Внезапно разбогатевшие жлобы
Пролог Часть 1 Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5 Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10 Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15 Часть 16 Часть 17
Время
Большинство людей думает, что время линейно и абсолютно.
Но это не так. Так же как не линейно сознание - да, у него есть основная, актуальная на данный момент повестка, но помимо этой повестки каждую секунду в нашем мозгу осуществляются миллионы параллельных, перпендикулярных и касательных процессов, а так же вспомогательных, обслуживающих эту повестку и оппонирующих ей.
Время подобно потоку сознания, и как всякий поток оно состоит из великого множества ламинарных и турбулентных смещений, которые мы лишь условно обозначаем суммарным вектором, выделяем в нем эту актуальную повестку, чтобы хоть как-то воспротивится хаосу и не сойти с ума. Мы начинаем свой путь с берега, где времени нет, нас сталкивают в его бурный поток и оно оживает, набиваясь в трахею ледяными струями, вызывая спазмы и судороги, мы откашливаемся, боремся с течением, лихорадочно учимся удерживаться на плаву и грести.
Чтобы добраться, наконец, на другой берег. Где тоже нет времени.
У нас было несколько тысяч американских долларов. И мы поехали в Питер. Чтобы быть независимыми ни от кого, чтобы построить свою жизнь с нуля. Несколько тысяч долларов в 199? году - это очень много. И критически мало. Наверно, если бы мы здесь жили всегда, было бы проще и можно было бы купить комнату в коммуналке, а то и однокомнатную квартиру на окраине.
Несколько дней по приезду в город мы беспорядочно бродили по агонизирующему, обшарпанному и неуютному Ленинграду, покупали газеты с объявлениями, посещали выставки и художественные салоны, напоминавшие коммерческие магазины, заглядывали в коммерческие магазины, напоминавшие барахолки, иногда приобретали в комках что-нибудь из одежды - так просто, ради лулзов - заходили в гастрономы в тщетной надежде раздобыть на ужин какой-никакой снеди. Полки гастрономов были пусты. Только один единственный раз наткнулись на яйца. Это было так удивительно - продавались яйца! Без карточек. Купили десяток. А больше в одни руки и не давали.
Так-то проблем с пропитанием не было - обедали и ужинали мы в ресторанах, с утра торчали в какой-нибудь кофейне. Не получалось только с жильем. В советские гостиницы нас не селили вдвоем - мы не были мужем и женой. А частных еще не было. Оставались общежития вузов, которых я знал несколько, так как учился здесь полгода, или обычные квартиры. И так получалось, что везде нам давали только одну ночь. На утро приходилось собирать весь свой скарб и идти, куда глаза глядят. Нам было все равно. Лишь бы вместе.
Я уже давно забыл, зачем приехал сюда.
Время шло, деньги таяли, на одни только разъезды на такси уходила уйма средств, без постоянного места жительства, телефонной связи, легального рынка недвижимости - ничего нельзя было приобрести. Приватизированных квартир в то время не было, и любые сделки осуществлялись путем сложных манипуляций с фиктивными браками, разводами, прописками-выписками, что в свою очередь давало богатую пищу для криминальных схем. Исключением были частные дома.
Но у нас уже не было ни сил, ни времени исследовать этот рынок. В конце концов, мы сдались.
К чертовой матери! Как можно делать хоть какую-то карьеру, продавать свои работы за тридевять земель, не имея ни мастерской, ни даже элементарного жилья? В таком дубаке, с таким серым небом, в таком депрессивном неприветливом городе? Все так просто. Ничего нельзя сделать. Денег еще много, но когда-нибудь они кончатся.
Комната общежития Ленинградского института усовершенствования врачей на Заневском проспекте 1. Окно во двор, жестяные крыши, припорошенные снегом, голые ветви деревьев вперемешку с проводами и кусок низкого серого неба. Изредка пролетит ворона. Батарея еле теплая. Мы лежим на двух сдвинутых вместе железных кроватях под несколькими одеялами. Уже вторые сутки мы не вылезаем из-под них. Просто не можем отклеиться друг от друга.
