Адаевский бунт на полуострове Мангышлак (2/2)
П. Юдин. Адаевский бунт на полуострове Мангышлак в 1870 г. // Русская старина, 1892, № 7.
НАЧАЛО
Т. Г. Шевченко. Новопетровское укрепление.
Батарея № 2. 1851-1857
II.
С упразднением в 1868 году управления Степью Оренбургского ведомства и разделением ее на две области: Тургайскую и Уральскую, в следующем году начало вводиться в Степи новое положение по управлению ею, по которому вместо султанов-правителей и дистаночных начальников должны занять места уездные начальники из русских, и затем кибиточный сбор вместо полутора руб. с кибитки был увеличен до трех руб. По этому распределению вся Адаевская орда причислена была к Уральской области.
Киргизам, конечно, это было очень неприятно, особенно были недовольны их правители, лишавшиеся после этого власти над своими родичами.
В начале 1869 года возмутились прежде всего киргизы Малой орды, но бунт, благодаря вовремя принятым энергичным мерам, скоро, к концу года, был подавлен. На Мангышлаке же в это время, несмотря на буйный характер адаевцев, все было спокойно. Воинским начальником Александровского форта тогда был капитан Зеленин, умевший ладить с адаевцами и имевший под руками их дистаночных своими «кунаками»: в верхней - зауряд-хорунжего Маяева и в нижней - зауряд-хорунжего Колбина, действительно преданных ему неограниченно. Когда по всей степи вспыхнуло восстание, эти два бия сумели повлиять на своих родичей так, что они не принимали участия в бунте.
Но вот в конце 1869 года приставом на Мангышлак уральским военным губернатором генералом Веревкиным был назначен подполковник Рукин, который тотчас же по приезде потребовал, чтобы адаевцы немедленно внесли кибиточный сбор по 3 р. 50 коп. за 1869 год. Между тем незадолго до его назначения генерал-майор Веревкин вызывал обоих дистаночных начальников адаевского рода в Уральск, где, объявив им новое положение, просил начать сбор кибиточный по 3 руб. 50 коп. с 1870 года. Когда же подполковник Рукин уезжал из Уральска к месту своего назначения, ему было предписано взыскать сбор и за 1869 год в том же размере.
Такая двойственность, конечно, не могла не породить сомнения как со стороны дистаночных начальников, так и со стороны самих киргиз. Несмотря на то, что Рукин требовал потом к себе всех адаевских сардарей (управляющее отделениями), от которых отобрал подписки в исправной доставке подати, киргизы отказались платить сбор, и между ними началось брожение, увеличивавшееся с каждым днем.
Не имея опытности в делах по управлению киргизами, не познакомившись с адаевцами и не зная, как приступить к тому, чтобы привести в известность число кибиток, подполковник Рукин вскоре по приезде своем в форт Александровский поехал в степь вводить новое положение.
Предполагая, должно быть, что имеет дело с смирными подданными, он в начале марта 1870 года выступил из форта в сопровождении только 40 конных казаков при двух урядниках и одном офицере, захватив лишь на полтора месяца продовольствия.
При отряде Рукина был также бий Маяев, как знавший всю степь и притом человек влиятельный.
Адаевцы следили, когда выступит отряд. Дорога от форта в степь шла между горами, и как только отряд показался из крепостных ворот, сторожившие на горах киргизы стремглав полетели извещать своих. Отойдя верст на 60 от укрепления на местности ровной, отряд стал замечать, что со всех сторон подвигались к нему разрозненные толпы киргиз. Не замедляя шага, Рукин все-таки послал вперед двух киргиз узнать, зачем такое сборище. Адаевцы прямо ответили, что не желают пустить Рукина далее в степь. Несмотря на это предупреждение, Рукин подвинулся еще на несколько верст вперед и остановился на ночлег у колодцев.
На другой день толпа тысяч в десять человек окружила стоянку отряда и требовала, чтобы Рукин возвратился в форт. Ответом на это был залп из казачьих винтовок, но адаевцы не испугались и также открыли огонь. Началась перестрелка, которая, к счастию, на этот раз окончилась ничем. Ни с той, ни с другой стороны убитых не было.
Отряд провел здесь и другую ночь. Отсюда, видя, что дело плохо, Рукин отправил в форт к Зеленину с запиской киргиза, прося прислать подкрепление, фельдшера с медикаментами и три ведра водки для порции казакам, и сверх того второй комплект патронов по 40 на каждого человека.
Записка была получена в форте 24 марта в 5 час. вечера, и немедленно было сделано распоряжение для сбора нового отряда.
Здесь между прочим надо заметить, что гарнизон форта состоял всего из 200 казаков, из коих часть была с Рукиным. Следовательно, в укреплении оставалось только 150 человек, и то пеших. Налицо лошадей было лишь 24 казенных, из них 6 возили постоянно воду для гарнизона, 6 всегда имелись в запасе на разные непредвиденные потребности, и только 12 лошадей были свободными.
Чтобы составить отряд, пришлось отбирать лошадей у торгующих в форте армян. Однако к 10 часом вечера того же дня был собран отряд из 20 казаков; 1 урядник, 1 офицер, 1 фельдшер, 2 лошади под орудие, и две лошади были отданы под фуры, нагруженные всем необходимым и 1.600 патронами второго комплекта.
Перед выступлением был отслужен молебен. Священник от себя благословил казаков образом святителя Николая Чудотворца. Казаки-уральцы, хотя большею частию староверы, но с усердием молились и с благоговением приняли икону.
Отряд выступил под командой есаула К., одного из опытных в степных делах офицера. Вожаком при отряде пошел сын бия Маяева.
Всю ночь шли казаки, и к утру только не успели дойти до стоянки Рукина всего 10 верст, но, услыхав от встречных киргиз скорбную весть, что отряд Рукина взят в плен и сам он убит, а навстречу казакам везли тело убитого же бия Маяева, отряд заблагорассудил вернуться назад.
Между тем после посылки в форт записки отряд Рукина провел спокойно ночь с 24 на 25 марта. Утром киргизы отхлынули от его становища и разбрелись по горам. Видя, что адаевцы как будто отказались от нападения вновь, Рукин поспешил сняться и выступил по направлению к форту. Но не успел он отойти и двух верст от своего лагеря, как со всех сторон снова был окружен толпами киргиз. Началась перестрелка. Адаевцы отбили всех верблюдов с продовольствием. Толпы их почти не давали ходу отряду, и в этот день отряд мог пройти не более десяти верст.
На пути к форту близ Каспийского моря тянулся громадный овраг. Рукин направился к нему, рассчитывая на помощь рыбопромышленников, которые постоянно ютятся тут. Он думал воспользоваться их лодками и уплыть морем в форт. Но киргизы предупредили его. Они всей своей громадной толпой заняли овраг этот и окончательно преградили отряду путь отступления.
Оцепленный в засаде с казаками, да еще без воды и продовольствия, Рукин сначала думал уговорить адаевцев и с этою целью послал к ним бия Маяева. Киргизы, однако, были против всяких уступок. Не успел Маяев отделиться от отряда и начать переговоры, зловещая пуля его же родичей положила его на месте.
Дело было плохо; помощи нет, до форта было 120 верст. Все приготовились к смерти. Ночь прошла все-таки благополучно. Киргизы, разложив кругом огни, только зорко следили, чтобы как-нибудь не ушли казаки.
