Кумысные скитания. 1. Оренбург. Благословенка. В степи у киргизов
А. А. Тихонов. Кумысные скитания // Книжки «Недели». 1891. Октябрь.
2. Илецкая Защита. Самарские заведения
3. Самарские заведения. Итоги поездки
I
Когда доктора посылают больных на кумыс, они, разумеется, руководятся при этом искренним желанием пользы больному и пребывают в полной уверенности, что кумыс окажет благотворное действие. Но едва ли один из десяти докторов указывает больному путь куда ехать, как ехать, чего искать и чего требовать от кумыса. Одни врачи не придают существенного значения такого рода указаниям, в особенности если больной не спрашивает; другие - и это большинство - имеют о кумысолечебных курортах самое смутное представление, зная их только понаслышке; третьи опасаются рекомендовать то или другое заведение из боязни, чтоб больной не заподозрил их в корыстном пристрастии, в случае если рекомендованное заведение не удовлетворит требованиям больного. Посылают обыкновенно в Самару, Уфу или в Оренбург, в степь, с общим наставлением: там на месте разузнаете. Некоторые кумысолечебные заведения приглашают на все лето губернских или столичных докторов, платят им известный гонорар, и тогда эти доктора вербуют больных, разумеется, для своего заведения. Иногда имя того или другого доктора, помещенное в газетной публикации о кумысном заведении, служит приманкой. С другой стороны, очень многие едут на кумыс и без всяких докторских советов. Систематического указателя всех существующих кумысных заведений с объяснением их особенностей, их достоинств и недостатков не существует, газетные публикации чересчур кратки, а подробные объявления, рассылаемые заведениями по гостиницам, почти не проникают далее тех городов, в районе которых заведения находятся.
И вот ежегодно, с наступлением лета, массы «кумысников», помня пословицу «язык до Киева доведет», отправляются в Самару, Уфу и Оренбург искать удобного пристанища и исцеления от всех недугов. Немногие находят и то, и другое: большинство с грехом пополам проводит положенное на леченье или отдых время в первом же сразу понравившемся им заведении; многие в течение лета перекочуют раза два и три из одного заведения в другое, а некоторые, по окончании курса лечения, возвращаются домой еще более больными, чем уехали, и это благодаря лишь дурным условиям, в какие они попали на кумысных заведениях. Все эти странствующие «кумысники», - в большинстве разочарованные тем, что нашли вместо того, что ожидали, - напоминают наших переселенцев, бросающих дома́ и земли и едущих куда-то, где, по их представлению, чуть ли не медовые реки в кисельных берегах текут; в действительности же, постранствовав несколько месяцев, они не находят этой обетованной земли, и обнищавшие и больные, возвращаются на старое разоренное пепелище. Сколько небогатых людей собирают последние гроши для поездки на кумыс; иногда целая семья долгое время терпит всякие лишения, отказывая себе в самом необходимом, для того, чтоб дать возможность одному из своих членов совершить такую поездку, иногда же прямо входят в долги, за которые приходится расплачиваться лишениями в будущем. Все это, разумеется, делается в надежде приобрести здоровье, а иногда просто-таки спасти жизнь. И сколько раз эти надежды оказываются разрушенными, и больному, по возвращении, остается только сожалеть о потраченных времени и усилиях. А происходит все это оттого, что большинство направляется на кумыс с таким же запасом сведений о нем, с каким переселенцы едут селиться в землю обетованную.
Нечто подобное мне пришлось испытать нынче на себе, и я хочу рассказать читателям мою одиссею: может быть, это кого-нибудь и предохранит от лишних мытарств.
II
Мое знакомство с кумысом началось давно. Еще двадцать с лишним лет тому назад, гимназистом, я ездил в Самару на кумыс, поместился там на одном маленьком кумысном заведении (Чернышева), почти только что тогда открытом, помню, всем был доволен, кумыс «дул» по дюжине шампанских бутылок в день, сильно поправился, и с тех пор сохранил и веру в целебные свойства кумыса, и любовь к нему как к приятнейшему напитку. Потом мне случалось пить понемногу кумыс и в Петербурге, и в Казани, и в Ялте, и на Кавказе, и в Уфимской губернии, и в той же Самаре. Но все это уже не были у меня «курсы лечения», а так, между прочим, в небольшом количестве, больше ради вкусового удовольствия, чем в видах пользы; теперь же последствия недавней инфлюэнцы, переутомление и, наконец, простуда прямо заставили меня отправиться на кумыс. Но только вопрос: куда ехать?
Один мой знакомый, человек по части кумыса довольно компетентный, советовал мне направиться в Златоуст, а оттуда в башкирские деревни, верст за пятьдесят или за сто на юг по Уральскому хребту, уверяя, что он там находил хороший кумыс; но при этом советовал поселиться у киргизов, а не у башкир; по его словам, кумыс башкирский и жиже, и хуже киргизского, да и живут башкиры грязно и гораздо беднее киргизов. Но так как тот же мой знакомый говорил, что знал многих, оставшихся недовольными лечением в указываемой им местности, и что киргизов там, сравнительно с башкирами, очень мало, то я, после долгих колебаний, решился отправиться в Оренбург, а оттуда прямо в степь, в киргизские кочевья, и поселиться в кибитке.
Все казалось мне привлекательным в этой поездке: своеобразная жизнь кочевников, простор и чистый воздух степи, жаркий климат, отсутствие всяких стеснений, неизбежных в цивилизованных курортах, отсутствие больных, отсутствие развлечений, мешающих правильному питью кумыса, дешевизна жизни и, наконец, превосходный кумыс, натуральный, без каких бы то ни было примесей, и в таком количестве, что хоть купайся в нем. Одно лишение: питаться придется преимущественно бараниной; но, во-первых, я слышал, что киргизская баранина лучше русской, а, во-вторых, если выпивается большое количество кумыса, то потребность в твердой пище сводится до минимума, некоторое же однообразие временно даже полезно. К кумысу мне не привыкать; я знал, что хорошего кумыса я выпью столько, что никакой пищи не потребуется, а в том, что я найду хороший, казалось, не могло быть сомнений: ведь я ехал в степь кочующих киргизов. В пользу оренбургского кумыса говорило и то обстоятельство, что самое дорогое из всех существующих у нас кумысных заведений, заведение петербургского доктора Каррика, находится в 40 верстах от Оренбурга. Полный пансион в этом заведении сто́ит 300 или 400 рублей за первый месяц, 250 или 200 р. за второй и 100 р. за третий. Еще раньше мне приходилось слышать, что в этом заведении каждому больному предоставляется отдельный домик, английский коттэдж, ежегодно заново ремонтируемый, что комфорт и роскошь там превышают все, что можно себе представить, и что каждое лето заведение полно: помещения в нем разбираются еще зимой в Петербурге. Я знаю случай, что одна очень небогатая больная, провинциальная барыня, поехала к Каррику после того, как ее знакомая, уехавшая туда ранее, в ответ на сделанный ей запрос, действительно ли сто́ит платить такие деньги, телеграфировала: приезжай, сто́ит. Но я к Каррику ехать не намеревался, - для меня его цены были во всяком случае слишком до́роги; я только принимал в соображение, что если петербургский доктор устроил дорогое заведение не в Самаре, а около Оренбурга, то, вероятно, оренбургский кумыс имеет какие-нибудь преимущества. Решено, - еду в Оренбург.
Карта кумысолечебных мест Самарской и Оренбургской губ.
