Польша/Беларусь: Элиза Ожешко
Элиза Ожешко [Eliza Orzeszkowa], урождённая Эльжбета Павловская [Elżbieta Pawłowska], родилась 6 июня 1841 года в родительском поместье Мильковщина Гродненской губернии. В трёхлетнем возрасте она лишилась отца, в десятилетнем -- покинула дом, чтобы учиться в столице, в монастыре сестёр-сакраменток. Там она познакомилась с Марией-Станиславой Василовской, будущей поэтессой Марией Конопницкой. Дружбу они пронесли через всю жизнь.
Мать, вступившая во второй брак, твёрдо решила выдать дочь замуж сразу после окончания учёбы. Из воспоминаний: Выйдя в „свет“, я некоторое время была какой-то легкомысленной. Шум ли светской жизни меня ошеломил, мое ли положение самой богатой и пользовавшейся наибольшим успехом барышни сделали меня такой поверхностной, не знаю. Знаю только, что из мечтаний в монастыре о бедном и благородном молодом человеке, об освобождении моих крепостных, о каких-то неопределенных, но красивых подвигах, в это время во мне ничего не осталось… Психический мир мой как-то сузился, уменьшился... На новую жизнь я смотрела, как на игрушку, и будущее казалось мне игрушкой. Я хотела как можно скорее стать замужней только для того, чтобы иметь право распоряжаться своим домом, экипажем, слугами и быть самостоятельной, не ограниченной в своих желаниях волей матери, человека деспотического… Физическая сторона моего существа глубоко спала, нравственная и умственная - на некоторое время тоже погрузились в сон. Мне кажется, что если бы тогда из куска дерева сделали мужчину и сказали мне, что, когда я выйду за него замуж, я буду самостоятельно распоряжаться собой и всем моим имуществом, что он будет возить меня по различным местам и балам, я согласилась бы выйти замуж за дерево.
Жениху, помещику Петру Ожешко, был уже четвёртый десяток, он был очень хорош собой, зажиточен, учтив и образован. А всё равно лучше бы дерево, потому что ко всем своим совершенствам пан Пётр имел один недостаток. Он был картёжник. Промотал свои деньги, женины, залез в долги, он продал даже отцовскую библиотеку, чтобы расплатиться... Восстание 1863 года подвело черту под этим несчастным супружеством. Петра за участие в военных действиях сослали в Пермскую губернию, а Эльжбету, хотя она активно содействовала повстанцам, даже одного из руководителей восстания, раненого, в собственной карете переправила в Варшаву по липовому паспорту, под видом больного двоюродного брата, каким-то чудом репрессии миновали. Имение конфисковали в казну. Пани Ожешко возвратилась в разорённую Мильковщину и начала процесс расторжения брака. Некоторые биографы утверждают: по соглашению с супругом. При всём своём мотовстве он оставался порядочным человеком и не хотел ломать жизнь жене. К этому же периоду относится первая публикация Элизы Ожешко: повесть "Картины голодного года" (1866).
Брак признали недействительным в 1869 году, уже после возвращения Петра Ожешко из ссылки, и тогда же пришлось продать Мильковщину и переехать в Гродно. По совету адвоката Станислава Нахорского, который был другом писательницы и влюбился в неё. Взаимно. Но он был женат, жена тяжело болела, отличалась тяжёлым характером, по некоторым сведениям, страдала психическим заболеванием. Держала в доме тридцать кошек, кстати. И вот двадцать с лишним лет Ожешко и Нахорский встречались тайно. Не та атмосфера, чтобы творить идиллии, согласитесь.
Вот так начинается ранний, эпически популярный роман "Марта" (1873), вошедший даже в школьную программу Германии, в переводе, естественно:
- Жизнь женщины - это вечно пылающее пламя любви, - говорят одни.
- Жизнь женщины - в самоотречении, - твердят другие.
- Жизнь женщины - в материнстве, - восклицают третьи.
