Письма Льва Толстого 1888 - 1910
Последние десятилетия письма становятся короче, но их становится больше, много больше: чем ближе к смерти тем чаще Толстой отвечает «единоразовым» респондентам, спрашивающим у великого старца совета или хулящим его за неследование собственным убеждениям (чемпионом здесь - последний, 1910-ый).
В какие-то моменты переписка Льва Николаевича становится интереснее и предпочтительнее его очень уж интровертных дневников: пульс её учащается в моменты кризисов и исторически значимых событий, а так же медийных флуктуаций.
Скажем, в переписке гораздо больше реакций на революционные события 1905-го года (писатель обязан их обсуждать с друзьями и просителями, тогда как сам-на-сам может пропустить эти события как незначительные, точнее, однозначные, чужие, чуждые): именно из писем узнаешь, что Толстой не особенно симпатизировал революционерам, впрочем, как и роялистам-охранителям, предпочитая существовать наособицу. Отдельным историко-культурным субъектом.
Из письма А.А. Толстой от 22.04.1884 (XIX том, стр. 36 - 37): «Одни - либералы и естетики считают меня сумасшедшим или слабоумным, вроде Гоголя; другие - революционеры, радикалы считают меня мистиком, болтуном; правительственные люди считают меня зловредным революционером; православные считают меня диаволом…»
В отличие от монохромной стилистики дневника, письма писателя выгодны монтажными стыками: каждое последующее письмо, обращённое к новому (или же к старому) знакомцу слегка корректирует агрегатное состояние авторского стиля, постоянно перещёлкивая эмоциональный тумблер.
С другой стороны, письма Толстого своей принципиальной неокончательностью (листочки на дереве, иголки на сосне) весьма отличаются, скажем, от писем Чехова, где каждое отдельное послание выделано так, чтобы выглядеть отдельным, законченным текстом - переписку Льва Николаевича следует воспринимать в контексте, изнутри всего эпистолярного корпуса, целиком, как она, вероятно, неосознанно и была задумана.
И если читать письма в причинно-следственном порядке, замечаешь странную закономерность, сближающую времена конца XIX и начала XX века с нынешними, такими же реакционными, неопределенными, промежуточными, никуда-не-ведущими.
Дело тут даже не в реакциях Толстого, ко многим событиям русской общественной жизни относившимся с позиции остранения и здравого смысла, но в информационных поводах к тем или иным письмам - с нелепыми преследованиями людей, распространявших тексты писателя (за что их преследовали, высылали и выселяли, при этом даже намёком не трогая прижизненного классика), с враждебной народу политикой «разделяй и властвуй» над неграмотной толпой…
…позиция и риторика Толстого в политических и нравственных вопросах выглядят крайне современной и в этом он обгоняет уровень современного ему сознания.
Однако стоит перейти писателю к разговору с близкими (женой, детьми, родственниками, близкими друзьями) и внутри писем начинает накапливаться вязкая синтаксическая мокрота неопределённости и неуверенности, прикрываемых занятостью и всеохватной мудростью.
Люди добровольно капитулируют перед многократно возгоняемой харизмой, начиная дрейфовать в сторону чужой воли - и это особенно показательно в истории с психозом Софьи Андреевны, которая, в отличие от многоопытного интеллектуально подкованного знатока человеческих душ, никакой защиты не выставляла (да и чему сопротивляться? Кому? Мужу и отцу всех её детей?), оттого и была, в конечном счёте, раздавлена инерционным движением этого могучего катка, соединяющего реального человека с медийным ореолом вокруг.