(Золотницкий В. Н. Путеводитель кумысника. 1914)
III
Разговоры в дороге с случайными спутниками нередко доставляют драгоценные сведения. На пути от Самары до Оренбурга расспрашиваю соседей-пассажиров о кумысе. Большею частью отзывы - за Оренбург, за степь, за кибитку, и против кумысных заведений. На линии Оренбургской дороги попадаются кумысные заведения: на станции Марычевка и Курлинское, верстах в сорока от станции Сорочинской. Ни то, ни другое не хвалят. В Марычевке, говорят, кумыс плох и местность сырая; у Курлина лучше, но в основание всего дела положен купеческий принцип; побольше нажить. Из встретившихся мне пассажиров никто не живал в кибитке, но от знакомых они слыхали, что хорошо и дешево: пять рублей в месяц за кибитку, десять рублей за кумыс, сколько хочешь, да если еще дать рублей десять в месяц за стол, так киргиз предоставит вам все, что только возможно. Оказывается, что даже жители Самары ездят иногда от своего кумыса в степь, в кибитки, и, как говорят, с благоприятными результатами.
Все эти рассказы поддерживают во мне уверенность, что я еду куда следует. Жаркая погода настраивает меня самым благодушным образом: стою на платформе вагона, мимо меня мчится голая, беспредельная степь, и я вдыхаю чистый, теплый воздух, а легкий ветерок от быстрого движения поезда умеряет жару.
В Оренбурге останавливаюсь в лучшей гостинице - «Петербургской». Гостиница, по-провинциальному, порядочная, но почти вся занята на этот раз артистами приехавшей в Оренбург странствующей оперной труппы, и мне приходится удовольствоваться душным номером с окнами на помойную яму. Делать нечего, мирюсь, в расчете, что придется переночевать всего одну ночь.
Тотчас по приезде отправляюсь отыскивать одного местного старожила, с которым я случайно, за год пред этим, познакомился в Петербурге. Объясняю ему цель моего приезда.
- Вы не ошиблись, что приехали сюда, - говорит он мне с полной уверенностью, - здесь вы найдете что ищете.
Начинается обсуждение вопроса, куда мне ехать: на север, в Башкирию, или на юг, к киргизам. В Башкирии красивые места, леса, но климат сырее, кумыс хуже, башкиры делают его не иначе как разбавляя водой; живут башкиры бедно и грязно.
- Несколько лет тому назад, - рассказывает мой собеседник, - приезжал тут один ваш же петербуржец; его направили в Башкирию, с месяц он там по разным деревням помыкался, поголодал, покормил своим телом разных паразитов, вернулся и уехал назад в Петербург. Ну, вас, говорит, к черту и с вашей Башкирией!
Порешили, что я туда не поеду, а поеду на юг: там, дескать, у киргизов и кибитки богаче, и живут чище, кумыс лучше и воздух суше.
- Только вы запаситесь теплым одеялом и купите себе здесь высокие валенки до колен, а то если будете утром рано или ночью выходить из кибитки, можете ревматизм в ногах получить. Здесь климат континентальный, бывают сплошь и рядом резкие перемены: днем температура 40 градусов, а ночью и в особенности к утру, пред восходом солнца, падает до 7 градусов, и спать в кибитке без теплого одеяла холодно.
Вот тебе и раз! Я ехал в жаркий климат, убегал от тех перемен температуры, какие мы испытываем по вечерам в Петербурге, и вдруг мне здесь предстоит то же самое, если не хуже.
Мой знакомый советовал мне ехать в Илецкую Защиту; это по почтовой дороге 65 верст на юг от Оренбурга. Такое отдаленное путешествие на лошадях не входило в мою программу, но мой знакомый убеждал меня, что из всего что есть это будет самое лучшее. В Илецкой Защите, говорил он мне, уже преддверие настоящих азиатских степей; река Илек отделяет Европу от Азии. Киргизы там богаче, травы лучше. В Защите есть, кроме того, грязелечебное заведение (грязь соленых озер) и при нем кумысолечебное. Хотя все это устроено не блестяще, но можно-де поместиться, если я не пожелаю почему-либо жить в степи в кибитке. В местной газетке я как раз вычитываю довольно широковещательное объявление об открытии лечебного сезона в этих двух заведениях. «Воды и грязи, как показали наблюдения врачей, - гласит объявление, - излечивают: золотуху, ревматизм и т. д. (следует перечисление болезней). Кумыз (в Самаре говорят и пишут: кумыс, в Оренбурге - кумыз) помогает во многих страданиях, перечисление которых излишне за общеизвестностью пользы кумыза. Кумыз дается натуральный, киргизский, степной, и больной пьет его сколько хочет и сколько может; слабым же больным отпускается кумыз согласно указаниям врача заведений». Далее идут подробности о холодных и горячих ваннах, о квартирах, о развлечениях («больные устраивают их для себя сами, а заведение старается помогать им в этом»), о таксе и т. д. Ну, думаю, чего же лучше: если не в кибитке, так тут можно будет устроиться: кумыс степной, натуральный, киргизский. Наконец, можно будет жить и в самой Илецкой Защите. В рассказах моего знакомого она рисовалась как маленький уездный город, чистенький, тихий и очень дешевый: за пять рублей в месяц можно иметь комнату, за десять стол, а кумыс будут привозить киргизы ежедневно из степи. Поеду, думаю, в Илецкую Защиту.
Однако несколько прежних неудачных опытов научили меня быть скептиком: я туго верю похвалам местных жителей. Поэтому, прежде чем ехать в Илецкую Защиту, я решил ознакомиться с оренбургским кумысом на месте, в Оренбурге, а с жизнью в кибитках - где-нибудь поближе, под городом.
В Оренбурге только одна единственная лавчонка (или, вернее, будка) продает кумыс. В местном листке объявлений, рядом с объявлением об илецком грязе- и кумысолечебном заведении читаю: «Кумыс самого лучшего качества, натуральный, киргизский, можно получать в роще, против мостика, в лавке Герасима Доценко с 15-го мая». Отправляюсь с моим знакомым в рощу за Урал, в лавку Доценка. Спрашиваем кумысу, и притом крепкого.
- Хорошего кумысу сегодня нет, - отвечает торговец, - есть совсем слабый, да и то такой, что давать не сто́ит.
Из разговоров оказывается, что киргиз, с которым торговец Доценко заключил условие на поставку ему ежедневно определенного числа ведер, стал доставлять такую дрянь, что Доценко обратился на него с жалобой в Тургайское областное управление, и там уничтожили то условие на поставку кумыса, которое было формальным порядком заключено между Доценком и киргизом. Теперь Доценко заключил условие с другим киргизом, но и этот хорошего кумысу еще не доставил: завтра или после завтра будет. Потеряв надежду достать кумысу, мы отправились с моим знакомым на его дачу в той же зауральской роще. По дороге нам попался башкир, везший в телеге несколько четвертных бутылей с кумысом: кумыс доставлялся по заказу нескольким городским потребителям, но башкир согласился продать нам одну неполную четверть. Кумыс оказался сносным, но все-таки неважным. Вообще, из разговора с несколькими местными жителями я начинал убеждаться, что в городе достать хороший кумыс или совсем нельзя, или очень трудно; а всего лучше ехать на дачу, за 15 верст от Оренбурга, в казачью станицу Благословенку, куда доставляют кумыс с ближайших киргизских кочевьев.
На другое утро я нанял извозчика и отправился в Благословенку. Утро было теплое; тем не менее я запасся на всякий случай пледом, и это оказалось не лишним: едва выехав за город, в степь, я начал чувствовать холодный северо-восточный ветерок. Завертываюсь с головы до ног в плед и в таком виде еду полтора часа; свежесть ветерка уже не беспокоит, а, напротив, кажется приятной.