На рассвете к отряду подъехали трое адаевцев (два бия и один старшина), невооруженные, и потребовали к себе для переговоров киргиза Косынку, приближенного Рукина, которого накануне он отправил из отряда. Когда им сказали, что его нет, они попросили подойти к ним Рукина с переводчиком. Есаул Логинов (уралец) знал по-киргизски, и вместе с ним Рукин отправился к киргизским биям.
Переговоры велись недолго. Адаевцы категорически заявили, что они до тех пор не выпустят отряд из засады, пока казаки не положат оружие. Зная, однако, хорошо вероломство киргиз, ес. Логинов, к несчастью, приказал казакам обезоружаться. Те сначала было не соглашались, но когда им пригрозили, что их отдадут под суд за такое ослушание, они молча сложили свои ружья в кучу.
Киргизы прикрыли ружья попоной и сели на них кружком, посадив рядом с собой и Логинова. В стоячем положении остался только один Рукин. Он был одет в дубленый некрытый полушубок. В кармане у него находился шестиствольный револьвер, заряженный еще месяца три тому назад.
Не прошло и двух минут, киргизы крикнули «Алла!», соскочили с места и бросились на казаков. На Логинова накинули веревку на шею и привязали его к верблюду. На Рукина тоже бросились несколько человек, но он выхватил револьвер и в упор навел на киргиз: увы! осечка! Недолго думая, он повернул револьвер к себе в рот, спустил курок, и выстрел грянул. Без стона, без крика замертво упал Рукин.
Тут началась «кутерьма», - как рассказывал потом киргиз Косынка, все время следивший за отрядом с ближайшей горы. Казаки, хотя с пустыми руками, долго все-таки отстаивали свою независимость, но в конце концов принуждены были сдаться. 17 человек легли костьми, а остальных увели в плен. С головы же Рукина скальпировали волосы и вместе с его лошадью отправили к хивинскому хану, у которого просили себе подкрепления для дальнейших действий против русских.
После такой зверской расправы, адаевцы, не удовольствовавшись этим, всею массой набросились на рыбопромышленников в заливе Сарташ, где стояли лодки поселенцев Николаевской станицы [Николаевская ст. отстояла в пяти верстах от форта. Поселенцы имели 60 ударных гладкоствольных пехотных ружей со штыками и по 40 патронов на каждое.], приписанной к форту Александровскому. Потом пошли грабить все рыболовные суда по каспийскому прибрежью. Работы для адаевцев было много, потому что рыбопромышленники дорого отдавали свою жизнь.
Цель киргиз была уничтожить этих слабых защитников прежде, чтобы они не могли чем-нибудь помочь форту Александровскому, а потом напасть на укрепление, ибо знали хорошо, как незначителен в нем гарнизон, а подмоги скоро ждать нельзя было, так как до ближайшего русского населенного пункта - Гурьева городка - от форта было 400 верст, сами же они составляли довольно громадную силу в 30 тыс. кибиток, и к тому же ожидалось подкрепление из Хивы.
Но, занявшись истреблением рыбацких лодок, они тем дали возможность приготовиться форту к обороне.
III.
Получив от возвратившегося отряда известие о гибели Рукина и его казаков и подробности дела от Косынки, прибывшего в форт через три дня после этого события, капитан Зеленин, как старший в форте, сообразив, что Адаевская орда восстала поголовно, поспешил приготовить форт к обороне, а между тем 27-го марта на казенной кусовой лодке отправил командующему войсками Уральской области донесение, на Гурьев, и кроме того была послана еще одна поселенческая лодка на Астрахань. Последней посчастливилось добраться до места в три дня, так что уже 1-го апреля оренбургский генерал-губернатор генерал-адъютант Крыжановский знал подробности этого возмущения.
В ночь после получения известия, все кочевавшие около форта киргизы ушли в степь. Разбежались даже из укрепления все приказчики у торгующих там армян и их работники-киргизы. Остался только один киргиз вместе с престарелым своим отцом и семейством, который согласился лучше умереть с русскими и просил взять его в крепость.
Чтобы иметь больше боевых запасов, Зеленин распорядился делать скорее снаряды и ружейные патроны. Шитьем мешков для снарядов были заняты все находившиеся в форте женщины. Весь мужской элемент занялся поправкой крепостных стен, очисткой валов и всеми необходимыми для обороны работами.
Между тем адаевцы, узнав о спешных приготовлениях в укреплении, чтобы так же обмануть Зеленина, как и Рукина, послали к нему от имени ему хорошо знакомого бия письмо, с родственником этого киргизского вельможи, в котором бий, как будто не причастный возмущению адаевцев, пишет, что, так как Рукин не поладил с народом, а адаевцев в то время было 5 тыс. человек, то они захватили и его, и казаков в плен; теперь же хотят привести Рукина в форт, пусть Зеленин выедет встретить его.
Зная, для чего была сделана такая уловка, капитан Зеленин приказал задержать посланного бием родственника, а ему послал письмо, что если бий приведет Рукина в укрепление, то ему будет выхлопотана Высочайшая награда, на встречу будет выслано приличное число казаков, но он, Зеленин, считая себя начальником над киргизами, не дойдет до такого унижения, чтобы выезжать на встречу подчиненного ему бия.
Письмо было отправлено с самым беднейшим киргизом (какие у киргиз называются «игинчей») и на самой худшей лошаденке.
Бий обиделся таким ответом и снова писал Зеленину, упрекая его в задержании родственника, чем, мол, остались недовольны и все остальные адаевцы. На это Зеленин также послал ответ, где говорил, что киргиз он не боится, и в форте для их угощения припасено 10 пушек. А сам тем временем, под угрозой «повесить», допросил его родственника, который показал, что у адаевцев решено напасть на форт в Вербное воскресение.
Действительно так и случилось. Часа в четыре вечера в этот день, громадная толпа, тысяч в десять киргиз, показалась с восточной стороны форта, подвигаясь бесформенною массою все ближе и ближе к стенам укрепления.
Как только они вступили в сферу огня, из крепости по ним был открыт сильный ружейный и пушечный огонь. Киргизы отшатнулись и тотчас же рассыпались в разные стороны.
Недалеко от форта, саженях в двухстах, была гора [та самая, на которой раньше был флагшток], довольно высокая, командовавшая над окружающей местностью и над укреплением. Киргизы бросились занять ее, и если бы успели, то могли бы бить в форте людей на выбор; но Зеленин предупредил их, вызвал 12 челов. охотников и послал на эту гору, в обход, с противоположной стороны так, чтобы киргизы не заметили этой вылазки.
Не успели киргизы влезть и до половины горы, как уже казаки были на вершине и оттуда «батальным» огнем приняли их. Адаевцы, конечно, не ожидали такой встречи. Подобрав убитых и раненых, они отступили.
В первый день нападения киргиз, для устрашения их, был пущен, можно сказать, усиленно-адский огонь, для того именно, чтобы не дать подумать им, что в форте такой незначительный гарнизон. Пальба продолжалась до 8 час. вечера. Киргизы рассыпались по всей степи. Всю ночь пришлось быть настороже.
