Адаевский бунт на полуострове Мангышлак (1/2)
П. Юдин. Адаевский бунт на полуострове Мангышлак в 1870 г. // Русская старина, 1892, № 7.
ОКОНЧАНИЕ
Т. Г. Шевченко. Новопетровское укрепление
(с Хивинской дороги). 1856-1857
Случайно как-то мне попалась в руки книжка «Военного сборника» за март 1872 года, где между прочим помещена статья «Подавление беспорядков на Мангышлаке в 1870 году». Соображаясь с архивными данными и имеющимися под руками записками [записки эти любезно переданы мне по смерти Зеленина его приятелем, членом Оренбургской ученой архивной комиссии Н. Г. Ивановым, которому приношу искреннюю благодарность] очевидца этого дела, подполковника корпуса топографов Зеленина (ныне уже умершего), невольно задаешься мыслию дополнить их, так как многое почему-то опущено. В настоящее же время за смертию многих участников этого кровавого дела представляется возможным некоторые неизвестные еще эпизоды осветить путем печати.
I.
Полуостров Мангышлак лежит на восточном берегу Каспийского моря, занимая довольно обширное пространство от морского берега до пределов хивинских владений, большею частию бесплодной и труднопроходимой степи, удобной лишь для киргизского кочевания. Постоянные обитатели его - киргизы адаевского рода, численностию около 40 тысяч кибиток, которые, не имея никакой оседлости, круглый год проводят в степях с своими стадами: зиму они кочуют на Мангышлаке, ближе к текинским границам, по урочищам Огры, Менгли-Ходжа, Курбан и Дали, а на лето уходят за вершину р. Эмбы, к границам Уральской области, дабы тем сохранить кормы в местностях их зимнего кочевания, ибо по всему Каспийскому прибрежью до залива Кара-Бугас очень и очень скудная растительность, почти полнейшая бескормица, особенно летом, во время тропических жаров.
До начала настоящего столетия полуостров Мангышлак со всею прилегающею к нему местностью принадлежал «трухменскому» владельцу Пир-Гали-хану. Но еще при покойном императоре Павле I, туркменский народ, стесняемый со всех сторон беспокойными соседями, просил покровительства России и для защиты их от вторжения в их владения разбойнических шаек хивинцев и киргиз желал, чтобы на их земле была построена русскими крепость.
Прибывшая уже после смерти императора Павла I от этого народа в Петербург депутация была принята и обласкана молодым монархом, и на подданство России им были даны две грамоты [копии с этих грамот можно видеть в делах упраздненной канцелярии Оренбургского генерал-губернаторства. См. сочинения министерские за это время; грамоты еще нигде не напечатаны] в таких ласковых и обещающих для них выражениях:
Божиею милостию мы Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.
Нашему любезноверноподданному «трухменскому» владельцу высокостепенному Пир-Гали-Хану.
Стесненное состояние трухмен Абдальского отделения, занимающих при Мангышлаке пространствы мест Огры, Менгли-Ходжа, Курбан и Дали, изветы их разного виду и жалобы на беспокойство и неприязненность, оказываемую им от киргизкайсак, вам подвластных, до нас достигшее, обратили всемилостивейшее наше к ним внимание, а неотступная просьба их и то положение, в какое они доведены, убедили Нас принять их в то Императорское наше покровительство, к коему обязует право великого государя и к коему глас человечества призывает каждого, - почему всемилостивейше давая вам знать о том, надеемся, что оное отделение трухмен, находясь ныне под высоким нашим покровительством, воспользуется от сего времени в предвящшею безопасностию и не ощутит ни малейшей со стороны подвластных вам неприязненности, что по долгу учиненной вами в верности присяги и поручаем вам блюсти, как подданному, благопристойно есть и надлежит; впротчем пребываем вам нашею императорскою милостию благосклонны. Александр. Дан в С.-Петербурге, апреля 16-го дня 1803 года.
Божиею милостию мы Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и проч., и проч., и проч.
Верноусердным Абдальского при Мангышлаке отделения трухмен - бекам, биям, батырям и всему их обществу, занимающему с народом своим пространствы мест - Огры, Менгли-Ходжа, Курбан и Дали, наше Имнераторского Величества поздравление. Присланные от вас и оного народа к Императорскому престолу нашему почтеннейшие депутаты: Мулла Довлет-Мурад-Нияз Багадуров, Бегенджи-Мурад Беев, Тугулла-Кара Багадуров и Ирали-Дорди Муратов, поданным от имени всего верноусердного общества вашего и народа министерству нашему прошением, донес о совокупном желании вашем и народа вступить в высокое Империи Всероссийской покровительство с принятием вас в оное, построить крепость при Мангышлаке, для защиты караванов ваших от нападений неприятелей и позволить по-прежнему производить лов тюленей при урочище Гедик, близь Караганской гавани, а на покровительство снабдить вас грамотою. А как не безызвестно нам великому государю о том искреннем вашем к престолу нашему усердии и преданности, и о всегдашнем тщании вашем заслуживают высокое наше благоволение и покровительство, о сем как от помянутых депутатов, так и от пограничного начальства и от министерства нашего, нам великому государю донесено и засвидетельствовано, то мы, снисходя на таковое общее ваше, почтенные беки, бии, батыри и подвластный вам народ, прошение, и всемилостивейше удостоивая по желанию принятием вас в высокое наше покровительство, не оставили в том же случае к защите вашей и к пользе обоюдного купечества повелеть нашему генерал-лейтенанту и Астраханскому военному губернатору князю Цицианову сообразить строение просимой вами крепости, которая по соображению местной удобности и роду, какого ей быть следует, и по получении от него начертаниям оной, немедленно с утверждения нашего сооружена будет и снабдится потребным числом людей к содержанию ее и к защищению вас и купечества, о чем и дается тогда ж повеление. Прошение же ваше о ловле при Гедике мы предписали удовлетворить.