Благословенка - чистенькая станица с маленькими домиками, частью деревянными, частью мазанками, и небольшой деревянной церковью. С одной стороны крутой, обрывистый берег Урала, с другой - степь. Так как, под влиянием разговоров с разными лицами в Оренбурге, мой взгляд на удобства жизни в кибитке несколько поколебался, то я решил прежде всего посмотреть квартиры в Благословенке. Комнатки большею частию чистенькие, обставленные по-крестьянски. Беда одно - кровати какие-то игрушечные, а перины имеют размер больших подушек; надо рассчитывать спать на полу или на нарах, где они есть. Но с этим, думаю, можно помириться, в особенности если принять во внимание дешевизну: 4, 5 и 6 руб. в месяц за комнату. Но дешево да гнило. Встречаются разные непредвиденные расходы. За самовар надо платить особо: вследствие недостатка леса, здесь угли очень до́роги, чуть ли не полтинник фунт. А чистка сапог? Оказывается, что надо будет купить щетки и ваксу, а уж хозяйский сын как-нибудь научится чистить сапоги. А умывальник? Оказывается, что общий рукомойник повешен среди двора, у бочки. Надо будет купить и умывальник. Но все это мелочи, а вот главный вопрос: еда. Оказывается, что всю провизию надо доставать из Оренбурга: и мясо, и хлеб (белый и черный), и овощи, и масло; в станице не всегда достанешь даже яиц и кур.
- Чем же вы сами-то питаетесь? - спрашиваю.
- А солониной да лепешками и хлебом из русской пшеницы.
Стряпать за особую плату вызывается в одной хате старуха, мать хозяина, в другой - баба, жена хозяина, но стряпать «как смогу» да «как сумею», «не взыщите», по поговорке: за вкус не ручаюсь, а горячо будет.
Все это - не особенно удобно; но у меня является мысль, что, может быть, кто-нибудь из оренбуржцев, живущих здесь с семьями, возьмет меня на хлеба, и потому я решаю прежде всего - попробовать кумыс. Но так как в Благословенке его нет (кумыс киргизы привозят дачникам по утрам, кому сколько заказано), то приходится ехать в степь. Я договариваюсь с моим извозчиком, неохотно соглашающимся на дальнейшую поездку, беру проводника-казачонка и еду в бездорожную степь отыскивать киргизские кибитки.
Через полчаса езды я начинаю замечать на беспредельном пространстве однообразной, голой степи темные пятна, как будто большие кочки. Это - разбросанные без всякой системы киргизские кибитки; здесь они начинаются и идут в глубь степи без конца. Еще через четверть часа мы подъезжаем к первым кибиткам. Мой проводник-казачонок расспрашивает у киргизов по-киргизски, где стоят кибитки того киргиза, который нам нужен. Оказывается, еще версты за две дальше. Пока наша лошадь немного отдыхает, мы входим в одну из кибиток, в ту, что побольше и побогаче.
Внутреннее убранство кибитки состоит обыкновенно из кошем, разостланных по земле и покрытых коврами, из целого ряда сундуков, уставленных по стенам, столика на низеньких ножках, груды подушек, турсука с кумысом, самоваров и разных предметов домашнего обихода, количество и качество которых соответствует, конечно, зажиточности хозяина. Стульев нет; сидят на земле, на коврах и подушках, вокруг низенького столика. У богатых по стенам развешены ковры и платки, у бедных - конская сбруя, одежда, вяленая баранина и т. п. Есть дорогие кибитки, стоющие не одну тысячу рублей и представляющие из себя действительно великолепные комнаты в восточном вкусе.
В кибитке, куда мы вошли, сидел пожилой киргиз, две старухи и молодая женщина, все в полном бездействии. Пока я рассматривал внутренность кибитки и ее обитателей, казачонок болтал с хозяевами по-киргизски. Я попросил дать мне кумысу. Старуха достала из-за сундука четвертную бутыль и налила мне в плоскую деревянную чашку. Кумыс был плох, кисел, с запахом лошадиного пота, с плавающими в чашке соринками. Я только попробовал его, но пить не стал. В это время в кибитку вошел молодой человек в белой фуражке и парусинной паре. Я сначала не мог понять, каким образом он очутился тут, и думал, что он приехал вслед за нами с той же целью как и я. Но из взаимных расспросов оказалось, что он уже несколько дней как поселился здесь в одной из соседних кибиток. Мы разговорились, и я попросил его показать мне свое помещение.
По внешности, кибитка, в которой он жил, была хуже той, из которой мы вышли, но она была несколько просторнее; в ней был некрашеный деревянный стол, такой же стул и гнутое из тальника кресло; у стены стояла деревянная довольно приличная кровать; по стенам, на гвоздиках, висело разное платье. Молодой человек, как оказалось, был москвич, и, очевидно, довольно серьезно больной: бледный цвет лица, слабый голос, частые покашливанья.
- Довольны вы жизнью тут? - спросил я.
- Не совсем, - решительно ответил он, - скучно, да и есть нечего. Я живу здесь не один; в этой же кибитке помещается офицер, оренбургский казак. Это вот его кровать, собственная.
- А где же вы спите? - прервал я его.
- А вот здесь, на полу.
Пол был частью застлан кошмами, частью просто земляной.
- Постелю на кошму плэд и одеяло, да так и сплю, - продолжал молодой человек.
- А не холодно?
- Нет, пока ничего; не знаю, что дальше будет. Главное, тут очень скучно. Вот мой компаньон три дня как уехал по делу в Оренбург, и я тут один. Киргизы ни слова не знают по-русски, и только один маленький татарчонок, пастух при табуне, кое-что говорит, а то бы беда: воды не допросишься, - ничего не понимают.
- А что вы едите?
- А вот тут в кулечке у меня ветчина и колбаса копченая, привезенные из Оренбурга, сухари да булки сухие; вот вся и еда. Ну, разумеется, постоянно пью кумыс.
- Но ведь при кумысе ветчина и колбаса кушанья вовсе не желательные, - заметил я.
- А что же делать, когда здесь ничего не достанешь, а одним кумысом сыт не будешь, тем более что я не могу пить его много.
- Но я нахожу, что и кумыс здесь плох, - сказал я.
- Не знаю. Другого я не пивал, а этот ничего, пью по четверти в день. Не особенно приятно, да ведь что ж поделаешь - лечиться надо.
- Сколько вы платите?
- 25 рублей в месяц за кибитку и кумыс, за самовар и за услугу. Да я здесь дольше как один месяц не останусь, скука одолеет: в кибитке - тоска; выйдешь - кругом голая степь да дикие киргизские рожи; а ночью слушаешь лай собак да вой ветра.
Для меня одиночество и скука не представляли ничего страшного; но вся обстановка кочевья, все условия жизни в кибитке, с которыми мне пришлось теперь поближе ознакомиться, показались мне мало удобными для леченья. Тем не менее я решился доехать еще до кибиток того киргиза, который должен был доставлять кумыс в Благословенку, чтоб по крайней мере узнать, что у него за кумыс.
Проехав около трех верст по указанному направлению, мы подъехали к кибиткам. Оказалось, что нам нужно было ехать еще дальше, но искомые кибитки были уже в виду, в полуверсте от нас. Странствование начинало надоедать, но делать нечего, - поехали и приехали наконец куда следовало.
Кибитки (их было три) оказались действительно лучше других: и больше, и новее, и богаче. Около кибиток стояли, кроме телег, крытый тарантас и плетенка; вдали виднелся большой табун лошадей и несколько верблюдов. У одной из кибиток молодая киргизка, сделав из холщового полога навес от солнца, сидела на земле пред натянутой на колышках основой и ткала какую-то красную ткань. Общая картина произвела на меня приятное впечатление.