Добрая седенькая бабуля с выцветшими голубыми глазами, в валенках и сером козьем платке, на вахте общежития ЛенГИДУВа посмотрела на нас с жалостью. Она сразу все про нас поняла. По-матерински приветливо усадила на старенький продавленный диванчик, что было очень кстати - мы в тот день вымотались страшно - сбегала куда-то, поручилась как за своих старых знакомых перед комендантом и та за невеликую мзду выделила нам комнату, записав участниками конференции психотерапевтов и экстрасенсов, как раз проходящей в это время в стенах гостиницы. На все оставшиеся пять дней. Настоящее счастье.
Несколько лет назад я жил здесь полгода. Я тогда проходил повышение квалификации по классу «глубоководная медицина». В нашей группе были врачи из Одессы, Херсона, Мурманска, Владивостока… Советский Союз еще не развалился, но уже дышал на ладан. Появились кооператоры, их все ненавидели, завидовали им и мечтали ими стать. В кинотеатрах, сметая последние моральные препоны на пути к новому миру, шла «Интердевочка» и «Легко ли быть молодым?», по телевизору колдовал Кашпировский и Чумак, Горбачев сдал Германию. Тогда в моей комнате проживало четверо моих одногруппников. Один из них, из Воронежа, был по совместительству скорняком и всех замученных нами в барокамерах Учебного Центра космической и глубоководной медицины животных - крыс, кошек и собак - он свежевал и их шкурки вечно квасились в тузлуке, в тазике под его кроватью. Потом он их выделывал с тем, чтобы по окончанию учебы увезти домой и пустить в дело - там у него была целая домашняя мануфактура по пошиву польт на рабочий кредит. Зарплаты были маленькие…
Заселившись, я бросил порядком оттянувший за эти дни руки мешок с белилами ленинградского завода в угол, взял купленные накануне яйца и пошел на кухню. Нашарил на полках бесхозную сковороду, пожарил сразу весь десяток. На кухне обнаружились две тетки - участницы того самого шабаша экстрасенсов. Они с ходу, по-хозяйски, принялись за меня, пока я жарил яичницу.
- А вы откуда, молодой человек? - глазки масляные, похотливые
- Из Трансильвании
Они решили, что я из их чудовищно разбухшего в те времена класса экстрасенсов - и я не стал их разубеждать. Пока жарилась моя глазунья, они обсуждали новости из мира парамедицинской магии, кашпировского и чумака. В целом ничего так тетки, староваты только. Одна длинноносая брюнетка с черными впадинами вместо глаз, другая - блондинка с жухлой желтоватой кожей. Первая переквалифицировалась из окулистов, вторая - из детского участкового врача.
- А то заходите в гости… - одна из них, блондинка, взяла меня под ручку
- А вы мне яйца посолите?
Они пошло загоготали, колыхая титьками. Петросян рулит
Принес в комнату яичницу. Моя Хелен закуталась в одеяла с головой, только торчит белокурая прядь и арийский носик. Да глаза - освещают комнату синим сиянием. Поели. Запили вином. Зарылись в одеяла.
- Леш, а давай уедем в Германию? У моей знакомой муж - художник. Они уехали в Германию пару лет назад и он там неплохо устроился. На русских художников сейчас есть спрос.
- Я ничем не смогу их удивить
- А зачем удивлять? Есть просто работа
- Искусство требует удивления. Иначе это не искусство. А в изобразительном искусстве уже давно нельзя сделать ничего нового. Это как карта мира - она вся открыта, а тем более в Европе. До последней высоты. Остается только давать новые названия старым объектам и устраивать на руинах античности глумливые шоу, но это простое фиглярство. Чем и занимаются все без исключения современные художники. Так называемые.
