Приложение (17а): Тата накануне. Начало. Внутренний Лес
Данный пост иллюстрирует и дополняет рассказанное в трёх главах:
Три Парки (15): Ключи к альтерре. Ужас поддельного зеркала. Чингачгук, ВэА, Встреча
Три Парки (16): Письма. Погружение. Вхождение во плоти
Три Парки (17): Разница в ключах. Смертный ужас. Новый этап
Тата, 14 лет. 7 сентября 1975
Обо мне-накануне-нашей-встречи немало рассказано в предыдущих главах, теперь хочу рассказать о Тате-накануне-нашей-встречи - хотя она тоже уже много чего рассказала по сабжу тут в приложениях, особенно в 16-ых литерных.
Вот примерно так, см. ниже, выглядели Татины стихи и рисунки накануне и на раннем этапе нашего общения (стихи спечатываю не всегда целиком, есличё - спросите, уточним).
Начну со знаменитого "Если стих не вышел у меня...":
Если стих не вышел у меня,
Я всегда забыть его стараюсь.
Только он, как угли от огня,
В глубине горит, не разгораясь,
Только он, как пойманный зверёк,
Всё скребётся, просится на волю;
Как под камнем запертый цветок,
Прорасти старается на поле.
Стих не вышел - и в плену сидит,
Но тому, который лучше будет,
Он частички отдаёт свои,
Чтобы тот донёс их всё же людям!
Это или конец 1974, или самое начало 1975, то есть незадолго до нашей встречи.
Когда я познакомился с этим стихом, он меня ранил, смутил, озадачил: как это так - запереть живое внутри себя в клетку, выпускать наружу лишь в виде питания для новых поколений стихов, для ненасытных читателей?!.. - утешался тем, что бедный узник и сам жаждет поделиться частями себя, передать хоть что-то на волю. С высоты нынешних лет смотрю на ситуацию уже другими глазами: радуюсь, что Тата в свои тринадцать ощущает стихи как живое и дышащее, страстно желающее _быть_, вижу что завершение "чтобы тот донёс их всё же людям" скорее служит оправданием этой жажды бытия, чем является чем-то непременным-самоценным. Особенно важно, что речь идёт не об "удачных" стихах, а о тех, которые, по мнению автора, "не вышли"! - любовь к "неудачникам" тут есть любовь безусловная, приемлющая мир и самоё себя, и она звучит в стихе сильнее, чем болезненное стремление затолкать свои "неблаговидные-неблаговыглядящие" части поглубже.
Тогда меня покоробило и стремление запереть-загнать-вглубь, и попытка оправдаться за сострадание к запертому перед какими-то "людьми", которым следует нечто "донести" (без чего, получается, нельзя жить, как минимум нельзя жить на воле!) - и я постарался сделать себе всё это развидеть, сосредоточившись на авторском сочувствии к зверьку-стиху. Теперь ясно вижу обе части этой сложной конструкции - и не печалюсь, а радуюсь, утешаюсь, ликую: несмотря на все раны, коими ко времени встречи наградило нас мироздание - мы таки оказались тогда способны принять друг друга целиком, хоть и зажмуривались порой в ужасе, жарко прижимая к сердцу Чудовище из "Аленького Цветочка". Оба притом! - очень по-разному, но оба:)
Сейчас мы с Татой отчётливо видим, что моменты несходства в наших тогдашних дефолтах временами довольно ярко отражались в её стихах - но в первое время я почти не пытался прояснить это, бессознательно концентрируясь на том что нас объединяет. Лишь пару лет спустя, когда у нас выросла необходимая общая база, я стал расспрашивать о деталях стихов, которые по той или иной причине меня задевали. Эти разговоры иной раз бывали тяжёлыми - так что, наверно, хорошо, что поначалу их почти не бывало, ведь у нас и без того находились поводы к серьёзным выяснениям, особенно когда речь шла о принципах, на которых мы нашу общую жизнь построим.
Ниже - существенно раньше, май 1974:
Утром солнце, как мяч, тугое,
Краснощёкое, силы полное.