Из дверей самой большой кибитки высунулась голова молодого, красивого киргиза. Мой проводник что-то сказал ему, тот узнал его и пригласил нас войти. Кибитка показалась мне заставленной чуть не до крыши сундуками, обитыми жестью, и заваленной всевозможных размеров подушками в разноцветных ситцевых наволочках. На одном из низко стоявших сундуков сидела невероятной толщины пожилая киргизка, а на полу, на ковре, подложив под бок подушку, сидел таких же внушительных размеров пожилой, весьма почтенный на вид киргиз. Вид обоих толстяков как нельзя лучше гармонировал с коллекцией подушек, составлявших фон картины. На хозяине был подпоясанный бухарский халат (кажется, впрочем, не один, а сразу несколько) и черная барашковая шапка; на хозяйке - широчайшее ситцевое платье, что-то вроде огромной наволочки, а на голове своеобразный киргизский убор.
- Прошу, - сказал мне солидным тоном хозяин, не поднимаясь с подушки и внушительно указывая рукой на место на ковре рядом с собой; мне при этом как-то невольно вспомнился Собакевич.
Мы поздоровались за руку.
- Прошу, - повторил он, - и я уселся на указанное мне на полу место около огромной двуспальной кровати. Молодой киргиз подал мне под руку подушку.
Я объяснил хозяину цель моего приезда. Киргиз хорошо говорил по-русски: хотя он иногда коверкал слова, но употреблял порой и довольно изысканные обороты, а в затруднительных случаях всегда прибавлял: «Не знаю, как это выразить». Из дальнейших разговоров выяснилось, что он человек бывалый, дважды ездивший даже в Петербург.
- Вы прежде где кумыз напился или нет? - спросил он меня.
Я объяснил ему, что пил в разное время и в разных местах.
- Там кумыз не натуральный, там много фальши кумыз. Наша кумыз настоящий, натуральный, степной, ковыльный, - уверенно заявил мне хозяин, и велел подать стакан кумысу.
Увы, кумыс оказался плох, слаб, без всяких признаков алкоголя, хотя и не противен. Я выпил стакан и не одобрил.
- Это еще не самый настоящий, - стал успокаивать меня хозяин, - можно делать крепкий, средний, слабый, какой вам желательно. Я сам ничего не знаю, как он делается, а у меня вот все супруга: она очень хорошо знает кумыз; мне дай сто рублей, я стакан не сделаю, а она первый сорт делает. Только теперь нет настоящий кумыз. Мы здесь, это место, только три дня кибитки поставили, не поспел еще кумыз хороша.
- А вы долго здесь пробудете? - прервал я его.
- Недели два пробудем, а там дальше в степь пойдем. Я уж послал туда работник колодцы искать и рыть; как готово будет - пойдем туда.
«Ну, если у него даже в самом деле будет хороший кумыс, - соображал я в это время, - то во всяком случае в течение трех дней его нет; следовательно - перерыв; а в это время есть нечего. Затем чрез две недели перемена места кочевки, и следовательно, новый, более или менее продолжительный перерыв в кумысе». Тем не менее я начинаю обсуждать с киргизом разные условия пользования его кумысом. Договариваемся, что если он будет доставлять мне его в Благословенку, цена будет 50 коп. за четверть (5 бутылок). Это, конечно, дешево: в Самаре одна бутылка стоит 20 и 25 коп., в Петербурге 60 к.
- Ну, а что будет стоить в месяц жить у вас здесь в кибитке с полным содержанием, с едой и с кумысом? - спрашиваю я.
- Еда как, еда не знаем, - задумчиво наклонив на бок голову, отвечает хозяин, - еда ваше дела, еда сам отвечаешь. Мы варить, жарить будем, а что купить - сам отвечаешь.
- Да ведь вы-то что-нибудь едите? - говорю я.
- Мы-то? Наше дело особенное, - улыбается киргиз. - Здесь степь: случился - каждый день обедаешь, случился - три дня не ешь. Здесь степь.
- Ну, а баранина?
- Баран резать - скоро портится, жарко. Мы когда едим, когда вовсе не едим: кумыс пьем, лепешки едим, чай пьем.
Мне вспоминается при этом слышанная в Оренбурге киргизская пословица: «Если каждый день будешь сыт, то разоришься, а если в неделю хоть раз не наешься досыта, то помрешь». Вот оно, верное отражение условий быта и взглядов народа в его пословицах и поговорках.
Я уже вижу, что жить в кибитке не останусь, тем не менее продолжаю обсуждать условия.
- В город посылать будете - письмо или купить что? - спрашивает хозяин.
- Да, надо будет.
- Часто посылаешь?
- Ну… хоть раз в неделю, что ли.
- Раз в неделю - часто будет. Два неделя раз - так надо, - авторитетно заявляет киргиз.
- Ну хорошо, в две недели раз, - соглашаюсь я.
- Кибитка один будешь или товарищ положить можно?
- Один хочу быть.
- Один скучно будет, - возражает хозяин. - У нас каждый год приезжий бывают: три, четыре человека кибитку кладем. Конечно, который больно больной к вам не положим, а так соответственный компания подберем.
Не желая иметь «соответственную» компанию по выбору киргиза, я настаиваю, чтоб кибитка была для меня одного.
- Ну, один так один. Кровать ваша будет или наша?
- Не покупать же мне кровать; давайте какую-нибудь, - говорю я.
- Ну, кровать дадим.
Киргиз на минуту задумывается, потом, вдруг оживившись, как бы разрешив трудный вопрос, обращается ко мне:
- Вам один человек кибитка много, велика будет; вам жоломийка довольно.
- Какая такая жоломийка?
Киргиз ведет меня смотреть жоломийку. Оказывается - небольшой войлочный шалаш на кольях. Я нахожу ее неудобной, и мне показывают другую кибитку, где живет сын хозяина и хранится сбруя. Тут все довольно неприглядно, но ее обещают прибрать.
Возвращаемся снова в хозяйскую кибитку. Мне предлагают чаю, я отказываюсь, желая поскорее уехать, и выпиваю только еще стакан кумысу, который теперь кажется мне еще хуже, чем вначале.
- Ну, сколько же вы хотите в месяц за все? - спрашиваю я.
- Значит, кибитка вам один, - начинает перечислять киргиз, - потом: самовар поставить - наше дело; два неделя раз город посылаешь; я город свое дело пойдем, ваша письма везем, купить что нужно, это с вас ничего не берем; кумыз - какой хочешь, сколько хочешь; кушанье - сам отвечаешь. Так?
- Так, - подтверждаю я. - Ну, сколько же?
- Вы там видели кибитке живет господин - сколько он платит?
- 25 рублей.
- Ну, наша так не будет, не задумываясь отвечает хозяин; - наша так будет: кибитка вам один; самовар поставить - наше дело; два неделя раз город посылаешь…
И он начинает снова повторять все уже перечисленные им условия вплоть до «кушанье - сам отвечаешь».
- Вот наша все - пятьдесят рублей в месяц.
Мне это показалось дорого, принимая во внимание разные неудобства, и в особенности неопределенность этого «кушанье - сам отвечаешь». Сказав хозяину, что я подумаю, я простился с ним и уехал.
