Перечитывая "Клима Самгина", том первый (2)
Клим Самгин не может быть «пустой душой», хотя бы потому, что постоянно прикидывается - с детства мальчик был озабочен впечатлением, которое должен производить на людей, в том числе и на собственных родителей.
Он намеренно подслушивает и коллекционирует чужие высказывания, претендующие на остроумие…
…кстати, точно также выглядят диалоги в романе Горького: набором тщательно отобранных реплик, которые не сильно-то и состыкуются друг с другом, нет у них такой задачи, поскольку они изображают не общение, но создают вербальные символы эпохи, обмылки концептов, обобщают искания и моды, вроде символизма, «вины перед народом», ожидания потрясений, истерии, декаданса и упоминания поп-фигур (стихотворных строчек, эмблематичных случаев «из газет», обсуждаемых совсем уже по-достоевски)… словно бы встык идут реплики из разных контекстов и даже разных книг.
***
Такой слалом пустых, опустошенных означающих (люди спорят, но, в конечном счете, не о чем, ну, или же актуальный контекст из споров выветрился, оставив стеклянные формы, флаконы из фраз, несвязанных между собой) позволяет Горькому длить методу стыка разнозаряженных элементов, когда соседние абзацы будто бы не вытекают друг из друга, порождая, тем не менее, бесшовные монтажные стыки.
Это позволяет возгонять неожиданность почти на пустом месте, запуская машинку по производству суггестии - именно она, взятая в минимальных дозах (главное здесь - непонятность куда все это коллективное бытие едет), и позволяет расцвечивать картонные декорации в подобие бытоописательского театра.
Впрочем, быта здесь не больше, чем символов, символизма больших сцен: гибель детей в проруби, ловля сома, попытка повесить колокол, завершающаяся убийством, Ходынка и ее последствия.
В такие узловые, символически насыщенные моменты, кружения вокруг стола и разговоры за столом прекращаются, уступая место описаниям коллективных сцен.
Вот и выходит совсем как-то уже по оперному…
Вангую, что многие диалоги первого тома, сочинявшегося на Капри, списаны с натуры - с интеллигентов, интеллектуалов, функционеров, шпионов и прочих приживал и приживалок, вращавшихся вокруг да около: некоторые куски застольных разговоров очень уж похожи на фрагменты стенограммы. Тем более, что есть ведь легенда о Ходасевиче, как одном из прототипов Самгина - она именно оттуда, кажется, и берется.
А еще очень уж элегически сочно Горький описывает деревенскую и дачную жизнь Самгина, вернувшегося из Петербурга в семью после романа с худосочной Нехаевой.
Во-первых, русская природа никогда, может быть, после Карамзина и Гоголя, не подавалась русскими писателями настолько буколически.
Во-вторых, сам строй этих описаний (детали натуры частят не так, как списанные с буквального пейзажа, но складываются в обобщающие рисунки дотошных воспоминаний) выдает чужеродность мотивов, накладываемых, как в школьных контурных картах, на невыразительный первоисточник.
Давно ведь замечено, что именно воспоминания и порождают самые яркие описательные фрагменты, стремящиеся к законченности и оформленности в автономные картины (поскольку являются они результатом окультуренной мысли, а не прямого, непосредственного взгляда) с совсем иным ракурсом и ритмом совершенного иного помола.
***
Транзитная форма…
***
Ну, да, таков и есть метод «слепого стыка» - один из важнейших композиционных принципов «Клима Самгина»: соседние абзацы рассказывают о разных событиях, между собой мало связанных, из-за чего дискурсивная граница постоянно плавает, с одной стороны, обнуляя впечатление, как если повествовательная игла регулярно выскакивает из нарративной бороздки, с другой, именно такой «слепой стык», монтаж и «упражнение на внимание» постоянно дают читателю возможность максимально субъективной трактовки, поскольку все ловят смену агрегатного состояния повествования в разных местах.
Кажется, именно такой несостыковкой внешнего и внутреннего Клим занят постоянно - его сознание полностью заполнено игрой в другого человека, в наблюдателя, пытающегося разгадать непонятных людей, шпиона. Засланца.