И под ним облака дугою
Изогнулись, поплыли волнами.
Но под вечер, спускаясь низко,
Солнце село на ель зубастую.
Разлетелись большие брызги -
Солнце лопнуло, небо красное!
Даже облако мокрым стало.
Сок на землю тихонько капает.
Капли к нам на паркет упали,
Симка ловит их чёрной лапою.
Сиамский кот Симка для Таты был младшим братом, ближайшим и сердечным товарищем детских игр. Я его застал, я помню его вот таким прекрасным:
На Татином рисунке с закатом, что выше, Симка на себя вполне похож:)
Далее - ноябрь 1974:
Бежит из Каспийского моря вода
В Кара-Богаз-Гол.
Скорее, скорее умчаться туда,
Где раздолье волн.
Где в белую гриву не жалят лучи,
Где морской простор,
Куда прибегут ледяные ручьи
С дальних синих гор.
Но солнце догнало умчавшийся вал.
Он опал, убит -
И там, где безжалостный лучик упал,
Только соль блестит.
Тема "убежать на волю" раскрыта здесь в трагическом ключе: побег не удался, как память о нём остались лишь кристаллики соли. Солнце, кстати, весьма напоминает тут чадопожирающего Отца-Солнце по Бикрану:)
А зато месяц спустя, в декабре 1974 - уже катарсис и победа: мужественный и стойкий Лес пережил овердрайв, восстал и освободился.
Он был отважен и силён,
Был вечно молодой.
И он узнал уже весной,
Что будет страшный бой.
Но время зря не тратил он,
Набрался летом сил.
Ветра холодные гасил,
Пощады не просил.
(...)
...Но он не умер, а уснул.
И вспомнил вдруг Весну...
...И вот оковы серебра
С себя сорвал, ура!
У рек исчезли берега,
Вода сошла с ума.
А Лес выносит все шторма.
Теперь беги, Зима!
А вот совсем незадолго до нашего первого соприкосновения:
Осенью речка черна.
Осенью - холодна.
Ты на реке не один:
Вытащат и спасут.
Есть у болезни волна...
Нет у болезни дна...
Выплывешь сам из глубин -
Или утонешь тут.
Февраль 1975 - месяц, в котором я уже пришёл в кружок и мы с Татой увидели друг друга. Стих "Тонущему" датирован 12 февраля, это как раз накануне четверга - надо полагать, Тата горюет, что из-за болезни в кружок не попадёт (иначе с чего печалиться, ведь Тата всегда охотнее болела дома, чем ходила в школу). На том этапе, правда, мы ещё толком не были знакомы, но и у меня и у Таты в кружке были друзья-товарищи, пропускать еженедельную встречу с кем было ужасно жалко.
А что за стих на французском, я не понимаю - ну то есть ясно что Татин, но о чём? Надо сказать, картинка уже весьма напоминает ЗА-шные мотивы - "упала в озеро звезда" и прочая эисская любовь:)
А вот уже и я! - точнее, вот уже со мной / про меня:)
Красного кремня кусок,
Обкатанный, словно лёд,
И сладкий кленовый сок,
Который индеец пьёт,
Искрящийся на конце
Тяжёлый клинок ножа,
Того, что в любую цель
Вонзается, не дрожа,
И ветер - тот, что поёт,
Сгибая к земле цветы -
Ведь это же всё - твоё,
Ведь это же, Кира - ты.
Таким меня увидела Тата, когда мы встретились.
Порадовала страшно - ура, ура, я не ошибся, она меня видит!
И клинок, и кремень, и ветер одновременно - да, это я:)
И это стихотворение, и следующее написаны в июле 1975, в разлуке: я нахожусь в Евпатории, Тата думает обо мне - и, как явствует из стиха, видит далёкую-незнакомую Евпаторию моими глазами:
Временами я это вижу краем глаза
Пышут каменные ограды
Белым-белым слепящим жаром.