На другой день после этой поездки в степь я просыпаюсь утром очень рано от сильной боли во всей левой половине тела; я едва могу пошевелить левой рукой и ногой. Это меня продуло с этой стороны степным ветром. Кашель и боль в груди тоже дают себя знать. Я проклинаю неудачную поездку и решаю, что уж, конечно, ни в каком случае жить в кибитке я не стану. В течение всего этого дня я чувствую себя настолько разбитым, что не могу выйти из дому, как мне ни тяжело провести весь день в душном номере с окнами на помойную яму или в зале гостиницы, где все пропитано специфическим запахом кушаний, водки и закусок. К тому же и окон нельзя было отворить, потому что на улице свирепствовал настоящий ураган, и пыль целый день как бешеная носилась по улицам.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
См. также:
П. М. Богоявленский. Полное практическое руководство приготовления и употребления кумыса как врачебного напитка
Материалы об Оренбурге и других населенных пунктах Оренбургской губернии:
https://rus-turk.livejournal.com/597223.html
2. Илецкая Защита. Самарские заведения
3. Самарские заведения. Итоги поездки
I
Когда доктора посылают больных на кумыс, они, разумеется, руководятся при этом искренним желанием пользы больному и пребывают в полной уверенности, что кумыс окажет благотворное действие. Но едва ли один из десяти докторов указывает больному путь куда ехать, как ехать, чего искать и чего требовать от кумыса. Одни врачи не придают существенного значения такого рода указаниям, в особенности если больной не спрашивает; другие - и это большинство - имеют о кумысолечебных курортах самое смутное представление, зная их только понаслышке; третьи опасаются рекомендовать то или другое заведение из боязни, чтоб больной не заподозрил их в корыстном пристрастии, в случае если рекомендованное заведение не удовлетворит требованиям больного. Посылают обыкновенно в Самару, Уфу или в Оренбург, в степь, с общим наставлением: там на месте разузнаете. Некоторые кумысолечебные заведения приглашают на все лето губернских или столичных докторов, платят им известный гонорар, и тогда эти доктора вербуют больных, разумеется, для своего заведения. Иногда имя того или другого доктора, помещенное в газетной публикации о кумысном заведении, служит приманкой. С другой стороны, очень многие едут на кумыс и без всяких докторских советов. Систематического указателя всех существующих кумысных заведений с объяснением их особенностей, их достоинств и недостатков не существует, газетные публикации чересчур кратки, а подробные объявления, рассылаемые заведениями по гостиницам, почти не проникают далее тех городов, в районе которых заведения находятся.
И вот ежегодно, с наступлением лета, массы «кумысников», помня пословицу «язык до Киева доведет», отправляются в Самару, Уфу и Оренбург искать удобного пристанища и исцеления от всех недугов. Немногие находят и то, и другое: большинство с грехом пополам проводит положенное на леченье или отдых время в первом же сразу понравившемся им заведении; многие в течение лета перекочуют раза два и три из одного заведения в другое, а некоторые, по окончании курса лечения, возвращаются домой еще более больными, чем уехали, и это благодаря лишь дурным условиям, в какие они попали на кумысных заведениях. Все эти странствующие «кумысники», - в большинстве разочарованные тем, что нашли вместо того, что ожидали, - напоминают наших переселенцев, бросающих дома́ и земли и едущих куда-то, где, по их представлению, чуть ли не медовые реки в кисельных берегах текут; в действительности же, постранствовав несколько месяцев, они не находят этой обетованной земли, и обнищавшие и больные, возвращаются на старое разоренное пепелище. Сколько небогатых людей собирают последние гроши для поездки на кумыс; иногда целая семья долгое время терпит всякие лишения, отказывая себе в самом необходимом, для того, чтоб дать возможность одному из своих членов совершить такую поездку, иногда же прямо входят в долги, за которые приходится расплачиваться лишениями в будущем. Все это, разумеется, делается в надежде приобрести здоровье, а иногда просто-таки спасти жизнь. И сколько раз эти надежды оказываются разрушенными, и больному, по возвращении, остается только сожалеть о потраченных времени и усилиях. А происходит все это оттого, что большинство направляется на кумыс с таким же запасом сведений о нем, с каким переселенцы едут селиться в землю обетованную.
Нечто подобное мне пришлось испытать нынче на себе, и я хочу рассказать читателям мою одиссею: может быть, это кого-нибудь и предохранит от лишних мытарств.
II
Мое знакомство с кумысом началось давно. Еще двадцать с лишним лет тому назад, гимназистом, я ездил в Самару на кумыс, поместился там на одном маленьком кумысном заведении (Чернышева), почти только что тогда открытом, помню, всем был доволен, кумыс «дул» по дюжине шампанских бутылок в день, сильно поправился, и с тех пор сохранил и веру в целебные свойства кумыса, и любовь к нему как к приятнейшему напитку. Потом мне случалось пить понемногу кумыс и в Петербурге, и в Казани, и в Ялте, и на Кавказе, и в Уфимской губернии, и в той же Самаре. Но все это уже не были у меня «курсы лечения», а так, между прочим, в небольшом количестве, больше ради вкусового удовольствия, чем в видах пользы; теперь же последствия недавней инфлюэнцы, переутомление и, наконец, простуда прямо заставили меня отправиться на кумыс. Но только вопрос: куда ехать?
Один мой знакомый, человек по части кумыса довольно компетентный, советовал мне направиться в Златоуст, а оттуда в башкирские деревни, верст за пятьдесят или за сто на юг по Уральскому хребту, уверяя, что он там находил хороший кумыс; но при этом советовал поселиться у киргизов, а не у башкир; по его словам, кумыс башкирский и жиже, и хуже киргизского, да и живут башкиры грязно и гораздо беднее киргизов. Но так как тот же мой знакомый говорил, что знал многих, оставшихся недовольными лечением в указываемой им местности, и что киргизов там, сравнительно с башкирами, очень мало, то я, после долгих колебаний, решился отправиться в Оренбург, а оттуда прямо в степь, в киргизские кочевья, и поселиться в кибитке.
Все казалось мне привлекательным в этой поездке: своеобразная жизнь кочевников, простор и чистый воздух степи, жаркий климат, отсутствие всяких стеснений, неизбежных в цивилизованных курортах, отсутствие больных, отсутствие развлечений, мешающих правильному питью кумыса, дешевизна жизни и, наконец, превосходный кумыс, натуральный, без каких бы то ни было примесей, и в таком количестве, что хоть купайся в нем. Одно лишение: питаться придется преимущественно бараниной; но, во-первых, я слышал, что киргизская баранина лучше русской, а, во-вторых, если выпивается большое количество кумыса, то потребность в твердой пище сводится до минимума, некоторое же однообразие временно даже полезно. К кумысу мне не привыкать; я знал, что хорошего кумыса я выпью столько, что никакой пищи не потребуется, а в том, что я найду хороший, казалось, не могло быть сомнений: ведь я ехал в степь кочующих киргизов. В пользу оренбургского кумыса говорило и то обстоятельство, что самое дорогое из всех существующих у нас кумысных заведений, заведение петербургского доктора Каррика, находится в 40 верстах от Оренбурга. Полный пансион в этом заведении сто́ит 300 или 400 рублей за первый месяц, 250 или 200 р. за второй и 100 р. за третий. Еще раньше мне приходилось слышать, что в этом заведении каждому больному предоставляется отдельный домик, английский коттэдж, ежегодно заново ремонтируемый, что комфорт и роскошь там превышают все, что можно себе представить, и что каждое лето заведение полно: помещения в нем разбираются еще зимой в Петербурге. Я знаю случай, что одна очень небогатая больная, провинциальная барыня, поехала к Каррику после того, как ее знакомая, уехавшая туда ранее, в ответ на сделанный ей запрос, действительно ли сто́ит платить такие деньги, телеграфировала: приезжай, сто́ит. Но я к Каррику ехать не намеревался, - для меня его цены были во всяком случае слишком до́роги; я только принимал в соображение, что если петербургский доктор устроил дорогое заведение не в Самаре, а около Оренбурга, то, вероятно, оренбургский кумыс имеет какие-нибудь преимущества. Решено, - еду в Оренбург.
Карта кумысолечебных мест Самарской и Оренбургской губ.