О каковом Высочайшем вашем соизволении и покровительстве сим вам объявляя, надеемся от усердия вашего и преданности к Императорскому престолу нашему, что вы, пользуясь таковою высокомонаршею милостью и, признавая в лице помянутого нашего генерал-лейтенанта нового о безопасности вашей почитателя и ходатая, не оставите почитать его таковым и должное с вашей стороны в чем нужно по тамошнему краю и обстоятельствам сведение и пособие ему доставлять, оказывая послушание во всем, что к благу народа и пользе и к долгу нашего Императорского служения относиться может. По другому ж прошению вашему, ныне из Мангышлака полученному, мы повелели вам ответствовать Государственному канцлеру графу Воронцову. Впрочем, Мы великий государь, Наше Императорское Величество, отправляя к вам вышесказанных депутатов и изъявляя высокомонаршее наше всем вам, верноподанные беки, бии, батыри и всему подвластному вам Абдальского отделения народу благоволение, уверяем, что сверх покровительства нашего, по мере доброго и спокойного вашего пребывания и послушания помянутому генерал-лейтенанту всегда в нас найдете особую Императорскую к вам милость, пребываем благосклонны. Дана в Санктпетербурге, нашей столице, апреля 16-го дня от Рождества Христова 1803 года и государствования нашего третьего года. Александр.
Однако постройка укрепления началась не скоро, а только в 1834 году, когда Мангышлакский полуостров из ведения астраханского губернатора перешел в подчинение начальнику Оренбургского края, генерал-адъютанту Василию Алексеевичу Перовскому (впоследствии граф), и окончена лишь в 1846 году при генерал-губернаторе Обручеве. В нем были устроены три казармы, провиантский магазин на 1.200 кулей, лазарет, цейхауз и пороховой погреб, аманатная, дом для коменданта и начальника укрепления, особые дома для офицеров, священника и причта, лекаря и аптеки, провиантского чиновника и вахтера, различные приспособления для гарнизона: двор для верблюдов, лошадей и порционных баранов, баня, кузница и проч.
Сначала укрепление было солидных размеров. На стенах (земляных) его стояло 24 крепостных орудия с необходимым числом при них артиллеристов, и гарнизон его составляли полубатальон линейных солдат и три сотни уральских казаков. На двух горах, расположенных по обеим сторонам укрепления, были еще возведены батареи. На одной из них флагшток, или так называемая дозорная башня, на которой выставлялся флаг. Укрепление носило название Новопетровское. Потом, когда оренбургский генерал-губернатор генерал-адъютант Безак [ген-ад. Безак был начальником Оренбургского края с 1860 по 1864 год] побывал в этом форте, нашел его слишком большим и уменьшил, оставив на стенах только 8 орудий, на горах батареи были уничтожены и самое укрепление переименовано в форт Александровский.
С постройкой укрепления грабежи по степи и особенно по прибрежьям Каспийского моря, где в густых камышах прятались киргизы, подкарауливая добычу - русских рыбопромышленников, немного уменьшились, но окончательно не прекратились. Адаевцы - это был такой народ, который не признавал над собой никакой власти. Живя особняком от прочих киргизских родов и не соединяясь с ними даже узами родства, эти воинственные сыны степи, любившие пожить на чужой счет и поживиться чужим добром, не только грабили русских, но нападали и на киргиз, и на хивинцев, и на туркмен и текинцев. Последние были такие же разбойники, как и адаевцы, и между ними часто происходили побоища из-за угона лошадей и скота. Незадолго перед бунтом их против русского правительства был такой характерный случай.
Адаевцы в числе 500 человек отправились к текинцам и хотели напасть на их аулы врасплох. Между тем текинцы каким-то образом пронюхали об этом и встретили непрошенных гостей еще большей толпой. Началась битва не на живот, а на смерть. На этот раз текинцы одолели своих врагов и захватили несколько человек в плен.
Потерпев тут полную неудачу и оставив на поле брани много из своих убитыми и тяжело ранеными, адаевцы, чтобы хоть с кого-нибудь сорвать злобу, на обратном пути разбили три мирных туркменских аула из рода йомудов, плативших кибиточный сбор русскому правительству, и скрылись бесследно в свои степи.
Потерпевшие, конечно, обратились с жалобой к начальству Александровского форта, но что же можно было сделать с такими грабителями. Однако воинский начальник предписал дистаночным начальникам [Их было два: верхней и нижней дистанции. Назначались они русским правительством из знатных киргиз.] адаевского рода отобрать награбленное имущество и возвратить потерпевшим, а виновников доставить в форт. Хотя дистаночные начальники были преданы правительству, но ничего не могли сделать с этой буйной шайкой, которая не задумываясь наносила вред даже вооруженным партиям, посылаемым из форта в степь.
Летом 1863 года из Оренбурга был послан отряд в пятьдесят человек уральских казаков при четырех урядниках и одном офицере под начальством штабс-капитана Зеленина, чтобы избрать место для укрепления, где бы могла быть расположена ставка правителя западной части Малой Киргизской орды. Когда отряд проходил по р. Эмбе, на ключе Сыры-Булак адаевцы вздумали напасть на него и отбить лошадей. Дело было к вечеру. Отряд остановился на ночлег, состроил каре и поместился уже в нем, как вдруг из камышей выскочили несколько десятков этих отчаянных головорезов на своих лихих конях [Лошади Адаевской орды считаются самими лучшими из породы киргизской. Они высоки, стройны, легки и выносливы.] и бросились на отряд Но благо у казаков ружья были всегда заряжены, и защитники каре пустили отчаянную дробь по нападающим, и толпа отхлынула.