«Ночами, лежа в постели, Самгин улыбался, думая о том, как быстро и просто он привлёк симпатии к себе, он был уверен, что ему это вполне удалось. Но, отмечая доверчивость ближних, он не терял осторожности человека, который знает, что его игра опасна и хорошо чувствовал трудность своей роли. Бывали минуты, когда эта роль, утомляя, вызывала в нём смутное сознание зависимости от силы, враждебной ему, - минуты, когда он чувствовал себя слугою неизвестного господина… (235 - 236)
***
Реплики здесь безадресны и лишены авторского надзора - их легко можно приписать (переписать) другим персонажам, из-за чего они и выглядят палимпсестом многолетних выписок в блокнот (от руки) и заставляют вспомнить «Игру в бисер» Гессе, набитую материями, уже совершенно отвлеченными от быта.
Разговоры эти (а именно диалоги «за столом» и томления созревающего юноши - главное содержание второй главы) используются Горьким в качестве «путешествий», то есть, развития сюжета, постоянно застревающего в тупике и требующего постоянных обновлений по принципу «+1»: так, исчерпав человека или сцену, Горький вводит нового персонажа, начиная стричь с него шерсть: вот для чего нужен мезонин, регулярно поставляющий новых героев и, соответственно, обсуждений их «символа веры», странностей и заблуждений в таком обилии, что им, соседям поневоле, необязательно заводить отношения между собой.
При том, что разговоры эти кажутся Самгину тоскливыми и пустопорожними. Ну, если только чужими репликами про запас разжиться. Хотя бы одной-двумя.
«Отец боится, что меня эти люди чем-то заразят. Нет. Я думаю, что все их речи и споры - только игры в прятки Люди прячутся от своих страстей, от скуки; может быть - от пороков…» (152)
И только Клим не прячет ничего от себя, двуличный и двуручный, самому себе он всё говорит напрямую.
***
Третья глава (Горький шагает в этом тексте построением стостраничных отрезков) начинается с переезда Клима в Санкт-Петербург и поступления в университет - с полного обновления среды, репертуара, действующих лиц и исполнителей.
Большинство из них отличаются только фамилиями и именами, исполненные на уровне подмалевка, несмотря на то, что кружат вокруг Самгина-студента достаточно плотно, событийно.
«Он уже догадывается, что Лидия, о чем бы она не говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин. Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать…» (317)
Самгин постоянно рефлексирует над устройством людей для того, чтобы лучше познать самого себя. Его можно было бы назвать интеллектуалом, чей продукт хотя и невозможно «пощупать», но можно испытать, почувствовать на себе. Другие люди, даже и рядом с ним, выглядят менее наполненными, так как несут лишь отдельные, особенно выпуклые черты своих характеров.
Их Клим тоже пропускает через себя, как чувствилище, заинтересованное в каком-то, малопонятном со стороны, результате.
«Чувствуешь себя не человеком, а только одним из органов человека. Обидно и противно. Как будто некий инспектор внушает: ты петух и ступай к назначенным тебе курам. А я - хочу и не хочу курицу. Не хочу упражнения играть…» (137)
***
«Пустой» для Горького это не глупый, но бесплодный, заходящий в своей никчемности за привычные границы.
Так как внутренняя сцена Клима набита массой содержательных складок, выделяющих интеллект главного героя на общем, скомканном поле, Горький, чтобы совсем уже напрямую и в лоб, делает Клима многократным предателем.
До того, как он не спас Бориса из лунки, Клим случайно сдаёт гимназическому надзирателю одного из своих одноклассников.
Делает это ненароком, чтобы Горькому было затем что поставить своему персонажу на вид.
