Э. Гамильтон. Россия 1924 г. ( часть 1)
Элис Гамильтон - женщина врач (1869 - 1970)
"Это был мир мужчин, во всех смыслах " О Гарварде
У истоков охраны труда -часть 1 -часть 2 1919 год 1924 год
Россия в 1924 году. ( часть 1) часть 2 часть 3 Э. Гамильтон - О демократии
Россия в 1924 была так непохожа на Россию сегодня. В то время она все еще страдала от последствий "империалистической" войны, гражданских войн, войны против Польши и страшного голода; эта борьба была неэффективной, нужно было запустить промышленность, разместить и накормить людей, все это делалось довольно хаотично, и русские принимали все это с обезоруживающим нас смирением.
Они считали, что поскольку мы - американцы, мы ничего никогда не видели кроме высоко механизированных процессов, и когда я сказала, что в моем штате Коннектикут до сих пор пашут на волах, они недоверчиво улыбались и говорили, что я очень любезна.
Они рассказали нам шутку, которая была популярна в Москве, о Комиссии по электрификации всей России, на офисной двери которой висело объявление: "Пожалуйста, стучите. Электрический звонок не работает"…
Тот, кто живет с квакерами, не испытывает комфорта. Нас было четверо в одной довольно большой комнате, в которой были четыре койки, одна цинковая раковина и большая изразцовая печь, служившая дымоходом для печи на первом этаже. Она всегда была теплой, чтобы можно было обогреть около нее руки и высушить полотенца. Даже в октябре Москва была холодный, я не помню солнечных дней. Однако, у нас была теплая комната, которая служила гостиной, и столовая, где мы могли развести огонь из березовых поленьев.
Вся Москва обогревалась дровами, мы видели большие груды дров вокруг зданий Кремля. Что касается еды, я могу вспомнить только, что я все время была голодна, что я получала удовольствие от тяжелого и сырого ржаного хлеба, а каша, из странного вида хлопьев, была довольно неприятной; но больше всего, я помню, что чай не был чаем, а кофе был - не кофе.
Нашим хозяином был наиприятнейший молодой англичанин Эдвард Болс* , единственный квакер, которого оставили в Москве, в то время как остальные все еще оставались в некоторые голодных районах Поволжья.
* Edward Kent Balls, 1892-1984,
квакер, занимавшийся гуманитарной помощью с 1918 по 1926;
c 1944 по 1947 работал на UNRAA ( помощь перемещенным лицам)
в остальное время - знаменитый ботаник,
жена и соратница - Наталья Тимонова,
которая для американцев оказалась роковой женщиной
Позже, к нам примкнул еще и возвратившийся из Поволжья американец, доктор Эффи Греф (Dr. Effie Graef).
Нашей домработницей была добрая старорежимная леди, которая говорила о своем положении с большой благодарностью и ничего не рассказывала о том, через какие испытания она прошла, прежде чем она стала работать у квакеров. Г-н Болс, однако, рассказал нам, что она вернулась из Сибири, куда она ездила, чтобы проведать сосланную дочь.
Девушке, было всего восемнадцать лет, она была арестована потому что часто посещала британскую Торговую комиссию, там по воскресным дням организовывались чайные вечера для молодежи, куда мужчины приглашали девушек из бывшей аристократии.
Обвинение против нее звучало так: "неосознанный шпионаж", который кажется почти невозможно опровергнуть, и она была сослана в Сибирь в какую-то деревню, где не было образовательных учреждений выше начальной школы.
Такое наказание было довольно распространенным, по-видимому для того, чтобы предотвратить любые внешние контакты с интеллигенцией. Бедная мать не могла разделить изгнание со своей дочерью, поскольку им было бы не на что жить, но ее старая крестьянская няня последовала за девушкой в сибирскую деревню, где было бы легче за ней присматривать.
В тот первый вечер у нас было два интересных посетителя. Один был высоким, благородным англичанином, одетым в ставшую обыденной для того времени русскую одежду, в которую для удобства одевался и наш хозяин: русская черная вельветовая рубашка, застегнутая высоко вокруг горла и опоясанная на талии, высокие кожаные сапоги и легкая накидка, вместо пальто. Его звали Уикстид *, и он был страстным приверженцем советской России.
* Alexander Wicksteed - английский квакер,
писатель и путешественник, писал книги о жизни в СССР
"Это - единственная страна в который жизнь действительно свободна!" - заявил он .
Мы ахнули, господин Болс только что закончил свою речь о мерах предосторожности, предупреждая нас, что за каждым из нас будут следить и писать отчеты властям; что небрежные слова, даже на английском языке, могут ввергнуть в серьезную опасность, если не нас, то других, что мы должны быть предельно осторожны.
"Пусть будет так "- сказал г-н Уикстид.
"Если Вы подразумеваете политику, хорошо, но меня не беспокоит политика. Русский ум открыт и свободен от запретов, Если я войду в свой лондонский клуб и спрошу кого-нибудь о том, что он думает, например, о бессмертии, он просто уставится на меня, как на безумца.
Здесь вы не можете ожидать, что русский сочтет какую-либо теорию нелепой и отклонит ее.
Он скажет, “Странно, я никогда не слышал о такой вещи. Давайте присядем и обсудим это".
И посмотрите на свободу общественной жизни. Если в Англии я приглашен на обед и принимаю приглашение, я должен не забыть на него придти вовремя, независимо от того, нравится мне это или нет.
Здесь я могу пойти или не пойти, и пойти тогда, когда мне понравится. Десять шансов к десять, что хозяйка уже забыла, о приглашении, и обед никогда не подадут вовремя."
Другой посетитель был русским, он работал с квакерами во время голода, в качестве переводчика и осуществлял контакты с властями. Я спросила его, состоит ли он в партии.
«Не в настоящее время»,- сказал он, «я был исключен, но надеюсь вернуться».
«Покажусь ли я невежливой, если спрошу, почему Вас исключили?»
«Нет, Я могу рассказать. Это за невыполнение приказа. Я был в Поволжье в разгар голода, когда меня вызвали обратно в Москву. Но квакеры просто не могли обойтись без меня, немногие из них говорили по-русски, я был очень нужен, таким образом, я не повиновался приказу, за что и был исключен."
«В Москве была очень срочная работа?» - спросила я.
«Вовсе нет,» - ответил он.«Вызов был просто грубой бюрократической ошибкой. Однако,» - продолжил он очень серьезно, «Вы видите, что я следовал собственным суждениям, что не следует делать. Всегда нужно выполнять решение партии».
«Даже если Вы полагаете, что оно неправильно?» - спросила я.
«Даже тогда. На самом деле коммунист должен жертвовать собственным суждением и желанием в пользу решения партии".
Дни в Москве были изумительными, захватывающими, изнуряющими.
Ни г-ну Болсу, ни нашим русским сопровождающим не приходило в голову взять кэб, забавные небольшие лошадиные повозки, которыми управляли бородатые извозчики в огромных тулупах, единственные остатки Царской России. Трамваи же были обычно набиты битком, потому мы шагали в течение многих часов по скользким от грязи булыжникам.
Первое, что поразило нас на улицах, это контраст с Варшавой, здесь в Москве, мы не видели ни благосостояния, ни крайней нищеты, за исключением нищих, стариков и женщин, выглядевших так, будто их вывели на сцену.
Демонстрация в честь Международного женского дня, 1924 год
Толпы были одинаково потрепаны, женщины - без головных уборов,
мужчины в русских рубашках, но намного более тепло одеты, чем бедные люди в Польше и выглядели они более откормленными. Мы ожидали все наоборот.
Министр здравоохранения, Семашко, был большим, румяным, хорошо воспитанным русским -
Он не знал никакого языка, кроме русского, и он передал нас двум знающим немецкий язык еврейским врачам, Гильману и Гилевичу (Guelman and Gilewitch), которые очень хорошо показали мне больницы и фабрики.
Там было не так много фабрик, которые могли бы меня заинтересовать, но я видела несколько превосходных, недавно оборудованных цехов, несколько старых, примитивных текстильных заводов.
Посуда, головные уборы, краски, были все еще продуктами ремесленного производства, которое велось крестьянами в зимние месяцы, у властей не было желания показать мне такие работы. Самым впечатляющим был Институт при Обуховской больнице, первой больнице в мире, отведенной для лечения профессиональных заболеваний, с семьюдесятью пятью больничными койками, пятью лабораториями и штатом из тринадцати врачей. Мне сказали, что подобные учреждения существуют в Ленинграде и Харькове.
Мне, действительно, показалось, что промышленной гигиены в России было больше, чем самой промышленности.
Exploring the Dangerous Trades - The Autobiography of Alice Hamilton, M.D. 1943
Продолжение следует
"Это был мир мужчин, во всех смыслах " О Гарварде
У истоков охраны труда -часть 1 -часть 2 1919 год 1924 год
Россия в 1924 году. ( часть 1) часть 2 часть 3 Э. Гамильтон - О демократии
Россия в 1924 была так непохожа на Россию сегодня. В то время она все еще страдала от последствий "империалистической" войны, гражданских войн, войны против Польши и страшного голода; эта борьба была неэффективной, нужно было запустить промышленность, разместить и накормить людей, все это делалось довольно хаотично, и русские принимали все это с обезоруживающим нас смирением.
Они считали, что поскольку мы - американцы, мы ничего никогда не видели кроме высоко механизированных процессов, и когда я сказала, что в моем штате Коннектикут до сих пор пашут на волах, они недоверчиво улыбались и говорили, что я очень любезна.
Они рассказали нам шутку, которая была популярна в Москве, о Комиссии по электрификации всей России, на офисной двери которой висело объявление: "Пожалуйста, стучите. Электрический звонок не работает"…
Тот, кто живет с квакерами, не испытывает комфорта. Нас было четверо в одной довольно большой комнате, в которой были четыре койки, одна цинковая раковина и большая изразцовая печь, служившая дымоходом для печи на первом этаже. Она всегда была теплой, чтобы можно было обогреть около нее руки и высушить полотенца. Даже в октябре Москва была холодный, я не помню солнечных дней. Однако, у нас была теплая комната, которая служила гостиной, и столовая, где мы могли развести огонь из березовых поленьев.
Вся Москва обогревалась дровами, мы видели большие груды дров вокруг зданий Кремля. Что касается еды, я могу вспомнить только, что я все время была голодна, что я получала удовольствие от тяжелого и сырого ржаного хлеба, а каша, из странного вида хлопьев, была довольно неприятной; но больше всего, я помню, что чай не был чаем, а кофе был - не кофе.
Нашим хозяином был наиприятнейший молодой англичанин Эдвард Болс* , единственный квакер, которого оставили в Москве, в то время как остальные все еще оставались в некоторые голодных районах Поволжья.
* Edward Kent Balls, 1892-1984,
квакер, занимавшийся гуманитарной помощью с 1918 по 1926;
c 1944 по 1947 работал на UNRAA ( помощь перемещенным лицам)
в остальное время - знаменитый ботаник,
жена и соратница - Наталья Тимонова,
которая для американцев оказалась роковой женщиной
Позже, к нам примкнул еще и возвратившийся из Поволжья американец, доктор Эффи Греф (Dr. Effie Graef).
Нашей домработницей была добрая старорежимная леди, которая говорила о своем положении с большой благодарностью и ничего не рассказывала о том, через какие испытания она прошла, прежде чем она стала работать у квакеров. Г-н Болс, однако, рассказал нам, что она вернулась из Сибири, куда она ездила, чтобы проведать сосланную дочь.
Девушке, было всего восемнадцать лет, она была арестована потому что часто посещала британскую Торговую комиссию, там по воскресным дням организовывались чайные вечера для молодежи, куда мужчины приглашали девушек из бывшей аристократии.
Обвинение против нее звучало так: "неосознанный шпионаж", который кажется почти невозможно опровергнуть, и она была сослана в Сибирь в какую-то деревню, где не было образовательных учреждений выше начальной школы.
Такое наказание было довольно распространенным, по-видимому для того, чтобы предотвратить любые внешние контакты с интеллигенцией. Бедная мать не могла разделить изгнание со своей дочерью, поскольку им было бы не на что жить, но ее старая крестьянская няня последовала за девушкой в сибирскую деревню, где было бы легче за ней присматривать.
В тот первый вечер у нас было два интересных посетителя. Один был высоким, благородным англичанином, одетым в ставшую обыденной для того времени русскую одежду, в которую для удобства одевался и наш хозяин: русская черная вельветовая рубашка, застегнутая высоко вокруг горла и опоясанная на талии, высокие кожаные сапоги и легкая накидка, вместо пальто. Его звали Уикстид *, и он был страстным приверженцем советской России.
* Alexander Wicksteed - английский квакер,
писатель и путешественник, писал книги о жизни в СССР
"Это - единственная страна в который жизнь действительно свободна!" - заявил он .