Лозы дикого винограда,
Извиваясь на камне старом,
Безнадёжно ищут прохладу…
Волны мокрую гальку лижут -
То поднимут щепку, то бросят…
В гальке - солнечный отблеск рыжий…
Но ведь я не на Юге вовсе!
Почему я всё это вижу?
В своё время Тата уже рассказывала про эти переживания, сопоставляя свои видения с видениями Ивэ на этапе нашего с ним знакомства ( в том посте, кстати, не так мало стихов - и Ивэвских, и Татиных - а в комментах говорится важное о том, что если чувствуешь себя полностью "не-отсюда", то память о родной земле, о твоём "там", очень помогает проникнуться здешним миром и полюбить его - протягивая нить-"леску" между обоими своими мирами).
Фраза "А дальше вы всё равно не поймёте" под виноградной лозой выглядит вызовом, который автор дерзновенно бросает читателю: положим, читатель и впрямь не поймёт - но _спросит_ ли, вот что интересно, вот в чём главный-то вопрос?..
Предмет возможного непонимания (и, увы, маловероятного вопроса) - на обороте означенной страницы с виноградной лозой. Это два стиха подряд на одну и ту же тему, в память о трагических событиях, пережитых Татой по ходу одного из "волонтёрских" снов (про этот сон Тата рассказывала в комментах вот тут). О "волонтёрстве", кстати, мы с Татой говорили уже при сверке ключей - это был один из довольно-таки важных моментов, указывавших на сродство.
Один из этих двух стихов - "Северное побережье":
Над Северным побережьем
Висят холодные звёзды.
И волны шуршат всё те же,
Как будто ещё не поздно.
Но волны шуршат сердито
И бьются о берег снова.
Крылатые перебиты,
Как стеллеровы коровы.
Давно позабыто "дело",
Удары ножей и стоны.
Песок синевато-белый,
Белее костей бизонов.
На дно опустились крылья,
Что плавали в звёздном свете.
Задание провалили
Не только на той планете.
А другой из этих двух стихов - вообще песня, которая начинается словами:
Сначала было трое нас.
И всё нам было нипочём.
Но вот один из на угас,
Но вот один из на угас
Последним солнечным лучом... -
Звучит прямо как предсказание о нашей тройственной драме, хоть и написаны эти строки задолго до зимы 1975-76 - наоборот, дивным летом 1975, когда всё фонтанировало и полыхало.
А теперь - парочка "индейских" осенних стихов:
Отдайте другу верный лук,
И томагавк отдайте мой.
Прощай, вигвам! прощай, мой друг!
Нескоро я вернусь домой.
Моя тропа ведёт во мрак.
Следит за мной враждебный глаз.
Была судьба ко мне добра
И, может, будет в этот раз.
Засады прячутся в ночи.
Я по тропе иду вперёд.
Терпи, индеец, и молчи -
Ещё один учебный год.
В кустах таилась беда
И ночь тревожна была.
Внезапно - сзади удар.
Внезапно - в плече стрела.
Лесная трава мягка,
И хочется просто лечь
И дожидаться, пока
Воткнётся кинжал меж плеч.
(...)
Стрелой пробито плечо.
В крови подо мной трава.
Я буду сейчас зачёт
За эту двойку сдавать!
Тема "внутренний лес верзус внешние социальные конструкции", одна из тем наших общих ключей, раскрывается тут юмористически - невзгоды школьного быта показаны как опасности вестерна. "Индейские мотивы" вообще были значимы для нас, позже друзья по Тихвину ( "Тихвинцы") звали нас с Татой "Индейцы", в обиходе это было удобнее чем как-то иначе ("а Индейцы будут?" - "а позвони Индейцам" и т.д. и т.п.)
А ниже опять и про сны, и про стихи, и юмор... - и таки можно констатировать, что это существенно веселее, чем в стихе "Тонущему":)
И снова - звёзды в высоте,
А их лучи звенят, как рельсы.
И снова хочется взлететь -
Хоть головой о стенку бейся!
И, как в моём Зелёном сне,
Я снова слышу звуки света...
Что это? Вдохновенье? Неет,
Температура - вот что это!