Хотя основная «вина» Клима пока в том, что, закабаленный половым созреванием, он не хочет табуниться и объединяться с другими людьми в «партии», что, вообще-то нормативно для человека эпохи модерна - самого индивидуалистичного времени в истории мировой цивилизации (при том, что Горький ведь пишет не коммунистический текст, но именно что нобелевский, то есть, статусный, общечеловеческий, толстоевский), живописуя страну до наступления массового общества:
«Ошибочно думать, что энергия людей, соединенных в организации, в партии, - увеличивается в своей силе. Наоборот: возлагая свои желания, надежды, ответственность на вождей, люди тем самым понижают и температуру и рост своей личной энергии. Идеальное воплощение энергии - Робинзон Крузо…» (139)
***
Вообще-то это нормально - быть никем и просто жить свою жизнь.
Выхлоп или конечный продукт - материи необязательные, гуманизм и есть главное измерение всего человеком, слишком человеческим, однако, Горький уже даже не заражен ницшеанством, но поражен им, из-за чего мерка человека растягивается до размеров сверхчеловека.
В этом искажении пропорций, кажется, и весь «секрет успеха» Горького у большевиков, с подачи модернистов-авангардистов формировавших странный, а затем и страшный микс из «новой морали», приведшей к колоссальным жертвам и антропологической исчерпанности.
Но в том-то и дело, что «Клим Самгин» - и есть эпилог предыдущей эпохе, которая, в отличие от романа, закончилась безвозвратно: объем романа удваивается, раз уж мы держим в голове будущее персонажей, которым не повезло умереть на территории книги. Они обречены.
***
Я так не могу отрешиться от образа текста, сочиняемого во время, оставшееся от других дел и записываемого с большими перерывами - когда связи между фрагментами ослабевают до такой степени, что, каждый раз, автор вынужден начинать тянуть его с нуля.
Отсюда ощущение подмалевка, расфокуса и некоторой смазанности акварельных красок, чья бледность умножается общей незавершенностью текста, таким образом, лишённого морали.
Все события, вывихи и остановки «Клима Самгина» связаны с простым и очевидным замыслом противопоставления того времени и этого, будто бы нашего, тех конченных людей и наших прекрасно гармоничных строителей коммунизма.
Однако, то ли восприятие поменявшись, остановилось совершенно на другом витке, то ли авторские намерения вошли в противоречия с его художественными наклонностями (обеспечивающими повести качества выдающегося полотна, незаурядного, метафорически насыщенного письма), но теперь «Клим Самгин» звучит и прочитывается, мягко говоря, противоположным образом - как попытка понять (и, значит, воспеть) гибельного декадента-индивидуалиста и его среды, сметенных революцией.
Они ушли, вместе со своей определенностью, поначалу казавшейся ничтожной, однако то, что пришло на смену пустым душам, корчащимся от скуки, оказалось, со всей своей непонятностью проектной мощности, гораздо хуже того, что сплыло.
***
Колесо-обозрение.
***
Все эти люди куда-то едут, вместе со всей страной…
Тектонические сдвиги не дают оставаться им на одном месте, даже осторожный, максимально осторожный Самгин постоянно дрейфует вместе со всеми, хотя это и нужно Горькому для экстенсивного развития сюжета, двигающегося от одной территории, населенной автохтонами к другой - застывая на одном месте, роман начинает подвисать уже к концу очередной главы, которые в этой книге, видимо, равняются частям.
Подвижность устраивает оптику особого взгляда, напоминающую о встрече двух поездов, разъезжающихся в противоположные стороны. Когда из окна одного можно лишь мельком увидеть что там творится в другом. Путешествие по людям.
Так, таким железнодорожным образом, Клим и видит других людей. Именно мельком.
Лишь с одной стороны. Со своей собственной.
Перечитывая "Клима Самгина" (1): том первый, первая глава - https://paslen.livejournal.com/2549155.html
Перечитывая "Клима Самгина", том первый, вторая глава (2): https://paslen.livejournal.com/2552248.html
Перечитывая "Клима Самгина" (3): том первый-второй: https://paslen.livejournal.com/2553537.html
Перечитывая "Клима Самгина" (4): том второй: https://paslen.livejournal.com/2555004.html
Перечитывая "Клима Самгина" (5): том третий, глава третья: https://paslen.livejournal.com/2556164.html
Перечитывая "Клима Самгина" (6): том третий, часть четвертая: https://paslen.livejournal.com/2559710.html
Он намеренно подслушивает и коллекционирует чужие высказывания, претендующие на остроумие…
…кстати, точно также выглядят диалоги в романе Горького: набором тщательно отобранных реплик, которые не сильно-то и состыкуются друг с другом, нет у них такой задачи, поскольку они изображают не общение, но создают вербальные символы эпохи, обмылки концептов, обобщают искания и моды, вроде символизма, «вины перед народом», ожидания потрясений, истерии, декаданса и упоминания поп-фигур (стихотворных строчек, эмблематичных случаев «из газет», обсуждаемых совсем уже по-достоевски)… словно бы встык идут реплики из разных контекстов и даже разных книг.
