Тысячелетие вокруг Балтики (12)
12. Завершение балтийских Надломов
(начало, предыд.)
Для дальнейшей разметки русско-балтийской ветви истории требуется другая параллель сравнительного анализа после узла 19/20. Самой исторически близкой остается германо-балтийская ветвь. При этом нужно учесть, что внешние политические формы определяются глобально-европейским контекстом, которым в начале 18 века был просвещенный абсолютизм, переходящий в колониальный империализм. Кроме того, еще раз напомним, что германский Подъем и затем Надлом развивался в сопряжении с романской Гармонизацией и вместе с нею в центре всемирно-исторического Надлома. Поэтому европейская история более подробна, детально оформлена юридически и насыщена экономически, нежели периферийный общерусский Подъем. Не изобилует общеизвестными деталями даже начало общерусского Надлома, вовлекающего русскую цивилизацию через балтийскую ветвь в общеевропейские противоречия. Сравнивать придется близкие, но разные истории, и для большей уверенности лучше провести двойное сравнение ‑ не только двух «правых» балтийских ветвей, но и центральных ‑ российского и австрийского Надломов.
Лучше всего начать сравнение с самого общего обзора изменений политической структуры, в том числе еще раз обозреть предшествующие стадии с высоты глобальных процессов. Как менялись внешние и внутренние политические связи германских элит от стадии к стадии. И нет ли аналогичных смен режима в русско-балтийской ветви двумя веками позже? Так, до начала Реформации (1517) в узле 9/10 германского Подъема германские княжества были полем соперничества двух политических «вертикалей» ‑ имперской и папской. Пусть даже в конце 9 германской стадии церковная вертикаль была в кризисе, как и православная церковь в России 17 века. При этом Польша и Прибалтика в 17 веке также были полем острого соперничества местных аналогов пропольских католических «гвельфов» и прошведских имперских «гибеллинов». Причем именно польская ветвь испытала жесткий кризис в период «Потопа». Так что параллели между 9 стадиями ‑ основными и балтийскими имеются.
Далее в 16 веке германские княжества (не без потворства имперских властей) захватила волна протестантского обновления. Германские князья церкви тоже приобрели существенную автономию от ослабленного Рима. Еще лет сто лет споры между католическими епископами и лютеранскими фюрстами носили сугубо внутрисоседский характер. Аналогично в 18 веке русской истории (тоже 10 стадия) прибалтийские провинции не только имели голос в имперском центре, как и германские курфюрсты в своем, но пользовались почти полной автономией, включая междоусобные войны. Так, Аугсбургский мир 1572 года, как и «равноудаление» курляндцев из Петербурга в 1741 году, проявили внутренний раскол балтийской ветви (узел 10/11).
Параллели между Тридцатилетней войной в начале 17 века и проекцией на польско-прибалтийские отношения наполеоновских войн начала 19 века мы подробно разбирали. Переход Надлома балтийских ветвей в активную четверть означал, по сути, гражданскую войну между близкими соседями. Консервативный радикализм проимперского англо-немецкого крыла балтийской аристократии, как и либеральный радикализм франко-польского и франко-шведского влияния оказывали давление на имперский центр в Петербурге и Вене соответственно.
После завершения войн с профранцузскими коалициями будут попытки имперского центра опереться, соответственно, на шведов и поляков для сохранения баланса и защиты границ. Однако в целом разделение «левой» и «правой» подветвей балтийской ветви (шведов и немцев, поляков и остзейцев) сохранится при доминировании первых в экономике, вторых ‑ в силовой сфере. И только проекция на балтийскую ветвь войны за испанское наследство в 18 веке (Северная война Швеции с Саксонией и Польшей при вовлечении Англии и России) и такая же проекция первой мировой войны в начале 20 века, где Польша воспользовалась шансом против остзейской оккупации ‑ разбили единое политическое и экономическое пространство.
Итак, после Великой Северной войны как части почти мировой войны за испанское наследство германо-балтийские страны перестали ориентироваться или отталкиваться от ситуации в имперском центре. Ключевым событием стал Венский союз Австрии с Россией для защиты Прагматической санкции, который собственно и превратил в ходе Надлома центральную ветвь германского мира в Австрийскую империю, оттолкнув от нее германские элиты. Сами германские княжества при этом оказались ориентированы на разных внешних по отношению к германскому миру глобальных игроков. Курфюршество Ганновера вошло в личную унию с Британией, Голштиния ‑ в тесный союз с Россией, Швеция, Дания и Пруссия вынуждены поддерживать баланс связей с Лондоном и Петербургом, чтобы не оказаться под боем Венского союза. В целом разнонаправленная ориентация германо-балтийских стран имела такой же характер, как и межвоенная политическая структура русско-балтийского постимперского пространства.