Этим адаевцы, однако, не удовольствовались и провожали отряд до места его назначения до урочища Исен-Берды, выжидая момента, когда казаки как-нибудь оплошают.
Перед выступлением отряда из Оренбурга, султану-правителю, в распоряжении коего для охранения его особы постоянно находился конвой из 200 казаков, было предписано генерал-губернатором, чтобы он шел на встречу отряда. Но он как нарочно в этот год вздумал жениться и откочевал дальше вглубь степи, оставив место Исен-Берды совершенно незащищенным.
Прибыв сюда за день до Преображения Господня, отряд, не зная местопребывания султана, принужден был остановиться тут и ждать, когда его степенству заблагорассудится пожаловать, хотя начальником отряда штабс-капитаном Зелениным для розыска его был командирован посланный с донесением, что отряд прибыл и что его преследуют адаевцы.
Выбрав крепкую позицию, окруженную со всех сторон водой, - лишь одна из сторон была открыта к степи, - отряд разбил тут свой лагерь, построившись, конечно, в каре.
Здесь надо заметить, между прочим, что степное каре устраивается немного иначе, чем в других местах. Сначала по линии четырехугольника уставляются один на другой кули с овсом, крупой и сухарями, отчего образуется стена в полроста человека, а иногда и выше. В средину каре помещаются защитники, а крутом, впереди его, отступя шага на три, укладываются один за одним рядом верблюды.
Отряд штабс-капитана Зеленина был снабжен трехмесячным продовольствием. В нем было 96 верблюдов. Каре было устроено, таким образом, крепкое, которое трудно было взять киргизам приступом, но они употребили в дело хитрость, зная особенно казачьи «распорядки» и халатность.
В день Преображения - 6 августа, не видя около лагеря полчищ адаевцев и успокоившись относительно своей безопасности, Зеленин приказал выдать казакам винную порцию. До этого времени около двух недель вследствие сильных жаров, да и по той причине, что кругом рыскали киргизы, водка не выдавалась. Казаки, конечно, с голодухи были рады выпить и, по обыкновению выпив лишнее, уже не так внимательно стали относиться к охране лагеря. Пообедали сытно, затем некоторые принялись от нечего делать за чистку оружия, другие затянули свои любимые песни, а третьи просто завалились спать. Даже сам начальник отряда удалился в кибитку, чтобы соснуть «малую толику».
Было около двух часов дня. Лагерь дремал. Табун казачьих коней пасся на лужайке недалеко от бивуака под присмотром 12-ти казаков, которые, должно быть, также прикурнули, как и их лагерные товарищи. Вдруг точно из земли выросли адаевцы и с гиком так стремительно бросились на табун, что из часовых только некоторые успели дать выстрел. С испугу от шума лошади шарахнулись в сторону и были мигом окружены киргизами. Несмотря на то, что кони были стреножены, грабители понуждали их ногайками, кололи пиками. Лошади падали и рвали треноги. Казаки гнались за киргизами, стреляли в них, но они ухом не вели, спокойно продолжая свое дело.
Больше версты адаевцы отогнали казачьих коней от лагеря, еще немного оставалось до р. Эмбы, а там пиши пропало, лишь бы перегнать реку, где у них была подмога. Отряд, оставшись таким образом без лошадей, мог погибнуть в степи, ибо до ближайшей уральской линии было 450 верст. Пешком немыслимо было до нее добраться по безводной, знойной пустыне, а на верблюдов рассчитывать было нельзя. Волосы становились дыбом, мороз пробегал по коже при одной мысли об этом.
Начальник отряда, чувствуя всю беспомощность такой перспективы, всех казаков разогнал за утекающими и остался в лагере только с шестью человеками, когда с противоположной стороны показалась еще толпа киргиз. Но эти не решались напасть на бивуак и только следили, чем кончится борьба казаков с угнавшими табун адаевцами.
Томительно тянулись часы напряженного ожидания. Наконец вся масса убегавших стала приближаться; начали показываться одиночные кони, скакавшие впереди табуна, и уже близко, а за ними торопились казаки. Куча киргиз, стоявшая на пригорке, только того и ждала. С диким криком хищники бросились вперед, чтобы перенять табун и направить его в противоположную сторону, но это им не удалось. Казаки встретили их залпом, и противники рассыпались во все стороны.
Уральцы, народ также горячий, не привыкли сносить обиды. Как только табун загнали в каре, они мигом оседлали коней и хотели было пуститься за разбойниками в погоню, но тех уж след простыл.
По заседловке лошадей в табуне одна оказалась лишней. Когда эту лошадь показали вожакам-киргизам, они сказали, что она принадлежит адаевскому предводителю Утень-Октау, который был убит в этой схватке. Зато и в отряде не обошлось без потери. Был тяжело ранен пикою в спину один казак, который через пять дней умер.
Так ознаменовался для отряда день великого двунадесятого праздника. На другой день об этом событии Зеленин хотел послать донесения в Оренбург и к султану-правителю. Сделать это, однако, было не так легко, когда кругом все еще рыскали враждебные шайки. Если бы послать кого-нибудь из киргизов-верблюдовожатых отряда, то их в один миг перехватили бы и отправили к праотцам. Зеленин придумал заманить какого-нибудь из адаевцев. Такие примеры были часто. За деньги все можно было сделать. А адаевцы так падки на презренный металл, что за деньги готовы продать отца родного, только дай побольше.