- Жизнь женщины - игра, - шутят некоторые.
- Добродетель женщины - её слепая вера, - хором соглашаются все.
[большая цитата]Женщины веруют слепо; они любят, жертвуют собой, растят детей, развлекаются… следовательно, делают все, чего от них требует общество, и всё же на них посматривают как-то косо и время от времени бросают им не то упрек, не то предостережение:
- Неладно вы живёте!
И наиболее вдумчивые, разумные или наиболее несчастные женщины, вглядываясь в свою жизнь и в то, что их окружает, твердят:
- Да, неладно мы живём!
Если неладно, значит, надо искать выход. Одни видят его в одном, другие - в другом, но все эти рецепты не помогают излечить недуг.
Недавно один писатель, который пользуется заслуженным уважением в нашей стране (Захариасевич), в своем романе «Альбина» пытался доказать, будто женщины страдают физически и нравственно только оттого, что не умеют сильно любить (конечно, мужчину!).
О, небо! Какая вопиющая несправедливость!
Пусть слетит к нам на помощь розовый божок Эрос и подтвердит, что вся наша жизнь - фимиам, который мы непрестанно курим в его честь!
Едва выйдя из детского возраста, мы уже слышим, что наш удел - любить одного из этих «царей природы»; в юности мы мечтаем об этом повелителе и вечерами, когда на небе светит луна или сверкают звезды, и по утрам, когда белоснежные лилии раскрывают навстречу солнцу благоухающие чашечки. Мечтаем и вздыхаем, вздыхаем о том мгновении, когда нам можно будет, как лилиям к солнцу, устремиться навстречу тому, кто встаёт в нашем воображении, словно Адонис в утреннем тумане или в потоках лунного света… Затем… что же затем? Адонис спускается с облаков, находит себе телесное воплощение, мы меняемся с ним кольцами и выходим за него замуж… Это тоже доказательство любви, и, хотя вышеупомянутый писатель в своих прекрасных романах утверждает, что это всегда и неизменно делается по расчёту, мы не можем с ним полностью согласиться. Брак по расчёту - обычное явление лишь в определённых кругах и при определённых обстоятельствах. Как правило же, брак - следствие любви. Какой любви? Это уже другой вопрос, сложный, об этом пришлось бы много говорить. Достаточно того, что, когда девушка в подвенечном платье, стыдливо закрыв лицо белоснежной фатой, идет к алтарю, прекрасный Эрос летит впереди, держа над ее головой свой факел, горящий розовым пламенем.
Затем… Что же затем? Мы снова любим… Если и не того царя природы, который девочке-подростку являлся в мечтах, а юной деве надел на палец обручальное кольцо, - так иного; а когда не любим никого, то жаждем любви… сохнем, чахнем; частенько эта неудовлетворённая жажда любви делает нас злыми ведьмами…
И что же происходит? Одни порхают в жизни, осенённые крыльями бога любви, они честны, добродетельны и счастливы; другие - и таких больше, гораздо больше - ступают по земле окровавленными ногами, борясь за кусок хлеба, за свой душевный мир, за честь свою; их удел - горькие слезы, безумные страдания, они тяжко грешат, падают в пропасть позора, умирают с голоду…
Итак, рецепт «любите!» не во всех случаях помогает.
Видно, в лекарство следует добавить ещё кое-что, тогда оно скорее поможет. Чего же в нём недостаёт?
На это, быть может, ответит страница из жизни одной женщины…
Я в экзальтации вцепилась в эту самую страницу и осталась скорее недовольной. При всей моей любви к вельтшмерцу судьба Марты, рано овдовевшей шляхтянки, ничему не обученной, не способной заработать на хлеб ни себе, ни маленькой трогательной, совершенно диккенсовской дочке, - это уж воплощённая безнадёжность, плач и слёзы. Но пусть "Марта" тенденциозна, пусть писательница суровой дланью закрывает перед героиней все двери, не была ли жизнь беспощаднее? Сколько таких Март, а также Марф и их детей банально погибало с голоду?