Хотя ещё в середине 80-х годов Толстой пытается лукавить, прежде всего, самому себе: из письма А.А. Толстой от 22.04.1884г.:
«Вы говорите, что я учительствую. Милый друг, это ужасная неправда. Я считаю, что нет человека убеждённого, верующего, менее склонного к учительству и менее учительствующего, чем я. Пожалуйста, вникните в то, что я скажу, и не горячитесь, а поверьте. Я верю (вера моя дурная - это всё равно). У меня есть семья, дети, друзья, к несчастью есть ещё публика русская, которая интересуется моими взглядами на жизнь. Скажите, пожалуйста, что мне делать? Не высказывать своих взглядов, пока они не установились, пока я не знаю твёрдо, что я так верю и умру в своей вере и за свою веру? Я точно так и делал. Теперь же, когда я верю всеми силами души в то, что я считаю истиной, что мне делать, когда у меня спрашивают, во что я верю? Скрывать свою веру? (…) Ясно, что я обязан сказать, во что я верю, чтобы не было никаких qui pro quo и чтобы не могли люди употреблять мой авторитет (который вы признаёте) на то, чтобы поддерживать то, во что я верю. Я это самое и сделал. Теперь вы говорите, что я учительствую. Это несправедливо. Весь смысл моих писаний тот, что я высказываю свою, свою личную веру и не только не говорю, что помимо моей веры нет спасения, но признаю, что всякая вера хороша, если она искренна, и непременно соединяет нас в делах любви. Я говорю только то, чему я верю и чему я не верю и почему не верю…»
Два важных вывода: во-первых, невозможно контролировать впечатление, вызванное перепиской как совокупностью отдельных документов (объединение которых выводит ощущение от них на какой-то новый уровень), во-вторых, дрейфуя в сторону вечности, интеллигентский интеллектуальный канон ХХ века, меняется вместе с переменой читательской оптики, требуя иных, незашоренных подходов личного отношения.
Единственного продуктивно работающего сегодня.
Письма Льва Толстого (1842 - 1887): http://paslen.livejournal.com/1604908.html,
Дневники Льва Толстого (1847-1887): http://paslen.livejournal.com/1604233.html
Дневники Льва Толстого (1888 - 1910): http://paslen.livejournal.com/1609307.html
"Путевые записки по Швейцарии" Льва Толстого: http://paslen.livejournal.com/1602506.html
Выписки и цитаты из дневников Льва Толстого: http://paslen.livejournal.com/1608349.html,
Выписки из писем Льва Толстого: http://paslen.livejournal.com/1603458.html, http://paslen.livejournal.com/1603063.html
В какие-то моменты переписка Льва Николаевича становится интереснее и предпочтительнее его очень уж интровертных дневников: пульс её учащается в моменты кризисов и исторически значимых событий, а так же медийных флуктуаций.
Скажем, в переписке гораздо больше реакций на революционные события 1905-го года (писатель обязан их обсуждать с друзьями и просителями, тогда как сам-на-сам может пропустить эти события как незначительные, точнее, однозначные, чужие, чуждые): именно из писем узнаешь, что Толстой не особенно симпатизировал революционерам, впрочем, как и роялистам-охранителям, предпочитая существовать наособицу. Отдельным историко-культурным субъектом.
Из письма А.А. Толстой от 22.04.1884 (XIX том, стр. 36 - 37): «Одни - либералы и естетики считают меня сумасшедшим или слабоумным, вроде Гоголя; другие - революционеры, радикалы считают меня мистиком, болтуном; правительственные люди считают меня зловредным революционером; православные считают меня диаволом…»
В отличие от монохромной стилистики дневника, письма писателя выгодны монтажными стыками: каждое последующее письмо, обращённое к новому (или же к старому) знакомцу слегка корректирует агрегатное состояние авторского стиля, постоянно перещёлкивая эмоциональный тумблер.
С другой стороны, письма Толстого своей принципиальной неокончательностью (листочки на дереве, иголки на сосне) весьма отличаются, скажем, от писем Чехова, где каждое отдельное послание выделано так, чтобы выглядеть отдельным, законченным текстом - переписку Льва Николаевича следует воспринимать в контексте, изнутри всего эпистолярного корпуса, целиком, как она, вероятно, неосознанно и была задумана.
И если читать письма в причинно-следственном порядке, замечаешь странную закономерность, сближающую времена конца XIX и начала XX века с нынешними, такими же реакционными, неопределенными, промежуточными, никуда-не-ведущими.
