У Алатавского хребта (3/3)
А. К. Гейнс. Дневник 1865 года. Путешествие по Киргизским степям // Собрание литературных трудов А. К. Гейнса. Том I. - СПб., 1897.
Часть 1. Часть 2.
Ясеневый лес по р. Чарын (фото В. В. Сапожникова)
16-го ноября. Мы переночевали опять ночь очень покойно у гостеприимного муллы. Г<утковск>ий утром мне сказал, что вчера, покуда я бесплодно ходил по горам, к мулле собралось юное поколение аула в школу. Я хотел посмотреть, как идет процесс образования у киргиз, и просил собрать школу утром до нашего отъезда. Мулла согласился.
- Ге! Балаба! Балаба! - закричал он, не выходя из своей юрты.
Не прошло и четверти часа, как в юрту стали входить мальчишки и девчонки с книжками под мышкой. У кого не было книг, тот входил с плоскими дощечками, на которых была написана чернилами татарская азбука. Каждый входящий делал салям, прикладывая руку к сердцу и сгибаясь вперед, по всем правилам азиатского этикета. Таким образом, мулла оказывался и учителем танцования. Когда мальчишки собрались, мулла положил перед ними грубо отесанное бревно в качестве учебного стола. Они уселись, положили книжечки на бревно и начали с голоса муллы выкрикивать буквы азбуки, покачиваясь вперед и изображая своим лицом глубокое внимание и огромное усердие. Когда простывал жар учеников, вследствие того, что замолкал мулла, я замечал, что учащиеся, повторяя машинально звуки букв, засматривались на входящих, выходящих и на нас. Заметив это, мулла вскрикивал что-то, должно быть, угрозу и начинал с воодушевлением пифии кричать… и пошла писать. Ученики еще громче выкрикивали своими тоненькими голосками. Перед концом урока мулла заставил каждого учащегося повторить азбуку от буквы, которую он произносил, что, вероятно, очень затрудняло детей, потому что редко кто был боек в ответах. По окончании учения мы хотели подкрепить детей пищею плотскою и приказали поставить перед ними две миски с бараниной; но мулла, должно быть, чтобы не обременять их желудка, отрезал каждому ребенку по микроскопическому кусочку, а оба блюда спрятал под кошму. При выходе дети повторили свой поклон.
Вот вся сила так называемой мусульманской пропаганды. Однако эта пропаганда не так слаба, как кажется. Мулла родом из Намангана. Первоначально он занимался торговлею, потом поступил муллою (частным) к султану Астан-Беку. Учит он детей бесплатно; как гонорарий за свои труды он принимает всякого рода подарки. Вчера, напр., один из учеников принес кучу блинов, и мулла добродушно принял приношение. Мулла пасет свой скот со скотом аула, но больше не пользуется никакими правами. Зато он стрижет свою паству при совершении разного рода треб; вероятно, лечит, шарлатанит, конечно, все это за деньги, и живет себе, перебиваясь помаленьку. Шаг за шагом, незаметно, вливают подобные люди мусульманский элемент в жизнь киргиз; а где меры против этого? Какой русский учитель станет кочевать с киргизами, жить в юрте и за то довольствоваться подачками? Вообще, вопрос об элементарном образовании в степи очень важный вопрос.
Вчерашняя неудача на охоте убедила меня окончательно, что мы не так охотимся, как следует. На мой вопрос об этом Катанаев отвечал следующее.
- За тиками нужно не так охотиться. Первое дело, чтобы времени было много. Коли увидали стадо, один охотник взбирается на высокую сопку около высоты, где держутся тики, и прячется там, а другой идет на них с другой стороны. Тики увидят его, последнего-то, и начнут от него идти, да прямо на штуцер другого охотника и найдут.
- Отчего же мы не так вчера охотились?
- Оттого, барин, что тут нужно большое терпение и много времени.
Что с ними станешь делать? Во всяком случае, более охотиться некогда: нужно ехать в Верное. Мы решили сегодня же ехать обратно. Посланный накануне есаул кричал нам с другой стороны реки, что лошади приготовлены и что тут же живут казаки-рыбаки, которые могут перевезти нас. Мы попрощались с муллою и поехали к месту, где нас ждала рыбачья лодка. Здесь мы попрощались с султаном и переехали на тот берег сквозь льдины, шедшие теперь очень густо по реке. На левом берегу мы нашли хижину и хотели здесь закусить. Рыбаки рассказывали, что дня три тому назад, на острове, что против их хижины (тот самый, где я искал медведей) целую ночь ревел тигр и что к его соло присоединялся рев медведя. Должно быть, они дрались.
- Как же я-то ничего не видал на острове?
- У нас их на Талгаре оченно много, - начал один молодой казак. - Ноньче ходим мы на маралов с ним, - и он указал на своего соседа. - Он шел-то по камням выше, а я пониже. Смотрю, молоденький тигр стоит, с волка будет. А тут товарищ стал кричать: думаю, чтоб стрелял. Только взял винтовку на приклад, а сама мать, большущая, прямо ко мне выскочила да и стала подходить сажен на пять. Стал это я ей меж глаз целить, одначе выпалить не осмелился. Посмотрела тигра мне прямо в глаза, да как прыснет, схватила зубами своего котенка и, смотри, так разом и пропала. А Василий видел, значит, матку, кричал, чтобы я не стрелял.
Рыбаки наварили нам османки и маринок. Кстати, об этих рыбах. Икра их чрезвычайно вредна. Стоит съесть немного их икры, сейчас же начнутся сильнейшие рвоты. Никакой зверь, никакая рыба не ест на этом основании их икры, особенно от маринки. Между тем сама по себе рыба очень вкусна.
Дождавшись охотников и всех вещей, которые были перевезены в несколько рейсов, и позавтракав, мы поехали по направлению к Атам-Кулову кургану. Только теперь мы взяли другую дорогу и поехали прямо на юг. Это сократило наш путь верст на сорок. Дорога от рыбачьей хижины совершенно похожа на ту, по которой мы ехали раньше. Сперва идут песчаные холмы и глинистые солонцы, покрытые богатою растительностью, потом тянется саксауловый лес, потом сазы и камыши. Все песчаные, сухие места были изрыты пещерками тушканчиков. В камышах были заметны следы недавнего пребывания кабанов. Кое-где попадались дрохвы. Ехали мы очень долго, потому что и путь был не близкий. Перед рассветом приехали наконец в Атал-Кулов курган, где нас встретили с величайшею радостью, как старых знакомых.
Так как лошади совершенно пристали, то мы решились ночевать на кургане. Ночь обещала быть очень холодною, потому на ночлег мы забрались в конуру, приделанную к стене, где была печь и где все-таки не дуло. Зато запах от ветхих мешков, сложенных с просом, от грязи, неопрятных тряпок, развешанных на потолке, и таких же тряпок, надетых на хозяев, был едва выносим, и атмосфера юрты казалась очень чистою по сравнению с тяжелым кисло-прогорклым запахом землянки. Мы легли спать, как только напились чаю. И сейчас же после того, как погасили свечи, я почувствовал кошку, пробравшуюся ко мне под одеяло. Я ее прогнал; она подползла снова, и война с нею продолжалась безуспешно для меня целую ночь.
