Элис Гамильтон. 1924 год
Элис Гамильтон - женщина врач (1869 - 1970)
"Это был мир мужчин, во всех смыслах " О Гарварде
У истоков охраны труда -часть 1 -часть 2 1919 год 1924 год
Россия в 1924 году. ( часть 1) часть 2 часть 3 Э. Гамильтон - О демократии
Галиция, 1920-е
.В 1924 году Элис вошла в международную комиссию медицинских экспертов при Лиге Наций, а летом 1924 года получила приглашение посетить Россию. Приглашение было подписано доктором Калиной из Министерства здравоохранения, от имени Николая Александровича Семашко, который хотел, чтобы Эллис, как американский эксперт, ознакомилась с тем, что советская Россия сделала в области промышленной гигиене.
Это было очень заманчивым приглашением.
Мне казалось несправедливым многого ожидать от страны, которая прошла через семь лет войны, иностранной и гражданской, имела полностью разрушенными социальную систему и торговые отношения с внешним миром...
Я была готова терпеливо взирать на отсутствие эффективности и гигиены труда. Но меня чрезвычайно привлекла возможность посетить советские фабрики и посмотреть, на что в действительности похожа советская жизнь.
В России, перед войной, от сыпного тифа ежегодно умирало приблизительно 90,000 человек год, но в 1920 году этот показатель приблизился к трем миллионам.
Тут нужно сказать, что Советской Россией было предпринято все возможное в условиях существующих финансовых и социальных проблем. В 1921 ситуация решительно улучшилась, было зафиксировано только 600,000 случаев этого заболевания.
Но в это время начался голод, который вызвал массовые миграции на северо-запад, и в то же время продолжилась репатриация беженцев из зоны военных действий.
Миллионы жителей Польши и стран Балтии, которые ранее были насильственно эвакуированы Царским правительством в Центральную Россию и даже в Сибирь, начали возвращаться домой, голодные и лишенные всего самого необходимого. Заботы о них непомерной ношей легли на созданную в новом государстве систему здравоохранения. Результатом явилась новая волна сыпного тифа, лихорадки и холеры.
В то время как государственные деятели европейских стран даже не могли согласовать границы, органы здравоохранения разных стран согласованно занимались обменом заключенных, репатриацией беженцев, созданием и управлением карантинных станций...
Читая документы Варшавской Конференции, я была поражена вежливым и уважительным отношением к Советской Россией, которая была парией среди стран, ведь в это же время бОльшая часть Европы стремилась вынудить эту страну к подчинению любым путем, войной или голодом.
Только медики понимали, что болезнь не обращает внимания на национальность, ей не важны победы или поражения.
Проблемы голода и болезней сложились не только в России, вся Европа находилась в разоренном и голодном состоянии и требовала немедленной помощи. Особенно сильно голодали в Бельгии, Австрии и Германии. В это же время усилиями международной комиссии была сформирована Эпидемиологическая Комиссия и направлена в Грецию, где осенью 1922 года сложилась катастрофическая ситуация, больше миллиона беженцев из Малой Азии, убегая от турок, принесли в страну холеру, брюшной тиф и оспу.
Я была не настолько отважна, чтобы поехать в Россию одиночестве. Я уговорила троих моих друзей, которых я представила Семашко, как “экспертов по социальной работе", отправиться вместе со мной и сопровождать меня в поездке по этой стране.
Путь в Россию лежал через Польшу
Польша 1924 года
Поляки были очень дружелюбны, и все они говорили на иностранных языках помимо польского, иногда они переходили с французского на немецкий, потом - на английский язык, и снова -на польский.
На следующий день после нашего прибытия я должна была представить свои письма Министру здравоохранения и труда, и затем обойти все здание Гигиенической лаборатории, поговорить с каждым мужчиной и с каждой женщиной, и взглянуть на каждого кролика. К двум часам я устала улыбаться и произносить вежливые речи. Но они все были действительно приятными, особенно Вродзинский, Министр здравоохранения.
Работники были, главным образом, обучены американцами, и Институт Рокфеллера помог им построить прекрасное здание, это было первое дело нового правительства.
Я получила большое впечатление от их желания сделать свою страну прекрасной, быть наравне с другими цивилизованными странами, то, что им не давала сделать Россия. Они боролись с такими неизлечимыми проблемами, как малярия и туберкулез, которые были даже не изучены в Польше, с сыпным тифом на русской границе и тифом в Лодзе, где жило полмилиона человек, не было канализации, жители пользовались лишь колодцами и собирали дождевую воду.
Доктор Вродзинский предложил нам свой грохочущий старый кадиллак, оставленный уехавшими американцами, чтобы отвезти нас к квакерам. Это место находилось на расстоянии в приблизительно двадцать миль, откуда большевики были изгнаны в 1921. Там нам показали педагогическое училище, где крестьянские девочки обучались, чтобы стать учительницами и учить крестьянских детей….
Школа была очаровательна, там были сто восемьдесят девочек, многие из них - в их крестьянских костюмах, и симпатичная маленькая директриса, которая говорила на хорошем французском языке. Она накормила нас обедом....