Вот и мои любимые "Господа Помпалинские" [Pompalińscy], написанные три года спустя, посвящены животрепещущей теме замужества фактически за кров и кормёжку. Двух дочек-умниц пани Джульетта Заноза-Книксен (кроме шуток, Джульетта Заноза-Книксен) с горем пополам пристроила за соседей, таких же мелкопоместных дворян. Осталась третья, красавица. Красавице уже двадцать три. Надо поспешать. И вдруг как снег на голову падает завидная партия, настоящий граф! Правда, Цезарий немножечко, самую чуточку придурковат, но это даже к лучшему. И мы с высоты наших высших образований и профессиональных достижений можем осуждать панну Дельцю, что она готова пойти за комического простака, а есть ли у панны другие варианты? Гробить здоровье на фабрике, как Роза, скрывая своё сословное происхождение? Идти в девочки для битья к старой титулованной психопатке, как Леося, которая, наряду со старой психопаткой, - самая интересная, яркая героиня повести? Может быть, сразу в монастырь или с моста в реку? Зов неопытного сердца перечеркнул все девичьи грёзы и надежды маменьки. Психопатическая графиня, пиковая дама, старая троллиха, наверняка осталась довольна унижением своих врагов. А традиции... традиции нерушимы.
Как же обстоят дела там, где зарабатывать своим трудом - это норма жизни? Элиза Ожешко расскажет нам и о крестьянстве. Вот "Ведьма" [Widma, 1881] и более поздняя переработка "Дзюрдзи" [Dziurdziowie, 1885], в редком жанре реалистического хоррора повествующие о том, что будет с необычной, выходящей из ряда вон женщиной на селе:
В толпе воцарилось гробовое молчание. Казалось, души этих людей теперь слились воедино; со всей силой мысли, чувства, зрения и слуха устремились они к этой женщине, и в душу её словно впилось острое жало. Вытянув шеи, все уставили на неё глаза. В них ещё не было ничего, кроме несколько брезгливого удивления. Только жгучий, разящий язвительной насмешкой взгляд Розальки быстро перебегал с лица женщины, застывшей у пламеневшего креста, на мужа, который вдруг странно преобразился: неясная улыбка затаенного счастья разлилась по его лицу и стерла обычную мрачность, сменив ее блаженным выражением восторга, переполнявшего всё его существо. Степан глядел на неё и не мог наглядеться. Между тем женщина снова спросила:
- Что ж? Приходила она?
Никто не ответил. В блестящих, смеющихся глазах её мелькнула тревога.
- Что же, - повторила она, - видели вы уже ведьму? Приходила она?
На этот раз из толпы отозвался голос Петра Дзюрдзи; он не был гневен, но звучал очень серьёзно:
- Будто ты не знаешь: первая, что придет на огонь, та и есть ведьма.
- Ну, как же! - ответила женщина тоном, выражавшим глубокое убеждение. - Как не знать, знаю! А кто - первая?
Два мужских голоса - Петра Дзюрдзи и Якуба Шишки - твердо ответили:
- Ты.
Вот "Хам" [Cham, 1888] как бы о несложившемся семейном счастье деревенского вдовца Павла и горничной Франки, наследственной алкоголички, гулёны и скандалистки, а на самом деле о том, что любовь не всемогуща и не вылечивает всех ран, не воскрешает. Вот Bene nati [1891], идиллия наизнанку, где вся статья бы юной паре жить, и жить счастливо, но есть такие люди - родственники. Дворянка есть дворянка! Лесник ей не чета. Всякий шляхтич по природе равен воеводе, а лесник... что такое лесник? Ясновельможный пан Хам. Я не случайно выбрала тег "травля".