17-го ноября. Вышел утром из нашей конуры. Едва светало. На дворе стоял большой мороз (т. е. градусов десять). Выехали рано и поехали прежней дорогой к Иссыкской станице. Теперь вся трава была бела от мороза. По степи ходило множество дрохв; несмотря на то, они не подпускали на выстрел. Около полудня приехали в станицу и, напившись чаю, отправились в Талгар на санях. Оттуда по малому снегу мы поехали в Алматы в тарантасе. Приехали домой, когда было уже совершенно темно.
18-го ноября. Сегодня было заседание комиссии, которая постановила, вследствие наступления зимнего времени, прекратить обзор Степи Сибирского ведомства и возвратиться в Омск для получения вытребованных сведений. Вот, следовательно, половина труда окончена. Какие же результаты наших исследований и изучений? Мой взгляд и взгляд Г<утковско>го выражен в общих чертах в письме к Менькову [Редактор «Военного Сборника». Письма автора дневника к Менькову вовремя путешествия по Сибири, сведенные вместе, составили IV-ую главу выше помещенного очерка «Киргиз-кайсаки». - Ред.]. Факты, впоследствии изученные нами, только подтвердили и укрепили наши убеждения. Взгляды других членов комиссии мне известны только по некоторым намекам. Они, кажется, теперь против самоуправления киргиз и желали бы применить к степям во всех деталях нашу администрацию.
Мы все сознаем, как безалаберна и бестолкова наша администрация. Мы не знаем, как освободиться от нее у нас самих, и вдруг является желание цивилизовать киргиз этою администрацией! По отношению к правительственной силе чиновничество вредно тоже. Если бы наша администрация представляла необходимые гарантии за возможность успеха, не было бы причин прибегать к военно-народному управлению, но теперь нет другого выхода. Лучше энергическая сила, не имеющая права вмешиваться в порядок внутреннего управления народом, чем слабое управление, только и имеющее настолько силы, чтобы отравлять жизнь народа и ронять правительство. Во всяком случае, нужно употребить все усилия, чтобы отстоять то, что я считаю наилучшим, как для правительства, так и для киргиз.
19-го ноября. В наше отсутствие Бердашев, согласно моей просьбе, расспрашивал одного сарта, пришедшего из Кульджи с караваном, о китайских делах. Теперь я могу свести вместе все, что мне удалось узнать о восстании дунгеней. Нижеизлагаемое есть результат моих личных расспросов лиц, бывших свидетелями восстания. Причем сведения, данные одними, я старался тщательно поверить показаниями других. Немало ясности получило для меня восстание дунгеней, когда я прочел о них дело канцелярии Семиреченского губернатора и путешествие Велиханова в Кашгар. <…>
20-22-го ноября. Разговаривали с местным богатым торговцем Кузнецовым. На наш вопрос о том, каким образом развить торговлю в степи и содействовать распространению промышленных центров, он отвечал.
«Весь Алатавский округ отстал от Средней орды в движении к цивилизации. Это произошло главным образом от запрещения разрабатывать рудные богатства. Может быть, первоначально такое запрещение и имело основание. Разграничение с Китаем не было еще кончено, боялись, чтобы наши рудопромышленники не переходили бы китайскую границу; потом наши отношения с Большой ордой не были еще упрочены. На основании этих соображений граница для рудной промышленности была означена по рекам Бугазу (правая сторона) и Аягузу (левая). Потом генерал Гасфордт раздвинул границу до реки Биона; на том дело и остановилось. Мы стали крепкою ногою в Большой орде и перестали бояться Китая, но рудопромышленникам все-таки запрещалось разрабатывать минералы далее Биона. Такое распоряжение имело самые фатальные последствия и окончилось тем, что китайские выходцы стали разрабатывать наши золотые прииски по Тарабагатайским горам и десяток лет неисчислимые богатства остаются нетронутыми в земле. Вообще, весь Алатавский округ чрезвычайно богат серебром. Когда я был в Копале, то один казак принес мне кусок черной руды с долины реки Кары. На то время случился у нас в городе химик; он разложил руду и прибежал ко мне весь бледный, показывая порядочный кусок чистого серебра. Содержание руды оказалось баснословно богатое; но разрабатывать ее нельзя. Между станциями Куян-Кузскою и Кара-Чекинскою все горы состоят из богатых железистых пород. В окрестности, правда, нигде не открыто месторождение каменного угля, но в Кульдже пуд угля стоит менее пяти копеек. Правда, только китайские работники способны целый день таскать уголь из глубочайших шахт в корзинах, надетых на шею, и все это почти за насущный кусок хлеб. Во всяком случае, выделка железа и чугуна, идущего в таком количестве в Азию, возможна в полутораста верстах от Верного, и опять-таки закон не дозволяет добывание руды. Богатые руды серебра находятся также против устья Чарына (в Или) на горе, называющейся Калган. Очень может быть, что разной руды везде много, но исследования никто еще не делал».
«Второе обстоятельство, парализующее развитие здесь промышленности и торговли, - недостаток капиталов и кредита. Предприниматель затруднен на каждом шагу. Например: в прошлом году я затеял строить около Алматов винокуренный завод. Теперь ни одна компания не хочет его страховать, и я мог упросить только „Саламандру“ принять завод на застрахование, да и то после того, как я показал обществу цифру казенного подряда. Недостаток капиталов может быть до некоторой степени парализован учреждением ссудного банка при помощи правительства. Без банка вы не разовьете предприимчивости, а частному лицу, имеющему здесь капитал, слишком много выгодных занятий и без банка; слишком много он получит процентов при небольшой только предприимчивости, чтобы заниматься методически банкирским делом».
Василий Петрович Кузнецов - потомственный почетный гражданин, выходец из Рязанской губернии из города Касимова. Он очень умный человек, имеет значительный капитал и ведет свои дела по преимуществу в Алматах. В этот вечер он рассказывал много про Кульджу, в которой, до восстания дунгеней, он вел большие дела. По его словам, агенты богатых фирм из Пекина и Кантона - люди очень честные в торговом отношении. Остальные тамошние торгаши лживы, и вообще большие плуты. Кузнецов присутствовал при вечерней поверке купцами дневных занятий. Кругом сидят разные приказчики с книгами, а посередине один из них, главный, читает вслух про все, что сделано в течение дня. Каждый из слушающих вносит в подлежащие места статьи, относящиеся до отчетности, ему порученной Таким образом, одно чтение полного дневного журнала дает возможность пополнять все книги, согласно требованиям бухгалтерии. Замечательно, что все представители важных домов - холосты.