Слишком сильное внешнее влияние на германские княжества к моменту завершения Северной войны поставило под вопрос ключевой механизм избрания императора. Одним из курфюрстов оказался король Англии, другим ‑ король Пруссии, чьи основные владения и внешние связи так же лежали за пределами Империи. Влияние Франции на западные курфюршества тоже не стоит сбрасывать. Часть внешних игроков ‑ к тому же конкуренты австрийской Остендской компании в начавшейся колониальной гонке, и всегда готовы использовать свое влияние на немецкую часть имперской элиты. Так что сразу после испанского созрел вопрос возможного австрийского наследства. В этих условиях отсутствие у императора Карла VI и его старшего брата Иосифа I наследников мужского стало, скорее, поводом для изменения порядка наследования и тем самым для политического размежевания австрийского центра Империи с немецкими князьями-королями. Так называемая «Прагматическая санкция» сразу же стала предметом внутригерманского раздора, и потребовалось ее подкрепление на основе договоров с внешними державами, прежде всего ‑ с имперской Россией.
Прагматическая санкция, закрепленная внешним союзом, и последовавшая внутригерманская гражданская война стали фактическим роспуском Священной Римской империи. Хотя ее символический капитал был позже вновь отчасти востребован, как и в России после роспуска империи и гражданской войны. Как и для Австрии начала 18 века, для России в начале 20 века вовлеченность имперской элиты в европейские расклады оказалась непосильной ношей, препятствуя продвижению новых интересов на Востоке.
Разница между формами политического переворота: учреждение новой династии или смена монархии на республику ‑ определена стадией развития глобального контекста. Революция в России стала началом всемирно-исторического узла 19/20, мировой культурной революции. Революция сверху в Австрии произошла в конце узла 18/19 мировой истории, начала становления колониальных империй как совместного предприятия аристократии и буржуазии. При этом интересы Австрии 18 века лежали на Востоке так же, как и для России 20 века, но западные конкуренты сдерживали, как могли, это продвижение.
Теперь от общего внешнего обзора можно перейти к внутренней структуре. Не станет откровением оценка, что в германо-балтийской истории 18 века центральной фигурой была растущая Пруссия. Король Фридрих II Великий для Пруссии и немецких княжеств был столь же значимой фигурой, как маршал Маннергейм для Финляндии и балтийских соседей. И вообще само политическое устройство Пруссии, состоявшей из двух исторически разных частей ‑ имперского курфюршества Бранденбург и Восточной Пруссии ‑ намекает на такую же особую роль на стыке центральной и балтийской ветвей с внешними соседями германского мира.
Продолжая эту параллель, можно заметить сходство в неожиданном превращении Пруссии из почти проигравшей Семилетнюю войну в союзника одного из победителей ‑ России. Очень похожий поворот удалось сделать Финляндии в конце второй мировой войны. При этом Семилетняя война имела все признаки мировой войны и переломного момента в истории 18 века, не только германской. Этой войне, как и второй мировой, тоже предшествовали сложные дипломатические маневры, включая перемены прежних союзов. Выход России из войны с Пруссией и союз Петра III c Фридрихом II в начале 1761 года имеет своим аналогом финско-советский военный союз в сентябре 1944 года. В обоих случаях этот большой узел 19/20 германо-балтийской и русско-балтийской истории завершился через полгода ‑ с окончанием великой войны.
Участие «многовекторной» Швеции в Семилетней войне было эпизодичным и малоудачным, как и довоенной элиты Польши во Второй мировой. По итогам войны в обоих случаях произошла смена правящих партий с антирусской на прорусскую, хотя и относительно ненадолго. До этого межвоенный реваншистский режим «партии шляп» в Стокгольме тоже имеет самым близким аналогом режим Пилсудского. Русско-шведская война 1741-43 годов лишь канализировала реваншизм против Пруссии, как более опасного соседа, но и потенциально уязвимого ввиду широкой антипрусской коалиции. Такие же реваншистские надежды были у довоенной Польши после 1934 года.