- У тебя совсем не похожее ни на кого письмо
- Оно уже классифицировано и подшито задолго до моего появления. Помнишь, мы называли своими именами холмы и заливы на Сахалине?
- Залив Святых Елены и Алексея? Помню, конечно
- Этих холмов нет на карте только потому, что они никому не нужны
Наверно только что наступило утро. Мы никуда не выходим уже трое суток и почти не вылезаем из-под одеял. Мои часы лежат на подоконнике, с кровати до них не дотянутся, а вылезать на ледяной пол неохота. После первого утреннего секса под одеялами жарко.
- Алеш, но ведь можно просто работать, чтобы достойно жить. В Германии есть такая возможность. Зачем кому-то что-то доказывать?
- Жить, чтобы есть?
- Есть, чтобы жить. Как можно создать что-то великое, если все время думать об элементарном выживании? Это же ужас. Я видела по телеку репортаж из Хабаровска - как бабушка в квартире замерзла насмерть.
- Да, у нас там сейчас плохо с центральным отоплением
- Я даже порадовалась за вас - вы хоть можете дровами печку натопить
- Я не знаю, что мне делать. Как бросить детей?
- Ты не бросишь. Если устроишься в Германии, то сможешь обеспечить их - все элементарно. Для них будет гораздо лучше, если ты станешь богатым человеком в Европе, чем если похоронишь себя в этой дыре Хабаровске
- Это как если бы тонул корабль с твоей семьей, крикнуть детям: вы тут подождите, я до берега сплаваю, подсушусь, плот сколочу и за вами приплыву. А то так все вместе утонем.
- Ты слишком драматизируешь. Все не так. Это как если бы вы заблудились в болотах, ты бы их оставил на кочке и пошел искать брод, вместо того, чтобы водить по топям, рискуя угробить и себя, и их.
- Сейчас там самые холода. Нужно топить печь, носить воду. Именно там и именно сейчас. Поздно потом будет поливать замерзшие всходы золотым дождем… Те дрова, что я заготовил, наверно уже кончились. Даже когда я уезжаю на пару недель - я весь исхожу на нервы. Как они там?
У меня уже несколько дней дергался большой палец на левой руке.
- Я согласна. Сейчас тебе надо быть там. Ты вернешься ко мне?
- Мне надо купить им благоустроенную квартиру хотя бы. Тогда будет проще.
- У меня в Германии двоюродный дядя. Ты же знаешь - мой дедушка был немец. Мы там не будем одни. Мы даже сможем забрать твоих детей… Если Россия развалится, мы вообще будем жить в разных странах. И ты из своей ДВР может быть вообще не сможешь выбраться - кто знает?
- Ладно, уедем в Германию. Но мне все равно придется вернуться - объясниться хотя бы. Недвижимость переоформить… Я съезжу, продам строительство, куплю квартиру и вернусь весной к тебе. У нас есть все, но не хватает одного хода. Цейтнот. Наши фигуры заперты.
- У нас есть мы
- Знаешь, какая у меня мечта? Я хочу построить дом из дикого камня где-нибудь на одной из безвестных вершин Сусунайского хребта на Южном Сахалине, среди огоньков и эдельвейсов. Чтобы снизу плыли облака, цепляясь за лапы елей. И жить там. Я хочу построить свой мир. Называть все своими именами.
Лена выставила вверх руку
- Я держу небо, - сказала задумчиво, разделяя слоги
Я посмотрел вверх. На потрескавшейся штукатурке высокого потолка маячила запыленная лампочка в черном патроне без абажура, на многократно забеленных проводах
- Ты пойдешь со мной?
- Пойду.
- Я люблю тебя
- И я тебя…
Мы кончили одновременно. И почти сразу опять уснули.
С этим надо что-то делать. Четвертые сутки мы в постели. Мы так умрем от истощения.
- Пойдем в ресторан, нам надо поесть.
- Я не хочу тебя отпускать.
- Но мы же пойдем вместе
Она берет меня за член, который тут же встает колом.