Все китайцы очень любят курение опиума. Действие, им производимое, непередаваемо. Возбуждение нервов вместе с особенным покоем - вот источник удовольствия. Накурившийся опиума обыкновенно вытаращивает глаза и смотрит на все необыкновенно тупо. Раз в Кульдже один товарищ Кузнецова ударил по голове ручкой от плети купца, накурившегося опиума и смотревшего бессмысленно на улицу. Он покачнулся, но ничего не понял. Богатые китайцы курят опиум особенным образом: на ярмарке в Нижнем Новгороде продаются золотые табатерки, называемые буль-буль. Когда ее заводят, то из табатерки выскакивает золотая птичка, поет песню, хлопает крыльями и прячется. Буль-були стоят 170 или 200 рублей каждая. Такая табатерка есть у каждого богатого китайца. Когда хочет последний курить опиум, то подкладывает под щеку маленькую круглую подушечку на дощечке и полулежа выкуривает две-три трубочки. Потом переносит подушечку на другую сторону и опять курит так же долго. Потом курильщик выпучит глаза и бессмысленно смотрит на выпрыгивающую птичку из буль-буля. Такой способ называется курением на две стороны.
Кузнецов рассказывал также про китайских христиан.
«В Кульдже, - говорил он, - очень много католиков. Это большею частью потомки христиан-китайцев, обращенных внутри Китая иезуитами в католицизм. У них теперь нет ни книг, ни священников, следовательно, самый католицизм китайцев должен быть совершенно искажен. Весьма часто они приходили к нам в факторию и, вытаскивая из карманов, показывали кучи крестиков, дошедших к ним от отцов. Мне случилось даже быть у них в церкви. Первоначально меня ввели в лавку, как все лавки, потом оттуда я вошел в христианскую часовню. Несмотря на святость места, нельзя было удержаться от смеха при виде образов. Богородица с узенькими, косо прорезанными глазами и китайскою прическою, точь-в-точь с чайной банки. У Младенца надет напузник, как у всех китайских детей, и хохолок на полубритой голове… Перед этими образами они пели что-то на китайский лад».
Между подобными незначущими рассказами, Кузнецов выразил светлую мысль о необходимости транзитной торговли низшими сортами зеленого чая, потребляемого всем Тураном. По мнению Кузнецова, необходимо разрешить беспошлинный провоз этого чая из Кяхты до Алматов, Ташкента и прочих пунктов, где будет производиться обмен. Теперь восстание дунгеней может нам очень облегчить почин этого дела.
23-го ноября. Вчера вечером Катанаев явился ко мне в больших попыхах. Он объявил, что верстах в двадцати от Верного лежит медведь и что он знает берлогу, в которой лежит Мишенька. Катанаев просил меня поехать с ним и гарантировал мне, что я увижу медведя. Я подумал и решился ехать. Сегодня, часа в четыре утра, т. е. еще полною темнотою, я, Катанаев и Бабин были верхом и ехали к горам. Медведь лежал в так называемой Бутаковской щели. Было совершенно темно, когда мы выехали из укрепления. Порошил мелкий снег. Только самые близкие предметы были смутно видны сквозь темноту и туман. Вот проехали винокуренный завод Кузнецова - целую деревню со многими домами, и стали приближаться к чуть рисующимся горам. Пока рассветало и сквозь густой туман я ничего не мог видеть далее двадцати шагов, Катанаев рассказал, как он узнал о медвежьей берлоге. Медведь, которого мы собирались стрелять, каждый год ложится в одну и ту же берлогу. До последних дней он не ложился. Один сарт делал недалеко от его берлоги колоды для пчел, так медведь испугал его и гонял всего три дня тому назад. Теперь больше он следов не дает - значит, лег. Берлогу медведя Катанаев знает, потому что был в ней настоящим летом. Между тем мы все время ехали рысью. С большим напряжением можно было разсмотреть по сторонам высокие горы, теряющиеся наверху еще в более густом тумане. В шаге от наших лошадей, несколькими аршинами ниже, сердито шумела Алматинка. В тумане показывались по временам, будто из воды, закуржувевшие киргизы (куржа - изморозь); они везли лес на базар в Алматы. Хворостом были навьючены некоторые волы; другие же тащили за собою длинные бревна, привязанные одним из комлей к седлу.
За густым туманом, который не только не рассеивался, а как будто увеличивался, ничего нельзя было видеть по сторонам. Изредка над головой раздавался лай собаки. Начнешь смотреть, и сквозь густую куржу разберешь аул, раскинувшийся на крутой покатости. Изредка увидишь здесь и стада, а по другую сторону узкой дороги шумит река. На середине пути мы переехали ее и поднялись по высоте левого берега. С нея видны на противоположном берегу разные домики и хижины, - это живут сторожа пасек, которых здесь многое множество. Чем мы выше поднимались по ручью, тем ниже спускались к дороге громадные сосны. Впрочем, раньше, чем увидишь этих гигантов, разберешь целые сотни пней - следы цивилизующего казачьего элемента. Еще выше, там, где ущелье загораживается почти отвесною покатостью, над которой виден громадный Алматинский белок, стоит небольшая хатка дровосеков. Здесь нужно было оставить лошадей. Дровосеки подтвердили, что недалеко от хатки они видели трех медведей, и что как выпал снег, так они и легли.
Позавтракав здесь, мы отправились в боковую щель, где, по словам Катанаева, и есть медведи. Перейдя несколько раз через речонку, занесенную глыбами снега, мы полезли на горную покатость по пояс в снегу. Катанаев, карабкавшийся выше нас, осматривал над нами все кустики, торчащие между каменьев, и повернул направо. Здесь на самом краю гранитного обрыва стояла группа большого ельника. Катанаев безмолвно показал на огромные следы медведя, полузанесенные снегом, но еще настолько ясные, чтобы их отличить. Должно быть, здесь, под соснами, любимое его место летом. А место, действительно, было очень хорошо. Под густою купою деревьев была чистенькая площадка, и, сидя на ней, можно было любоваться видом живописного ущелья и слушать рев потока, падающего здесь со скалы сажен в десять высотою.
Отсюда мы пошли наверх. Наш путь был очень труден. Чрезвычайно крутая покатость была засыпана густым, не держащим ног, снегом более аршина глубиною. Под снегом лежала то мелкая осыпь, то огромные валуны, набросанные друг на друга. Катанаев выбился из сил. Мы стали отдыхать у нескольких кустарников таволожника, потом опять полезли наверх. Бабин полз впереди, над моею головою. Туман, подававший некоторое время вид желания разойтись, сгустился донельзя. По временам виден был район около меня шагов в двадцать в диаметре. Кругом же, и внизу, и вверху, волновалось туманное море. Изредка из туманной мглы начинал идти снег. Порывистый ветер срывал снег с покатости и сыпал в глаза, - это разыгрывается горный буран.