Шведско-русская война в финской тайге, хотя и била косвенно по австрийскому центру, была глубоко маргинальной для германского мира проекцией прусско-австрийской Силезской войны. Так что искать ее политический аналог в русско-балтийской истории начала 20 века нужно тоже в маргинальных событиях, возможно в инициировании антироссийских движений в той же Финляндии, Эстонии, Латвии, блокированных контрпереворотами 1934 года. В свою очередь Силезская война против Австрии была первой в череде милитаристских эскалаций на пути к великой войне после перехода власти в 1740 году в Вене к Марии Терезии, а в Берлине ‑ к Фридриху. В этом смысле 1740-50-е года очень похожи на 1930-е.
Таблица 13. Фазы русско-балтийского и германо-балтийского Надлома:
Фазы
Русско-балтийский Надлом
Германо-балтийский
R18/19
1918 Брестский мир
1726 Венский союз с Россией
19.16/17
1926 переворот в Литве
1733 «крепостной» режим в Дании
19.18/19
1934 переворот в Риге
1742 Бреславльский мир
19.19/20
1939 освободит.поход
1756 капитуляция Саксонии
19.20/21
1940 финская война
1759 «чудо Бранденбург.дома»
19.21/22
1941 советско-германская война
1760 тотальная война Пруссии
20.12/13
1944 советско-финский союз
янв 1761 русско-прусский союз
19/20
1945 Победа в ВОВ
июль 1761 Екатерина II, мир со всеми
20.16/17
1956 кризис в Польше, Венгрии
1772 1 раздел Польши
20.19/20
1961 Берлинская стена
1778 Тешенский мир
20/21
1964 Брежнев вм.Хрущева
1780 Иосиф II - король Австрии
20.16/17
1968 кризис в ЧССР и Польше
1784 австро-голландская война
20.19/20
1975 СБСЕ Хельсинский акт
1790 Леопольд II, 2 раздел Польши
21/22
1980 кризис в Польше
1795 3 раздел Польши, Базельский д-р
22/23
1985 перестройка
1804 Австрийская империя
23/24
1992 роспуск СССР
1814 Венский конгресс
Послевоенная консолидация элиты Прибалтики, Польши, Финляндии в составе или в союзе с СССР не вызывает сомнений как фаза политического развития. Хотя активная четверть до 1956 года проходит в достаточно острой борьбе с прозападными оппонентами. Хотя на поверхности политики царит «народное единство», в узловые моменты недовольство и противоречия элит выплескивается в публичное пространство, в том числе во время выборов или «судьбоносных» партийных съездов, как в 1956-м. Нам в путинской России эта особенность конца 19-й и 20-й стадии хорошо известна.
Можно заметить, что хотя каждая из пяти восточно-балтийских республик вряд ли могла что-нибудь противопоставить влиянию Кремля, все вместе в узловые, кризисные периоды они представляли собой единое политическое пространство, проблемное для советского руководства. Особенно, если на это накладывались кризисы в других зонах советского влияния. Аналогично после Семилетней войны политика «северного аккорда» Швеции, Пруссии, Польши при поддержке России ограничивала и противостояла центру Германского мира в лице венского двора Марии Терезии. Хотя обескровленные после войны северные державы не могли не придерживаться договорного статус-кво.
Кстати, можно напомнить, что монархические формы эпохи абсолютизма отчасти, на самом верху внутри политической элиты сохраняли постфеодальные традиции в виде трех политических ветвей: «партии короля», «партии королевы», «партии епископа». Так что долгое правление Марии Терезии для своего времени означало то же самое, что преобладание партийно-политической ветви над военными и бюрократией. Только вместо партийного контроля властная супруга императора учредила своего рода политическую полицию нравов для элиты, которая опиралась на боевой отряд католического интернационала - орден иезуитов. Впрочем, в ходе и сразу после великой войны, органы политического сыска были переподчинены государству, вплоть до запрета иезуитов. Похожие пертурбации происходили и в советских органах безопасности.