Исполнить поручение начальника русского отряда скоро нашелся один из недавних врагов. Зеленин, показав горсть мелкого серебра, все двугривенными, сказал ему:
- Вот тебе акча (деньги), если ты доставишь мой пакет к султану-правителю и привезешь обратно ответ, то получишь еще две таких горсти.
У киргиза глаза разгорались, как у волка. Он никогда не видал такой кучи денег.
- Якши, бачка! якши! мы все делаем, - ответил он и действительно в точности выполнил поручение.
События, между тем, шли своим чередом. На другой день по отправлении с донесениями киргиза, в лагерь казачий явился знакомый Зеленину один из адаевских (мирных) биев с поздравлением, что он избежал такой опасности и избавился от такого неугомонного разбойника - Утеня-Октау. Зеленин, конечно, принял его и первым долгом спросил - знал ли он раньше об этом нападении.
- Как же, мы все знаем, - сказал бий.
- Ты предан русскому правительству, - вскипел на него Зеленин, - имеешь от него награду - золотую медаль; почему же ты не предупредил меня?
- Ай, бачка! зачем сердишься. Нам никак нельзя такой дела делать.
- Да почему?
- Меня бы тогда, как сукин сын, за измену башка мой кончал.
Между прочим бий этот рассказывал, что накануне нападения Утеня на отряд он был в его ауле и молился там с своими приближенными о даровании ему победы над русскими.
Напившись тут чаю, бий уехал, дав слово Зеленину извещать его о всяком сборище киргиз, благо аул его отстоял от казачьего лагеря всего в 10 верстах.
Не прошло дня, как от него получилось извещение, что адаевцы под предводительством брата убитого снова собираются напасть на отряд. Зная ложность киргизских донесений, Зеленин не поверил этому и послал трех своих киргиз разузнать о том подробнее. Посланные, к вечеру того же дня возвратившись в лагерь, подтвердили известие. Адаевцы собирались в значительных силах и думали напасть на лагерь на рассвете, как это принято у всех азиатов, ибо утром люди спят крепче, и, воспользовавшись расплохом, вернее получить добычу, без ущерба для нападающих.
Эта ночь для казаков прошла тревожно. Почти никто не спал. Но, к счастию, нападения не было.
Отряду на этом месте надлежало простоять до октября месяца, чтобы исследовать климат и избрать по р. Эмбе место, которое было бы удобно для возведения укрепления, для удержания адаевцев от набегов на мирных киргиз. Но, видя окруженным отряд неприязненными племенами, от которых можно было каждый день ожидать нападения, а обороняться нечем, так как у казаков из 40 выданных при выступлении патронов при двух стычках было израсходовано у кого 10, у кого 15, 20, капитан Зеленин решился тотчас же уйти ближе к Уральской линии.
В первый день было сделано тридцать верст, и отряд остановился у колодцев Дамбояк, где встретил посланного к султану-правителю адаевца. С ними были присланы от правителя 30 казаков под командой офицера и один из адаевских биев Маяев, рекомендованный султаном как влиятельное лицо во всей орде. Кроме того, в своем ответе правитель обещал на подмогу отряду Зеленина выслать еще 150 казаков при одном трехфунтовом орудии.
Бий Маяев сослужил великую службу отряду. Пользуясь его популярностью, Зеленин выслал его вперед на пути следования, чтобы повлиять на адаевцев. Последние, должно быть, действительно сильно уважали этого бия, ибо, когда через два дня отряд прибыл к урочищам Исен-Берды, ни одной адаевской кибитки уже не было там. Все они убрались на Усть-Урт. В дальнейшем пути до Уральской линии, хотя иногда и встречались толпы адаевцев, но они не имели ни малейшего поползновения нападать на отряд. А прибыв в Эмбенское укрепление, Зеленин оставил тут всех своих казаков и поехал до Оренбурга один в сопровождении только Маяева и его приближенных.
В Оренбурге Маяев был представлен генерал-лейтенанту Лодыженскому, председателю Пограничной комиссии [зауральные киргизы до 1868 года были под особым управлением Оренбургской пограничной комиссии с председателем во главе, и вся Зауральная степь поэтому носила название «Степь Оренбургского ведомства»], который обласкал его и, как важную особу, приказал поместить на казенную квартиру и отпускать ему суточные по 2½ руб. каждодневно, что давалось только султанам-правителям. Бий был, конечно, в восторге. Когда же Зеленин, доложивши Лодыженскому о его защите отряда, предложил ему за его заслугу на выбор награду, он не знал, что говорить.
Сначала Маяеву хотели дать золотую медаль на шею, но рассудив, что к таким наградам киргизы не особенно охочи, потому что «медаль кто видит?», - решили пожаловать его халатом из зеленого (священный цвет магометан) бархата, воротник, полы и обшлага коего были обшиты золотыми генеральскими галунами. Восторгу почтенного киргиза не было конца.
«Когда, - говорит в своих записках Зеленин, - после представления генерал-губернатору Маяев явился ко мне в этом халате, лицо его просто сияло от удовольствия».
- Теперь меня все будут знать, - говорил он. Всякий будет видеть на мне царский подарок. Я отдам все свое имущество, всех жен, весь скот за один этот халат. Теперь я умру за русских и до смерти верно буду служить царю.
Такова была радость этого защитника. И действительно, он был истинно предан русскому правительству. Во время адаевского бунта, отстаивая интересы России, он пал костьми за своих покровителей.
ОКОНЧАНИЕСм. также:
• Полуостров Мангышлак // Всемирная иллюстрация, 1870;
• Рихард Карутц. Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке.