Взобравшись на верх горы, мы обогнули северную часть вершины и пошли книзу, в ущелье, где должен был быть медведь. Я устал до невероятной степени и, чтобы облегчить себе спуск, садился везде, где не было кустов, и скатывался книзу на спине. Такого рода катанья хороши, когда есть кто-либо внизу, чтобы задержать, а то быстрота движения становится чрезвычайно сильною по мере того, чем дальше скатываешься. Прокатясь шагов с пятьдесят, сдвинешь вперед себя лавину снега. После часа спуска Катанаев объявил, что не может познать ущелье. Когда он был в берлоге, то снегу еще не было, а теперь все щели словно совсем другие. Если бы хоть бурана не было, то берлогу можно бы было познать по тому, что вся трава покуржувеет, а теперь все занесено куржею… Что же делать? Бранить нельзя; сердиться - смешно. Пойдем к хатке. Часов около четырех после обеда мы были у дровосеков. При спусках с гор на спине я перемочил себе все платье, - теперь оно опять замерзло и торчало торчком. Полные голенища сапог были набиты снегом. Нужно было обогреться и высушиться. Я разделся в хатке и сидел в одной рубахе до тех пор, покуда платье не было высушено.
Мы выехали домой, когда стало уже темнеть. Несмотря на то, теперь было все-таки виднее утреннего. Огромные горы, поросшие по покатостям елями, рисовались теперь в темноте гораздо яснее, чем в утреннем тумане. Дорога падала круто вниз по мере нашего движения вперед; это можно было судить по необходимости сидеть, отвалившись совершенно назад. По обледенелым косогорам лошади скользили всеми четырьмя ногами, грозя покатиться в шумящую под ногами Алматинку. В горных щелях виднелись огни аулов. Киргизские собаки, заслышав издалека наше приближение, кидались с воем и лаем на дорогу. Выехав из ущелья, можно было поздравить себя с тем, что во время карабканья утром по горам и во время езды ночью по скользким косогорам никто не сломал себе шею.
25-го ноября. Укладывались и приготовлялись к дороге. Погода стоит пока хорошая. Вершины всех гор видны основательно во всей своей причудливой красоте. Все они от основания до вершины одеты сплошным белым снегом, из которого торчат темные сосны. Я не осматривал всех станиц, составляющих Верное, за недосугом, и отложил этот осмотр до следующего года. Сегодня ходил в артиллерийский склад и смотрел оружие и пушки, отбитые у кокандцев под Пишпеком и Узун-Агачем.
Сегодня были у нас почетнейшие старшины калмыков. Один из них имеет чин китайского полковника. Это дикари в полном значении слова, от которых нельзя добиться ничего толкового. Впрочем, начальник Алтын-Имельского отряда, конной артиллерии поручик Рейнталь, представлявший нам калмыков, сказал, что вся калмыцкая армия должна завтра приблизиться к Алматам, и что он повернет их с проселочной дороги на почтовую, так что мы при проезде увидим их.
26-го ноября. Выехали довольно поздно. Верстах в пяти от Верного встретили передовых калмыков, разбивающих свои коши около лога, в котором тек какой-то ручей. Тут же выстроенные в нашу честь конвойные казаки по команде Рейнталя выкинули нам коленцо шашками и пиками. Калмыцкие старшины приседали нам по-китайски, чуть не до земли. Одеты они были в китайские халаты. По одной стороне болталась длинная грязная коса черных волос, а за поясом виднелась у каждого китайская трубочка. Калмыки невообразимо неопрятны, и киргизы, стоявшие около них, казались чрезвычайно цивилизованными по чистоте лица, рук и костюма. Впрочем, неопрятность взрослых калмыков не давала понятия об идеальной неопрятности детей. Это были комы грязи в грязных волочащихся по земле лохмотьях. Почти у всех от постоянной неопрятности носов образовались на верхней губе раны, окруженные грязной каймой. Уродливые приземистые женщины отличались от мужчин большим безобразием, большею неопрятностью и двумя косами, более грязными и более длинными, чем одна мужская. Эти косы висели спереди. В них были вплетены фальшивые волосы, вероятно, чтобы удлинить их, а к самому концу привешены довольно толстые подвески, сплетенные из волос же. Подвески очень похожи на сплетенную часть султана от кэпи. В ушах женщин виднелось множество бус, из которых были сделаны ожерелья и браслеты. Женщины тоже все курили. Рейнталь пояснил, что курят и все дети, исключая девочек, которым не дают курить, «чтобы сердце не стало мягко», до выхода замуж.
Калмыки сейчас же принесли нам жалобу на одного из своих, укравшего двух лошадей у своего товарища. Если бы не русские, они давно осудили бы его на смерть, так пояснили калмыки Рейнталю. Выслушав жалобу калмыков, мы предложили выбрать обеим сторонам биев, судом которых и решить дело. Бии начали разбирать, а мы пошли смотреть странную картину народа, разбивавшего коши на ночлег.
Над постепенно поднимающеюся долиною виднелись высокие Алатавские горы, белеющие яркою белизною. Тут, около лога, толпилась грязная толпа людей, суетившихся около остовов кошей. Кое-где бродил тощий скот, лаяли и выли собаки, с диким видом визжали дети, барахтались по земле грудные ребята, и все это было тоще, голодно, грязно, неописанно грязно.
Фатальна судьба злополучных калмыков! Все их трепали, и трепали основательно: китайцы, русские, киргизы, теперь опять киргизы с дунгенями. Из ойратской державы, имевшей такое значение для судьбы всей Средней Азии, - вот обломки, едва тащащие ноги от холода и усталости! Какая разница со временами Галдан-Цырена!.. Теперь они в виду Алматов как беглецы, принятые из милости, а немного более ста лет тому назад Алматы или, вернее, место, на котором они стоят, были укрепленною зимовкою брата Галдан-Цырена!..
Мы стали раздавать детям мелкое серебро. Уродливые обезьяны кувыркались перед нами, становясь на колени, вероятно, проделывая то, чему их учили китайцы.
Между тем бии окончили свой суд. Обе спорящие стороны пошли на мировую. Тот, у которого были украдены лошади, прекращал свою претензию.
- Бог даст, зятья с ним будем, - передал он переводчику, указывая на того, кого он называл вором.
- Каким же это образом?
- Он мне на мировую свою девку отдает.
А что ни говори, много услуг оказывает Россия цивилизации, двигаясь далее и далее вглубь Азии. Беспристрастный историк даст настоящую цену когда-нибудь великому историческому назначению России, которое она выполняет лучше и умнее, чем управляется сама внутри. Там, где утвердилась железная нога России, невозможны эти баранты на большой масштаб, которые в Азии называются войнами, как невозможны переселения целых племен, бросающих все, чтобы вынести и спасти только жизнь свою и своих детей! Не таким ли образом совершалось переселение народов в средние века?..
От калмыков мы быстро проехали до Илийского укрепления. Дорога - хоть шаром покати. Снежинки ни зерна. В укрепление мы. приехали, когда стало уже темно, и решились переждать здесь восхода луны.
27-го ноября. Часа в два ночи переехали на пароме через Или. По реке шла негустая шуга. Луна ярко освещала холодную реку и пустынные берега. На левой стороне виднелся огонь на станции - блокгаузе, по окнам выселка также бегали светлые точки. С трудом потащились мы по песчаному берегу реки.
Записи «Дневника 1865 года» за 25-е и 26-е ноября уже публиковались (см. пост « Судьба империи»).