Иногда роли политических лидеров при таких параллелях совпадают сильно. Так Иосиф II как лидер попытки бюрократической модернизации очень похож на Брежнева. Оба опирались на госаппарат в противостоянии с военно-феодальной номенклатурой, оба сумели ее возглавить и растерять реформистский импульс. Брежневу не повезло после внешнеполитического триумфа в 1975 году оказаться в роли такого же слабого лидера растревоженной косной элиты как Леопольд II и его преемник Франц. Сопротивление элиты «национальных окраин» унификации, подменившей модернизацию вылилось в такой же застой, экономический кризис и вынужденную западными партнерами «перестройку» вплоть до роспуска «просвещенной» Империи.
Не станем обманывать читателя, будто разметка таблицы 13 опирается на очень глубокое знание фактов и политических связей германской и австрийской истории. Как раз наоборот ‑ приходится довольствоваться самыми общими фактами и взаимосвязями, чтобы оценить те или иные значимые события как исторические узлы. В отношении больших узлов, совпадающих с международными кризисами в форме великих войн, никаких сомнений в правильности разметки нет.
Узлы уровнем ниже приходится оценивать по косвенным признакам. Например, Польша или Швеция ‑ это «левая» подветвь балтийской ветви. Поэтому политические кризисы с их центральным участием обозначают разного уровня узлы и подузлы Дна Надлома (16/17), Раскола (20/21) или Пик Подъема (10/11). Есть и другие самые общие признаки для предварительной разметки. Хотя в полной мере уверенными в деталях можно будет только после более детального анализа динамической структуры тех или иных подветвей. Однако такой детальный анализ с уточнением невозможен без самой общей разметки больших узлов. Поэтому представленная предварительная разметка заведомо является спорной в мелких деталях. Так что сейчас нет даже смысла пытаться распутать паутину глобального узла наполеоновских войн, частью которого был процесс демонтажа Священной Римской Империи, аналогичный демонтажу СССР.
Тем не менее, самым общим результатом в обоих случаях стала настолько полная независимость немецких монархий и прибалтийских республик, от которых ничего уже не зависело в определении их дальнейшей судьбы. Пожалуй, мы впервые обнаружили такую конкретную привязку для узла 23/24 полного выхода из Надлома и перехода немецкой имперско-дворянской элиты в постполитическую для нее большую стадию Гармонизации. Вопрос в том, какое политическое сообщество уже вызрело и идет на смену правой ветви имперской политической элиты.
Продолжение следует
(начало, предыд.)
Для дальнейшей разметки русско-балтийской ветви истории требуется другая параллель сравнительного анализа после узла 19/20. Самой исторически близкой остается германо-балтийская ветвь. При этом нужно учесть, что внешние политические формы определяются глобально-европейским контекстом, которым в начале 18 века был просвещенный абсолютизм, переходящий в колониальный империализм. Кроме того, еще раз напомним, что германский Подъем и затем Надлом развивался в сопряжении с романской Гармонизацией и вместе с нею в центре всемирно-исторического Надлома. Поэтому европейская история более подробна, детально оформлена юридически и насыщена экономически, нежели периферийный общерусский Подъем. Не изобилует общеизвестными деталями даже начало общерусского Надлома, вовлекающего русскую цивилизацию через балтийскую ветвь в общеевропейские противоречия. Сравнивать придется близкие, но разные истории, и для большей уверенности лучше провести двойное сравнение ‑ не только двух «правых» балтийских ветвей, но и центральных ‑ российского и австрийского Надломов.
Лучше всего начать сравнение с самого общего обзора изменений политической структуры, в том числе еще раз обозреть предшествующие стадии с высоты глобальных процессов. Как менялись внешние и внутренние политические связи германских элит от стадии к стадии. И нет ли аналогичных смен режима в русско-балтийской ветви двумя веками позже? Так, до начала Реформации (1517) в узле 9/10 германского Подъема германские княжества были полем соперничества двух политических «вертикалей» ‑ имперской и папской. Пусть даже в конце 9 германской стадии церковная вертикаль была в кризисе, как и православная церковь в России 17 века. При этом Польша и Прибалтика в 17 веке также были полем острого соперничества местных аналогов пропольских католических «гвельфов» и прошведских имперских «гибеллинов». Причем именно польская ветвь испытала жесткий кризис в период «Потопа». Так что параллели между 9 стадиями ‑ основными и балтийскими имеются.
Далее в 16 веке германские княжества (не без потворства имперских властей) захватила волна протестантского обновления. Германские князья церкви тоже приобрели существенную автономию от ослабленного Рима. Еще лет сто лет споры между католическими епископами и лютеранскими фюрстами носили сугубо внутрисоседский характер. Аналогично в 18 веке русской истории (тоже 10 стадия) прибалтийские провинции не только имели голос в имперском центре, как и германские курфюрсты в своем, но пользовались почти полной автономией, включая междоусобные войны. Так, Аугсбургский мир 1572 года, как и «равноудаление» курляндцев из Петербурга в 1741 году, проявили внутренний раскол балтийской ветви (узел 10/11).
Параллели между Тридцатилетней войной в начале 17 века и проекцией на польско-прибалтийские отношения наполеоновских войн начала 19 века мы подробно разбирали. Переход Надлома балтийских ветвей в активную четверть означал, по сути, гражданскую войну между близкими соседями. Консервативный радикализм проимперского англо-немецкого крыла балтийской аристократии, как и либеральный радикализм франко-польского и франко-шведского влияния оказывали давление на имперский центр в Петербурге и Вене соответственно.
После завершения войн с профранцузскими коалициями будут попытки имперского центра опереться, соответственно, на шведов и поляков для сохранения баланса и защиты границ. Однако в целом разделение «левой» и «правой» подветвей балтийской ветви (шведов и немцев, поляков и остзейцев) сохранится при доминировании первых в экономике, вторых ‑ в силовой сфере. И только проекция на балтийскую ветвь войны за испанское наследство в 18 веке (Северная война Швеции с Саксонией и Польшей при вовлечении Англии и России) и такая же проекция первой мировой войны в начале 20 века, где Польша воспользовалась шансом против остзейской оккупации ‑ разбили единое политическое и экономическое пространство.
Итак, после Великой Северной войны как части почти мировой войны за испанское наследство германо-балтийские страны перестали ориентироваться или отталкиваться от ситуации в имперском центре. Ключевым событием стал Венский союз Австрии с Россией для защиты Прагматической санкции, который собственно и превратил в ходе Надлома центральную ветвь германского мира в Австрийскую империю, оттолкнув от нее германские элиты. Сами германские княжества при этом оказались ориентированы на разных внешних по отношению к германскому миру глобальных игроков. Курфюршество Ганновера вошло в личную унию с Британией, Голштиния ‑ в тесный союз с Россией, Швеция, Дания и Пруссия вынуждены поддерживать баланс связей с Лондоном и Петербургом, чтобы не оказаться под боем Венского союза. В целом разнонаправленная ориентация германо-балтийских стран имела такой же характер, как и межвоенная политическая структура русско-балтийского постимперского пространства.
Слишком сильное внешнее влияние на германские княжества к моменту завершения Северной войны поставило под вопрос ключевой механизм избрания императора. Одним из курфюрстов оказался король Англии, другим ‑ король Пруссии, чьи основные владения и внешние связи так же лежали за пределами Империи. Влияние Франции на западные курфюршества тоже не стоит сбрасывать. Часть внешних игроков ‑ к тому же конкуренты австрийской Остендской компании в начавшейся колониальной гонке, и всегда готовы использовать свое влияние на немецкую часть имперской элиты. Так что сразу после испанского созрел вопрос возможного австрийского наследства. В этих условиях отсутствие у императора Карла VI и его старшего брата Иосифа I наследников мужского стало, скорее, поводом для изменения порядка наследования и тем самым для политического размежевания австрийского центра Империи с немецкими князьями-королями. Так называемая «Прагматическая санкция» сразу же стала предметом внутригерманского раздора, и потребовалось ее подкрепление на основе договоров с внешними державами, прежде всего ‑ с имперской Россией.
Прагматическая санкция, закрепленная внешним союзом, и последовавшая внутригерманская гражданская война стали фактическим роспуском Священной Римской империи. Хотя ее символический капитал был позже вновь отчасти востребован, как и в России после роспуска империи и гражданской войны. Как и для Австрии начала 18 века, для России в начале 20 века вовлеченность имперской элиты в европейские расклады оказалась непосильной ношей, препятствуя продвижению новых интересов на Востоке.
Разница между формами политического переворота: учреждение новой династии или смена монархии на республику ‑ определена стадией развития глобального контекста. Революция в России стала началом всемирно-исторического узла 19/20, мировой культурной революции. Революция сверху в Австрии произошла в конце узла 18/19 мировой истории, начала становления колониальных империй как совместного предприятия аристократии и буржуазии. При этом интересы Австрии 18 века лежали на Востоке так же, как и для России 20 века, но западные конкуренты сдерживали, как могли, это продвижение.
Теперь от общего внешнего обзора можно перейти к внутренней структуре. Не станет откровением оценка, что в германо-балтийской истории 18 века центральной фигурой была растущая Пруссия. Король Фридрих II Великий для Пруссии и немецких княжеств был столь же значимой фигурой, как маршал Маннергейм для Финляндии и балтийских соседей. И вообще само политическое устройство Пруссии, состоявшей из двух исторически разных частей ‑ имперского курфюршества Бранденбург и Восточной Пруссии ‑ намекает на такую же особую роль на стыке центральной и балтийской ветвей с внешними соседями германского мира.
Продолжая эту параллель, можно заметить сходство в неожиданном превращении Пруссии из почти проигравшей Семилетнюю войну в союзника одного из победителей ‑ России. Очень похожий поворот удалось сделать Финляндии в конце второй мировой войны. При этом Семилетняя война имела все признаки мировой войны и переломного момента в истории 18 века, не только германской. Этой войне, как и второй мировой, тоже предшествовали сложные дипломатические маневры, включая перемены прежних союзов. Выход России из войны с Пруссией и союз Петра III c Фридрихом II в начале 1761 года имеет своим аналогом финско-советский военный союз в сентябре 1944 года. В обоих случаях этот большой узел 19/20 германо-балтийской и русско-балтийской истории завершился через полгода ‑ с окончанием великой войны.
Участие «многовекторной» Швеции в Семилетней войне было эпизодичным и малоудачным, как и довоенной элиты Польши во Второй мировой. По итогам войны в обоих случаях произошла смена правящих партий с антирусской на прорусскую, хотя и относительно ненадолго. До этого межвоенный реваншистский режим «партии шляп» в Стокгольме тоже имеет самым близким аналогом режим Пилсудского. Русско-шведская война 1741-43 годов лишь канализировала реваншизм против Пруссии, как более опасного соседа, но и потенциально уязвимого ввиду широкой антипрусской коалиции. Такие же реваншистские надежды были у довоенной Польши после 1934 года.
Шведско-русская война в финской тайге, хотя и била косвенно по австрийскому центру, была глубоко маргинальной для германского мира проекцией прусско-австрийской Силезской войны. Так что искать ее политический аналог в русско-балтийской истории начала 20 века нужно тоже в маргинальных событиях, возможно в инициировании антироссийских движений в той же Финляндии, Эстонии, Латвии, блокированных контрпереворотами 1934 года. В свою очередь Силезская война против Австрии была первой в череде милитаристских эскалаций на пути к великой войне после перехода власти в 1740 году в Вене к Марии Терезии, а в Берлине ‑ к Фридриху. В этом смысле 1740-50-е года очень похожи на 1930-е.
Таблица 13. Фазы русско-балтийского и германо-балтийского Надлома:
Фазы
Русско-балтийский Надлом
Германо-балтийский
R18/19
1918 Брестский мир
1726 Венский союз с Россией
19.16/17
1926 переворот в Литве
1733 «крепостной» режим в Дании
19.18/19
1934 переворот в Риге
1742 Бреславльский мир
19.19/20
1939 освободит.поход
1756 капитуляция Саксонии
19.20/21
1940 финская война
1759 «чудо Бранденбург.дома»
19.21/22
1941 советско-германская война
1760 тотальная война Пруссии
20.12/13
1944 советско-финский союз
янв 1761 русско-прусский союз
19/20
1945 Победа в ВОВ
июль 1761 Екатерина II, мир со всеми
20.16/17
1956 кризис в Польше, Венгрии
1772 1 раздел Польши
20.19/20
1961 Берлинская стена
1778 Тешенский мир
20/21
1964 Брежнев вм.Хрущева
1780 Иосиф II - король Австрии
20.16/17
1968 кризис в ЧССР и Польше
1784 австро-голландская война
20.19/20
1975 СБСЕ Хельсинский акт
1790 Леопольд II, 2 раздел Польши
21/22
1980 кризис в Польше
1795 3 раздел Польши, Базельский д-р
22/23
1985 перестройка
1804 Австрийская империя
23/24
1992 роспуск СССР
1814 Венский конгресс
Послевоенная консолидация элиты Прибалтики, Польши, Финляндии в составе или в союзе с СССР не вызывает сомнений как фаза политического развития. Хотя активная четверть до 1956 года проходит в достаточно острой борьбе с прозападными оппонентами. Хотя на поверхности политики царит «народное единство», в узловые моменты недовольство и противоречия элит выплескивается в публичное пространство, в том числе во время выборов или «судьбоносных» партийных съездов, как в 1956-м. Нам в путинской России эта особенность конца 19-й и 20-й стадии хорошо известна.