(1 октября 1975, температура 37,8)
А дальше - печальные размышления об одиночестве:
(...)
С протянутыми руками
Мы бродим по свету.
Встречаемся мы нечасто.
Над нами небо как камень.
И бродит множество где-то
Таких же - одиноких, несчастных...
3 ноября 1975, дата записи стиха - один из тех крайне тягостных для нас дней, когда мы в ужасе ожидали, какие оценки в четверти получит Тата, и - по итогам - запретят ли ей родители посещать кружок (последний день учёбы в тот год был 4 ноября).
По поводу этого стиха и картинки Тата в своё время в личном письме рассказала вот что:
"...иллюстрация была призвана показать не несвободу, а стены одиночества, немотствования от неумения раскрываться друг другу - в самом деле, а как узнать, что с тобой рядом в невзрачном обличии находится тот, кто "в сновиденьях мне являлся"(с)? или просто такой же "волонтёр по снам" межмировой системы "разведчиков"? меня тогда эти вопросы очень волновали - как найти, как опознать таких же "не таких", как я сама? Внизу картинки как раз нарисован момент встречи - две фигурки встречаются руками, и стена в этом месте размыкается. (...) Я нарочно поместила этот вариант не в центр, желая подчеркнуть необязательность, нештатность такого развития событий.
А представь мои чувства, когда один соученик, которому я с некоторым трепетом показала эту тетрадь (вдруг и он из "таких же, как я"?), бросив по ходу перелистывания тетради невнимательный взгляд на эту самую картинку, бросил вскользь, но с уверенностью: а, а вот это про зарядку, понятно!...
Мне скорее было смешно, чем обидно, я осознала комичную поучительность ситуации. То есть не то что вчитываться, а даже всматриваться он поленился. А ведь сам попросил посмотреть, увидев, как я увлечённо вожусь с тетрадью."
Для меня это в ту же самую тему "поисков спутника" - йэхх, сколько раз я вот так показывал картинки, стихи, какие-то важные для меня книги или просто цитаты, замирая от волнения, не окажется ли визави способным понять или хотя бы заинтересоваться тем, что я сам в этом-показываемом нахожу?..
Тогда, в юные дни, я был уверен, что для этого собеседник должен как минимум разделять мои интересы - однако теперь вижу проблему совершенно иначе. Для этого нужно "просто" быть внимательным к тому, с кем общаешься, "просто" стремиться представить его себе такого какой он есть:
не выделяя для себя "вкусные кусочки" собеседника, отмахиваясь от "невкусных" -
но желая отобразить / вырастить внутри себя его целостный живой образ, _активно_ предоставляя ему место для самораскрытия в пространстве общения:
не "так уж и быть, будь рядом со мною собой, я как-нибудь потерплю!" -
а "очень хочу, чтобы ты был рядом со мною собой, что я могу сделать для этого?"
Особенно - если речь о близком, тем паче о том, кого называешь другом.
А разделять интересы и/или пребывать в согласии в дискуссиях - нет, вот это как раз совершенно необязательно, иной раз даже совсем наоборот...
(Кстати, пока вот это всё писал - отвечая на комменты в других местах, наткнулся на книгу Ю.Б.Гиппенрейтер "Чудеса активного слушания", на сей момент её можно читать / скачать вот тут, но и вообще гуглится легко, всячески рекомендую;
такое утешение понимать, что для нынешних детей, а тем более для их будущих детей, постепенно повышается шанс, что родители таки научатся их принимать безусловно, и рано или поздно они перестанут массово становится калеками...)
И ещё про тот период, когда мы в ужасе и отчаянии ожидали решения нашей участи:
Когда нам тоскливо и страшно,
И близкую чуем беду мы,
О завтрашнем или вчерашнем
Нам холодно даже подумать,
И лето уходит надолго,
И путь наш опасен и труден -
Мы воем в лесу, если волки,
И пишем стихи, если люди.
Зафиксирован стих уже постфактум, 9 ноября 1975, но след пережитого на рубеже октября и ноября здесь вполне отчётлив.