...прадеды наши почитали совершенством лишь ту панну, которая обладала шестью достоинствами, начинающимися с буквы "п". Тут он поднял голову к потолку, будто силясь вспомнить эти шесть "п", и принялся их перечислять, загибая растопыренные пальцы. Итак, первое: праведна, то есть превыше всего страшится прогневать господа бога каким-либо грехом или проступком; второе: прелестна, что объяснения не требует, ибо всякому видно с первого взгляда; третье: порядлива, никогда не сидит, сложа ручки, и за всякую нужную работу берется с охотой и сноровкой; четвертое: послушна, то есть с радостью подчинится всякому разумному приказанию мужа, равно как и его родителей или кого другого; пятое: прилична, а это значит, что скромностью и учтивостью всем бывает приятна; шестое: приданое, но это впору хоть и совсем вычеркнуть, ибо там, где имеется пять "п", шестое- если есть, то хорошо, а нет, то и бог с ним!
После большого гродненского пожара 1885 года Элиза Ожешко организовывала помощь погорельцам. Её жилище тоже пострадал, и адвокат Нахорский предложил ей квартиру в своём доме. Его жена умирала - и умирала ещё девять лет. Пожениться Нахорский и Ожешко смогли только в 1894 году. Через два года, в день св. Елизаветы, то есть в именины Ожешко во время праздника Станислав Нахорский мгновенно умер от паралича сердца.
Последние романы Элизы Ожешко отмечены влиянием поэта-романтика Зигмунта Красиньского, а также Льва Толстого с идеями нравственного самосовершенствования. В 1905 году она, как и граф Толстой, была выдвинута на Нобелевскую премию, но получил её Генрик Сенкевич. Кстати, предлагали разделить премию между Ожешко и Сенкевичем, но организаторы на это не пошли, к сожалению Последний сборник рассказов, Gloria Victis ["Слава побеждённым", 1910], вновь возвращает к годам молодости писательницы, к восстанию. Дни Элизы Ожешко клонились к закату. Мостовые перед её домом выстилались соломой, чтобы не тревожить чуткий сон больной. Она умерла в мае 1910 года и была похоронена рядом со своим вторым мужем.
Предыдущие посты о писательнице:
https://fem-books.livejournal.com/1733569.html
https://fem-books.livejournal.com/54904.html
https://fem-books.livejournal.com/53972.html
Мать, вступившая во второй брак, твёрдо решила выдать дочь замуж сразу после окончания учёбы. Из воспоминаний: Выйдя в „свет“, я некоторое время была какой-то легкомысленной. Шум ли светской жизни меня ошеломил, мое ли положение самой богатой и пользовавшейся наибольшим успехом барышни сделали меня такой поверхностной, не знаю. Знаю только, что из мечтаний в монастыре о бедном и благородном молодом человеке, об освобождении моих крепостных, о каких-то неопределенных, но красивых подвигах, в это время во мне ничего не осталось… Психический мир мой как-то сузился, уменьшился... На новую жизнь я смотрела, как на игрушку, и будущее казалось мне игрушкой. Я хотела как можно скорее стать замужней только для того, чтобы иметь право распоряжаться своим домом, экипажем, слугами и быть самостоятельной, не ограниченной в своих желаниях волей матери, человека деспотического… Физическая сторона моего существа глубоко спала, нравственная и умственная - на некоторое время тоже погрузились в сон. Мне кажется, что если бы тогда из куска дерева сделали мужчину и сказали мне, что, когда я выйду за него замуж, я буду самостоятельно распоряжаться собой и всем моим имуществом, что он будет возить меня по различным местам и балам, я согласилась бы выйти замуж за дерево.