ОКОНЧАНИЕ
Т. Г. Шевченко. Новопетровское укрепление
(с Хивинской дороги). 1856-1857
Случайно как-то мне попалась в руки книжка «Военного сборника» за март 1872 года, где между прочим помещена статья «Подавление беспорядков на Мангышлаке в 1870 году». Соображаясь с архивными данными и имеющимися под руками записками [записки эти любезно переданы мне по смерти Зеленина его приятелем, членом Оренбургской ученой архивной комиссии Н. Г. Ивановым, которому приношу искреннюю благодарность] очевидца этого дела, подполковника корпуса топографов Зеленина (ныне уже умершего), невольно задаешься мыслию дополнить их, так как многое почему-то опущено. В настоящее же время за смертию многих участников этого кровавого дела представляется возможным некоторые неизвестные еще эпизоды осветить путем печати.
I.
Полуостров Мангышлак лежит на восточном берегу Каспийского моря, занимая довольно обширное пространство от морского берега до пределов хивинских владений, большею частию бесплодной и труднопроходимой степи, удобной лишь для киргизского кочевания. Постоянные обитатели его - киргизы адаевского рода, численностию около 40 тысяч кибиток, которые, не имея никакой оседлости, круглый год проводят в степях с своими стадами: зиму они кочуют на Мангышлаке, ближе к текинским границам, по урочищам Огры, Менгли-Ходжа, Курбан и Дали, а на лето уходят за вершину р. Эмбы, к границам Уральской области, дабы тем сохранить кормы в местностях их зимнего кочевания, ибо по всему Каспийскому прибрежью до залива Кара-Бугас очень и очень скудная растительность, почти полнейшая бескормица, особенно летом, во время тропических жаров.
До начала настоящего столетия полуостров Мангышлак со всею прилегающею к нему местностью принадлежал «трухменскому» владельцу Пир-Гали-хану. Но еще при покойном императоре Павле I, туркменский народ, стесняемый со всех сторон беспокойными соседями, просил покровительства России и для защиты их от вторжения в их владения разбойнических шаек хивинцев и киргиз желал, чтобы на их земле была построена русскими крепость.
Прибывшая уже после смерти императора Павла I от этого народа в Петербург депутация была принята и обласкана молодым монархом, и на подданство России им были даны две грамоты [копии с этих грамот можно видеть в делах упраздненной канцелярии Оренбургского генерал-губернаторства. См. сочинения министерские за это время; грамоты еще нигде не напечатаны] в таких ласковых и обещающих для них выражениях:
Божиею милостию мы Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая.
Нашему любезноверноподданному «трухменскому» владельцу высокостепенному Пир-Гали-Хану.
Стесненное состояние трухмен Абдальского отделения, занимающих при Мангышлаке пространствы мест Огры, Менгли-Ходжа, Курбан и Дали, изветы их разного виду и жалобы на беспокойство и неприязненность, оказываемую им от киргизкайсак, вам подвластных, до нас достигшее, обратили всемилостивейшее наше к ним внимание, а неотступная просьба их и то положение, в какое они доведены, убедили Нас принять их в то Императорское наше покровительство, к коему обязует право великого государя и к коему глас человечества призывает каждого, - почему всемилостивейше давая вам знать о том, надеемся, что оное отделение трухмен, находясь ныне под высоким нашим покровительством, воспользуется от сего времени в предвящшею безопасностию и не ощутит ни малейшей со стороны подвластных вам неприязненности, что по долгу учиненной вами в верности присяги и поручаем вам блюсти, как подданному, благопристойно есть и надлежит; впротчем пребываем вам нашею императорскою милостию благосклонны. Александр. Дан в С.-Петербурге, апреля 16-го дня 1803 года.
Божиею милостию мы Александр Первый, Император и Самодержец Всероссийский и проч., и проч., и проч.
Верноусердным Абдальского при Мангышлаке отделения трухмен - бекам, биям, батырям и всему их обществу, занимающему с народом своим пространствы мест - Огры, Менгли-Ходжа, Курбан и Дали, наше Имнераторского Величества поздравление. Присланные от вас и оного народа к Императорскому престолу нашему почтеннейшие депутаты: Мулла Довлет-Мурад-Нияз Багадуров, Бегенджи-Мурад Беев, Тугулла-Кара Багадуров и Ирали-Дорди Муратов, поданным от имени всего верноусердного общества вашего и народа министерству нашему прошением, донес о совокупном желании вашем и народа вступить в высокое Империи Всероссийской покровительство с принятием вас в оное, построить крепость при Мангышлаке, для защиты караванов ваших от нападений неприятелей и позволить по-прежнему производить лов тюленей при урочище Гедик, близь Караганской гавани, а на покровительство снабдить вас грамотою. А как не безызвестно нам великому государю о том искреннем вашем к престолу нашему усердии и преданности, и о всегдашнем тщании вашем заслуживают высокое наше благоволение и покровительство, о сем как от помянутых депутатов, так и от пограничного начальства и от министерства нашего, нам великому государю донесено и засвидетельствовано, то мы, снисходя на таковое общее ваше, почтенные беки, бии, батыри и подвластный вам народ, прошение, и всемилостивейше удостоивая по желанию принятием вас в высокое наше покровительство, не оставили в том же случае к защите вашей и к пользе обоюдного купечества повелеть нашему генерал-лейтенанту и Астраханскому военному губернатору князю Цицианову сообразить строение просимой вами крепости, которая по соображению местной удобности и роду, какого ей быть следует, и по получении от него начертаниям оной, немедленно с утверждения нашего сооружена будет и снабдится потребным числом людей к содержанию ее и к защищению вас и купечества, о чем и дается тогда ж повеление. Прошение же ваше о ловле при Гедике мы предписали удовлетворить.