(Золотницкий В. Н. Путеводитель кумысника. 1914)
III
Разговоры в дороге с случайными спутниками нередко доставляют драгоценные сведения. На пути от Самары до Оренбурга расспрашиваю соседей-пассажиров о кумысе. Большею частью отзывы - за Оренбург, за степь, за кибитку, и против кумысных заведений. На линии Оренбургской дороги попадаются кумысные заведения: на станции Марычевка и Курлинское, верстах в сорока от станции Сорочинской. Ни то, ни другое не хвалят. В Марычевке, говорят, кумыс плох и местность сырая; у Курлина лучше, но в основание всего дела положен купеческий принцип; побольше нажить. Из встретившихся мне пассажиров никто не живал в кибитке, но от знакомых они слыхали, что хорошо и дешево: пять рублей в месяц за кибитку, десять рублей за кумыс, сколько хочешь, да если еще дать рублей десять в месяц за стол, так киргиз предоставит вам все, что только возможно. Оказывается, что даже жители Самары ездят иногда от своего кумыса в степь, в кибитки, и, как говорят, с благоприятными результатами.
Все эти рассказы поддерживают во мне уверенность, что я еду куда следует. Жаркая погода настраивает меня самым благодушным образом: стою на платформе вагона, мимо меня мчится голая, беспредельная степь, и я вдыхаю чистый, теплый воздух, а легкий ветерок от быстрого движения поезда умеряет жару.
В Оренбурге останавливаюсь в лучшей гостинице - «Петербургской». Гостиница, по-провинциальному, порядочная, но почти вся занята на этот раз артистами приехавшей в Оренбург странствующей оперной труппы, и мне приходится удовольствоваться душным номером с окнами на помойную яму. Делать нечего, мирюсь, в расчете, что придется переночевать всего одну ночь.
Тотчас по приезде отправляюсь отыскивать одного местного старожила, с которым я случайно, за год пред этим, познакомился в Петербурге. Объясняю ему цель моего приезда.
- Вы не ошиблись, что приехали сюда, - говорит он мне с полной уверенностью, - здесь вы найдете что ищете.
Начинается обсуждение вопроса, куда мне ехать: на север, в Башкирию, или на юг, к киргизам. В Башкирии красивые места, леса, но климат сырее, кумыс хуже, башкиры делают его не иначе как разбавляя водой; живут башкиры бедно и грязно.
- Несколько лет тому назад, - рассказывает мой собеседник, - приезжал тут один ваш же петербуржец; его направили в Башкирию, с месяц он там по разным деревням помыкался, поголодал, покормил своим телом разных паразитов, вернулся и уехал назад в Петербург. Ну, вас, говорит, к черту и с вашей Башкирией!
Порешили, что я туда не поеду, а поеду на юг: там, дескать, у киргизов и кибитки богаче, и живут чище, кумыс лучше и воздух суше.
- Только вы запаситесь теплым одеялом и купите себе здесь высокие валенки до колен, а то если будете утром рано или ночью выходить из кибитки, можете ревматизм в ногах получить. Здесь климат континентальный, бывают сплошь и рядом резкие перемены: днем температура 40 градусов, а ночью и в особенности к утру, пред восходом солнца, падает до 7 градусов, и спать в кибитке без теплого одеяла холодно.
Вот тебе и раз! Я ехал в жаркий климат, убегал от тех перемен температуры, какие мы испытываем по вечерам в Петербурге, и вдруг мне здесь предстоит то же самое, если не хуже.
Мой знакомый советовал мне ехать в Илецкую Защиту; это по почтовой дороге 65 верст на юг от Оренбурга. Такое отдаленное путешествие на лошадях не входило в мою программу, но мой знакомый убеждал меня, что из всего что есть это будет самое лучшее. В Илецкой Защите, говорил он мне, уже преддверие настоящих азиатских степей; река Илек отделяет Европу от Азии. Киргизы там богаче, травы лучше. В Защите есть, кроме того, грязелечебное заведение (грязь соленых озер) и при нем кумысолечебное. Хотя все это устроено не блестяще, но можно-де поместиться, если я не пожелаю почему-либо жить в степи в кибитке. В местной газетке я как раз вычитываю довольно широковещательное объявление об открытии лечебного сезона в этих двух заведениях. «Воды и грязи, как показали наблюдения врачей, - гласит объявление, - излечивают: золотуху, ревматизм и т. д. (следует перечисление болезней). Кумыз (в Самаре говорят и пишут: кумыс, в Оренбурге - кумыз) помогает во многих страданиях, перечисление которых излишне за общеизвестностью пользы кумыза. Кумыз дается натуральный, киргизский, степной, и больной пьет его сколько хочет и сколько может; слабым же больным отпускается кумыз согласно указаниям врача заведений». Далее идут подробности о холодных и горячих ваннах, о квартирах, о развлечениях («больные устраивают их для себя сами, а заведение старается помогать им в этом»), о таксе и т. д. Ну, думаю, чего же лучше: если не в кибитке, так тут можно будет устроиться: кумыс степной, натуральный, киргизский. Наконец, можно будет жить и в самой Илецкой Защите. В рассказах моего знакомого она рисовалась как маленький уездный город, чистенький, тихий и очень дешевый: за пять рублей в месяц можно иметь комнату, за десять стол, а кумыс будут привозить киргизы ежедневно из степи. Поеду, думаю, в Илецкую Защиту.
Однако несколько прежних неудачных опытов научили меня быть скептиком: я туго верю похвалам местных жителей. Поэтому, прежде чем ехать в Илецкую Защиту, я решил ознакомиться с оренбургским кумысом на месте, в Оренбурге, а с жизнью в кибитках - где-нибудь поближе, под городом.
В Оренбурге только одна единственная лавчонка (или, вернее, будка) продает кумыс. В местном листке объявлений, рядом с объявлением об илецком грязе- и кумысолечебном заведении читаю: «Кумыс самого лучшего качества, натуральный, киргизский, можно получать в роще, против мостика, в лавке Герасима Доценко с 15-го мая». Отправляюсь с моим знакомым в рощу за Урал, в лавку Доценка. Спрашиваем кумысу, и притом крепкого.
- Хорошего кумысу сегодня нет, - отвечает торговец, - есть совсем слабый, да и то такой, что давать не сто́ит.
Из разговоров оказывается, что киргиз, с которым торговец Доценко заключил условие на поставку ему ежедневно определенного числа ведер, стал доставлять такую дрянь, что Доценко обратился на него с жалобой в Тургайское областное управление, и там уничтожили то условие на поставку кумыса, которое было формальным порядком заключено между Доценком и киргизом. Теперь Доценко заключил условие с другим киргизом, но и этот хорошего кумысу еще не доставил: завтра или после завтра будет. Потеряв надежду достать кумысу, мы отправились с моим знакомым на его дачу в той же зауральской роще. По дороге нам попался башкир, везший в телеге несколько четвертных бутылей с кумысом: кумыс доставлялся по заказу нескольким городским потребителям, но башкир согласился продать нам одну неполную четверть. Кумыс оказался сносным, но все-таки неважным. Вообще, из разговора с несколькими местными жителями я начинал убеждаться, что в городе достать хороший кумыс или совсем нельзя, или очень трудно; а всего лучше ехать на дачу, за 15 верст от Оренбурга, в казачью станицу Благословенку, куда доставляют кумыс с ближайших киргизских кочевьев.
На другое утро я нанял извозчика и отправился в Благословенку. Утро было теплое; тем не менее я запасся на всякий случай пледом, и это оказалось не лишним: едва выехав за город, в степь, я начал чувствовать холодный северо-восточный ветерок. Завертываюсь с головы до ног в плед и в таком виде еду полтора часа; свежесть ветерка уже не беспокоит, а, напротив, кажется приятной.