Жениху, помещику Петру Ожешко, был уже четвёртый десяток, он был очень хорош собой, зажиточен, учтив и образован. А всё равно лучше бы дерево, потому что ко всем своим совершенствам пан Пётр имел один недостаток. Он был картёжник. Промотал свои деньги, женины, залез в долги, он продал даже отцовскую библиотеку, чтобы расплатиться... Восстание 1863 года подвело черту под этим несчастным супружеством. Петра за участие в военных действиях сослали в Пермскую губернию, а Эльжбету, хотя она активно содействовала повстанцам, даже одного из руководителей восстания, раненого, в собственной карете переправила в Варшаву по липовому паспорту, под видом больного двоюродного брата, каким-то чудом репрессии миновали. Имение конфисковали в казну. Пани Ожешко возвратилась в разорённую Мильковщину и начала процесс расторжения брака. Некоторые биографы утверждают: по соглашению с супругом. При всём своём мотовстве он оставался порядочным человеком и не хотел ломать жизнь жене. К этому же периоду относится первая публикация Элизы Ожешко: повесть "Картины голодного года" (1866).
Брак признали недействительным в 1869 году, уже после возвращения Петра Ожешко из ссылки, и тогда же пришлось продать Мильковщину и переехать в Гродно. По совету адвоката Станислава Нахорского, который был другом писательницы и влюбился в неё. Взаимно. Но он был женат, жена тяжело болела, отличалась тяжёлым характером, по некоторым сведениям, страдала психическим заболеванием. Держала в доме тридцать кошек, кстати. И вот двадцать с лишним лет Ожешко и Нахорский встречались тайно. Не та атмосфера, чтобы творить идиллии, согласитесь.
Вот так начинается ранний, эпически популярный роман "Марта" (1873), вошедший даже в школьную программу Германии, в переводе, естественно:
- Жизнь женщины - это вечно пылающее пламя любви, - говорят одни.
- Жизнь женщины - в самоотречении, - твердят другие.
- Жизнь женщины - в материнстве, - восклицают третьи.
- Жизнь женщины - игра, - шутят некоторые.
- Добродетель женщины - её слепая вера, - хором соглашаются все.
[большая цитата]Женщины веруют слепо; они любят, жертвуют собой, растят детей, развлекаются… следовательно, делают все, чего от них требует общество, и всё же на них посматривают как-то косо и время от времени бросают им не то упрек, не то предостережение:
- Неладно вы живёте!
И наиболее вдумчивые, разумные или наиболее несчастные женщины, вглядываясь в свою жизнь и в то, что их окружает, твердят:
- Да, неладно мы живём!
Если неладно, значит, надо искать выход. Одни видят его в одном, другие - в другом, но все эти рецепты не помогают излечить недуг.
Недавно один писатель, который пользуется заслуженным уважением в нашей стране (Захариасевич), в своем романе «Альбина» пытался доказать, будто женщины страдают физически и нравственно только оттого, что не умеют сильно любить (конечно, мужчину!).
О, небо! Какая вопиющая несправедливость!
Пусть слетит к нам на помощь розовый божок Эрос и подтвердит, что вся наша жизнь - фимиам, который мы непрестанно курим в его честь!
Едва выйдя из детского возраста, мы уже слышим, что наш удел - любить одного из этих «царей природы»; в юности мы мечтаем об этом повелителе и вечерами, когда на небе светит луна или сверкают звезды, и по утрам, когда белоснежные лилии раскрывают навстречу солнцу благоухающие чашечки. Мечтаем и вздыхаем, вздыхаем о том мгновении, когда нам можно будет, как лилиям к солнцу, устремиться навстречу тому, кто встаёт в нашем воображении, словно Адонис в утреннем тумане или в потоках лунного света… Затем… что же затем? Адонис спускается с облаков, находит себе телесное воплощение, мы меняемся с ним кольцами и выходим за него замуж… Это тоже доказательство любви, и, хотя вышеупомянутый писатель в своих прекрасных романах утверждает, что это всегда и неизменно делается по расчёту, мы не можем с ним полностью согласиться. Брак по расчёту - обычное явление лишь в определённых кругах и при определённых обстоятельствах. Как правило же, брак - следствие любви. Какой любви? Это уже другой вопрос, сложный, об этом пришлось бы много говорить. Достаточно того, что, когда девушка в подвенечном платье, стыдливо закрыв лицо белоснежной фатой, идет к алтарю, прекрасный Эрос летит впереди, держа над ее головой свой факел, горящий розовым пламенем.