О каковом Высочайшем вашем соизволении и покровительстве сим вам объявляя, надеемся от усердия вашего и преданности к Императорскому престолу нашему, что вы, пользуясь таковою высокомонаршею милостью и, признавая в лице помянутого нашего генерал-лейтенанта нового о безопасности вашей почитателя и ходатая, не оставите почитать его таковым и должное с вашей стороны в чем нужно по тамошнему краю и обстоятельствам сведение и пособие ему доставлять, оказывая послушание во всем, что к благу народа и пользе и к долгу нашего Императорского служения относиться может. По другому ж прошению вашему, ныне из Мангышлака полученному, мы повелели вам ответствовать Государственному канцлеру графу Воронцову. Впрочем, Мы великий государь, Наше Императорское Величество, отправляя к вам вышесказанных депутатов и изъявляя высокомонаршее наше всем вам, верноподанные беки, бии, батыри и всему подвластному вам Абдальского отделения народу благоволение, уверяем, что сверх покровительства нашего, по мере доброго и спокойного вашего пребывания и послушания помянутому генерал-лейтенанту всегда в нас найдете особую Императорскую к вам милость, пребываем благосклонны. Дана в Санктпетербурге, нашей столице, апреля 16-го дня от Рождества Христова 1803 года и государствования нашего третьего года. Александр.
Однако постройка укрепления началась не скоро, а только в 1834 году, когда Мангышлакский полуостров из ведения астраханского губернатора перешел в подчинение начальнику Оренбургского края, генерал-адъютанту Василию Алексеевичу Перовскому (впоследствии граф), и окончена лишь в 1846 году при генерал-губернаторе Обручеве. В нем были устроены три казармы, провиантский магазин на 1.200 кулей, лазарет, цейхауз и пороховой погреб, аманатная, дом для коменданта и начальника укрепления, особые дома для офицеров, священника и причта, лекаря и аптеки, провиантского чиновника и вахтера, различные приспособления для гарнизона: двор для верблюдов, лошадей и порционных баранов, баня, кузница и проч.
Сначала укрепление было солидных размеров. На стенах (земляных) его стояло 24 крепостных орудия с необходимым числом при них артиллеристов, и гарнизон его составляли полубатальон линейных солдат и три сотни уральских казаков. На двух горах, расположенных по обеим сторонам укрепления, были еще возведены батареи. На одной из них флагшток, или так называемая дозорная башня, на которой выставлялся флаг. Укрепление носило название Новопетровское. Потом, когда оренбургский генерал-губернатор генерал-адъютант Безак [ген-ад. Безак был начальником Оренбургского края с 1860 по 1864 год] побывал в этом форте, нашел его слишком большим и уменьшил, оставив на стенах только 8 орудий, на горах батареи были уничтожены и самое укрепление переименовано в форт Александровский.
С постройкой укрепления грабежи по степи и особенно по прибрежьям Каспийского моря, где в густых камышах прятались киргизы, подкарауливая добычу - русских рыбопромышленников, немного уменьшились, но окончательно не прекратились. Адаевцы - это был такой народ, который не признавал над собой никакой власти. Живя особняком от прочих киргизских родов и не соединяясь с ними даже узами родства, эти воинственные сыны степи, любившие пожить на чужой счет и поживиться чужим добром, не только грабили русских, но нападали и на киргиз, и на хивинцев, и на туркмен и текинцев. Последние были такие же разбойники, как и адаевцы, и между ними часто происходили побоища из-за угона лошадей и скота. Незадолго перед бунтом их против русского правительства был такой характерный случай.
Адаевцы в числе 500 человек отправились к текинцам и хотели напасть на их аулы врасплох. Между тем текинцы каким-то образом пронюхали об этом и встретили непрошенных гостей еще большей толпой. Началась битва не на живот, а на смерть. На этот раз текинцы одолели своих врагов и захватили несколько человек в плен.
Потерпев тут полную неудачу и оставив на поле брани много из своих убитыми и тяжело ранеными, адаевцы, чтобы хоть с кого-нибудь сорвать злобу, на обратном пути разбили три мирных туркменских аула из рода йомудов, плативших кибиточный сбор русскому правительству, и скрылись бесследно в свои степи.
Потерпевшие, конечно, обратились с жалобой к начальству Александровского форта, но что же можно было сделать с такими грабителями. Однако воинский начальник предписал дистаночным начальникам [Их было два: верхней и нижней дистанции. Назначались они русским правительством из знатных киргиз.] адаевского рода отобрать награбленное имущество и возвратить потерпевшим, а виновников доставить в форт. Хотя дистаночные начальники были преданы правительству, но ничего не могли сделать с этой буйной шайкой, которая не задумываясь наносила вред даже вооруженным партиям, посылаемым из форта в степь.
Летом 1863 года из Оренбурга был послан отряд в пятьдесят человек уральских казаков при четырех урядниках и одном офицере под начальством штабс-капитана Зеленина, чтобы избрать место для укрепления, где бы могла быть расположена ставка правителя западной части Малой Киргизской орды. Когда отряд проходил по р. Эмбе, на ключе Сыры-Булак адаевцы вздумали напасть на него и отбить лошадей. Дело было к вечеру. Отряд остановился на ночлег, состроил каре и поместился уже в нем, как вдруг из камышей выскочили несколько десятков этих отчаянных головорезов на своих лихих конях [Лошади Адаевской орды считаются самими лучшими из породы киргизской. Они высоки, стройны, легки и выносливы.] и бросились на отряд Но благо у казаков ружья были всегда заряжены, и защитники каре пустили отчаянную дробь по нападающим, и толпа отхлынула.