Мы ели кислый суп с кусочками огурцов, еще были огурцы заправленные сметаной, соленные грибы, а также цыпленок, картофель и восхитительная цветная капуста. Затем мы пошли наверх, и девочки спели крестьянские песни, представляя их жестами,точно также, как это делают японцы. Это было и красиво и странно.
Нам сказали, что школа открылась, как только "появилась Польша"; то есть, после перемирия. Образование было страстью поляков. Однажды днем, в доме доктора Радзивилловича, мы встретились за чаем с группой леди, они рассказали нам, что образованные польские женщины и молодые девушки всегда тайно учили детей читать и писать на польском, который был запрещен русскими и немцами.
После того, как они получили свободу, они с большим энтузиазмом занялись обучением других.
В ожидании визы Элис провела в Варшаве больше недели.
Поезд квакеров
Бедность встретила нас везде, не только в деревне, но и на городских улицах, особенно, в почти невероятных, еврейских кварталах, где каждый видел в абсолютном реализме трагическое положение евреев, усилия людей другой расы, найти свой дом в этой стране и все же остаться отдельной, обособленной группой, не изменяя ни обычаям, ни ритуалам под давлением своих соседей.
И чем более примитивны люди, тем больше они негодуют по поводу таких различий.
У евреев есть свои собственные праздники, у поляков они свои, и те, и другие - священные и важные; еврейские мальчики ходят в свои собственные школы, они никогда не играют с польскими мальчиками; ни один еврей не может есть в доме польских аристократов, ни один аристократ не будет есть в доме у еврея, смешанный брак внушает ужас обоим.
Глядя на евреев в Варшаве, настолько отличающихся своей одеждой и тем, как они носят свои волосы так, что их можно было отличить издалека, я думала о том, насколько невозможная складывалась ситуация.
Только разрушение барьеров между двумя группами решило бы проблему, но для этого требовалось обоюдное желание.
Возможно, такое разрушение барьеров произойдет в новой стране.
В Америке я знала польского еврея, молодого человека, избежавшего погрома, в котором его мать и сестра умерли после того, как их языки прибили к полу... Он сказал мне, что умер бы так же, если бы его заставили есть свинину, или снять головной убор перед распятием.
Но когда он приехал в Америку, то обнаружил, что все его принципы куда-то исчезли. Никто не интересовался тем, ел ли он свинину, и его это тоже не заботило. Он больше не беспокоился о кошерной пище и даже был в христианской церкви, снимал шляпу и становился на колени вместе со всеми.
Он был откровенно озадачен своим собственным безразличием к вещам, которые в Польше были вопросами жизни и смерти.
Продолжение следует
"Это был мир мужчин, во всех смыслах " О Гарварде
У истоков охраны труда -часть 1 -часть 2 1919 год 1924 год
Россия в 1924 году. ( часть 1) часть 2 часть 3 Э. Гамильтон - О демократии
Галиция, 1920-е
.В 1924 году Элис вошла в международную комиссию медицинских экспертов при Лиге Наций, а летом 1924 года получила приглашение посетить Россию. Приглашение было подписано доктором Калиной из Министерства здравоохранения, от имени Николая Александровича Семашко, который хотел, чтобы Эллис, как американский эксперт, ознакомилась с тем, что советская Россия сделала в области промышленной гигиене.
Это было очень заманчивым приглашением.
Мне казалось несправедливым многого ожидать от страны, которая прошла через семь лет войны, иностранной и гражданской, имела полностью разрушенными социальную систему и торговые отношения с внешним миром...
Я была готова терпеливо взирать на отсутствие эффективности и гигиены труда. Но меня чрезвычайно привлекла возможность посетить советские фабрики и посмотреть, на что в действительности похожа советская жизнь.
В России, перед войной, от сыпного тифа ежегодно умирало приблизительно 90,000 человек год, но в 1920 году этот показатель приблизился к трем миллионам.
Тут нужно сказать, что Советской Россией было предпринято все возможное в условиях существующих финансовых и социальных проблем. В 1921 ситуация решительно улучшилась, было зафиксировано только 600,000 случаев этого заболевания.
Но в это время начался голод, который вызвал массовые миграции на северо-запад, и в то же время продолжилась репатриация беженцев из зоны военных действий.
Миллионы жителей Польши и стран Балтии, которые ранее были насильственно эвакуированы Царским правительством в Центральную Россию и даже в Сибирь, начали возвращаться домой, голодные и лишенные всего самого необходимого. Заботы о них непомерной ношей легли на созданную в новом государстве систему здравоохранения. Результатом явилась новая волна сыпного тифа, лихорадки и холеры.
В то время как государственные деятели европейских стран даже не могли согласовать границы, органы здравоохранения разных стран согласованно занимались обменом заключенных, репатриацией беженцев, созданием и управлением карантинных станций...
Читая документы Варшавской Конференции, я была поражена вежливым и уважительным отношением к Советской Россией, которая была парией среди стран, ведь в это же время бОльшая часть Европы стремилась вынудить эту страну к подчинению любым путем, войной или голодом.
Только медики понимали, что болезнь не обращает внимания на национальность, ей не важны победы или поражения.
Проблемы голода и болезней сложились не только в России, вся Европа находилась в разоренном и голодном состоянии и требовала немедленной помощи. Особенно сильно голодали в Бельгии, Австрии и Германии. В это же время усилиями международной комиссии была сформирована Эпидемиологическая Комиссия и направлена в Грецию, где осенью 1922 года сложилась катастрофическая ситуация, больше миллиона беженцев из Малой Азии, убегая от турок, принесли в страну холеру, брюшной тиф и оспу.
Я была не настолько отважна, чтобы поехать в Россию одиночестве. Я уговорила троих моих друзей, которых я представила Семашко, как “экспертов по социальной работе", отправиться вместе со мной и сопровождать меня в поездке по этой стране.
Путь в Россию лежал через Польшу
Польша 1924 года
Поляки были очень дружелюбны, и все они говорили на иностранных языках помимо польского, иногда они переходили с французского на немецкий, потом - на английский язык, и снова -на польский.
На следующий день после нашего прибытия я должна была представить свои письма Министру здравоохранения и труда, и затем обойти все здание Гигиенической лаборатории, поговорить с каждым мужчиной и с каждой женщиной, и взглянуть на каждого кролика. К двум часам я устала улыбаться и произносить вежливые речи. Но они все были действительно приятными, особенно Вродзинский, Министр здравоохранения.
Работники были, главным образом, обучены американцами, и Институт Рокфеллера помог им построить прекрасное здание, это было первое дело нового правительства.
Я получила большое впечатление от их желания сделать свою страну прекрасной, быть наравне с другими цивилизованными странами, то, что им не давала сделать Россия. Они боролись с такими неизлечимыми проблемами, как малярия и туберкулез, которые были даже не изучены в Польше, с сыпным тифом на русской границе и тифом в Лодзе, где жило полмилиона человек, не было канализации, жители пользовались лишь колодцами и собирали дождевую воду.
Доктор Вродзинский предложил нам свой грохочущий старый кадиллак, оставленный уехавшими американцами, чтобы отвезти нас к квакерам. Это место находилось на расстоянии в приблизительно двадцать миль, откуда большевики были изгнаны в 1921. Там нам показали педагогическое училище, где крестьянские девочки обучались, чтобы стать учительницами и учить крестьянских детей….
Школа была очаровательна, там были сто восемьдесят девочек, многие из них - в их крестьянских костюмах, и симпатичная маленькая директриса, которая говорила на хорошем французском языке. Она накормила нас обедом....
Мы ели кислый суп с кусочками огурцов, еще были огурцы заправленные сметаной, соленные грибы, а также цыпленок, картофель и восхитительная цветная капуста. Затем мы пошли наверх, и девочки спели крестьянские песни, представляя их жестами,точно также, как это делают японцы. Это было и красиво и странно.
Нам сказали, что школа открылась, как только "появилась Польша"; то есть, после перемирия. Образование было страстью поляков. Однажды днем, в доме доктора Радзивилловича, мы встретились за чаем с группой леди, они рассказали нам, что образованные польские женщины и молодые девушки всегда тайно учили детей читать и писать на польском, который был запрещен русскими и немцами.
После того, как они получили свободу, они с большим энтузиазмом занялись обучением других.
В ожидании визы Элис провела в Варшаве больше недели.
Поезд квакеров
Бедность встретила нас везде, не только в деревне, но и на городских улицах, особенно, в почти невероятных, еврейских кварталах, где каждый видел в абсолютном реализме трагическое положение евреев, усилия людей другой расы, найти свой дом в этой стране и все же остаться отдельной, обособленной группой, не изменяя ни обычаям, ни ритуалам под давлением своих соседей.
И чем более примитивны люди, тем больше они негодуют по поводу таких различий.
У евреев есть свои собственные праздники, у поляков они свои, и те, и другие - священные и важные; еврейские мальчики ходят в свои собственные школы, они никогда не играют с польскими мальчиками; ни один еврей не может есть в доме польских аристократов, ни один аристократ не будет есть в доме у еврея, смешанный брак внушает ужас обоим.
Глядя на евреев в Варшаве, настолько отличающихся своей одеждой и тем, как они носят свои волосы так, что их можно было отличить издалека, я думала о том, насколько невозможная складывалась ситуация.
Только разрушение барьеров между двумя группами решило бы проблему, но для этого требовалось обоюдное желание.
Возможно, такое разрушение барьеров произойдет в новой стране.
В Америке я знала польского еврея, молодого человека, избежавшего погрома, в котором его мать и сестра умерли после того, как их языки прибили к полу... Он сказал мне, что умер бы так же, если бы его заставили есть свинину, или снять головной убор перед распятием.
Но когда он приехал в Америку, то обнаружил, что все его принципы куда-то исчезли. Никто не интересовался тем, ел ли он свинину, и его это тоже не заботило. Он больше не беспокоился о кошерной пище и даже был в христианской церкви, снимал шляпу и становился на колени вместе со всеми.
Он был откровенно озадачен своим собственным безразличием к вещам, которые в Польше были вопросами жизни и смерти.
Продолжение следует