Но скоро киргизы переменили тактику и стали затем нападать на форт по ночам. Была Страстная неделя, ночи темные, зги не видать. У подошвы горы, на которой стоял форт, на западной его стороне, было разбросано поселение, где жили армяне, торговавшие разными азиатскими товарами в маленьких лавчонках при своих домах. Тут же был и базар, где производилась мена, большею частью ржаного хлеба на баранов.
Как только киргизы сделали нападение на форт, все армяне, побросав свои домишки и товары, перебрались в укрепление. Киргизы же воспользовались этим случаем и по ночам стали грабить армянское предместье, рубили со злости двери домов, ломали окна. У армян, глядя на это, сердце обливалось кровью и они просили Зеленина хоть как-нибудь спасти их имущество, просили стрелять в киргиз. Зеленин сначала не согласился, боясь сжечь предместье, но потом, по усиленной просьбе армян, когда они сказали ему: «Пусть лучше ядра сожгут наши дома, лишь бы имущество не доставалось киргизам», - он приказал стрелять картечью. Киргизы перестали грабить, но лишь орудия прекращали огонь, они снова начинали ломать двери и окна.
Наконец в четверг на Страстной неделе с Кавказа [Полуостров Мангышлак в 1870 г. был передан из ведомства оренбургского генерал-губернатора в ведение Кавказского наместничества. Зеленин, посылая донесение в Уральск, не знал еще этого.] прибыло давно ожидаемое первое подкрепление: две роты пехоты с двумя нарезными орудиями под командой майора Архангельского. В первый же день св. Пасхи, ночью, в то время, как шла Великая утреня, пришли к форту еще две роты стрелков и 140 дагестанцев под главным начальством графа К<утай>сова.
Здесь для общей характеристики дела нельзя не привести эпизод встречи последнего подкрепления, с которым прибывал граф, назначенный главным начальником всего посланного для подкрепления отряда.
Гарнизон, отслушав пасхальную литургию, разошелся по домам отдохнуть. Как раз в это время к пароходной пристани прибыли ожидаемые дагестанцы. Хотя для встречи графа заранее были отданы распоряжения, но караульные прозевали и не успели дать знать в форт, так что графу шесть верст от пристани пришлось промаршировать пешком.
Это было первое для него неудовольствие. Второе случилось в самом форте; это то, что Зеленин вышел встретить его просто в сюртуке, а не в мундире, который второпях забыл надеть, ибо, проведя подряд несколько бессонных ночей, он потерял совсем голову. Но графу это ужасно не понравилось, и он, чтобы сорвать на ком-нибудь свой гнев, обрушился, понятно, сначала на Зеленина, а затем он назначил в 10 час. утра, в первый пасхальный день, смотр всему гарнизону. Найдя везде скверно, не чисто, людей заморенными, граф еще раз сделал нотацию Зеленину в канцелярии, пригрозив сменить его с должности воинского начальника.
Так прошел первый день Пасхи. Дальнейшие действия графа принудили его помириться и стать в дружеские отношения к Зеленину, так как он не знал, как начинать действия против киргиз, а объяснить это мог ему только Зеленин. Но впоследствии он все-таки отомстил своему подчиненному очень жестоко.
Когда прибыло подкрепление в форт, около него уже не было ни одного киргиза. Они отхлынули вглубь степи, хотя кочевали не далее 60-70 верст от укрепления. Чтобы уничтожить бунт в зародыше, пока киргизы не убрались дальше в степь, где за ними трудно угоняться, капитан Зеленин предложил графу тотчас же преследовать их.
- У меня нет перевозочных средств, - сказал граф, - как же я пойду до степи безо всего.
- Расстояние, ваше сиятельство, так незначительно, что для перевозки вещей не надо верблюдов, когда каждый солдат может иметь с собой сухарей на три дня, а дагестанцы могут захватить овса сколько угодно. Ведь до киргиз ходу не больше двух дней. На мясную порцию баранов отбить можно у тех же киргиз.
- Что же, мои дагестанцы без сена, на одном овсе будут лошадей морить?
- Помилуйте! Наши отряды никогда сена с собой не берут, а между тем ходят по степи целые месяцы, на то трава есть.
Граф не соглашался ни на какие доводы и начал действовать по-своему. Узнав от Зеленина, что в 250 верстах от форта, к югу, по берегу Каспийского моря, ближе к Красноводску, на урочище Александр-Бай кочуют мирные туркмены, он послал туда за верблюдами всех дагестанцев (140 чел.), прибывших с ним, под начальством капитана князя Багратиона-Мухранского.
Это было первое неудачное распоряжение. То без сена двух дней не могли пробыть дагестанцы, когда нужно было сделать натиск на киргиз; а тут 250 верст пройти усиленным маршем по крайней мере не менее пяти дней оказалось возможным без сена. Мало того, через два дня по отправке отряда князя Мухранского, граф сам выступил в степь, взяв с собой все четыре роты пехоты и одно нарезное орудие, оставив только, для охранения ранцев и других ротных принадлежностей, 70 солдат при одном орудии, под командой майора Архангельского, которые были расположены по квартирам в армянском предместье.
Уходя в степь, граф строго приказал Архангельскому, что бы ни случилось, не переходить в форт. Но граф, отдавая приказания, упустил из виду, что солдаты эти, оставаясь неприкрытыми в домах армян, при первом же нападении киргиз должны будут неминуемо погибнуть, так как форту не представлялось никакой человеческой возможности защищать их. Чтобы отбить на них нападение, пришлось бы прежде всего бить своих. Это приблизительно так и случилось.
Когда граф ушел и увел с собой все присланное для форта подкрепление, то форт остался при прежних своих силах - 170 казаках, из коих только 70 чел. имели нарезные ружья, а остальные кремневые и 8-мь медных шестифунтовых орудий старого образца, вылитых еще в 1809 году. На другой день, утром, киргизы окружили его со всех сторон, точно знали о незавидном положении гарнизона.
Такое неожиданное обстоятельство всех привело в сильное уныние. Как отстаивать укрепление от полчищ неприятеля такими силами! Майор Архангельский, к которому Зеленин обратился за помощью, наотрез отказался присоединить своих солдат к гарнизону, потому что ему не приказано было это графом. Пришлось ограничиться тем, что было в форте. Много армян вооружили ружьями, даже лазаретную команду расставили по стенам, словом сказать, кто только мог владеть оружием, все были вооружены. Все точно перед смертью молились и прощались друг с другом.
Целый день прошел в томительном напряжении. Киргизы, зная, что их хорошо угостят из орудий, расположившись на горах и заняв все проезды, дожидались лишь ночи, чтобы напасть на укрепление.
День близился к вечеру. Весь наличный состав гарнизона был на стенах. Ветхие главные ворота были заложены камнями на случай сильного нападения врага.
Еще не успело солнце склониться к западу, как майор Архангельский прислал в форт посланного заявить, что он желает присоединиться к гарнизону. Делать было нечего - надо было принять его. Несмотря на то, что киргизы в это время стали собираться в одну кучу. Зеленин послал в предместье 25 казаков помочь перевезти оставшееся там у Архангельского орудие. Везти его прямо по причине гористой местности было нельзя, и надо было обвозить кругом форта версты на две.