***
Такой слалом пустых, опустошенных означающих (люди спорят, но, в конечном счете, не о чем, ну, или же актуальный контекст из споров выветрился, оставив стеклянные формы, флаконы из фраз, несвязанных между собой) позволяет Горькому длить методу стыка разнозаряженных элементов, когда соседние абзацы будто бы не вытекают друг из друга, порождая, тем не менее, бесшовные монтажные стыки.
Это позволяет возгонять неожиданность почти на пустом месте, запуская машинку по производству суггестии - именно она, взятая в минимальных дозах (главное здесь - непонятность куда все это коллективное бытие едет), и позволяет расцвечивать картонные декорации в подобие бытоописательского театра.
Впрочем, быта здесь не больше, чем символов, символизма больших сцен: гибель детей в проруби, ловля сома, попытка повесить колокол, завершающаяся убийством, Ходынка и ее последствия.
В такие узловые, символически насыщенные моменты, кружения вокруг стола и разговоры за столом прекращаются, уступая место описаниям коллективных сцен.
Вот и выходит совсем как-то уже по оперному…
Вангую, что многие диалоги первого тома, сочинявшегося на Капри, списаны с натуры - с интеллигентов, интеллектуалов, функционеров, шпионов и прочих приживал и приживалок, вращавшихся вокруг да около: некоторые куски застольных разговоров очень уж похожи на фрагменты стенограммы. Тем более, что есть ведь легенда о Ходасевиче, как одном из прототипов Самгина - она именно оттуда, кажется, и берется.
А еще очень уж элегически сочно Горький описывает деревенскую и дачную жизнь Самгина, вернувшегося из Петербурга в семью после романа с худосочной Нехаевой.
Во-первых, русская природа никогда, может быть, после Карамзина и Гоголя, не подавалась русскими писателями настолько буколически.
Во-вторых, сам строй этих описаний (детали натуры частят не так, как списанные с буквального пейзажа, но складываются в обобщающие рисунки дотошных воспоминаний) выдает чужеродность мотивов, накладываемых, как в школьных контурных картах, на невыразительный первоисточник.
Давно ведь замечено, что именно воспоминания и порождают самые яркие описательные фрагменты, стремящиеся к законченности и оформленности в автономные картины (поскольку являются они результатом окультуренной мысли, а не прямого, непосредственного взгляда) с совсем иным ракурсом и ритмом совершенного иного помола.
***
Транзитная форма…
***
Ну, да, таков и есть метод «слепого стыка» - один из важнейших композиционных принципов «Клима Самгина»: соседние абзацы рассказывают о разных событиях, между собой мало связанных, из-за чего дискурсивная граница постоянно плавает, с одной стороны, обнуляя впечатление, как если повествовательная игла регулярно выскакивает из нарративной бороздки, с другой, именно такой «слепой стык», монтаж и «упражнение на внимание» постоянно дают читателю возможность максимально субъективной трактовки, поскольку все ловят смену агрегатного состояния повествования в разных местах.
Кажется, именно такой несостыковкой внешнего и внутреннего Клим занят постоянно - его сознание полностью заполнено игрой в другого человека, в наблюдателя, пытающегося разгадать непонятных людей, шпиона. Засланца.