Материалы о Верном и других населенных пунктах Семиреченской области:
https://rus-turk.livejournal.com/555456.html
Того же автора:
https://rus-turk.livejournal.com/537572.html
Часть 1. Часть 2.
Ясеневый лес по р. Чарын (фото В. В. Сапожникова)
16-го ноября. Мы переночевали опять ночь очень покойно у гостеприимного муллы. Г<утковск>ий утром мне сказал, что вчера, покуда я бесплодно ходил по горам, к мулле собралось юное поколение аула в школу. Я хотел посмотреть, как идет процесс образования у киргиз, и просил собрать школу утром до нашего отъезда. Мулла согласился.
- Ге! Балаба! Балаба! - закричал он, не выходя из своей юрты.
Не прошло и четверти часа, как в юрту стали входить мальчишки и девчонки с книжками под мышкой. У кого не было книг, тот входил с плоскими дощечками, на которых была написана чернилами татарская азбука. Каждый входящий делал салям, прикладывая руку к сердцу и сгибаясь вперед, по всем правилам азиатского этикета. Таким образом, мулла оказывался и учителем танцования. Когда мальчишки собрались, мулла положил перед ними грубо отесанное бревно в качестве учебного стола. Они уселись, положили книжечки на бревно и начали с голоса муллы выкрикивать буквы азбуки, покачиваясь вперед и изображая своим лицом глубокое внимание и огромное усердие. Когда простывал жар учеников, вследствие того, что замолкал мулла, я замечал, что учащиеся, повторяя машинально звуки букв, засматривались на входящих, выходящих и на нас. Заметив это, мулла вскрикивал что-то, должно быть, угрозу и начинал с воодушевлением пифии кричать… и пошла писать. Ученики еще громче выкрикивали своими тоненькими голосками. Перед концом урока мулла заставил каждого учащегося повторить азбуку от буквы, которую он произносил, что, вероятно, очень затрудняло детей, потому что редко кто был боек в ответах. По окончании учения мы хотели подкрепить детей пищею плотскою и приказали поставить перед ними две миски с бараниной; но мулла, должно быть, чтобы не обременять их желудка, отрезал каждому ребенку по микроскопическому кусочку, а оба блюда спрятал под кошму. При выходе дети повторили свой поклон.
Вот вся сила так называемой мусульманской пропаганды. Однако эта пропаганда не так слаба, как кажется. Мулла родом из Намангана. Первоначально он занимался торговлею, потом поступил муллою (частным) к султану Астан-Беку. Учит он детей бесплатно; как гонорарий за свои труды он принимает всякого рода подарки. Вчера, напр., один из учеников принес кучу блинов, и мулла добродушно принял приношение. Мулла пасет свой скот со скотом аула, но больше не пользуется никакими правами. Зато он стрижет свою паству при совершении разного рода треб; вероятно, лечит, шарлатанит, конечно, все это за деньги, и живет себе, перебиваясь помаленьку. Шаг за шагом, незаметно, вливают подобные люди мусульманский элемент в жизнь киргиз; а где меры против этого? Какой русский учитель станет кочевать с киргизами, жить в юрте и за то довольствоваться подачками? Вообще, вопрос об элементарном образовании в степи очень важный вопрос.
Вчерашняя неудача на охоте убедила меня окончательно, что мы не так охотимся, как следует. На мой вопрос об этом Катанаев отвечал следующее.
- За тиками нужно не так охотиться. Первое дело, чтобы времени было много. Коли увидали стадо, один охотник взбирается на высокую сопку около высоты, где держутся тики, и прячется там, а другой идет на них с другой стороны. Тики увидят его, последнего-то, и начнут от него идти, да прямо на штуцер другого охотника и найдут.
- Отчего же мы не так вчера охотились?
- Оттого, барин, что тут нужно большое терпение и много времени.
Что с ними станешь делать? Во всяком случае, более охотиться некогда: нужно ехать в Верное. Мы решили сегодня же ехать обратно. Посланный накануне есаул кричал нам с другой стороны реки, что лошади приготовлены и что тут же живут казаки-рыбаки, которые могут перевезти нас. Мы попрощались с муллою и поехали к месту, где нас ждала рыбачья лодка. Здесь мы попрощались с султаном и переехали на тот берег сквозь льдины, шедшие теперь очень густо по реке. На левом берегу мы нашли хижину и хотели здесь закусить. Рыбаки рассказывали, что дня три тому назад, на острове, что против их хижины (тот самый, где я искал медведей) целую ночь ревел тигр и что к его соло присоединялся рев медведя. Должно быть, они дрались.
- Как же я-то ничего не видал на острове?
- У нас их на Талгаре оченно много, - начал один молодой казак. - Ноньче ходим мы на маралов с ним, - и он указал на своего соседа. - Он шел-то по камням выше, а я пониже. Смотрю, молоденький тигр стоит, с волка будет. А тут товарищ стал кричать: думаю, чтоб стрелял. Только взял винтовку на приклад, а сама мать, большущая, прямо ко мне выскочила да и стала подходить сажен на пять. Стал это я ей меж глаз целить, одначе выпалить не осмелился. Посмотрела тигра мне прямо в глаза, да как прыснет, схватила зубами своего котенка и, смотри, так разом и пропала. А Василий видел, значит, матку, кричал, чтобы я не стрелял.
Рыбаки наварили нам османки и маринок. Кстати, об этих рыбах. Икра их чрезвычайно вредна. Стоит съесть немного их икры, сейчас же начнутся сильнейшие рвоты. Никакой зверь, никакая рыба не ест на этом основании их икры, особенно от маринки. Между тем сама по себе рыба очень вкусна.
Дождавшись охотников и всех вещей, которые были перевезены в несколько рейсов, и позавтракав, мы поехали по направлению к Атам-Кулову кургану. Только теперь мы взяли другую дорогу и поехали прямо на юг. Это сократило наш путь верст на сорок. Дорога от рыбачьей хижины совершенно похожа на ту, по которой мы ехали раньше. Сперва идут песчаные холмы и глинистые солонцы, покрытые богатою растительностью, потом тянется саксауловый лес, потом сазы и камыши. Все песчаные, сухие места были изрыты пещерками тушканчиков. В камышах были заметны следы недавнего пребывания кабанов. Кое-где попадались дрохвы. Ехали мы очень долго, потому что и путь был не близкий. Перед рассветом приехали наконец в Атал-Кулов курган, где нас встретили с величайшею радостью, как старых знакомых.
Так как лошади совершенно пристали, то мы решились ночевать на кургане. Ночь обещала быть очень холодною, потому на ночлег мы забрались в конуру, приделанную к стене, где была печь и где все-таки не дуло. Зато запах от ветхих мешков, сложенных с просом, от грязи, неопрятных тряпок, развешанных на потолке, и таких же тряпок, надетых на хозяев, был едва выносим, и атмосфера юрты казалась очень чистою по сравнению с тяжелым кисло-прогорклым запахом землянки. Мы легли спать, как только напились чаю. И сейчас же после того, как погасили свечи, я почувствовал кошку, пробравшуюся ко мне под одеяло. Я ее прогнал; она подползла снова, и война с нею продолжалась безуспешно для меня целую ночь.