Как ни опасно было это в виду неприятеля, однако все сошло благополучно; киргизы, занятые сбором разрозненных своих партий, даже не заметили такого маневра. Наконец орудие было ввезено, солдаты предместья вступили в форт, и ворота крепостные снова завалили камнями.
Солнце почти село за горизонтом, и только лишь один едва заметный край его багрового заката разбрасывал по голубому небу свои лучи, образуя величественную звезду, кровянистые отблески которой длинными линиями ложились по земле, окрашивая в какой-то своеобразный цвет и травы степи, и вершины гор, и всю видимую окрестность. Вся громада киргиз поднялась со сборного места и бешеным галопом кинулась вдоль горы по направлена к форту. В укреплении уже все было приготовлено, чтобы встретить гостей хорошей картечью.
Прошло довольно много времени. Солнце село, и наступила полная темнота (ибо в этих странах тотчас же после захода солнца наступает ночь). Вдруг на склоне горы показались едва заметные силуэты. У орудий приготовили пальники. Но слышно, что кто-то кричит по-русски. Из форта напрягли внимание. Двое каких-то людей кричали: «Кавалерию! кавалерию!» Оказалось, что это были князь Мухранский и с ним уральский урядник, взятый графом из гарнизона. Понятно, их сейчас же впустили в форт, и от них узнали, что вся громада киргиз, которая окружала форт, обрушилась на отряд графа, возвращавшегося с поездки за верблюдами.
Дело было таким образом. Когда граф выступил следом за князем Мухранским, посланным к туркменам, недалеко, в двух переходах от форта, он встретил его возвращающимся, при чем князь Багратион доложил графу, что у него была стычка с адаевцами и несколько дагестанцев было ранено. Недолго думая, граф решил ехать обратно в укрепление, чтобы написать об этом деле реляцию, захватив с собой князя и лишь 50 человек дагестанцев в конвой. Весь остальной отряд остался в 40 верстах от форта.
На рысях к вечеру того же дня граф и князь были уже в 9 верстах от укрепления. Киргизы, заметив такую маленькую кучу всадников, всей ватагой бросились ей наперерез, чтобы не дать соединиться с крепостью. В 6 верстах произошло столкновение. Князь Багратион с своим вестовым, будучи впереди дагестанцев, кое-как, пользуясь темнотой, успел уйти и дать знать форту, чтобы туда послали выручку.
Хотя от мизерного состава укрепления рискованно было посылать подкрепление в виду опасности со стороны неприятеля, однако Зеленин рискнул и выслал вперед 60 солдат и 25 верховых казаков при нарезном орудии под командой майора Архангельского.
Чтобы поддерживать связь с фортом и знать, достиг ли отряд цели, Зеленин дал отправляющимся наставление, чтобы горнист, бывшей в этом отряде, подавал сигнал беспрестанно и прислушивался бы к ответным выстрелам из форта. Отряду приказано было идти как можно осмотрительнее, ружья иметь наготове, и если придется столкнуться с киргизами, то передней шеренге дать по ним сначала залп, а потом действовать смотря по ходу дела.
Сигналы горниста несколько времени шли учащенно, но потом вдруг замолкли. Долго ничего не было слышно. Наконец, так приблизительно через час, послышался отдаленный ответный сигнал и затем орудийный гром. В форте все вздохнули свободно и многие перекрестились. Укрепление было спасено.
Но что произошло с конвоем графа? Граф спасся только благодаря отчаянной и чрезмерной храбрости дагестанцев. Когда на них напали киргизы и вся толпа их растянулась версты на три по дороге, граф вызвал из дагестанцев десять человек охотников. Они дали залп по киргизам, так сказать, сначала ошеломили их, потом выхватили шашки и бросились на них врукопашную, через что в толпе киргиз произошло замешательство. Задние напирали на передних, а передние, не ожидая такого отпора, подавались невольно назад.
Десять первых дагестанцев легли костьми. За ними были высланы еще 10 человек, из которых некоторые были убиты и ранены. В это время с форта раздались орудийные выстрелы. Затем вскоре после того начались сигналы горниста, посланного на выручку отряда, и это спасло графа. Киргизы, думая, что идет большое подкрепление, сразу отхлынули во все стороны.
Часов в десять вечера граф благополучно прибыл в форт и прямо проехал на квартиру Зеленина благодарить его за выручку, и тут за чаем и доброй чаркой водки они примирились.
- Ну, как вам понравились наши адаевцы? - между прочим спросил Зеленин графа, который по приезде в форт с Кавказа выразился, что для такой дряни, как адаевцы, совестно шашки вынимать.
- Да, черт возьми, - промолвил граф, - это хоть дагестанцам впору с ними состязаться. Народ дикий, отчаянный.
Во время нападения, киргизы отбили у графа вьючную лошадь, на которой в чемодане были все его вещи: бумаги, деньги, портрет его жены, а из рук у него выдернули двухствольную винтовку.
О бывшем деле, конечно, тотчас же было донесено на Кавказ, и оттуда вскоре было прислано еще подкрепление: пять сотен дагестанцев, стрелковый батальон в полном составе и два нарезных орудия Черноморского войска.
Когда прибыли эти войска в форт, граф забрал все их и снова ушел в степь к заливу Сарыташ, оставив укрепление опять с его незначительным гарнизоном, - цель его похода была наказать киргиз, но они, как нарочно, ушли в это время на Усть-Урт ближе к Хиве, в непроходимые, безводные степи, куда трудно было добраться непривычным отрядам. Но до приезда нового начальника всего Мангышлакского полуострова полковника Ломакина [Участник Хивинского похода и герой Геок-Тепе. Впоследствии за взятие Хивы был произведен в генерал-майоры. Зеленин отзывается о нем как о человеке чрезвычайных способностей. Он был очень уважаем князем Меликовым.], назначенного на место убитого Рукина, граф ровно ничего не сделал.
Преследование киргиз было возложено на него, и Ломакину в одну из таких командировок удалось захватить враждебный аул со всем скотом: 20 тыс. баранов, 2 тыс. лошадей и 600 верблюдов. Но с этим скотом опять-таки произошел казус.
Как главный начальник всего отряда, граф, получив об этом донесение, сейчас поехал в форт, чтобы откуда послать донесение князю Меликову, и захватил с собой Ломакина, весь же скот приказал направить в укрепление, но без всякого прикрытия. Конечно, по дороге киргизы весь скот расхватали во все стороны. Нужно было видеть, в каком положении оказался граф. Делать нечего. Пришлось доносить другой раз князю о пропаже захваченного скота.
Видя, что дела творятся неладные, князь Меликов поспешил приехать сам в лагерь. Но, конечно, не мог уже помочь делу. Киргизы все ушли в хивинские пределы и оттуда не возвращались.
Этим кончилось восстание адаевцев и больше не возобновлялось. Войска русские были хорошо награждены, особенно дагестанцы, бывшие в деле с графом и получившие по георгиевскому кресту каждый и, кроме того, денежные награды от своего начальства. Почти забыты были только защитники форта, ибо о них никто не хотел и позаботиться, так что Зеленин вынужден был доложить об этом лично князю Меликову, и защитники потом награждены были по-царски. Но самой величайшей наградой для гарнизона был приезд в форт его высочества великого князя наместника, передавшего им «царское спасибо» за верную службу.