Можно заметить, что хотя каждая из пяти восточно-балтийских республик вряд ли могла что-нибудь противопоставить влиянию Кремля, все вместе в узловые, кризисные периоды они представляли собой единое политическое пространство, проблемное для советского руководства. Особенно, если на это накладывались кризисы в других зонах советского влияния. Аналогично после Семилетней войны политика «северного аккорда» Швеции, Пруссии, Польши при поддержке России ограничивала и противостояла центру Германского мира в лице венского двора Марии Терезии. Хотя обескровленные после войны северные державы не могли не придерживаться договорного статус-кво.
Кстати, можно напомнить, что монархические формы эпохи абсолютизма отчасти, на самом верху внутри политической элиты сохраняли постфеодальные традиции в виде трех политических ветвей: «партии короля», «партии королевы», «партии епископа». Так что долгое правление Марии Терезии для своего времени означало то же самое, что преобладание партийно-политической ветви над военными и бюрократией. Только вместо партийного контроля властная супруга императора учредила своего рода политическую полицию нравов для элиты, которая опиралась на боевой отряд католического интернационала - орден иезуитов. Впрочем, в ходе и сразу после великой войны, органы политического сыска были переподчинены государству, вплоть до запрета иезуитов. Похожие пертурбации происходили и в советских органах безопасности.
Иногда роли политических лидеров при таких параллелях совпадают сильно. Так Иосиф II как лидер попытки бюрократической модернизации очень похож на Брежнева. Оба опирались на госаппарат в противостоянии с военно-феодальной номенклатурой, оба сумели ее возглавить и растерять реформистский импульс. Брежневу не повезло после внешнеполитического триумфа в 1975 году оказаться в роли такого же слабого лидера растревоженной косной элиты как Леопольд II и его преемник Франц. Сопротивление элиты «национальных окраин» унификации, подменившей модернизацию вылилось в такой же застой, экономический кризис и вынужденную западными партнерами «перестройку» вплоть до роспуска «просвещенной» Империи.
Не станем обманывать читателя, будто разметка таблицы 13 опирается на очень глубокое знание фактов и политических связей германской и австрийской истории. Как раз наоборот ‑ приходится довольствоваться самыми общими фактами и взаимосвязями, чтобы оценить те или иные значимые события как исторические узлы. В отношении больших узлов, совпадающих с международными кризисами в форме великих войн, никаких сомнений в правильности разметки нет.
Узлы уровнем ниже приходится оценивать по косвенным признакам. Например, Польша или Швеция ‑ это «левая» подветвь балтийской ветви. Поэтому политические кризисы с их центральным участием обозначают разного уровня узлы и подузлы Дна Надлома (16/17), Раскола (20/21) или Пик Подъема (10/11). Есть и другие самые общие признаки для предварительной разметки. Хотя в полной мере уверенными в деталях можно будет только после более детального анализа динамической структуры тех или иных подветвей. Однако такой детальный анализ с уточнением невозможен без самой общей разметки больших узлов. Поэтому представленная предварительная разметка заведомо является спорной в мелких деталях. Так что сейчас нет даже смысла пытаться распутать паутину глобального узла наполеоновских войн, частью которого был процесс демонтажа Священной Римской Империи, аналогичный демонтажу СССР.
Тем не менее, самым общим результатом в обоих случаях стала настолько полная независимость немецких монархий и прибалтийских республик, от которых ничего уже не зависело в определении их дальнейшей судьбы. Пожалуй, мы впервые обнаружили такую конкретную привязку для узла 23/24 полного выхода из Надлома и перехода немецкой имперско-дворянской элиты в постполитическую для нее большую стадию Гармонизации. Вопрос в том, какое политическое сообщество уже вызрело и идет на смену правой ветви имперской политической элиты.
Продолжение следует