Благословенка - чистенькая станица с маленькими домиками, частью деревянными, частью мазанками, и небольшой деревянной церковью. С одной стороны крутой, обрывистый берег Урала, с другой - степь. Так как, под влиянием разговоров с разными лицами в Оренбурге, мой взгляд на удобства жизни в кибитке несколько поколебался, то я решил прежде всего посмотреть квартиры в Благословенке. Комнатки большею частию чистенькие, обставленные по-крестьянски. Беда одно - кровати какие-то игрушечные, а перины имеют размер больших подушек; надо рассчитывать спать на полу или на нарах, где они есть. Но с этим, думаю, можно помириться, в особенности если принять во внимание дешевизну: 4, 5 и 6 руб. в месяц за комнату. Но дешево да гнило. Встречаются разные непредвиденные расходы. За самовар надо платить особо: вследствие недостатка леса, здесь угли очень до́роги, чуть ли не полтинник фунт. А чистка сапог? Оказывается, что надо будет купить щетки и ваксу, а уж хозяйский сын как-нибудь научится чистить сапоги. А умывальник? Оказывается, что общий рукомойник повешен среди двора, у бочки. Надо будет купить и умывальник. Но все это мелочи, а вот главный вопрос: еда. Оказывается, что всю провизию надо доставать из Оренбурга: и мясо, и хлеб (белый и черный), и овощи, и масло; в станице не всегда достанешь даже яиц и кур.
- Чем же вы сами-то питаетесь? - спрашиваю.
- А солониной да лепешками и хлебом из русской пшеницы.
Стряпать за особую плату вызывается в одной хате старуха, мать хозяина, в другой - баба, жена хозяина, но стряпать «как смогу» да «как сумею», «не взыщите», по поговорке: за вкус не ручаюсь, а горячо будет.
Все это - не особенно удобно; но у меня является мысль, что, может быть, кто-нибудь из оренбуржцев, живущих здесь с семьями, возьмет меня на хлеба, и потому я решаю прежде всего - попробовать кумыс. Но так как в Благословенке его нет (кумыс киргизы привозят дачникам по утрам, кому сколько заказано), то приходится ехать в степь. Я договариваюсь с моим извозчиком, неохотно соглашающимся на дальнейшую поездку, беру проводника-казачонка и еду в бездорожную степь отыскивать киргизские кибитки.
Через полчаса езды я начинаю замечать на беспредельном пространстве однообразной, голой степи темные пятна, как будто большие кочки. Это - разбросанные без всякой системы киргизские кибитки; здесь они начинаются и идут в глубь степи без конца. Еще через четверть часа мы подъезжаем к первым кибиткам. Мой проводник-казачонок расспрашивает у киргизов по-киргизски, где стоят кибитки того киргиза, который нам нужен. Оказывается, еще версты за две дальше. Пока наша лошадь немного отдыхает, мы входим в одну из кибиток, в ту, что побольше и побогаче.
Внутреннее убранство кибитки состоит обыкновенно из кошем, разостланных по земле и покрытых коврами, из целого ряда сундуков, уставленных по стенам, столика на низеньких ножках, груды подушек, турсука с кумысом, самоваров и разных предметов домашнего обихода, количество и качество которых соответствует, конечно, зажиточности хозяина. Стульев нет; сидят на земле, на коврах и подушках, вокруг низенького столика. У богатых по стенам развешены ковры и платки, у бедных - конская сбруя, одежда, вяленая баранина и т. п. Есть дорогие кибитки, стоющие не одну тысячу рублей и представляющие из себя действительно великолепные комнаты в восточном вкусе.
В кибитке, куда мы вошли, сидел пожилой киргиз, две старухи и молодая женщина, все в полном бездействии. Пока я рассматривал внутренность кибитки и ее обитателей, казачонок болтал с хозяевами по-киргизски. Я попросил дать мне кумысу. Старуха достала из-за сундука четвертную бутыль и налила мне в плоскую деревянную чашку. Кумыс был плох, кисел, с запахом лошадиного пота, с плавающими в чашке соринками. Я только попробовал его, но пить не стал. В это время в кибитку вошел молодой человек в белой фуражке и парусинной паре. Я сначала не мог понять, каким образом он очутился тут, и думал, что он приехал вслед за нами с той же целью как и я. Но из взаимных расспросов оказалось, что он уже несколько дней как поселился здесь в одной из соседних кибиток. Мы разговорились, и я попросил его показать мне свое помещение.
По внешности, кибитка, в которой он жил, была хуже той, из которой мы вышли, но она была несколько просторнее; в ней был некрашеный деревянный стол, такой же стул и гнутое из тальника кресло; у стены стояла деревянная довольно приличная кровать; по стенам, на гвоздиках, висело разное платье. Молодой человек, как оказалось, был москвич, и, очевидно, довольно серьезно больной: бледный цвет лица, слабый голос, частые покашливанья.
- Довольны вы жизнью тут? - спросил я.
- Не совсем, - решительно ответил он, - скучно, да и есть нечего. Я живу здесь не один; в этой же кибитке помещается офицер, оренбургский казак. Это вот его кровать, собственная.
- А где же вы спите? - прервал я его.
- А вот здесь, на полу.
Пол был частью застлан кошмами, частью просто земляной.
- Постелю на кошму плэд и одеяло, да так и сплю, - продолжал молодой человек.
- А не холодно?
- Нет, пока ничего; не знаю, что дальше будет. Главное, тут очень скучно. Вот мой компаньон три дня как уехал по делу в Оренбург, и я тут один. Киргизы ни слова не знают по-русски, и только один маленький татарчонок, пастух при табуне, кое-что говорит, а то бы беда: воды не допросишься, - ничего не понимают.
- А что вы едите?
- А вот тут в кулечке у меня ветчина и колбаса копченая, привезенные из Оренбурга, сухари да булки сухие; вот вся и еда. Ну, разумеется, постоянно пью кумыс.
- Но ведь при кумысе ветчина и колбаса кушанья вовсе не желательные, - заметил я.
- А что же делать, когда здесь ничего не достанешь, а одним кумысом сыт не будешь, тем более что я не могу пить его много.
- Но я нахожу, что и кумыс здесь плох, - сказал я.
- Не знаю. Другого я не пивал, а этот ничего, пью по четверти в день. Не особенно приятно, да ведь что ж поделаешь - лечиться надо.
- Сколько вы платите?
- 25 рублей в месяц за кибитку и кумыс, за самовар и за услугу. Да я здесь дольше как один месяц не останусь, скука одолеет: в кибитке - тоска; выйдешь - кругом голая степь да дикие киргизские рожи; а ночью слушаешь лай собак да вой ветра.
Для меня одиночество и скука не представляли ничего страшного; но вся обстановка кочевья, все условия жизни в кибитке, с которыми мне пришлось теперь поближе ознакомиться, показались мне мало удобными для леченья. Тем не менее я решился доехать еще до кибиток того киргиза, который должен был доставлять кумыс в Благословенку, чтоб по крайней мере узнать, что у него за кумыс.
Проехав около трех верст по указанному направлению, мы подъехали к кибиткам. Оказалось, что нам нужно было ехать еще дальше, но искомые кибитки были уже в виду, в полуверсте от нас. Странствование начинало надоедать, но делать нечего, - поехали и приехали наконец куда следовало.
Кибитки (их было три) оказались действительно лучше других: и больше, и новее, и богаче. Около кибиток стояли, кроме телег, крытый тарантас и плетенка; вдали виднелся большой табун лошадей и несколько верблюдов. У одной из кибиток молодая киргизка, сделав из холщового полога навес от солнца, сидела на земле пред натянутой на колышках основой и ткала какую-то красную ткань. Общая картина произвела на меня приятное впечатление.