См. также:
• Полуостров Мангышлак // Всемирная иллюстрация, 1870;
• Рихард Карутц. Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке.
НАЧАЛО
Т. Г. Шевченко. Новопетровское укрепление.
Батарея № 2. 1851-1857
II.
С упразднением в 1868 году управления Степью Оренбургского ведомства и разделением ее на две области: Тургайскую и Уральскую, в следующем году начало вводиться в Степи новое положение по управлению ею, по которому вместо султанов-правителей и дистаночных начальников должны занять места уездные начальники из русских, и затем кибиточный сбор вместо полутора руб. с кибитки был увеличен до трех руб. По этому распределению вся Адаевская орда причислена была к Уральской области.
Киргизам, конечно, это было очень неприятно, особенно были недовольны их правители, лишавшиеся после этого власти над своими родичами.
В начале 1869 года возмутились прежде всего киргизы Малой орды, но бунт, благодаря вовремя принятым энергичным мерам, скоро, к концу года, был подавлен. На Мангышлаке же в это время, несмотря на буйный характер адаевцев, все было спокойно. Воинским начальником Александровского форта тогда был капитан Зеленин, умевший ладить с адаевцами и имевший под руками их дистаночных своими «кунаками»: в верхней - зауряд-хорунжего Маяева и в нижней - зауряд-хорунжего Колбина, действительно преданных ему неограниченно. Когда по всей степи вспыхнуло восстание, эти два бия сумели повлиять на своих родичей так, что они не принимали участия в бунте.
Но вот в конце 1869 года приставом на Мангышлак уральским военным губернатором генералом Веревкиным был назначен подполковник Рукин, который тотчас же по приезде потребовал, чтобы адаевцы немедленно внесли кибиточный сбор по 3 р. 50 коп. за 1869 год. Между тем незадолго до его назначения генерал-майор Веревкин вызывал обоих дистаночных начальников адаевского рода в Уральск, где, объявив им новое положение, просил начать сбор кибиточный по 3 руб. 50 коп. с 1870 года. Когда же подполковник Рукин уезжал из Уральска к месту своего назначения, ему было предписано взыскать сбор и за 1869 год в том же размере.
Такая двойственность, конечно, не могла не породить сомнения как со стороны дистаночных начальников, так и со стороны самих киргиз. Несмотря на то, что Рукин требовал потом к себе всех адаевских сардарей (управляющее отделениями), от которых отобрал подписки в исправной доставке подати, киргизы отказались платить сбор, и между ними началось брожение, увеличивавшееся с каждым днем.
Не имея опытности в делах по управлению киргизами, не познакомившись с адаевцами и не зная, как приступить к тому, чтобы привести в известность число кибиток, подполковник Рукин вскоре по приезде своем в форт Александровский поехал в степь вводить новое положение.
Предполагая, должно быть, что имеет дело с смирными подданными, он в начале марта 1870 года выступил из форта в сопровождении только 40 конных казаков при двух урядниках и одном офицере, захватив лишь на полтора месяца продовольствия.
При отряде Рукина был также бий Маяев, как знавший всю степь и притом человек влиятельный.
Адаевцы следили, когда выступит отряд. Дорога от форта в степь шла между горами, и как только отряд показался из крепостных ворот, сторожившие на горах киргизы стремглав полетели извещать своих. Отойдя верст на 60 от укрепления на местности ровной, отряд стал замечать, что со всех сторон подвигались к нему разрозненные толпы киргиз. Не замедляя шага, Рукин все-таки послал вперед двух киргиз узнать, зачем такое сборище. Адаевцы прямо ответили, что не желают пустить Рукина далее в степь. Несмотря на это предупреждение, Рукин подвинулся еще на несколько верст вперед и остановился на ночлег у колодцев.
На другой день толпа тысяч в десять человек окружила стоянку отряда и требовала, чтобы Рукин возвратился в форт. Ответом на это был залп из казачьих винтовок, но адаевцы не испугались и также открыли огонь. Началась перестрелка, которая, к счастию, на этот раз окончилась ничем. Ни с той, ни с другой стороны убитых не было.
Отряд провел здесь и другую ночь. Отсюда, видя, что дело плохо, Рукин отправил в форт к Зеленину с запиской киргиза, прося прислать подкрепление, фельдшера с медикаментами и три ведра водки для порции казакам, и сверх того второй комплект патронов по 40 на каждого человека.
Записка была получена в форте 24 марта в 5 час. вечера, и немедленно было сделано распоряжение для сбора нового отряда.
Здесь между прочим надо заметить, что гарнизон форта состоял всего из 200 казаков, из коих часть была с Рукиным. Следовательно, в укреплении оставалось только 150 человек, и то пеших. Налицо лошадей было лишь 24 казенных, из них 6 возили постоянно воду для гарнизона, 6 всегда имелись в запасе на разные непредвиденные потребности, и только 12 лошадей были свободными.
Чтобы составить отряд, пришлось отбирать лошадей у торгующих в форте армян. Однако к 10 часом вечера того же дня был собран отряд из 20 казаков; 1 урядник, 1 офицер, 1 фельдшер, 2 лошади под орудие, и две лошади были отданы под фуры, нагруженные всем необходимым и 1.600 патронами второго комплекта.
Перед выступлением был отслужен молебен. Священник от себя благословил казаков образом святителя Николая Чудотворца. Казаки-уральцы, хотя большею частию староверы, но с усердием молились и с благоговением приняли икону.
Отряд выступил под командой есаула К., одного из опытных в степных делах офицера. Вожаком при отряде пошел сын бия Маяева.
Всю ночь шли казаки, и к утру только не успели дойти до стоянки Рукина всего 10 верст, но, услыхав от встречных киргиз скорбную весть, что отряд Рукина взят в плен и сам он убит, а навстречу казакам везли тело убитого же бия Маяева, отряд заблагорассудил вернуться назад.
Между тем после посылки в форт записки отряд Рукина провел спокойно ночь с 24 на 25 марта. Утром киргизы отхлынули от его становища и разбрелись по горам. Видя, что адаевцы как будто отказались от нападения вновь, Рукин поспешил сняться и выступил по направлению к форту. Но не успел он отойти и двух верст от своего лагеря, как со всех сторон снова был окружен толпами киргиз. Началась перестрелка. Адаевцы отбили всех верблюдов с продовольствием. Толпы их почти не давали ходу отряду, и в этот день отряд мог пройти не более десяти верст.
На пути к форту близ Каспийского моря тянулся громадный овраг. Рукин направился к нему, рассчитывая на помощь рыбопромышленников, которые постоянно ютятся тут. Он думал воспользоваться их лодками и уплыть морем в форт. Но киргизы предупредили его. Они всей своей громадной толпой заняли овраг этот и окончательно преградили отряду путь отступления.
Оцепленный в засаде с казаками, да еще без воды и продовольствия, Рукин сначала думал уговорить адаевцев и с этою целью послал к ним бия Маяева. Киргизы, однако, были против всяких уступок. Не успел Маяев отделиться от отряда и начать переговоры, зловещая пуля его же родичей положила его на месте.
Дело было плохо; помощи нет, до форта было 120 верст. Все приготовились к смерти. Ночь прошла все-таки благополучно. Киргизы, разложив кругом огни, только зорко следили, чтобы как-нибудь не ушли казаки.
На рассвете к отряду подъехали трое адаевцев (два бия и один старшина), невооруженные, и потребовали к себе для переговоров киргиза Косынку, приближенного Рукина, которого накануне он отправил из отряда. Когда им сказали, что его нет, они попросили подойти к ним Рукина с переводчиком. Есаул Логинов (уралец) знал по-киргизски, и вместе с ним Рукин отправился к киргизским биям.
Переговоры велись недолго. Адаевцы категорически заявили, что они до тех пор не выпустят отряд из засады, пока казаки не положат оружие. Зная, однако, хорошо вероломство киргиз, ес. Логинов, к несчастью, приказал казакам обезоружаться. Те сначала было не соглашались, но когда им пригрозили, что их отдадут под суд за такое ослушание, они молча сложили свои ружья в кучу.
Киргизы прикрыли ружья попоной и сели на них кружком, посадив рядом с собой и Логинова. В стоячем положении остался только один Рукин. Он был одет в дубленый некрытый полушубок. В кармане у него находился шестиствольный револьвер, заряженный еще месяца три тому назад.
Не прошло и двух минут, киргизы крикнули «Алла!», соскочили с места и бросились на казаков. На Логинова накинули веревку на шею и привязали его к верблюду. На Рукина тоже бросились несколько человек, но он выхватил револьвер и в упор навел на киргиз: увы! осечка! Недолго думая, он повернул револьвер к себе в рот, спустил курок, и выстрел грянул. Без стона, без крика замертво упал Рукин.
Тут началась «кутерьма», - как рассказывал потом киргиз Косынка, все время следивший за отрядом с ближайшей горы. Казаки, хотя с пустыми руками, долго все-таки отстаивали свою независимость, но в конце концов принуждены были сдаться. 17 человек легли костьми, а остальных увели в плен. С головы же Рукина скальпировали волосы и вместе с его лошадью отправили к хивинскому хану, у которого просили себе подкрепления для дальнейших действий против русских.
После такой зверской расправы, адаевцы, не удовольствовавшись этим, всею массой набросились на рыбопромышленников в заливе Сарташ, где стояли лодки поселенцев Николаевской станицы [Николаевская ст. отстояла в пяти верстах от форта. Поселенцы имели 60 ударных гладкоствольных пехотных ружей со штыками и по 40 патронов на каждое.], приписанной к форту Александровскому. Потом пошли грабить все рыболовные суда по каспийскому прибрежью. Работы для адаевцев было много, потому что рыбопромышленники дорого отдавали свою жизнь.
Цель киргиз была уничтожить этих слабых защитников прежде, чтобы они не могли чем-нибудь помочь форту Александровскому, а потом напасть на укрепление, ибо знали хорошо, как незначителен в нем гарнизон, а подмоги скоро ждать нельзя было, так как до ближайшего русского населенного пункта - Гурьева городка - от форта было 400 верст, сами же они составляли довольно громадную силу в 30 тыс. кибиток, и к тому же ожидалось подкрепление из Хивы.
Но, занявшись истреблением рыбацких лодок, они тем дали возможность приготовиться форту к обороне.
III.
Получив от возвратившегося отряда известие о гибели Рукина и его казаков и подробности дела от Косынки, прибывшего в форт через три дня после этого события, капитан Зеленин, как старший в форте, сообразив, что Адаевская орда восстала поголовно, поспешил приготовить форт к обороне, а между тем 27-го марта на казенной кусовой лодке отправил командующему войсками Уральской области донесение, на Гурьев, и кроме того была послана еще одна поселенческая лодка на Астрахань. Последней посчастливилось добраться до места в три дня, так что уже 1-го апреля оренбургский генерал-губернатор генерал-адъютант Крыжановский знал подробности этого возмущения.
В ночь после получения известия, все кочевавшие около форта киргизы ушли в степь. Разбежались даже из укрепления все приказчики у торгующих там армян и их работники-киргизы. Остался только один киргиз вместе с престарелым своим отцом и семейством, который согласился лучше умереть с русскими и просил взять его в крепость.
Чтобы иметь больше боевых запасов, Зеленин распорядился делать скорее снаряды и ружейные патроны. Шитьем мешков для снарядов были заняты все находившиеся в форте женщины. Весь мужской элемент занялся поправкой крепостных стен, очисткой валов и всеми необходимыми для обороны работами.
Между тем адаевцы, узнав о спешных приготовлениях в укреплении, чтобы так же обмануть Зеленина, как и Рукина, послали к нему от имени ему хорошо знакомого бия письмо, с родственником этого киргизского вельможи, в котором бий, как будто не причастный возмущению адаевцев, пишет, что, так как Рукин не поладил с народом, а адаевцев в то время было 5 тыс. человек, то они захватили и его, и казаков в плен; теперь же хотят привести Рукина в форт, пусть Зеленин выедет встретить его.
Зная, для чего была сделана такая уловка, капитан Зеленин приказал задержать посланного бием родственника, а ему послал письмо, что если бий приведет Рукина в укрепление, то ему будет выхлопотана Высочайшая награда, на встречу будет выслано приличное число казаков, но он, Зеленин, считая себя начальником над киргизами, не дойдет до такого унижения, чтобы выезжать на встречу подчиненного ему бия.
Письмо было отправлено с самым беднейшим киргизом (какие у киргиз называются «игинчей») и на самой худшей лошаденке.
Бий обиделся таким ответом и снова писал Зеленину, упрекая его в задержании родственника, чем, мол, остались недовольны и все остальные адаевцы. На это Зеленин также послал ответ, где говорил, что киргиз он не боится, и в форте для их угощения припасено 10 пушек. А сам тем временем, под угрозой «повесить», допросил его родственника, который показал, что у адаевцев решено напасть на форт в Вербное воскресение.
Действительно так и случилось. Часа в четыре вечера в этот день, громадная толпа, тысяч в десять киргиз, показалась с восточной стороны форта, подвигаясь бесформенною массою все ближе и ближе к стенам укрепления.
Как только они вступили в сферу огня, из крепости по ним был открыт сильный ружейный и пушечный огонь. Киргизы отшатнулись и тотчас же рассыпались в разные стороны.
Недалеко от форта, саженях в двухстах, была гора [та самая, на которой раньше был флагшток], довольно высокая, командовавшая над окружающей местностью и над укреплением. Киргизы бросились занять ее, и если бы успели, то могли бы бить в форте людей на выбор; но Зеленин предупредил их, вызвал 12 челов. охотников и послал на эту гору, в обход, с противоположной стороны так, чтобы киргизы не заметили этой вылазки.
Не успели киргизы влезть и до половины горы, как уже казаки были на вершине и оттуда «батальным» огнем приняли их. Адаевцы, конечно, не ожидали такой встречи. Подобрав убитых и раненых, они отступили.
В первый день нападения киргиз, для устрашения их, был пущен, можно сказать, усиленно-адский огонь, для того именно, чтобы не дать подумать им, что в форте такой незначительный гарнизон. Пальба продолжалась до 8 час. вечера. Киргизы рассыпались по всей степи. Всю ночь пришлось быть настороже.
Но скоро киргизы переменили тактику и стали затем нападать на форт по ночам. Была Страстная неделя, ночи темные, зги не видать. У подошвы горы, на которой стоял форт, на западной его стороне, было разбросано поселение, где жили армяне, торговавшие разными азиатскими товарами в маленьких лавчонках при своих домах. Тут же был и базар, где производилась мена, большею частью ржаного хлеба на баранов.
Как только киргизы сделали нападение на форт, все армяне, побросав свои домишки и товары, перебрались в укрепление. Киргизы же воспользовались этим случаем и по ночам стали грабить армянское предместье, рубили со злости двери домов, ломали окна. У армян, глядя на это, сердце обливалось кровью и они просили Зеленина хоть как-нибудь спасти их имущество, просили стрелять в киргиз. Зеленин сначала не согласился, боясь сжечь предместье, но потом, по усиленной просьбе армян, когда они сказали ему: «Пусть лучше ядра сожгут наши дома, лишь бы имущество не доставалось киргизам», - он приказал стрелять картечью. Киргизы перестали грабить, но лишь орудия прекращали огонь, они снова начинали ломать двери и окна.
Наконец в четверг на Страстной неделе с Кавказа [Полуостров Мангышлак в 1870 г. был передан из ведомства оренбургского генерал-губернатора в ведение Кавказского наместничества. Зеленин, посылая донесение в Уральск, не знал еще этого.] прибыло давно ожидаемое первое подкрепление: две роты пехоты с двумя нарезными орудиями под командой майора Архангельского. В первый же день св. Пасхи, ночью, в то время, как шла Великая утреня, пришли к форту еще две роты стрелков и 140 дагестанцев под главным начальством графа К<утай>сова.
Здесь для общей характеристики дела нельзя не привести эпизод встречи последнего подкрепления, с которым прибывал граф, назначенный главным начальником всего посланного для подкрепления отряда.
Гарнизон, отслушав пасхальную литургию, разошелся по домам отдохнуть. Как раз в это время к пароходной пристани прибыли ожидаемые дагестанцы. Хотя для встречи графа заранее были отданы распоряжения, но караульные прозевали и не успели дать знать в форт, так что графу шесть верст от пристани пришлось промаршировать пешком.
Это было первое для него неудовольствие. Второе случилось в самом форте; это то, что Зеленин вышел встретить его просто в сюртуке, а не в мундире, который второпях забыл надеть, ибо, проведя подряд несколько бессонных ночей, он потерял совсем голову. Но графу это ужасно не понравилось, и он, чтобы сорвать на ком-нибудь свой гнев, обрушился, понятно, сначала на Зеленина, а затем он назначил в 10 час. утра, в первый пасхальный день, смотр всему гарнизону. Найдя везде скверно, не чисто, людей заморенными, граф еще раз сделал нотацию Зеленину в канцелярии, пригрозив сменить его с должности воинского начальника.
Так прошел первый день Пасхи. Дальнейшие действия графа принудили его помириться и стать в дружеские отношения к Зеленину, так как он не знал, как начинать действия против киргиз, а объяснить это мог ему только Зеленин. Но впоследствии он все-таки отомстил своему подчиненному очень жестоко.
Когда прибыло подкрепление в форт, около него уже не было ни одного киргиза. Они отхлынули вглубь степи, хотя кочевали не далее 60-70 верст от укрепления. Чтобы уничтожить бунт в зародыше, пока киргизы не убрались дальше в степь, где за ними трудно угоняться, капитан Зеленин предложил графу тотчас же преследовать их.
- У меня нет перевозочных средств, - сказал граф, - как же я пойду до степи безо всего.
- Расстояние, ваше сиятельство, так незначительно, что для перевозки вещей не надо верблюдов, когда каждый солдат может иметь с собой сухарей на три дня, а дагестанцы могут захватить овса сколько угодно. Ведь до киргиз ходу не больше двух дней. На мясную порцию баранов отбить можно у тех же киргиз.
- Что же, мои дагестанцы без сена, на одном овсе будут лошадей морить?
- Помилуйте! Наши отряды никогда сена с собой не берут, а между тем ходят по степи целые месяцы, на то трава есть.
Граф не соглашался ни на какие доводы и начал действовать по-своему. Узнав от Зеленина, что в 250 верстах от форта, к югу, по берегу Каспийского моря, ближе к Красноводску, на урочище Александр-Бай кочуют мирные туркмены, он послал туда за верблюдами всех дагестанцев (140 чел.), прибывших с ним, под начальством капитана князя Багратиона-Мухранского.
Это было первое неудачное распоряжение. То без сена двух дней не могли пробыть дагестанцы, когда нужно было сделать натиск на киргиз; а тут 250 верст пройти усиленным маршем по крайней мере не менее пяти дней оказалось возможным без сена. Мало того, через два дня по отправке отряда князя Мухранского, граф сам выступил в степь, взяв с собой все четыре роты пехоты и одно нарезное орудие, оставив только, для охранения ранцев и других ротных принадлежностей, 70 солдат при одном орудии, под командой майора Архангельского, которые были расположены по квартирам в армянском предместье.
Уходя в степь, граф строго приказал Архангельскому, что бы ни случилось, не переходить в форт. Но граф, отдавая приказания, упустил из виду, что солдаты эти, оставаясь неприкрытыми в домах армян, при первом же нападении киргиз должны будут неминуемо погибнуть, так как форту не представлялось никакой человеческой возможности защищать их. Чтобы отбить на них нападение, пришлось бы прежде всего бить своих. Это приблизительно так и случилось.
Когда граф ушел и увел с собой все присланное для форта подкрепление, то форт остался при прежних своих силах - 170 казаках, из коих только 70 чел. имели нарезные ружья, а остальные кремневые и 8-мь медных шестифунтовых орудий старого образца, вылитых еще в 1809 году. На другой день, утром, киргизы окружили его со всех сторон, точно знали о незавидном положении гарнизона.
Такое неожиданное обстоятельство всех привело в сильное уныние. Как отстаивать укрепление от полчищ неприятеля такими силами! Майор Архангельский, к которому Зеленин обратился за помощью, наотрез отказался присоединить своих солдат к гарнизону, потому что ему не приказано было это графом. Пришлось ограничиться тем, что было в форте. Много армян вооружили ружьями, даже лазаретную команду расставили по стенам, словом сказать, кто только мог владеть оружием, все были вооружены. Все точно перед смертью молились и прощались друг с другом.
Целый день прошел в томительном напряжении. Киргизы, зная, что их хорошо угостят из орудий, расположившись на горах и заняв все проезды, дожидались лишь ночи, чтобы напасть на укрепление.
День близился к вечеру. Весь наличный состав гарнизона был на стенах. Ветхие главные ворота были заложены камнями на случай сильного нападения врага.
Еще не успело солнце склониться к западу, как майор Архангельский прислал в форт посланного заявить, что он желает присоединиться к гарнизону. Делать было нечего - надо было принять его. Несмотря на то, что киргизы в это время стали собираться в одну кучу. Зеленин послал в предместье 25 казаков помочь перевезти оставшееся там у Архангельского орудие. Везти его прямо по причине гористой местности было нельзя, и надо было обвозить кругом форта версты на две.
Как ни опасно было это в виду неприятеля, однако все сошло благополучно; киргизы, занятые сбором разрозненных своих партий, даже не заметили такого маневра. Наконец орудие было ввезено, солдаты предместья вступили в форт, и ворота крепостные снова завалили камнями.