17-го ноября. Вышел утром из нашей конуры. Едва светало. На дворе стоял большой мороз (т. е. градусов десять). Выехали рано и поехали прежней дорогой к Иссыкской станице. Теперь вся трава была бела от мороза. По степи ходило множество дрохв; несмотря на то, они не подпускали на выстрел. Около полудня приехали в станицу и, напившись чаю, отправились в Талгар на санях. Оттуда по малому снегу мы поехали в Алматы в тарантасе. Приехали домой, когда было уже совершенно темно.
18-го ноября. Сегодня было заседание комиссии, которая постановила, вследствие наступления зимнего времени, прекратить обзор Степи Сибирского ведомства и возвратиться в Омск для получения вытребованных сведений. Вот, следовательно, половина труда окончена. Какие же результаты наших исследований и изучений? Мой взгляд и взгляд Г<утковско>го выражен в общих чертах в письме к Менькову [Редактор «Военного Сборника». Письма автора дневника к Менькову вовремя путешествия по Сибири, сведенные вместе, составили IV-ую главу выше помещенного очерка «Киргиз-кайсаки». - Ред.]. Факты, впоследствии изученные нами, только подтвердили и укрепили наши убеждения. Взгляды других членов комиссии мне известны только по некоторым намекам. Они, кажется, теперь против самоуправления киргиз и желали бы применить к степям во всех деталях нашу администрацию.
Мы все сознаем, как безалаберна и бестолкова наша администрация. Мы не знаем, как освободиться от нее у нас самих, и вдруг является желание цивилизовать киргиз этою администрацией! По отношению к правительственной силе чиновничество вредно тоже. Если бы наша администрация представляла необходимые гарантии за возможность успеха, не было бы причин прибегать к военно-народному управлению, но теперь нет другого выхода. Лучше энергическая сила, не имеющая права вмешиваться в порядок внутреннего управления народом, чем слабое управление, только и имеющее настолько силы, чтобы отравлять жизнь народа и ронять правительство. Во всяком случае, нужно употребить все усилия, чтобы отстоять то, что я считаю наилучшим, как для правительства, так и для киргиз.
19-го ноября. В наше отсутствие Бердашев, согласно моей просьбе, расспрашивал одного сарта, пришедшего из Кульджи с караваном, о китайских делах. Теперь я могу свести вместе все, что мне удалось узнать о восстании дунгеней. Нижеизлагаемое есть результат моих личных расспросов лиц, бывших свидетелями восстания. Причем сведения, данные одними, я старался тщательно поверить показаниями других. Немало ясности получило для меня восстание дунгеней, когда я прочел о них дело канцелярии Семиреченского губернатора и путешествие Велиханова в Кашгар. <…>
20-22-го ноября. Разговаривали с местным богатым торговцем Кузнецовым. На наш вопрос о том, каким образом развить торговлю в степи и содействовать распространению промышленных центров, он отвечал.
«Весь Алатавский округ отстал от Средней орды в движении к цивилизации. Это произошло главным образом от запрещения разрабатывать рудные богатства. Может быть, первоначально такое запрещение и имело основание. Разграничение с Китаем не было еще кончено, боялись, чтобы наши рудопромышленники не переходили бы китайскую границу; потом наши отношения с Большой ордой не были еще упрочены. На основании этих соображений граница для рудной промышленности была означена по рекам Бугазу (правая сторона) и Аягузу (левая). Потом генерал Гасфордт раздвинул границу до реки Биона; на том дело и остановилось. Мы стали крепкою ногою в Большой орде и перестали бояться Китая, но рудопромышленникам все-таки запрещалось разрабатывать минералы далее Биона. Такое распоряжение имело самые фатальные последствия и окончилось тем, что китайские выходцы стали разрабатывать наши золотые прииски по Тарабагатайским горам и десяток лет неисчислимые богатства остаются нетронутыми в земле. Вообще, весь Алатавский округ чрезвычайно богат серебром. Когда я был в Копале, то один казак принес мне кусок черной руды с долины реки Кары. На то время случился у нас в городе химик; он разложил руду и прибежал ко мне весь бледный, показывая порядочный кусок чистого серебра. Содержание руды оказалось баснословно богатое; но разрабатывать ее нельзя. Между станциями Куян-Кузскою и Кара-Чекинскою все горы состоят из богатых железистых пород. В окрестности, правда, нигде не открыто месторождение каменного угля, но в Кульдже пуд угля стоит менее пяти копеек. Правда, только китайские работники способны целый день таскать уголь из глубочайших шахт в корзинах, надетых на шею, и все это почти за насущный кусок хлеб. Во всяком случае, выделка железа и чугуна, идущего в таком количестве в Азию, возможна в полутораста верстах от Верного, и опять-таки закон не дозволяет добывание руды. Богатые руды серебра находятся также против устья Чарына (в Или) на горе, называющейся Калган. Очень может быть, что разной руды везде много, но исследования никто еще не делал».
«Второе обстоятельство, парализующее развитие здесь промышленности и торговли, - недостаток капиталов и кредита. Предприниматель затруднен на каждом шагу. Например: в прошлом году я затеял строить около Алматов винокуренный завод. Теперь ни одна компания не хочет его страховать, и я мог упросить только „Саламандру“ принять завод на застрахование, да и то после того, как я показал обществу цифру казенного подряда. Недостаток капиталов может быть до некоторой степени парализован учреждением ссудного банка при помощи правительства. Без банка вы не разовьете предприимчивости, а частному лицу, имеющему здесь капитал, слишком много выгодных занятий и без банка; слишком много он получит процентов при небольшой только предприимчивости, чтобы заниматься методически банкирским делом».
Василий Петрович Кузнецов - потомственный почетный гражданин, выходец из Рязанской губернии из города Касимова. Он очень умный человек, имеет значительный капитал и ведет свои дела по преимуществу в Алматах. В этот вечер он рассказывал много про Кульджу, в которой, до восстания дунгеней, он вел большие дела. По его словам, агенты богатых фирм из Пекина и Кантона - люди очень честные в торговом отношении. Остальные тамошние торгаши лживы, и вообще большие плуты. Кузнецов присутствовал при вечерней поверке купцами дневных занятий. Кругом сидят разные приказчики с книгами, а посередине один из них, главный, читает вслух про все, что сделано в течение дня. Каждый из слушающих вносит в подлежащие места статьи, относящиеся до отчетности, ему порученной Таким образом, одно чтение полного дневного журнала дает возможность пополнять все книги, согласно требованиям бухгалтерии. Замечательно, что все представители важных домов - холосты.
