Сентябрьский хадж на Северок. Фоточки, в основном
Первый круг фотографий (до отбивки) я сделал в скверике на углу Комсомольского проспекта и улицы Красного Урвлв, на пространстве, где, между прочим, есть почтовое отделение №138, описанное в моем романе "Ангелы на первом месте" - на снимках его видно в самом начале; любимое мое почтовое отделение из трёх ближайших (ещё помню 122-ое), куда мы с детства ходили забирать школьную почту с Надеждой Петровной и куда приходили очередные подписные тома библиотеки "Огонька", одного из главных богатств и фетишей тех дней.
С одной стороны сквера, чуть было не пушенного под распил (Петровна рассказала мне в этот раз, что его отстояла одна наша учительница, если я правильно понял), так как лихие люди хотели поставить в центре какое-то кафе, дураки, начало кварталов по Чайковского - то есть, совершенно автономного жилого района, с другой стороны - отмороженный (потому что закрытый, "тайный", "военный") п/о "Прибор", который я помню как строили. Помню ведь пустырь на его месте, образованный после снесенных одноэтажных домов!
С третьей стороны, вроде как, самое начало Комсомольского проспекта, отделенного от сквера и Чайковского улицей Красного Урала, растянутой от края и до края Ойкументы - от Куйбышева, на востоке, где жили и мы, до проспекта Победы с трамвайной линией на западе; в этот раз я и приехал на трамвае и прошёл всю улицу Красного Урала, практически, свернув в наш микрорайон чуть раньше, для того, чтобы навестить школу и Петровну в ней.
Летом мы ездили к Петровне с Даней и это был наш традиционный, плановый хадж в школьное прошлое, но я забыл дома некоторые Данины подарки, специально подготовленные им, поэтому клятвенно обещал доставить их в целости-сохранности как можно скорее, вот и отправился в солнечный и сухой день по волнам своей памяти.
Меня и вправду пару раз качнуло от ощущения входа в пространственно-временной портал, который как водяной выплеск или слюдяная плёнка отделяет нас от идеализированного мира, которого больше нет, несмотря на то, что вот же он, перед глазами, практически неизменный, особенно во дворах, где мало что меняется, а зарастает, давая густые тени, много чего, хотя сам жанр этих хаджей, впав в зависимость от обстоятельств (Петровны и Дани, к примеру) испытывает сильный кризис.
Да и ощущение прохода сквозь эпохи тоже ведь вызывается сознательным переносом центра тяжести на носок кроссовка, когда во лбу формулируется и затекает само это желание испытать переход.
Точнее, предчувствие перехода, который сам никогда не случается, но приносит лишь предчувствие своё, обязательно чем-то спугиваемое, растворяющееся накануне осуществления.
Но дело даже не в том, что проникновение неосуществимо дольше, чем на секунду предварительного продвижения к заветной прозрачной двери, а в самой усталости материала, не приносящего ничего нового, поскольку, ну, вот что может произойти внутри этого методологического топтания на одном месте?
В этот раз даже в подъезд свой я зашёл с каким-то внутренним недоумением, мол, раз приехал, значит, надо, боги ритуала жаждут (хотя я сам и есть этот самый ритуал), но на месте внутренней необходимости, которая мерцала ещё в прошлый раз, ничего уже не было.
Единственным развлечением и пунктумом этот хаджа была осень - особенно живописная на особенно затененном, отбившемся от рук, самом нижнем участке Красного Урала (ещё до того, как пересекая Комсомольский проспект, он становится тылами и закулисьем дома 33, в котором до сих пор живёт-поживает моя бывшая тёща и который достаточно подробно описан в "Красной точке", правда, со стороны колясочной), то есть, пространством на той стороне.
А я не был здесь осенью с прошлого века и с тех самых, легендарных, времен, когда, недавно посаженные деревья, ещё не были большими, даже хвойные, которых тут, отчего-то садили в странном множестве по берегам проспекта, так похожим на набережные несуществующей реки.
Единственное, что я умею - это менять не глубину залегания (проводить на Северке больше пары часов у меня не получается), но маршруты, каждый раз заходя на район с очередной другой стороны: учитывая, что такая поездка накрывает меня раз в полгода, цикл разных заходов удаётся растянуть на годы.
Ибо тут у нас, на Комсомольском три и даже четыре автобусно-троллейбусные остановки (Чайковского - Красного Урала - Пионерская - Поликлиника) и все они дублируются трамвайными остановками на проспекте Победа, правда, сужаясь там до двух (Красного Урала и Пионерская), из-за большей сжатости пространства-что-ближе-к-центру и это тоже волшебные места, подпадающие под воздействие потенциальной машины времени.
Можно чередовать трамвайные заходы с троллейбусными и маршруточными, можно настроить себя на воспоминание о кварталах возле поликлиники и 122-го почтового отделения - оно будет крайне северным в сравнении с крайне южным Красным Уралом, ну, а прокладывать всё это центровой Пионерской, самой, следовательно, удлинённой в поперечнике (иногда, да, я пропускаю через неё спицу умозрительного экватора, тем более, что по ней проще всего было идти на остановки советского общественного транспорта, когда я учился в университете), ну, и просто самой спрямлённой.
То ли оттого, что "Красная точка" закончена, то ли потому что я даже не представляю, что (или кто) отныне может провести меня в центр этого видимого-невидимого (не так ли и возникла идея града Китежа, кстати?)мира, который есть, стоит руку протянуть, но которого, в тоже самое время, нет больше.
Штука в том, что самой его идеи больше нет, несмотря на все материальные, отапливаемые воплощения, заселённые живыми людьми.
Это, кстати, и Петровна подтвердила, с которой мы в этот раз спустились до самого Свердловского проспекта...
...Я предположил, что, мол, возможно, несмотря на привычные очертания границ, привычный мир более не существует, на что она даже с некоторой категоричностью заявила, что даже не сомневается в этом, что так и есть, как в фокусе гипнотизёра, выдернувшего скатерть из-пол столовых приборов так, что этого никто не заметил, ни едоки, ни столовые приборы.
Однако, по непреложному правилу тотальной институализации, свято место теперь растворить без следа невозможно - оно есть, как шрам и оно теперь неотменяемо.
Бесчувственно, точно бельмо, но неизменно и неотменяемо.
В жизни каждого взрослого много таких полых тупиков и аппендиксов, но лакуны на месте тёплого дома, это пока ещё даже для меня исключение.