Солнце почти село за горизонтом, и только лишь один едва заметный край его багрового заката разбрасывал по голубому небу свои лучи, образуя величественную звезду, кровянистые отблески которой длинными линиями ложились по земле, окрашивая в какой-то своеобразный цвет и травы степи, и вершины гор, и всю видимую окрестность. Вся громада киргиз поднялась со сборного места и бешеным галопом кинулась вдоль горы по направлена к форту. В укреплении уже все было приготовлено, чтобы встретить гостей хорошей картечью.
Прошло довольно много времени. Солнце село, и наступила полная темнота (ибо в этих странах тотчас же после захода солнца наступает ночь). Вдруг на склоне горы показались едва заметные силуэты. У орудий приготовили пальники. Но слышно, что кто-то кричит по-русски. Из форта напрягли внимание. Двое каких-то людей кричали: «Кавалерию! кавалерию!» Оказалось, что это были князь Мухранский и с ним уральский урядник, взятый графом из гарнизона. Понятно, их сейчас же впустили в форт, и от них узнали, что вся громада киргиз, которая окружала форт, обрушилась на отряд графа, возвращавшегося с поездки за верблюдами.
Дело было таким образом. Когда граф выступил следом за князем Мухранским, посланным к туркменам, недалеко, в двух переходах от форта, он встретил его возвращающимся, при чем князь Багратион доложил графу, что у него была стычка с адаевцами и несколько дагестанцев было ранено. Недолго думая, граф решил ехать обратно в укрепление, чтобы написать об этом деле реляцию, захватив с собой князя и лишь 50 человек дагестанцев в конвой. Весь остальной отряд остался в 40 верстах от форта.
На рысях к вечеру того же дня граф и князь были уже в 9 верстах от укрепления. Киргизы, заметив такую маленькую кучу всадников, всей ватагой бросились ей наперерез, чтобы не дать соединиться с крепостью. В 6 верстах произошло столкновение. Князь Багратион с своим вестовым, будучи впереди дагестанцев, кое-как, пользуясь темнотой, успел уйти и дать знать форту, чтобы туда послали выручку.
Хотя от мизерного состава укрепления рискованно было посылать подкрепление в виду опасности со стороны неприятеля, однако Зеленин рискнул и выслал вперед 60 солдат и 25 верховых казаков при нарезном орудии под командой майора Архангельского.
Чтобы поддерживать связь с фортом и знать, достиг ли отряд цели, Зеленин дал отправляющимся наставление, чтобы горнист, бывшей в этом отряде, подавал сигнал беспрестанно и прислушивался бы к ответным выстрелам из форта. Отряду приказано было идти как можно осмотрительнее, ружья иметь наготове, и если придется столкнуться с киргизами, то передней шеренге дать по ним сначала залп, а потом действовать смотря по ходу дела.
Сигналы горниста несколько времени шли учащенно, но потом вдруг замолкли. Долго ничего не было слышно. Наконец, так приблизительно через час, послышался отдаленный ответный сигнал и затем орудийный гром. В форте все вздохнули свободно и многие перекрестились. Укрепление было спасено.
Но что произошло с конвоем графа? Граф спасся только благодаря отчаянной и чрезмерной храбрости дагестанцев. Когда на них напали киргизы и вся толпа их растянулась версты на три по дороге, граф вызвал из дагестанцев десять человек охотников. Они дали залп по киргизам, так сказать, сначала ошеломили их, потом выхватили шашки и бросились на них врукопашную, через что в толпе киргиз произошло замешательство. Задние напирали на передних, а передние, не ожидая такого отпора, подавались невольно назад.
Десять первых дагестанцев легли костьми. За ними были высланы еще 10 человек, из которых некоторые были убиты и ранены. В это время с форта раздались орудийные выстрелы. Затем вскоре после того начались сигналы горниста, посланного на выручку отряда, и это спасло графа. Киргизы, думая, что идет большое подкрепление, сразу отхлынули во все стороны.
Часов в десять вечера граф благополучно прибыл в форт и прямо проехал на квартиру Зеленина благодарить его за выручку, и тут за чаем и доброй чаркой водки они примирились.
- Ну, как вам понравились наши адаевцы? - между прочим спросил Зеленин графа, который по приезде в форт с Кавказа выразился, что для такой дряни, как адаевцы, совестно шашки вынимать.
- Да, черт возьми, - промолвил граф, - это хоть дагестанцам впору с ними состязаться. Народ дикий, отчаянный.
Во время нападения, киргизы отбили у графа вьючную лошадь, на которой в чемодане были все его вещи: бумаги, деньги, портрет его жены, а из рук у него выдернули двухствольную винтовку.
О бывшем деле, конечно, тотчас же было донесено на Кавказ, и оттуда вскоре было прислано еще подкрепление: пять сотен дагестанцев, стрелковый батальон в полном составе и два нарезных орудия Черноморского войска.
Когда прибыли эти войска в форт, граф забрал все их и снова ушел в степь к заливу Сарыташ, оставив укрепление опять с его незначительным гарнизоном, - цель его похода была наказать киргиз, но они, как нарочно, ушли в это время на Усть-Урт ближе к Хиве, в непроходимые, безводные степи, куда трудно было добраться непривычным отрядам. Но до приезда нового начальника всего Мангышлакского полуострова полковника Ломакина [Участник Хивинского похода и герой Геок-Тепе. Впоследствии за взятие Хивы был произведен в генерал-майоры. Зеленин отзывается о нем как о человеке чрезвычайных способностей. Он был очень уважаем князем Меликовым.], назначенного на место убитого Рукина, граф ровно ничего не сделал.
Преследование киргиз было возложено на него, и Ломакину в одну из таких командировок удалось захватить враждебный аул со всем скотом: 20 тыс. баранов, 2 тыс. лошадей и 600 верблюдов. Но с этим скотом опять-таки произошел казус.
Как главный начальник всего отряда, граф, получив об этом донесение, сейчас поехал в форт, чтобы откуда послать донесение князю Меликову, и захватил с собой Ломакина, весь же скот приказал направить в укрепление, но без всякого прикрытия. Конечно, по дороге киргизы весь скот расхватали во все стороны. Нужно было видеть, в каком положении оказался граф. Делать нечего. Пришлось доносить другой раз князю о пропаже захваченного скота.
Видя, что дела творятся неладные, князь Меликов поспешил приехать сам в лагерь. Но, конечно, не мог уже помочь делу. Киргизы все ушли в хивинские пределы и оттуда не возвращались.
Этим кончилось восстание адаевцев и больше не возобновлялось. Войска русские были хорошо награждены, особенно дагестанцы, бывшие в деле с графом и получившие по георгиевскому кресту каждый и, кроме того, денежные награды от своего начальства. Почти забыты были только защитники форта, ибо о них никто не хотел и позаботиться, так что Зеленин вынужден был доложить об этом лично князю Меликову, и защитники потом награждены были по-царски. Но самой величайшей наградой для гарнизона был приезд в форт его высочества великого князя наместника, передавшего им «царское спасибо» за верную службу.
См. также:
• Полуостров Мангышлак // Всемирная иллюстрация, 1870;
• Рихард Карутц. Среди киргизов и туркменов на Мангышлаке.