«Ночами, лежа в постели, Самгин улыбался, думая о том, как быстро и просто он привлёк симпатии к себе, он был уверен, что ему это вполне удалось. Но, отмечая доверчивость ближних, он не терял осторожности человека, который знает, что его игра опасна и хорошо чувствовал трудность своей роли. Бывали минуты, когда эта роль, утомляя, вызывала в нём смутное сознание зависимости от силы, враждебной ему, - минуты, когда он чувствовал себя слугою неизвестного господина… (235 - 236)
***
Реплики здесь безадресны и лишены авторского надзора - их легко можно приписать (переписать) другим персонажам, из-за чего они и выглядят палимпсестом многолетних выписок в блокнот (от руки) и заставляют вспомнить «Игру в бисер» Гессе, набитую материями, уже совершенно отвлеченными от быта.
Разговоры эти (а именно диалоги «за столом» и томления созревающего юноши - главное содержание второй главы) используются Горьким в качестве «путешествий», то есть, развития сюжета, постоянно застревающего в тупике и требующего постоянных обновлений по принципу «+1»: так, исчерпав человека или сцену, Горький вводит нового персонажа, начиная стричь с него шерсть: вот для чего нужен мезонин, регулярно поставляющий новых героев и, соответственно, обсуждений их «символа веры», странностей и заблуждений в таком обилии, что им, соседям поневоле, необязательно заводить отношения между собой.
При том, что разговоры эти кажутся Самгину тоскливыми и пустопорожними. Ну, если только чужими репликами про запас разжиться. Хотя бы одной-двумя.
«Отец боится, что меня эти люди чем-то заразят. Нет. Я думаю, что все их речи и споры - только игры в прятки Люди прячутся от своих страстей, от скуки; может быть - от пороков…» (152)
И только Клим не прячет ничего от себя, двуличный и двуручный, самому себе он всё говорит напрямую.
***
Третья глава (Горький шагает в этом тексте построением стостраничных отрезков) начинается с переезда Клима в Санкт-Петербург и поступления в университет - с полного обновления среды, репертуара, действующих лиц и исполнителей.
Большинство из них отличаются только фамилиями и именами, исполненные на уровне подмалевка, несмотря на то, что кружат вокруг Самгина-студента достаточно плотно, событийно.
«Он уже догадывается, что Лидия, о чем бы она не говорила, думает о любви, как Макаров о судьбе женщин. Кутузов о социализме, как Нехаева будто бы думала о смерти, пока ей не удалось вынудить любовь. Клим Самгин все более не любил и боялся людей, одержимых одной идеей, одержимых одной идеей, они все насильники, все заражены стремлением порабощать…» (317)
Самгин постоянно рефлексирует над устройством людей для того, чтобы лучше познать самого себя. Его можно было бы назвать интеллектуалом, чей продукт хотя и невозможно «пощупать», но можно испытать, почувствовать на себе. Другие люди, даже и рядом с ним, выглядят менее наполненными, так как несут лишь отдельные, особенно выпуклые черты своих характеров.
Их Клим тоже пропускает через себя, как чувствилище, заинтересованное в каком-то, малопонятном со стороны, результате.
«Чувствуешь себя не человеком, а только одним из органов человека. Обидно и противно. Как будто некий инспектор внушает: ты петух и ступай к назначенным тебе курам. А я - хочу и не хочу курицу. Не хочу упражнения играть…» (137)
***
«Пустой» для Горького это не глупый, но бесплодный, заходящий в своей никчемности за привычные границы.
Так как внутренняя сцена Клима набита массой содержательных складок, выделяющих интеллект главного героя на общем, скомканном поле, Горький, чтобы совсем уже напрямую и в лоб, делает Клима многократным предателем.
До того, как он не спас Бориса из лунки, Клим случайно сдаёт гимназическому надзирателю одного из своих одноклассников.
Делает это ненароком, чтобы Горькому было затем что поставить своему персонажу на вид.