Этим адаевцы, однако, не удовольствовались и провожали отряд до места его назначения до урочища Исен-Берды, выжидая момента, когда казаки как-нибудь оплошают.
Перед выступлением отряда из Оренбурга, султану-правителю, в распоряжении коего для охранения его особы постоянно находился конвой из 200 казаков, было предписано генерал-губернатором, чтобы он шел на встречу отряда. Но он как нарочно в этот год вздумал жениться и откочевал дальше вглубь степи, оставив место Исен-Берды совершенно незащищенным.
Прибыв сюда за день до Преображения Господня, отряд, не зная местопребывания султана, принужден был остановиться тут и ждать, когда его степенству заблагорассудится пожаловать, хотя начальником отряда штабс-капитаном Зелениным для розыска его был командирован посланный с донесением, что отряд прибыл и что его преследуют адаевцы.
Выбрав крепкую позицию, окруженную со всех сторон водой, - лишь одна из сторон была открыта к степи, - отряд разбил тут свой лагерь, построившись, конечно, в каре.
Здесь надо заметить, между прочим, что степное каре устраивается немного иначе, чем в других местах. Сначала по линии четырехугольника уставляются один на другой кули с овсом, крупой и сухарями, отчего образуется стена в полроста человека, а иногда и выше. В средину каре помещаются защитники, а крутом, впереди его, отступя шага на три, укладываются один за одним рядом верблюды.
Отряд штабс-капитана Зеленина был снабжен трехмесячным продовольствием. В нем было 96 верблюдов. Каре было устроено, таким образом, крепкое, которое трудно было взять киргизам приступом, но они употребили в дело хитрость, зная особенно казачьи «распорядки» и халатность.
В день Преображения - 6 августа, не видя около лагеря полчищ адаевцев и успокоившись относительно своей безопасности, Зеленин приказал выдать казакам винную порцию. До этого времени около двух недель вследствие сильных жаров, да и по той причине, что кругом рыскали киргизы, водка не выдавалась. Казаки, конечно, с голодухи были рады выпить и, по обыкновению выпив лишнее, уже не так внимательно стали относиться к охране лагеря. Пообедали сытно, затем некоторые принялись от нечего делать за чистку оружия, другие затянули свои любимые песни, а третьи просто завалились спать. Даже сам начальник отряда удалился в кибитку, чтобы соснуть «малую толику».
Было около двух часов дня. Лагерь дремал. Табун казачьих коней пасся на лужайке недалеко от бивуака под присмотром 12-ти казаков, которые, должно быть, также прикурнули, как и их лагерные товарищи. Вдруг точно из земли выросли адаевцы и с гиком так стремительно бросились на табун, что из часовых только некоторые успели дать выстрел. С испугу от шума лошади шарахнулись в сторону и были мигом окружены киргизами. Несмотря на то, что кони были стреножены, грабители понуждали их ногайками, кололи пиками. Лошади падали и рвали треноги. Казаки гнались за киргизами, стреляли в них, но они ухом не вели, спокойно продолжая свое дело.
Больше версты адаевцы отогнали казачьих коней от лагеря, еще немного оставалось до р. Эмбы, а там пиши пропало, лишь бы перегнать реку, где у них была подмога. Отряд, оставшись таким образом без лошадей, мог погибнуть в степи, ибо до ближайшей уральской линии было 450 верст. Пешком немыслимо было до нее добраться по безводной, знойной пустыне, а на верблюдов рассчитывать было нельзя. Волосы становились дыбом, мороз пробегал по коже при одной мысли об этом.
Начальник отряда, чувствуя всю беспомощность такой перспективы, всех казаков разогнал за утекающими и остался в лагере только с шестью человеками, когда с противоположной стороны показалась еще толпа киргиз. Но эти не решались напасть на бивуак и только следили, чем кончится борьба казаков с угнавшими табун адаевцами.
Томительно тянулись часы напряженного ожидания. Наконец вся масса убегавших стала приближаться; начали показываться одиночные кони, скакавшие впереди табуна, и уже близко, а за ними торопились казаки. Куча киргиз, стоявшая на пригорке, только того и ждала. С диким криком хищники бросились вперед, чтобы перенять табун и направить его в противоположную сторону, но это им не удалось. Казаки встретили их залпом, и противники рассыпались во все стороны.
Уральцы, народ также горячий, не привыкли сносить обиды. Как только табун загнали в каре, они мигом оседлали коней и хотели было пуститься за разбойниками в погоню, но тех уж след простыл.
По заседловке лошадей в табуне одна оказалась лишней. Когда эту лошадь показали вожакам-киргизам, они сказали, что она принадлежит адаевскому предводителю Утень-Октау, который был убит в этой схватке. Зато и в отряде не обошлось без потери. Был тяжело ранен пикою в спину один казак, который через пять дней умер.
Так ознаменовался для отряда день великого двунадесятого праздника. На другой день об этом событии Зеленин хотел послать донесения в Оренбург и к султану-правителю. Сделать это, однако, было не так легко, когда кругом все еще рыскали враждебные шайки. Если бы послать кого-нибудь из киргизов-верблюдовожатых отряда, то их в один миг перехватили бы и отправили к праотцам. Зеленин придумал заманить какого-нибудь из адаевцев. Такие примеры были часто. За деньги все можно было сделать. А адаевцы так падки на презренный металл, что за деньги готовы продать отца родного, только дай побольше.