- Ладно. Только я тебя буду так держать, хорошо?
- И в ресторане?
- И в ресторане
Мы занимаемся любовью второй раз за утро. Сон перемешался с реальностью. Все-таки это утро - за окном стало чуть светлее. Отпиваем по очереди по глотку вина из бутылки, купленного в ресторане два дня назад и снова засыпаем. Проснувшись, улыбаемся друг другу. «Мне сейчас снилось море, мы бегали по берегу и кричали о помощи. А потом поняли, что можем летать и просто полетели». Мы опять занимаемся любовью.
- Сколько времени?
- Часы на подоконнике, надо вставать. Не дотянуться отсюда
- А давай послушаем, как они тикают, и вычислим время по звуку?
- Давай…
Мы затихаем, но ничего не слышно
- Они остановились!
- Они сдохли!
- Надо встать, завести
- Я не хочу разлучаться с тобой
- Я быстро
- Нет, не уходи. Можно определять время по внешнему виду часов
- Сначала помутнеет роговица, потом пойдут трупные пятна
- Смотри, как они лежат. Судя по всему у них трупное окоченение
- Значит, смерть часов наступила около двух часов назад
- Я тебя хочу
- Я тебя тоже…
Время умерло. Мы оказались на крохотном островке посреди его бурлящего потока.
И мы не могли сделать ничего, кроме любви.
Общага ЛенГИДУВа была нашим последним пристанищем в Питере. В день моего вылета в Хабаровск мы все-таки сделали вылазку - в Александро-Невскую лавру. Там, в Свято-Троицком соборе, есть лик Богородицы, который в свое время потряс меня силой письма. Я мог часами стоять и смотреть на него. И теперь я хотел показать эту картину Елене.
По преданию Лавра построена на том месте, где Александр Невский разбил шведов.
Лазоревское кладбище. Здесь пустынно и торжественно. Мы походили по его переулкам между чугунными оградами и каменными склепами, всматриваясь в надписи, имена и даты. Потом направились к собору. Перед входом Лена покрыла голову шарфом как косынкой, перекрестилась. Это выглядело так необычно.
Внутри, если не считать тётки в свечной лавке, никого. Мы прошли к алтарю, слева от которого примерно на уровне глаз висит та самая икона. Смотрели долго.
- А ты крещеный? - спросила Лена полушепотом
- Это единственный храм на Земле, в котором я почти готов поверить в Бога
- А что бы ты сейчас попросил у Бога, если бы верил в него?
Я почувствовал себя Рэдриком перед Шаром
- Ничего, - ответил я, немного подумав, - Все, что мог, он уже дал.
- Спасибо сказал бы, - добавил, уже отходя
Мы еще походили, поставили свечки Николаю Чудотворцу - я всегда ставлю Николаю, поскольку где-то читал, что он считается покровителем художников. Язычество в чистом виде. В храме было тихо, только в куполе отражалось эхо наших шагов, и за колонной было слышно, как кто-то невидимый шепчет молитву.
Прощались в Пулково.
- Я тебя буду ждать, - сказала Лена, когда я уже сдал все эти тонны краски и рулоны холстов в багаж и встал в очередь на посадку, - ты все сделаешь?
Голос ее был тихий и дрожал. Ее немного лихорадило. Наверно она простыла. Глаза ввалились, но по-прежнему светились ставшим уже таким родным и близким синим светом. Да, я все сделаю. Все, что в моих силах.
Уже пройдя рамку, оглянулся. Она стояла на том же месте и смотрела на меня, улыбаясь через силу. Такая хрупкая и беззащитная, одна в этом бескрайнем людском море Лаптевых, затираемая свинцовыми льдами баулов и саквояжей.
Продолжение - часть 17
1989г. Тренировочный центр космической и глубоководной медицины. Двенадцатиболтовое снаряжение. Последние приготовления перед погружением. Одеты свинцовые ботинки и костюм. Товарищи вешают мне на грудь и спину свинцовые груза
Время
Большинство людей думает, что время линейно и абсолютно.
Но это не так. Так же как не линейно сознание - да, у него есть основная, актуальная на данный момент повестка, но помимо этой повестки каждую секунду в нашем мозгу осуществляются миллионы параллельных, перпендикулярных и касательных процессов, а так же вспомогательных, обслуживающих эту повестку и оппонирующих ей.
Время подобно потоку сознания, и как всякий поток оно состоит из великого множества ламинарных и турбулентных смещений, которые мы лишь условно обозначаем суммарным вектором, выделяем в нем эту актуальную повестку, чтобы хоть как-то воспротивится хаосу и не сойти с ума. Мы начинаем свой путь с берега, где времени нет, нас сталкивают в его бурный поток и оно оживает, набиваясь в трахею ледяными струями, вызывая спазмы и судороги, мы откашливаемся, боремся с течением, лихорадочно учимся удерживаться на плаву и грести.
Чтобы добраться, наконец, на другой берег. Где тоже нет времени.
У нас было несколько тысяч американских долларов. И мы поехали в Питер. Чтобы быть независимыми ни от кого, чтобы построить свою жизнь с нуля. Несколько тысяч долларов в 199? году - это очень много. И критически мало. Наверно, если бы мы здесь жили всегда, было бы проще и можно было бы купить комнату в коммуналке, а то и однокомнатную квартиру на окраине.
Несколько дней по приезду в город мы беспорядочно бродили по агонизирующему, обшарпанному и неуютному Ленинграду, покупали газеты с объявлениями, посещали выставки и художественные салоны, напоминавшие коммерческие магазины, заглядывали в коммерческие магазины, напоминавшие барахолки, иногда приобретали в комках что-нибудь из одежды - так просто, ради лулзов - заходили в гастрономы в тщетной надежде раздобыть на ужин какой-никакой снеди. Полки гастрономов были пусты. Только один единственный раз наткнулись на яйца. Это было так удивительно - продавались яйца! Без карточек. Купили десяток. А больше в одни руки и не давали.
Так-то проблем с пропитанием не было - обедали и ужинали мы в ресторанах, с утра торчали в какой-нибудь кофейне. Не получалось только с жильем. В советские гостиницы нас не селили вдвоем - мы не были мужем и женой. А частных еще не было. Оставались общежития вузов, которых я знал несколько, так как учился здесь полгода, или обычные квартиры. И так получалось, что везде нам давали только одну ночь. На утро приходилось собирать весь свой скарб и идти, куда глаза глядят. Нам было все равно. Лишь бы вместе.
Я уже давно забыл, зачем приехал сюда.
Время шло, деньги таяли, на одни только разъезды на такси уходила уйма средств, без постоянного места жительства, телефонной связи, легального рынка недвижимости - ничего нельзя было приобрести. Приватизированных квартир в то время не было, и любые сделки осуществлялись путем сложных манипуляций с фиктивными браками, разводами, прописками-выписками, что в свою очередь давало богатую пищу для криминальных схем. Исключением были частные дома.
Но у нас уже не было ни сил, ни времени исследовать этот рынок. В конце концов, мы сдались.
К чертовой матери! Как можно делать хоть какую-то карьеру, продавать свои работы за тридевять земель, не имея ни мастерской, ни даже элементарного жилья? В таком дубаке, с таким серым небом, в таком депрессивном неприветливом городе? Все так просто. Ничего нельзя сделать. Денег еще много, но когда-нибудь они кончатся.
Комната общежития Ленинградского института усовершенствования врачей на Заневском проспекте 1. Окно во двор, жестяные крыши, припорошенные снегом, голые ветви деревьев вперемешку с проводами и кусок низкого серого неба. Изредка пролетит ворона. Батарея еле теплая. Мы лежим на двух сдвинутых вместе железных кроватях под несколькими одеялами. Уже вторые сутки мы не вылезаем из-под них. Просто не можем отклеиться друг от друга.
Добрая седенькая бабуля с выцветшими голубыми глазами, в валенках и сером козьем платке, на вахте общежития ЛенГИДУВа посмотрела на нас с жалостью. Она сразу все про нас поняла. По-матерински приветливо усадила на старенький продавленный диванчик, что было очень кстати - мы в тот день вымотались страшно - сбегала куда-то, поручилась как за своих старых знакомых перед комендантом и та за невеликую мзду выделила нам комнату, записав участниками конференции психотерапевтов и экстрасенсов, как раз проходящей в это время в стенах гостиницы. На все оставшиеся пять дней. Настоящее счастье.
Несколько лет назад я жил здесь полгода. Я тогда проходил повышение квалификации по классу «глубоководная медицина». В нашей группе были врачи из Одессы, Херсона, Мурманска, Владивостока… Советский Союз еще не развалился, но уже дышал на ладан. Появились кооператоры, их все ненавидели, завидовали им и мечтали ими стать. В кинотеатрах, сметая последние моральные препоны на пути к новому миру, шла «Интердевочка» и «Легко ли быть молодым?», по телевизору колдовал Кашпировский и Чумак, Горбачев сдал Германию. Тогда в моей комнате проживало четверо моих одногруппников. Один из них, из Воронежа, был по совместительству скорняком и всех замученных нами в барокамерах Учебного Центра космической и глубоководной медицины животных - крыс, кошек и собак - он свежевал и их шкурки вечно квасились в тузлуке, в тазике под его кроватью. Потом он их выделывал с тем, чтобы по окончанию учебы увезти домой и пустить в дело - там у него была целая домашняя мануфактура по пошиву польт на рабочий кредит. Зарплаты были маленькие…
Заселившись, я бросил порядком оттянувший за эти дни руки мешок с белилами ленинградского завода в угол, взял купленные накануне яйца и пошел на кухню. Нашарил на полках бесхозную сковороду, пожарил сразу весь десяток. На кухне обнаружились две тетки - участницы того самого шабаша экстрасенсов. Они с ходу, по-хозяйски, принялись за меня, пока я жарил яичницу.
- А вы откуда, молодой человек? - глазки масляные, похотливые
- Из Трансильвании
Они решили, что я из их чудовищно разбухшего в те времена класса экстрасенсов - и я не стал их разубеждать. Пока жарилась моя глазунья, они обсуждали новости из мира парамедицинской магии, кашпировского и чумака. В целом ничего так тетки, староваты только. Одна длинноносая брюнетка с черными впадинами вместо глаз, другая - блондинка с жухлой желтоватой кожей. Первая переквалифицировалась из окулистов, вторая - из детского участкового врача.
- А то заходите в гости… - одна из них, блондинка, взяла меня под ручку
- А вы мне яйца посолите?
Они пошло загоготали, колыхая титьками. Петросян рулит
Принес в комнату яичницу. Моя Хелен закуталась в одеяла с головой, только торчит белокурая прядь и арийский носик. Да глаза - освещают комнату синим сиянием. Поели. Запили вином. Зарылись в одеяла.
- Леш, а давай уедем в Германию? У моей знакомой муж - художник. Они уехали в Германию пару лет назад и он там неплохо устроился. На русских художников сейчас есть спрос.
- Я ничем не смогу их удивить
- А зачем удивлять? Есть просто работа
- Искусство требует удивления. Иначе это не искусство. А в изобразительном искусстве уже давно нельзя сделать ничего нового. Это как карта мира - она вся открыта, а тем более в Европе. До последней высоты. Остается только давать новые названия старым объектам и устраивать на руинах античности глумливые шоу, но это простое фиглярство. Чем и занимаются все без исключения современные художники. Так называемые.
- У тебя совсем не похожее ни на кого письмо
- Оно уже классифицировано и подшито задолго до моего появления. Помнишь, мы называли своими именами холмы и заливы на Сахалине?
- Залив Святых Елены и Алексея? Помню, конечно
- Этих холмов нет на карте только потому, что они никому не нужны
Наверно только что наступило утро. Мы никуда не выходим уже трое суток и почти не вылезаем из-под одеял. Мои часы лежат на подоконнике, с кровати до них не дотянутся, а вылезать на ледяной пол неохота. После первого утреннего секса под одеялами жарко.
- Алеш, но ведь можно просто работать, чтобы достойно жить. В Германии есть такая возможность. Зачем кому-то что-то доказывать?
- Жить, чтобы есть?
- Есть, чтобы жить. Как можно создать что-то великое, если все время думать об элементарном выживании? Это же ужас. Я видела по телеку репортаж из Хабаровска - как бабушка в квартире замерзла насмерть.
- Да, у нас там сейчас плохо с центральным отоплением
- Я даже порадовалась за вас - вы хоть можете дровами печку натопить
- Я не знаю, что мне делать. Как бросить детей?
- Ты не бросишь. Если устроишься в Германии, то сможешь обеспечить их - все элементарно. Для них будет гораздо лучше, если ты станешь богатым человеком в Европе, чем если похоронишь себя в этой дыре Хабаровске
- Это как если бы тонул корабль с твоей семьей, крикнуть детям: вы тут подождите, я до берега сплаваю, подсушусь, плот сколочу и за вами приплыву. А то так все вместе утонем.
- Ты слишком драматизируешь. Все не так. Это как если бы вы заблудились в болотах, ты бы их оставил на кочке и пошел искать брод, вместо того, чтобы водить по топям, рискуя угробить и себя, и их.
- Сейчас там самые холода. Нужно топить печь, носить воду. Именно там и именно сейчас. Поздно потом будет поливать замерзшие всходы золотым дождем… Те дрова, что я заготовил, наверно уже кончились. Даже когда я уезжаю на пару недель - я весь исхожу на нервы. Как они там?
У меня уже несколько дней дергался большой палец на левой руке.
- Я согласна. Сейчас тебе надо быть там. Ты вернешься ко мне?
- Мне надо купить им благоустроенную квартиру хотя бы. Тогда будет проще.
- У меня в Германии двоюродный дядя. Ты же знаешь - мой дедушка был немец. Мы там не будем одни. Мы даже сможем забрать твоих детей… Если Россия развалится, мы вообще будем жить в разных странах. И ты из своей ДВР может быть вообще не сможешь выбраться - кто знает?
- Ладно, уедем в Германию. Но мне все равно придется вернуться - объясниться хотя бы. Недвижимость переоформить… Я съезжу, продам строительство, куплю квартиру и вернусь весной к тебе. У нас есть все, но не хватает одного хода. Цейтнот. Наши фигуры заперты.
- У нас есть мы
- Знаешь, какая у меня мечта? Я хочу построить дом из дикого камня где-нибудь на одной из безвестных вершин Сусунайского хребта на Южном Сахалине, среди огоньков и эдельвейсов. Чтобы снизу плыли облака, цепляясь за лапы елей. И жить там. Я хочу построить свой мир. Называть все своими именами.
Лена выставила вверх руку
- Я держу небо, - сказала задумчиво, разделяя слоги
Я посмотрел вверх. На потрескавшейся штукатурке высокого потолка маячила запыленная лампочка в черном патроне без абажура, на многократно забеленных проводах
- Ты пойдешь со мной?
- Пойду.
- Я люблю тебя
- И я тебя…
Мы кончили одновременно. И почти сразу опять уснули.
С этим надо что-то делать. Четвертые сутки мы в постели. Мы так умрем от истощения.
- Пойдем в ресторан, нам надо поесть.
- Я не хочу тебя отпускать.
- Но мы же пойдем вместе
Она берет меня за член, который тут же встает колом.
- Ладно. Только я тебя буду так держать, хорошо?
- И в ресторане?
- И в ресторане
Мы занимаемся любовью второй раз за утро. Сон перемешался с реальностью. Все-таки это утро - за окном стало чуть светлее. Отпиваем по очереди по глотку вина из бутылки, купленного в ресторане два дня назад и снова засыпаем. Проснувшись, улыбаемся друг другу. «Мне сейчас снилось море, мы бегали по берегу и кричали о помощи. А потом поняли, что можем летать и просто полетели». Мы опять занимаемся любовью.
- Сколько времени?
- Часы на подоконнике, надо вставать. Не дотянуться отсюда
- А давай послушаем, как они тикают, и вычислим время по звуку?
- Давай…
Мы затихаем, но ничего не слышно
- Они остановились!
- Они сдохли!
- Надо встать, завести
- Я не хочу разлучаться с тобой
- Я быстро
- Нет, не уходи. Можно определять время по внешнему виду часов
- Сначала помутнеет роговица, потом пойдут трупные пятна
- Смотри, как они лежат. Судя по всему у них трупное окоченение
- Значит, смерть часов наступила около двух часов назад
- Я тебя хочу
- Я тебя тоже…
Время умерло. Мы оказались на крохотном островке посреди его бурлящего потока.
И мы не могли сделать ничего, кроме любви.
Общага ЛенГИДУВа была нашим последним пристанищем в Питере. В день моего вылета в Хабаровск мы все-таки сделали вылазку - в Александро-Невскую лавру. Там, в Свято-Троицком соборе, есть лик Богородицы, который в свое время потряс меня силой письма. Я мог часами стоять и смотреть на него. И теперь я хотел показать эту картину Елене.
По преданию Лавра построена на том месте, где Александр Невский разбил шведов.
Лазоревское кладбище. Здесь пустынно и торжественно. Мы походили по его переулкам между чугунными оградами и каменными склепами, всматриваясь в надписи, имена и даты. Потом направились к собору. Перед входом Лена покрыла голову шарфом как косынкой, перекрестилась. Это выглядело так необычно.
Внутри, если не считать тётки в свечной лавке, никого. Мы прошли к алтарю, слева от которого примерно на уровне глаз висит та самая икона. Смотрели долго.
- А ты крещеный? - спросила Лена полушепотом
- Это единственный храм на Земле, в котором я почти готов поверить в Бога
- А что бы ты сейчас попросил у Бога, если бы верил в него?
Я почувствовал себя Рэдриком перед Шаром
- Ничего, - ответил я, немного подумав, - Все, что мог, он уже дал.
- Спасибо сказал бы, - добавил, уже отходя
Мы еще походили, поставили свечки Николаю Чудотворцу - я всегда ставлю Николаю, поскольку где-то читал, что он считается покровителем художников. Язычество в чистом виде. В храме было тихо, только в куполе отражалось эхо наших шагов, и за колонной было слышно, как кто-то невидимый шепчет молитву.
Прощались в Пулково.
- Я тебя буду ждать, - сказала Лена, когда я уже сдал все эти тонны краски и рулоны холстов в багаж и встал в очередь на посадку, - ты все сделаешь?
Голос ее был тихий и дрожал. Ее немного лихорадило. Наверно она простыла. Глаза ввалились, но по-прежнему светились ставшим уже таким родным и близким синим светом. Да, я все сделаю. Все, что в моих силах.
Уже пройдя рамку, оглянулся. Она стояла на том же месте и смотрела на меня, улыбаясь через силу. Такая хрупкая и беззащитная, одна в этом бескрайнем людском море Лаптевых, затираемая свинцовыми льдами баулов и саквояжей.
Продолжение - часть 17
1989г. Тренировочный центр космической и глубоководной медицины. Двенадцатиболтовое снаряжение. Последние приготовления перед погружением. Одеты свинцовые ботинки и костюм. Товарищи вешают мне на грудь и спину свинцовые груза