Дело тут даже не в реакциях Толстого, ко многим событиям русской общественной жизни относившимся с позиции остранения и здравого смысла, но в информационных поводах к тем или иным письмам - с нелепыми преследованиями людей, распространявших тексты писателя (за что их преследовали, высылали и выселяли, при этом даже намёком не трогая прижизненного классика), с враждебной народу политикой «разделяй и властвуй» над неграмотной толпой…
…позиция и риторика Толстого в политических и нравственных вопросах выглядят крайне современной и в этом он обгоняет уровень современного ему сознания.
Однако стоит перейти писателю к разговору с близкими (женой, детьми, родственниками, близкими друзьями) и внутри писем начинает накапливаться вязкая синтаксическая мокрота неопределённости и неуверенности, прикрываемых занятостью и всеохватной мудростью.
Люди добровольно капитулируют перед многократно возгоняемой харизмой, начиная дрейфовать в сторону чужой воли - и это особенно показательно в истории с психозом Софьи Андреевны, которая, в отличие от многоопытного интеллектуально подкованного знатока человеческих душ, никакой защиты не выставляла (да и чему сопротивляться? Кому? Мужу и отцу всех её детей?), оттого и была, в конечном счёте, раздавлена инерционным движением этого могучего катка, соединяющего реального человека с медийным ореолом вокруг.
Хотя ещё в середине 80-х годов Толстой пытается лукавить, прежде всего, самому себе: из письма А.А. Толстой от 22.04.1884г.:
«Вы говорите, что я учительствую. Милый друг, это ужасная неправда. Я считаю, что нет человека убеждённого, верующего, менее склонного к учительству и менее учительствующего, чем я. Пожалуйста, вникните в то, что я скажу, и не горячитесь, а поверьте. Я верю (вера моя дурная - это всё равно). У меня есть семья, дети, друзья, к несчастью есть ещё публика русская, которая интересуется моими взглядами на жизнь. Скажите, пожалуйста, что мне делать? Не высказывать своих взглядов, пока они не установились, пока я не знаю твёрдо, что я так верю и умру в своей вере и за свою веру? Я точно так и делал. Теперь же, когда я верю всеми силами души в то, что я считаю истиной, что мне делать, когда у меня спрашивают, во что я верю? Скрывать свою веру? (…) Ясно, что я обязан сказать, во что я верю, чтобы не было никаких qui pro quo и чтобы не могли люди употреблять мой авторитет (который вы признаёте) на то, чтобы поддерживать то, во что я верю. Я это самое и сделал. Теперь вы говорите, что я учительствую. Это несправедливо. Весь смысл моих писаний тот, что я высказываю свою, свою личную веру и не только не говорю, что помимо моей веры нет спасения, но признаю, что всякая вера хороша, если она искренна, и непременно соединяет нас в делах любви. Я говорю только то, чему я верю и чему я не верю и почему не верю…»
Два важных вывода: во-первых, невозможно контролировать впечатление, вызванное перепиской как совокупностью отдельных документов (объединение которых выводит ощущение от них на какой-то новый уровень), во-вторых, дрейфуя в сторону вечности, интеллигентский интеллектуальный канон ХХ века, меняется вместе с переменой читательской оптики, требуя иных, незашоренных подходов личного отношения.
Единственного продуктивно работающего сегодня.
Письма Льва Толстого (1842 - 1887): http://paslen.livejournal.com/1604908.html,
Дневники Льва Толстого (1847-1887): http://paslen.livejournal.com/1604233.html
Дневники Льва Толстого (1888 - 1910): http://paslen.livejournal.com/1609307.html
"Путевые записки по Швейцарии" Льва Толстого: http://paslen.livejournal.com/1602506.html
Выписки и цитаты из дневников Льва Толстого: http://paslen.livejournal.com/1608349.html,
Выписки из писем Льва Толстого: http://paslen.livejournal.com/1603458.html, http://paslen.livejournal.com/1603063.html