Все китайцы очень любят курение опиума. Действие, им производимое, непередаваемо. Возбуждение нервов вместе с особенным покоем - вот источник удовольствия. Накурившийся опиума обыкновенно вытаращивает глаза и смотрит на все необыкновенно тупо. Раз в Кульдже один товарищ Кузнецова ударил по голове ручкой от плети купца, накурившегося опиума и смотревшего бессмысленно на улицу. Он покачнулся, но ничего не понял. Богатые китайцы курят опиум особенным образом: на ярмарке в Нижнем Новгороде продаются золотые табатерки, называемые буль-буль. Когда ее заводят, то из табатерки выскакивает золотая птичка, поет песню, хлопает крыльями и прячется. Буль-були стоят 170 или 200 рублей каждая. Такая табатерка есть у каждого богатого китайца. Когда хочет последний курить опиум, то подкладывает под щеку маленькую круглую подушечку на дощечке и полулежа выкуривает две-три трубочки. Потом переносит подушечку на другую сторону и опять курит так же долго. Потом курильщик выпучит глаза и бессмысленно смотрит на выпрыгивающую птичку из буль-буля. Такой способ называется курением на две стороны.
Кузнецов рассказывал также про китайских христиан.
«В Кульдже, - говорил он, - очень много католиков. Это большею частью потомки христиан-китайцев, обращенных внутри Китая иезуитами в католицизм. У них теперь нет ни книг, ни священников, следовательно, самый католицизм китайцев должен быть совершенно искажен. Весьма часто они приходили к нам в факторию и, вытаскивая из карманов, показывали кучи крестиков, дошедших к ним от отцов. Мне случилось даже быть у них в церкви. Первоначально меня ввели в лавку, как все лавки, потом оттуда я вошел в христианскую часовню. Несмотря на святость места, нельзя было удержаться от смеха при виде образов. Богородица с узенькими, косо прорезанными глазами и китайскою прическою, точь-в-точь с чайной банки. У Младенца надет напузник, как у всех китайских детей, и хохолок на полубритой голове… Перед этими образами они пели что-то на китайский лад».
Между подобными незначущими рассказами, Кузнецов выразил светлую мысль о необходимости транзитной торговли низшими сортами зеленого чая, потребляемого всем Тураном. По мнению Кузнецова, необходимо разрешить беспошлинный провоз этого чая из Кяхты до Алматов, Ташкента и прочих пунктов, где будет производиться обмен. Теперь восстание дунгеней может нам очень облегчить почин этого дела.
23-го ноября. Вчера вечером Катанаев явился ко мне в больших попыхах. Он объявил, что верстах в двадцати от Верного лежит медведь и что он знает берлогу, в которой лежит Мишенька. Катанаев просил меня поехать с ним и гарантировал мне, что я увижу медведя. Я подумал и решился ехать. Сегодня, часа в четыре утра, т. е. еще полною темнотою, я, Катанаев и Бабин были верхом и ехали к горам. Медведь лежал в так называемой Бутаковской щели. Было совершенно темно, когда мы выехали из укрепления. Порошил мелкий снег. Только самые близкие предметы были смутно видны сквозь темноту и туман. Вот проехали винокуренный завод Кузнецова - целую деревню со многими домами, и стали приближаться к чуть рисующимся горам. Пока рассветало и сквозь густой туман я ничего не мог видеть далее двадцати шагов, Катанаев рассказал, как он узнал о медвежьей берлоге. Медведь, которого мы собирались стрелять, каждый год ложится в одну и ту же берлогу. До последних дней он не ложился. Один сарт делал недалеко от его берлоги колоды для пчел, так медведь испугал его и гонял всего три дня тому назад. Теперь больше он следов не дает - значит, лег. Берлогу медведя Катанаев знает, потому что был в ней настоящим летом. Между тем мы все время ехали рысью. С большим напряжением можно было разсмотреть по сторонам высокие горы, теряющиеся наверху еще в более густом тумане. В шаге от наших лошадей, несколькими аршинами ниже, сердито шумела Алматинка. В тумане показывались по временам, будто из воды, закуржувевшие киргизы (куржа - изморозь); они везли лес на базар в Алматы. Хворостом были навьючены некоторые волы; другие же тащили за собою длинные бревна, привязанные одним из комлей к седлу.
За густым туманом, который не только не рассеивался, а как будто увеличивался, ничего нельзя было видеть по сторонам. Изредка над головой раздавался лай собаки. Начнешь смотреть, и сквозь густую куржу разберешь аул, раскинувшийся на крутой покатости. Изредка увидишь здесь и стада, а по другую сторону узкой дороги шумит река. На середине пути мы переехали ее и поднялись по высоте левого берега. С нея видны на противоположном берегу разные домики и хижины, - это живут сторожа пасек, которых здесь многое множество. Чем мы выше поднимались по ручью, тем ниже спускались к дороге громадные сосны. Впрочем, раньше, чем увидишь этих гигантов, разберешь целые сотни пней - следы цивилизующего казачьего элемента. Еще выше, там, где ущелье загораживается почти отвесною покатостью, над которой виден громадный Алматинский белок, стоит небольшая хатка дровосеков. Здесь нужно было оставить лошадей. Дровосеки подтвердили, что недалеко от хатки они видели трех медведей, и что как выпал снег, так они и легли.
Позавтракав здесь, мы отправились в боковую щель, где, по словам Катанаева, и есть медведи. Перейдя несколько раз через речонку, занесенную глыбами снега, мы полезли на горную покатость по пояс в снегу. Катанаев, карабкавшийся выше нас, осматривал над нами все кустики, торчащие между каменьев, и повернул направо. Здесь на самом краю гранитного обрыва стояла группа большого ельника. Катанаев безмолвно показал на огромные следы медведя, полузанесенные снегом, но еще настолько ясные, чтобы их отличить. Должно быть, здесь, под соснами, любимое его место летом. А место, действительно, было очень хорошо. Под густою купою деревьев была чистенькая площадка, и, сидя на ней, можно было любоваться видом живописного ущелья и слушать рев потока, падающего здесь со скалы сажен в десять высотою.
Отсюда мы пошли наверх. Наш путь был очень труден. Чрезвычайно крутая покатость была засыпана густым, не держащим ног, снегом более аршина глубиною. Под снегом лежала то мелкая осыпь, то огромные валуны, набросанные друг на друга. Катанаев выбился из сил. Мы стали отдыхать у нескольких кустарников таволожника, потом опять полезли наверх. Бабин полз впереди, над моею головою. Туман, подававший некоторое время вид желания разойтись, сгустился донельзя. По временам виден был район около меня шагов в двадцать в диаметре. Кругом же, и внизу, и вверху, волновалось туманное море. Изредка из туманной мглы начинал идти снег. Порывистый ветер срывал снег с покатости и сыпал в глаза, - это разыгрывается горный буран.
Взобравшись на верх горы, мы обогнули северную часть вершины и пошли книзу, в ущелье, где должен был быть медведь. Я устал до невероятной степени и, чтобы облегчить себе спуск, садился везде, где не было кустов, и скатывался книзу на спине. Такого рода катанья хороши, когда есть кто-либо внизу, чтобы задержать, а то быстрота движения становится чрезвычайно сильною по мере того, чем дальше скатываешься. Прокатясь шагов с пятьдесят, сдвинешь вперед себя лавину снега. После часа спуска Катанаев объявил, что не может познать ущелье. Когда он был в берлоге, то снегу еще не было, а теперь все щели словно совсем другие. Если бы хоть бурана не было, то берлогу можно бы было познать по тому, что вся трава покуржувеет, а теперь все занесено куржею… Что же делать? Бранить нельзя; сердиться - смешно. Пойдем к хатке. Часов около четырех после обеда мы были у дровосеков. При спусках с гор на спине я перемочил себе все платье, - теперь оно опять замерзло и торчало торчком. Полные голенища сапог были набиты снегом. Нужно было обогреться и высушиться. Я разделся в хатке и сидел в одной рубахе до тех пор, покуда платье не было высушено.
Мы выехали домой, когда стало уже темнеть. Несмотря на то, теперь было все-таки виднее утреннего. Огромные горы, поросшие по покатостям елями, рисовались теперь в темноте гораздо яснее, чем в утреннем тумане. Дорога падала круто вниз по мере нашего движения вперед; это можно было судить по необходимости сидеть, отвалившись совершенно назад. По обледенелым косогорам лошади скользили всеми четырьмя ногами, грозя покатиться в шумящую под ногами Алматинку. В горных щелях виднелись огни аулов. Киргизские собаки, заслышав издалека наше приближение, кидались с воем и лаем на дорогу. Выехав из ущелья, можно было поздравить себя с тем, что во время карабканья утром по горам и во время езды ночью по скользким косогорам никто не сломал себе шею.
25-го ноября. Укладывались и приготовлялись к дороге. Погода стоит пока хорошая. Вершины всех гор видны основательно во всей своей причудливой красоте. Все они от основания до вершины одеты сплошным белым снегом, из которого торчат темные сосны. Я не осматривал всех станиц, составляющих Верное, за недосугом, и отложил этот осмотр до следующего года. Сегодня ходил в артиллерийский склад и смотрел оружие и пушки, отбитые у кокандцев под Пишпеком и Узун-Агачем.
Сегодня были у нас почетнейшие старшины калмыков. Один из них имеет чин китайского полковника. Это дикари в полном значении слова, от которых нельзя добиться ничего толкового. Впрочем, начальник Алтын-Имельского отряда, конной артиллерии поручик Рейнталь, представлявший нам калмыков, сказал, что вся калмыцкая армия должна завтра приблизиться к Алматам, и что он повернет их с проселочной дороги на почтовую, так что мы при проезде увидим их.
26-го ноября. Выехали довольно поздно. Верстах в пяти от Верного встретили передовых калмыков, разбивающих свои коши около лога, в котором тек какой-то ручей. Тут же выстроенные в нашу честь конвойные казаки по команде Рейнталя выкинули нам коленцо шашками и пиками. Калмыцкие старшины приседали нам по-китайски, чуть не до земли. Одеты они были в китайские халаты. По одной стороне болталась длинная грязная коса черных волос, а за поясом виднелась у каждого китайская трубочка. Калмыки невообразимо неопрятны, и киргизы, стоявшие около них, казались чрезвычайно цивилизованными по чистоте лица, рук и костюма. Впрочем, неопрятность взрослых калмыков не давала понятия об идеальной неопрятности детей. Это были комы грязи в грязных волочащихся по земле лохмотьях. Почти у всех от постоянной неопрятности носов образовались на верхней губе раны, окруженные грязной каймой. Уродливые приземистые женщины отличались от мужчин большим безобразием, большею неопрятностью и двумя косами, более грязными и более длинными, чем одна мужская. Эти косы висели спереди. В них были вплетены фальшивые волосы, вероятно, чтобы удлинить их, а к самому концу привешены довольно толстые подвески, сплетенные из волос же. Подвески очень похожи на сплетенную часть султана от кэпи. В ушах женщин виднелось множество бус, из которых были сделаны ожерелья и браслеты. Женщины тоже все курили. Рейнталь пояснил, что курят и все дети, исключая девочек, которым не дают курить, «чтобы сердце не стало мягко», до выхода замуж.
Калмыки сейчас же принесли нам жалобу на одного из своих, укравшего двух лошадей у своего товарища. Если бы не русские, они давно осудили бы его на смерть, так пояснили калмыки Рейнталю. Выслушав жалобу калмыков, мы предложили выбрать обеим сторонам биев, судом которых и решить дело. Бии начали разбирать, а мы пошли смотреть странную картину народа, разбивавшего коши на ночлег.
Над постепенно поднимающеюся долиною виднелись высокие Алатавские горы, белеющие яркою белизною. Тут, около лога, толпилась грязная толпа людей, суетившихся около остовов кошей. Кое-где бродил тощий скот, лаяли и выли собаки, с диким видом визжали дети, барахтались по земле грудные ребята, и все это было тоще, голодно, грязно, неописанно грязно.
Фатальна судьба злополучных калмыков! Все их трепали, и трепали основательно: китайцы, русские, киргизы, теперь опять киргизы с дунгенями. Из ойратской державы, имевшей такое значение для судьбы всей Средней Азии, - вот обломки, едва тащащие ноги от холода и усталости! Какая разница со временами Галдан-Цырена!.. Теперь они в виду Алматов как беглецы, принятые из милости, а немного более ста лет тому назад Алматы или, вернее, место, на котором они стоят, были укрепленною зимовкою брата Галдан-Цырена!..
Мы стали раздавать детям мелкое серебро. Уродливые обезьяны кувыркались перед нами, становясь на колени, вероятно, проделывая то, чему их учили китайцы.
Между тем бии окончили свой суд. Обе спорящие стороны пошли на мировую. Тот, у которого были украдены лошади, прекращал свою претензию.
- Бог даст, зятья с ним будем, - передал он переводчику, указывая на того, кого он называл вором.
- Каким же это образом?
- Он мне на мировую свою девку отдает.
А что ни говори, много услуг оказывает Россия цивилизации, двигаясь далее и далее вглубь Азии. Беспристрастный историк даст настоящую цену когда-нибудь великому историческому назначению России, которое она выполняет лучше и умнее, чем управляется сама внутри. Там, где утвердилась железная нога России, невозможны эти баранты на большой масштаб, которые в Азии называются войнами, как невозможны переселения целых племен, бросающих все, чтобы вынести и спасти только жизнь свою и своих детей! Не таким ли образом совершалось переселение народов в средние века?..
От калмыков мы быстро проехали до Илийского укрепления. Дорога - хоть шаром покати. Снежинки ни зерна. В укрепление мы. приехали, когда стало уже темно, и решились переждать здесь восхода луны.
27-го ноября. Часа в два ночи переехали на пароме через Или. По реке шла негустая шуга. Луна ярко освещала холодную реку и пустынные берега. На левой стороне виднелся огонь на станции - блокгаузе, по окнам выселка также бегали светлые точки. С трудом потащились мы по песчаному берегу реки.
Записи «Дневника 1865 года» за 25-е и 26-е ноября уже публиковались (см. пост « Судьба империи»).
Материалы о Верном и других населенных пунктах Семиреченской области:
https://rus-turk.livejournal.com/555456.html
Того же автора:
https://rus-turk.livejournal.com/537572.html