Хотя основная «вина» Клима пока в том, что, закабаленный половым созреванием, он не хочет табуниться и объединяться с другими людьми в «партии», что, вообще-то нормативно для человека эпохи модерна - самого индивидуалистичного времени в истории мировой цивилизации (при том, что Горький ведь пишет не коммунистический текст, но именно что нобелевский, то есть, статусный, общечеловеческий, толстоевский), живописуя страну до наступления массового общества:
«Ошибочно думать, что энергия людей, соединенных в организации, в партии, - увеличивается в своей силе. Наоборот: возлагая свои желания, надежды, ответственность на вождей, люди тем самым понижают и температуру и рост своей личной энергии. Идеальное воплощение энергии - Робинзон Крузо…» (139)
***
Вообще-то это нормально - быть никем и просто жить свою жизнь.
Выхлоп или конечный продукт - материи необязательные, гуманизм и есть главное измерение всего человеком, слишком человеческим, однако, Горький уже даже не заражен ницшеанством, но поражен им, из-за чего мерка человека растягивается до размеров сверхчеловека.
В этом искажении пропорций, кажется, и весь «секрет успеха» Горького у большевиков, с подачи модернистов-авангардистов формировавших странный, а затем и страшный микс из «новой морали», приведшей к колоссальным жертвам и антропологической исчерпанности.
Но в том-то и дело, что «Клим Самгин» - и есть эпилог предыдущей эпохе, которая, в отличие от романа, закончилась безвозвратно: объем романа удваивается, раз уж мы держим в голове будущее персонажей, которым не повезло умереть на территории книги. Они обречены.
***
Я так не могу отрешиться от образа текста, сочиняемого во время, оставшееся от других дел и записываемого с большими перерывами - когда связи между фрагментами ослабевают до такой степени, что, каждый раз, автор вынужден начинать тянуть его с нуля.
Отсюда ощущение подмалевка, расфокуса и некоторой смазанности акварельных красок, чья бледность умножается общей незавершенностью текста, таким образом, лишённого морали.
Все события, вывихи и остановки «Клима Самгина» связаны с простым и очевидным замыслом противопоставления того времени и этого, будто бы нашего, тех конченных людей и наших прекрасно гармоничных строителей коммунизма.
Однако, то ли восприятие поменявшись, остановилось совершенно на другом витке, то ли авторские намерения вошли в противоречия с его художественными наклонностями (обеспечивающими повести качества выдающегося полотна, незаурядного, метафорически насыщенного письма), но теперь «Клим Самгин» звучит и прочитывается, мягко говоря, противоположным образом - как попытка понять (и, значит, воспеть) гибельного декадента-индивидуалиста и его среды, сметенных революцией.
Они ушли, вместе со своей определенностью, поначалу казавшейся ничтожной, однако то, что пришло на смену пустым душам, корчащимся от скуки, оказалось, со всей своей непонятностью проектной мощности, гораздо хуже того, что сплыло.
***
Колесо-обозрение.
***
Все эти люди куда-то едут, вместе со всей страной…
Тектонические сдвиги не дают оставаться им на одном месте, даже осторожный, максимально осторожный Самгин постоянно дрейфует вместе со всеми, хотя это и нужно Горькому для экстенсивного развития сюжета, двигающегося от одной территории, населенной автохтонами к другой - застывая на одном месте, роман начинает подвисать уже к концу очередной главы, которые в этой книге, видимо, равняются частям.
Подвижность устраивает оптику особого взгляда, напоминающую о встрече двух поездов, разъезжающихся в противоположные стороны. Когда из окна одного можно лишь мельком увидеть что там творится в другом. Путешествие по людям.
Так, таким железнодорожным образом, Клим и видит других людей. Именно мельком.
Лишь с одной стороны. Со своей собственной.
Перечитывая "Клима Самгина" (1): том первый, первая глава - https://paslen.livejournal.com/2549155.html
Перечитывая "Клима Самгина", том первый, вторая глава (2): https://paslen.livejournal.com/2552248.html
Перечитывая "Клима Самгина" (3): том первый-второй: https://paslen.livejournal.com/2553537.html
Перечитывая "Клима Самгина" (4): том второй: https://paslen.livejournal.com/2555004.html
Перечитывая "Клима Самгина" (5): том третий, глава третья: https://paslen.livejournal.com/2556164.html
Перечитывая "Клима Самгина" (6): том третий, часть четвертая: https://paslen.livejournal.com/2559710.html