Мы ахнули, господин Болс только что закончил свою речь о мерах предосторожности, предупреждая нас, что за каждым из нас будут следить и писать отчеты властям; что небрежные слова, даже на английском языке, могут ввергнуть в серьезную опасность, если не нас, то других, что мы должны быть предельно осторожны.
"Пусть будет так "- сказал г-н Уикстид.
"Если Вы подразумеваете политику, хорошо, но меня не беспокоит политика. Русский ум открыт и свободен от запретов, Если я войду в свой лондонский клуб и спрошу кого-нибудь о том, что он думает, например, о бессмертии, он просто уставится на меня, как на безумца.
Здесь вы не можете ожидать, что русский сочтет какую-либо теорию нелепой и отклонит ее.
Он скажет, “Странно, я никогда не слышал о такой вещи. Давайте присядем и обсудим это".
И посмотрите на свободу общественной жизни. Если в Англии я приглашен на обед и принимаю приглашение, я должен не забыть на него придти вовремя, независимо от того, нравится мне это или нет.
Здесь я могу пойти или не пойти, и пойти тогда, когда мне понравится. Десять шансов к десять, что хозяйка уже забыла, о приглашении, и обед никогда не подадут вовремя."
Другой посетитель был русским, он работал с квакерами во время голода, в качестве переводчика и осуществлял контакты с властями. Я спросила его, состоит ли он в партии.
«Не в настоящее время»,- сказал он, «я был исключен, но надеюсь вернуться».
«Покажусь ли я невежливой, если спрошу, почему Вас исключили?»
«Нет, Я могу рассказать. Это за невыполнение приказа. Я был в Поволжье в разгар голода, когда меня вызвали обратно в Москву. Но квакеры просто не могли обойтись без меня, немногие из них говорили по-русски, я был очень нужен, таким образом, я не повиновался приказу, за что и был исключен."
«В Москве была очень срочная работа?» - спросила я.
«Вовсе нет,» - ответил он.«Вызов был просто грубой бюрократической ошибкой. Однако,» - продолжил он очень серьезно, «Вы видите, что я следовал собственным суждениям, что не следует делать. Всегда нужно выполнять решение партии».
«Даже если Вы полагаете, что оно неправильно?» - спросила я.
«Даже тогда. На самом деле коммунист должен жертвовать собственным суждением и желанием в пользу решения партии".
Дни в Москве были изумительными, захватывающими, изнуряющими.
Ни г-ну Болсу, ни нашим русским сопровождающим не приходило в голову взять кэб, забавные небольшие лошадиные повозки, которыми управляли бородатые извозчики в огромных тулупах, единственные остатки Царской России. Трамваи же были обычно набиты битком, потому мы шагали в течение многих часов по скользким от грязи булыжникам.
Первое, что поразило нас на улицах, это контраст с Варшавой, здесь в Москве, мы не видели ни благосостояния, ни крайней нищеты, за исключением нищих, стариков и женщин, выглядевших так, будто их вывели на сцену.
Демонстрация в честь Международного женского дня, 1924 год
Толпы были одинаково потрепаны, женщины - без головных уборов,
мужчины в русских рубашках, но намного более тепло одеты, чем бедные люди в Польше и выглядели они более откормленными. Мы ожидали все наоборот.
Министр здравоохранения, Семашко, был большим, румяным, хорошо воспитанным русским -
Он не знал никакого языка, кроме русского, и он передал нас двум знающим немецкий язык еврейским врачам, Гильману и Гилевичу (Guelman and Gilewitch), которые очень хорошо показали мне больницы и фабрики.
Там было не так много фабрик, которые могли бы меня заинтересовать, но я видела несколько превосходных, недавно оборудованных цехов, несколько старых, примитивных текстильных заводов.
Посуда, головные уборы, краски, были все еще продуктами ремесленного производства, которое велось крестьянами в зимние месяцы, у властей не было желания показать мне такие работы. Самым впечатляющим был Институт при Обуховской больнице, первой больнице в мире, отведенной для лечения профессиональных заболеваний, с семьюдесятью пятью больничными койками, пятью лабораториями и штатом из тринадцати врачей. Мне сказали, что подобные учреждения существуют в Ленинграде и Харькове.
Мне, действительно, показалось, что промышленной гигиены в России было больше, чем самой промышленности.
Exploring the Dangerous Trades - The Autobiography of Alice Hamilton, M.D. 1943
Продолжение следует