Затем… Что же затем? Мы снова любим… Если и не того царя природы, который девочке-подростку являлся в мечтах, а юной деве надел на палец обручальное кольцо, - так иного; а когда не любим никого, то жаждем любви… сохнем, чахнем; частенько эта неудовлетворённая жажда любви делает нас злыми ведьмами…
И что же происходит? Одни порхают в жизни, осенённые крыльями бога любви, они честны, добродетельны и счастливы; другие - и таких больше, гораздо больше - ступают по земле окровавленными ногами, борясь за кусок хлеба, за свой душевный мир, за честь свою; их удел - горькие слезы, безумные страдания, они тяжко грешат, падают в пропасть позора, умирают с голоду…
Итак, рецепт «любите!» не во всех случаях помогает.
Видно, в лекарство следует добавить ещё кое-что, тогда оно скорее поможет. Чего же в нём недостаёт?
На это, быть может, ответит страница из жизни одной женщины…
Я в экзальтации вцепилась в эту самую страницу и осталась скорее недовольной. При всей моей любви к вельтшмерцу судьба Марты, рано овдовевшей шляхтянки, ничему не обученной, не способной заработать на хлеб ни себе, ни маленькой трогательной, совершенно диккенсовской дочке, - это уж воплощённая безнадёжность, плач и слёзы. Но пусть "Марта" тенденциозна, пусть писательница суровой дланью закрывает перед героиней все двери, не была ли жизнь беспощаднее? Сколько таких Март, а также Марф и их детей банально погибало с голоду?
Вот и мои любимые "Господа Помпалинские" [Pompalińscy], написанные три года спустя, посвящены животрепещущей теме замужества фактически за кров и кормёжку. Двух дочек-умниц пани Джульетта Заноза-Книксен (кроме шуток, Джульетта Заноза-Книксен) с горем пополам пристроила за соседей, таких же мелкопоместных дворян. Осталась третья, красавица. Красавице уже двадцать три. Надо поспешать. И вдруг как снег на голову падает завидная партия, настоящий граф! Правда, Цезарий немножечко, самую чуточку придурковат, но это даже к лучшему. И мы с высоты наших высших образований и профессиональных достижений можем осуждать панну Дельцю, что она готова пойти за комического простака, а есть ли у панны другие варианты? Гробить здоровье на фабрике, как Роза, скрывая своё сословное происхождение? Идти в девочки для битья к старой титулованной психопатке, как Леося, которая, наряду со старой психопаткой, - самая интересная, яркая героиня повести? Может быть, сразу в монастырь или с моста в реку? Зов неопытного сердца перечеркнул все девичьи грёзы и надежды маменьки. Психопатическая графиня, пиковая дама, старая троллиха, наверняка осталась довольна унижением своих врагов. А традиции... традиции нерушимы.
Как же обстоят дела там, где зарабатывать своим трудом - это норма жизни? Элиза Ожешко расскажет нам и о крестьянстве. Вот "Ведьма" [Widma, 1881] и более поздняя переработка "Дзюрдзи" [Dziurdziowie, 1885], в редком жанре реалистического хоррора повествующие о том, что будет с необычной, выходящей из ряда вон женщиной на селе:
В толпе воцарилось гробовое молчание. Казалось, души этих людей теперь слились воедино; со всей силой мысли, чувства, зрения и слуха устремились они к этой женщине, и в душу её словно впилось острое жало. Вытянув шеи, все уставили на неё глаза. В них ещё не было ничего, кроме несколько брезгливого удивления. Только жгучий, разящий язвительной насмешкой взгляд Розальки быстро перебегал с лица женщины, застывшей у пламеневшего креста, на мужа, который вдруг странно преобразился: неясная улыбка затаенного счастья разлилась по его лицу и стерла обычную мрачность, сменив ее блаженным выражением восторга, переполнявшего всё его существо. Степан глядел на неё и не мог наглядеться. Между тем женщина снова спросила:
- Что ж? Приходила она?