Исполнить поручение начальника русского отряда скоро нашелся один из недавних врагов. Зеленин, показав горсть мелкого серебра, все двугривенными, сказал ему:
- Вот тебе акча (деньги), если ты доставишь мой пакет к султану-правителю и привезешь обратно ответ, то получишь еще две таких горсти.
У киргиза глаза разгорались, как у волка. Он никогда не видал такой кучи денег.
- Якши, бачка! якши! мы все делаем, - ответил он и действительно в точности выполнил поручение.
События, между тем, шли своим чередом. На другой день по отправлении с донесениями киргиза, в лагерь казачий явился знакомый Зеленину один из адаевских (мирных) биев с поздравлением, что он избежал такой опасности и избавился от такого неугомонного разбойника - Утеня-Октау. Зеленин, конечно, принял его и первым долгом спросил - знал ли он раньше об этом нападении.
- Как же, мы все знаем, - сказал бий.
- Ты предан русскому правительству, - вскипел на него Зеленин, - имеешь от него награду - золотую медаль; почему же ты не предупредил меня?
- Ай, бачка! зачем сердишься. Нам никак нельзя такой дела делать.
- Да почему?
- Меня бы тогда, как сукин сын, за измену башка мой кончал.
Между прочим бий этот рассказывал, что накануне нападения Утеня на отряд он был в его ауле и молился там с своими приближенными о даровании ему победы над русскими.
Напившись тут чаю, бий уехал, дав слово Зеленину извещать его о всяком сборище киргиз, благо аул его отстоял от казачьего лагеря всего в 10 верстах.
Не прошло дня, как от него получилось извещение, что адаевцы под предводительством брата убитого снова собираются напасть на отряд. Зная ложность киргизских донесений, Зеленин не поверил этому и послал трех своих киргиз разузнать о том подробнее. Посланные, к вечеру того же дня возвратившись в лагерь, подтвердили известие. Адаевцы собирались в значительных силах и думали напасть на лагерь на рассвете, как это принято у всех азиатов, ибо утром люди спят крепче, и, воспользовавшись расплохом, вернее получить добычу, без ущерба для нападающих.
Эта ночь для казаков прошла тревожно. Почти никто не спал. Но, к счастию, нападения не было.
Отряду на этом месте надлежало простоять до октября месяца, чтобы исследовать климат и избрать по р. Эмбе место, которое было бы удобно для возведения укрепления, для удержания адаевцев от набегов на мирных киргиз. Но, видя окруженным отряд неприязненными племенами, от которых можно было каждый день ожидать нападения, а обороняться нечем, так как у казаков из 40 выданных при выступлении патронов при двух стычках было израсходовано у кого 10, у кого 15, 20, капитан Зеленин решился тотчас же уйти ближе к Уральской линии.
В первый день было сделано тридцать верст, и отряд остановился у колодцев Дамбояк, где встретил посланного к султану-правителю адаевца. С ними были присланы от правителя 30 казаков под командой офицера и один из адаевских биев Маяев, рекомендованный султаном как влиятельное лицо во всей орде. Кроме того, в своем ответе правитель обещал на подмогу отряду Зеленина выслать еще 150 казаков при одном трехфунтовом орудии.
Бий Маяев сослужил великую службу отряду. Пользуясь его популярностью, Зеленин выслал его вперед на пути следования, чтобы повлиять на адаевцев. Последние, должно быть, действительно сильно уважали этого бия, ибо, когда через два дня отряд прибыл к урочищам Исен-Берды, ни одной адаевской кибитки уже не было там. Все они убрались на Усть-Урт. В дальнейшем пути до Уральской линии, хотя иногда и встречались толпы адаевцев, но они не имели ни малейшего поползновения нападать на отряд. А прибыв в Эмбенское укрепление, Зеленин оставил тут всех своих казаков и поехал до Оренбурга один в сопровождении только Маяева и его приближенных.
В Оренбурге Маяев был представлен генерал-лейтенанту Лодыженскому, председателю Пограничной комиссии [зауральные киргизы до 1868 года были под особым управлением Оренбургской пограничной комиссии с председателем во главе, и вся Зауральная степь поэтому носила название «Степь Оренбургского ведомства»], который обласкал его и, как важную особу, приказал поместить на казенную квартиру и отпускать ему суточные по 2½ руб. каждодневно, что давалось только султанам-правителям. Бий был, конечно, в восторге. Когда же Зеленин, доложивши Лодыженскому о его защите отряда, предложил ему за его заслугу на выбор награду, он не знал, что говорить.
Сначала Маяеву хотели дать золотую медаль на шею, но рассудив, что к таким наградам киргизы не особенно охочи, потому что «медаль кто видит?», - решили пожаловать его халатом из зеленого (священный цвет магометан) бархата, воротник, полы и обшлага коего были обшиты золотыми генеральскими галунами. Восторгу почтенного киргиза не было конца.
«Когда, - говорит в своих записках Зеленин, - после представления генерал-губернатору Маяев явился ко мне в этом халате, лицо его просто сияло от удовольствия».
- Теперь меня все будут знать, - говорил он. Всякий будет видеть на мне царский подарок. Я отдам все свое имущество, всех жен, весь скот за один этот халат. Теперь я умру за русских и до смерти верно буду служить царю.
Такова была радость этого защитника. И действительно, он был истинно предан русскому правительству. Во время адаевского бунта, отстаивая интересы России, он пал костьми за своих покровителей.
ОКОНЧАНИЕСм. также:
• Полуостров Мангышлак // Всемирная иллюстрация, 1870;
• Рихард Карутц. Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке.