, против уверений продавца, не хватает кисметов с тысячу (кисмет - персидская земельная мера, равная приблизительно 2.255-2.270 кв. саженям; приблизительно потому, что в основу кисмета положена персидская мера «зар», равная ни более ни менее как расстоянию от кисти руки человека до конца носа, когда голова повернута в противоположную сторону; естественно, что при такой основной мере все остальные будут только приблизительные). Второе обстоятельство заключается в том, что неопределенность землевладения была учтена и разными темными дельцами, которые являлись сюда не для покупки земли, а для покупки какого-нибудь документика, все равно - хотя бы и фальшивого, или какой-нибудь части дзена для того, чтобы потом явиться к новому владельцу имения, когда уже покупка состоялась, и сорвать с него отступное, которое, во избежание тяжбы, да еще персидской, всегда приходится платить, хотя это вовсе не гарантирует, что завтра на место владельца одной сороковой части воды в имении не явится какой-нибудь обладатель старинного шахского фирмана, в котором хотя одним словом упоминается купленное имение; таких обстоятельств совершенно достаточно для начатия тяжб, и уже лучше заплатить совершенно не рассчитанное отступное, чем впутываться в длительную и нудную историю с персидским судом.
С туркменскими землями дело обстоит не лучше: также здесь на каждую площадь имеется несколько хозяев, число которых пропорционально ее величине, и также, следовательно, для покупки земли приходится иметь дело с целым рядом владельцев, доходящих при больших площадях до нескольких тысяч; также существует масса земельных споров, также эти споры и тяжбы легко могут возникать уже после совершения покупки, но одно обстоятельство является уже новым: дело в том, что туркмены считают землю своей собственностью, и на такой же точке зрения стоит и пограничный комиссар, признающий все сделки по продаже туркменами земель, а персидское правительство права собственности на земли за туркменами не признает и считает занятые ими земли за предоставленные в их пользование; чем кончится это разногласие - неизвестно, а следовательно, неизвестно и то, стоят ли чего-нибудь все эти сделки по туркменским землям.
Глава V
Русские и немецкие поселки и русский элемент в Астрабадской провинции. - Заключение.
Совершенно естественно, что русские переселенцы, в большинстве люди малоденежные, столкнувшись с такою запутанностью, сразу же попадают в крайне тяжелое положение, особенно в консульском районе; оказывается, что купить землю очень трудно и приходится или арендовать ее у персов, приблизительно на тех же условиях, на каких она сдается персидским крестьянам, или же садиться на земли крупных предпринимателей, почти всегда на условиях совершенно неопределенных. Несколько лучше обстоит дело в районе Гумбета, где, при посредстве комиссара, туркменские земли продаются проще и охотнее, чем персидские, и форма, в которую выливаются в конце концов неопределенные в начале условия, вполне для переселенцев приемлема. Условия, на которых им продаются там туркменские земли, а также и земли русских предпринимателей, таковы: каждой семье предоставляется не более 20 десятин по цене 20 руб. за десятину; уплата в 3 года, начиная обязательно с четвертого по поселении, при желании же хотя и с первого; первые же три года уплачивается арендная плата по 5 р. с распаханной десятины. Отводятся земли при начавших уже устраиваться поселках, так что, в сущности, тут происходит причисление к обществу поселка, при том с обязательством не продавать землю никуда, кроме своего же общества. Такие условия для переселенцев совершенно доступны, чем и объясняется, что русское переселение главным образом сосредоточилось в районе Гумбета. Но для безденежных переселенцев и эти условия обременительны. В общем, положение прибывшего в Персию переселенца сильно разнится от тех радужных красок, какими описывались прелести персидского переселения в газетных статьях, так сильно повлиявших на его развитие. Трудность положения настолько запугивает некоторых. что заставляет возвращаться обратно из негостеприимной Персии, но значительная часть прибывших сюда переселенцев осела в ней, образовав несколько селений, поселков и хуторов.
Поселок Кара-Су
По самому берегу юго-восточного угла Каспийского моря, у впадения в него р. Кара-су, расположились рыбные промыслы Лианозова и русский поселок Кара-Су. Промыслы эти, кажется, были первым русским поселением в Северной Персии, и, по-видимому, рассказы побывавших тут рабочих о плодородии безграничных персидских степей, о теплом климате, а главное, об отсутствии хозяев земель и возможности селиться где хочешь, положили основание персидскому переселению, побудив к нему первых засельщиков поселка Кара-Су, расположившегося непосредственно рядом с землями Лианозовских промыслов. Поселок этот образовался еще в 1907 году, и именно таким способом: приехали люди, высадились на берег, выстроили себе избы и стали распахивать землю, совершенно не интересуясь, есть ли у этой земли хозяева. Прием оказался очень удачным и сжить их с занятых земель не удалось, благодаря отсутствию в то время какой бы то ни было власти, которая была бы в состоянии охранить интересы частного лица; в настоящее же время вопрос этот консулом разрешен таким образом, что самовольцы все-таки оставлены на захваченном ими месте, с обязательством уплатить стоимость занятой земли купившему ее еще ранее лицу, за которым признано право на владение этим местом, чуть ли не по крайне дешевой цене первоначальной покупки; на уплату эту, при существующих в Персии порядках, вряд ли можно надеяться, а до сих пор за пользование землею они ничего не платили и сейчас не платят. Поселок Кара-Су делится на две части; бо́льшая, состоящая исключительно из молокан, - растянулась по берегу моря, доходящего до самых построек поселка, а в меньшую, расположенную несколько поодаль, выселилась немолоканская часть населения, не выдержавшая совместной жизни с этими сектантами крайне отрицательных качеств. Всех жителей в обеих частях поселка 345 душ в 59 семьях; все они земледельцы, имеют скот в достаточном количестве, распахивают неограниченное количество земли и, кроме того, имеют очень значительный подсобный промысел - извозный, развозя отсюда и из лежащего в 11 верстах Бендер-Геза по всей провинции пассажиров и товары; промысел этот дает им хороший доход, так как они за свои перевозки как монополисты могут брать какие им угодно цены. В общем же население здесь зажиточное, хотя и живет крайне неряшливо и грязно, довольствуясь домами самой примитивной постройки. Молокане между собой довольно сплочены, понимая, что это выгодно, но к постороннему, хотя бы и русскому, отношение их гораздо хуже, чем у мусульман туркмен, да даже и у персов к гяурам - русским. Чрезвычайно характерно их отношение к Красному Кресту: со студента, жившего в поселке и лечившего их же от малярии, молокане за скверную избу драли такую цену, за которую можно жить в приличной комнате в Петрограде, и так обворовывали его, раскрадывая даже медикаменты, что принудили выехать из молоканской части поселка в немолоканскую. Еще же характернее следующий случай: из Кара-Су в Астрабад приехал молоканин в Красный Крест за фельдшерицей-акушеркой к своей больной жене. Та сейчас же поехала, пробыла в поселке дня три, так как роды были очень трудные, сделала все что требовалось и попросила отвезти ее обратно. Тогда ей была объявлена цена за доставку в Астрабад, находящийся в 40 верстах, в 20 рублей, вдвое дороже, чем берут с обыкновенного пассажира, и той, конечно, пришлось согласиться, так как при сплоченности молокан никто из них за меньшую цену не повезет, немолоканская же часть населения, меньшинство, находится в загоне и идти против большинства не смеет, и в результате Красный Крест, по странной своей этике, вместо того, чтобы поручить гулямам консульства с честью проводить нахала, 20 руб. за доставку фельдшерицы уплатил. Такие факты, далеко не единичные, особенно ярко характеризуют молокан, и невольно является вопрос, каково же должно быть их отношение к лицам совершенно для них посторонним, если даже к людям, связанным с ними заботами об их же здоровье и благополучии, они относятся таким образом. Одним словом, сношения с молоканской частью населения Кара-Су оставляют по себе чрезвычайно неприятное впечатление.
ОКОНЧАНИЕ
См. также:
• А. М. Сахаров. Русская колонизация Астрабадской провинции в Персии
• Г. Ф. Чиркин. Отчетная записка о поездке в Астрабадскую и Мазандеранскую провинции Северной Персии
• А. М. Никольский. Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область
• А. М. Никольский. Летние поездки натуралиста
• С. В. Чиркин. Двадцать лет службы на Востоке
• Альбом «Виды Северной Персии»