Из дверей самой большой кибитки высунулась голова молодого, красивого киргиза. Мой проводник что-то сказал ему, тот узнал его и пригласил нас войти. Кибитка показалась мне заставленной чуть не до крыши сундуками, обитыми жестью, и заваленной всевозможных размеров подушками в разноцветных ситцевых наволочках. На одном из низко стоявших сундуков сидела невероятной толщины пожилая киргизка, а на полу, на ковре, подложив под бок подушку, сидел таких же внушительных размеров пожилой, весьма почтенный на вид киргиз. Вид обоих толстяков как нельзя лучше гармонировал с коллекцией подушек, составлявших фон картины. На хозяине был подпоясанный бухарский халат (кажется, впрочем, не один, а сразу несколько) и черная барашковая шапка; на хозяйке - широчайшее ситцевое платье, что-то вроде огромной наволочки, а на голове своеобразный киргизский убор.
- Прошу, - сказал мне солидным тоном хозяин, не поднимаясь с подушки и внушительно указывая рукой на место на ковре рядом с собой; мне при этом как-то невольно вспомнился Собакевич.
Мы поздоровались за руку.
- Прошу, - повторил он, - и я уселся на указанное мне на полу место около огромной двуспальной кровати. Молодой киргиз подал мне под руку подушку.
Я объяснил хозяину цель моего приезда. Киргиз хорошо говорил по-русски: хотя он иногда коверкал слова, но употреблял порой и довольно изысканные обороты, а в затруднительных случаях всегда прибавлял: «Не знаю, как это выразить». Из дальнейших разговоров выяснилось, что он человек бывалый, дважды ездивший даже в Петербург.
- Вы прежде где кумыз напился или нет? - спросил он меня.
Я объяснил ему, что пил в разное время и в разных местах.
- Там кумыз не натуральный, там много фальши кумыз. Наша кумыз настоящий, натуральный, степной, ковыльный, - уверенно заявил мне хозяин, и велел подать стакан кумысу.
Увы, кумыс оказался плох, слаб, без всяких признаков алкоголя, хотя и не противен. Я выпил стакан и не одобрил.
- Это еще не самый настоящий, - стал успокаивать меня хозяин, - можно делать крепкий, средний, слабый, какой вам желательно. Я сам ничего не знаю, как он делается, а у меня вот все супруга: она очень хорошо знает кумыз; мне дай сто рублей, я стакан не сделаю, а она первый сорт делает. Только теперь нет настоящий кумыз. Мы здесь, это место, только три дня кибитки поставили, не поспел еще кумыз хороша.
- А вы долго здесь пробудете? - прервал я его.
- Недели два пробудем, а там дальше в степь пойдем. Я уж послал туда работник колодцы искать и рыть; как готово будет - пойдем туда.
«Ну, если у него даже в самом деле будет хороший кумыс, - соображал я в это время, - то во всяком случае в течение трех дней его нет; следовательно - перерыв; а в это время есть нечего. Затем чрез две недели перемена места кочевки, и следовательно, новый, более или менее продолжительный перерыв в кумысе». Тем не менее я начинаю обсуждать с киргизом разные условия пользования его кумысом. Договариваемся, что если он будет доставлять мне его в Благословенку, цена будет 50 коп. за четверть (5 бутылок). Это, конечно, дешево: в Самаре одна бутылка стоит 20 и 25 коп., в Петербурге 60 к.
- Ну, а что будет стоить в месяц жить у вас здесь в кибитке с полным содержанием, с едой и с кумысом? - спрашиваю я.
- Еда как, еда не знаем, - задумчиво наклонив на бок голову, отвечает хозяин, - еда ваше дела, еда сам отвечаешь. Мы варить, жарить будем, а что купить - сам отвечаешь.
- Да ведь вы-то что-нибудь едите? - говорю я.
- Мы-то? Наше дело особенное, - улыбается киргиз. - Здесь степь: случился - каждый день обедаешь, случился - три дня не ешь. Здесь степь.
- Ну, а баранина?
- Баран резать - скоро портится, жарко. Мы когда едим, когда вовсе не едим: кумыс пьем, лепешки едим, чай пьем.
Мне вспоминается при этом слышанная в Оренбурге киргизская пословица: «Если каждый день будешь сыт, то разоришься, а если в неделю хоть раз не наешься досыта, то помрешь». Вот оно, верное отражение условий быта и взглядов народа в его пословицах и поговорках.
Я уже вижу, что жить в кибитке не останусь, тем не менее продолжаю обсуждать условия.
- В город посылать будете - письмо или купить что? - спрашивает хозяин.
- Да, надо будет.
- Часто посылаешь?
- Ну… хоть раз в неделю, что ли.
- Раз в неделю - часто будет. Два неделя раз - так надо, - авторитетно заявляет киргиз.
- Ну хорошо, в две недели раз, - соглашаюсь я.
- Кибитка один будешь или товарищ положить можно?
- Один хочу быть.
- Один скучно будет, - возражает хозяин. - У нас каждый год приезжий бывают: три, четыре человека кибитку кладем. Конечно, который больно больной к вам не положим, а так соответственный компания подберем.
Не желая иметь «соответственную» компанию по выбору киргиза, я настаиваю, чтоб кибитка была для меня одного.
- Ну, один так один. Кровать ваша будет или наша?
- Не покупать же мне кровать; давайте какую-нибудь, - говорю я.
- Ну, кровать дадим.
Киргиз на минуту задумывается, потом, вдруг оживившись, как бы разрешив трудный вопрос, обращается ко мне:
- Вам один человек кибитка много, велика будет; вам жоломийка довольно.
- Какая такая жоломийка?
Киргиз ведет меня смотреть жоломийку. Оказывается - небольшой войлочный шалаш на кольях. Я нахожу ее неудобной, и мне показывают другую кибитку, где живет сын хозяина и хранится сбруя. Тут все довольно неприглядно, но ее обещают прибрать.
Возвращаемся снова в хозяйскую кибитку. Мне предлагают чаю, я отказываюсь, желая поскорее уехать, и выпиваю только еще стакан кумысу, который теперь кажется мне еще хуже, чем вначале.
- Ну, сколько же вы хотите в месяц за все? - спрашиваю я.
- Значит, кибитка вам один, - начинает перечислять киргиз, - потом: самовар поставить - наше дело; два неделя раз город посылаешь; я город свое дело пойдем, ваша письма везем, купить что нужно, это с вас ничего не берем; кумыз - какой хочешь, сколько хочешь; кушанье - сам отвечаешь. Так?
- Так, - подтверждаю я. - Ну, сколько же?
- Вы там видели кибитке живет господин - сколько он платит?
- 25 рублей.
- Ну, наша так не будет, не задумываясь отвечает хозяин; - наша так будет: кибитка вам один; самовар поставить - наше дело; два неделя раз город посылаешь…
И он начинает снова повторять все уже перечисленные им условия вплоть до «кушанье - сам отвечаешь».
- Вот наша все - пятьдесят рублей в месяц.
Мне это показалось дорого, принимая во внимание разные неудобства, и в особенности неопределенность этого «кушанье - сам отвечаешь». Сказав хозяину, что я подумаю, я простился с ним и уехал.
На другой день после этой поездки в степь я просыпаюсь утром очень рано от сильной боли во всей левой половине тела; я едва могу пошевелить левой рукой и ногой. Это меня продуло с этой стороны степным ветром. Кашель и боль в груди тоже дают себя знать. Я проклинаю неудачную поездку и решаю, что уж, конечно, ни в каком случае жить в кибитке я не стану. В течение всего этого дня я чувствую себя настолько разбитым, что не могу выйти из дому, как мне ни тяжело провести весь день в душном номере с окнами на помойную яму или в зале гостиницы, где все пропитано специфическим запахом кушаний, водки и закусок. К тому же и окон нельзя было отворить, потому что на улице свирепствовал настоящий ураган, и пыль целый день как бешеная носилась по улицам.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
См. также:
П. М. Богоявленский. Полное практическое руководство приготовления и употребления кумыса как врачебного напитка
Материалы об Оренбурге и других населенных пунктах Оренбургской губернии:
https://rus-turk.livejournal.com/597223.html