Никто не ответил. В блестящих, смеющихся глазах её мелькнула тревога.
- Что же, - повторила она, - видели вы уже ведьму? Приходила она?
На этот раз из толпы отозвался голос Петра Дзюрдзи; он не был гневен, но звучал очень серьёзно:
- Будто ты не знаешь: первая, что придет на огонь, та и есть ведьма.
- Ну, как же! - ответила женщина тоном, выражавшим глубокое убеждение. - Как не знать, знаю! А кто - первая?
Два мужских голоса - Петра Дзюрдзи и Якуба Шишки - твердо ответили:
- Ты.
Вот "Хам" [Cham, 1888] как бы о несложившемся семейном счастье деревенского вдовца Павла и горничной Франки, наследственной алкоголички, гулёны и скандалистки, а на самом деле о том, что любовь не всемогуща и не вылечивает всех ран, не воскрешает. Вот Bene nati [1891], идиллия наизнанку, где вся статья бы юной паре жить, и жить счастливо, но есть такие люди - родственники. Дворянка есть дворянка! Лесник ей не чета. Всякий шляхтич по природе равен воеводе, а лесник... что такое лесник? Ясновельможный пан Хам. Я не случайно выбрала тег "травля".
...прадеды наши почитали совершенством лишь ту панну, которая обладала шестью достоинствами, начинающимися с буквы "п". Тут он поднял голову к потолку, будто силясь вспомнить эти шесть "п", и принялся их перечислять, загибая растопыренные пальцы. Итак, первое: праведна, то есть превыше всего страшится прогневать господа бога каким-либо грехом или проступком; второе: прелестна, что объяснения не требует, ибо всякому видно с первого взгляда; третье: порядлива, никогда не сидит, сложа ручки, и за всякую нужную работу берется с охотой и сноровкой; четвертое: послушна, то есть с радостью подчинится всякому разумному приказанию мужа, равно как и его родителей или кого другого; пятое: прилична, а это значит, что скромностью и учтивостью всем бывает приятна; шестое: приданое, но это впору хоть и совсем вычеркнуть, ибо там, где имеется пять "п", шестое- если есть, то хорошо, а нет, то и бог с ним!
После большого гродненского пожара 1885 года Элиза Ожешко организовывала помощь погорельцам. Её жилище тоже пострадал, и адвокат Нахорский предложил ей квартиру в своём доме. Его жена умирала - и умирала ещё девять лет. Пожениться Нахорский и Ожешко смогли только в 1894 году. Через два года, в день св. Елизаветы, то есть в именины Ожешко во время праздника Станислав Нахорский мгновенно умер от паралича сердца.
Последние романы Элизы Ожешко отмечены влиянием поэта-романтика Зигмунта Красиньского, а также Льва Толстого с идеями нравственного самосовершенствования. В 1905 году она, как и граф Толстой, была выдвинута на Нобелевскую премию, но получил её Генрик Сенкевич. Кстати, предлагали разделить премию между Ожешко и Сенкевичем, но организаторы на это не пошли, к сожалению Последний сборник рассказов, Gloria Victis ["Слава побеждённым", 1910], вновь возвращает к годам молодости писательницы, к восстанию. Дни Элизы Ожешко клонились к закату. Мостовые перед её домом выстилались соломой, чтобы не тревожить чуткий сон больной. Она умерла в мае 1910 года и была похоронена рядом со своим вторым мужем.
Предыдущие посты о писательнице:
https://fem-books.livejournal.com/1733569.html
https://fem-books.livejournal.com/54904.html
https://fem-books.livejournal.com/53972.html