Ниже - стих более ранней поры, датированный крайне важным для нас днём:
Если уходит друг,
Дождик стучит по лужам,
Как миллионы рук
В маленькие тамтамы.
Словно забытый лук,
Стонет тихонько ветер...
Ты никому не нужен
На этом дождливом свете...
В лужах трава упрямо
Вспоминает о лете.
Жёлтые листья кружат
В медленном хороводе
По травянистой луже.
Если твой друг уходит,
Осень приходит тут же.
А между прочим, это о тебе, Кира.
7 сентября 1975
В тот день, 7 сентября 1975, состоялась наша первая совместная поездка в лес - дома у Таты было принято совершать такие вылазки в районе Татиного Дня Рождения, в этот раз взяли с собой и меня. Ниже покажу фотки, а по поводу стиха скажу, что про дождь, которым сей день закончился, я вообще не помню! - для меня это была вершина солнечной осени, моё самое любимое время года, заморосило лишь когда Тата уже посадила меня на трамвай, я и внимания не обратил - Тата же, наоборот, погрузилась в пронизывающе-мокрую печаль: сказка закончилась, мы вернулись в город, она проводила меня до остановки, я уезжаю - а ей брести в темноте по усиливающемуся дождю, и до ближайшей встречи (в четверг, в кружке) почти целых четыре дня...
(И это при том, что, по свидетельству Таты, она дико уставала от интенсивности нашего общения, изнемогала, мечтала отдохнуть... - мечтала-мечтала, однако чуть только переводила дыхание - так начинала тосковать и вновь изо всех сил стремилась ко встрече, к "непередаваемому состоянию полёта вдвоём":))
Так вот, стало быть, про лес 7 сентября 1975.
Мы с Татой тогда в первый раз увидели вместе - рука об руку, одними глазами! - полосу перехода из одного пространства в другое, межмировые тропы Матушки-Алестры. Папоротники на склонах, сияющие в косых лучах высоченные лесные колоски, нагретые залежи хвороста, влажный мох - всё предельно живое-и-настоящее, дышащее удвоенной мощью обнявшихся в танце миров.
Представляется важным, что в тот день мы не погружались в альтерру на сознательном уровне - наоборот, вволю предавались забавам Пограничья: сознание ликующе играло - а подсознание ненасытно, жадно, неистово впитывало Лес.
Вспоминаю сейчас, как мы бродили по лесу в конце лета 2013 - тоже важный был для нас период - те прогулки очень созвучны пережитому 7 сентября 1975:
"Тропы, камни, мхи, зелёная и красная листва черники - под еловым покровом зелёная-зелёная, на солнечных местах буреющая, красная; множество ягод черники - молодых, несмотря на осеннюю пору.
Вот так бродишь - и понимаешь, что это раскрываются двери, расстилаются дорожки… - вот-вот войдёшь! - это то, что внутри тебя, разворачивается вовне: вот они - ключи к альтерре.
Всё стало очень близко! - и стало вспоминаться многое, что было в самом начале; не от головы - а ощущения тогдашней жизни на Земле Алестры.
Что я помню: лес, лес, лес - много-много леса! - даже когда не помню действия (осень 02 до ЧМ, скажем - практически никаких действий не помню) - помню лес, лес, лес, глаза наполнены, насыщены лесом. Тата спрашивает, и что ж мы делали тогда? - а я смеюсь-шучу, но и всерьёз при этом говорю, что ничего мы не делали, что мы "пропускали" - а нашими телами владели подёнщики, совсем уж временные волонтёры; и занимались эти ребята тем, что гуляли в лесу! - что это были, ткскть, волонтёры гуляния по лесу, из всяких мест, где по лесу так просто не погуляешь. Может, это такое санаторно-курортное лечение было для кого-то или что-нибудь такое: побывал в чужом теле волонтёрским образом в лесу - и можно дожить до следующего момента отдыха… Типа "терпи, индеец, и молчи - ещё один учебный год!" (с)"
(отсюда)
Наши "пограничные" игры 7 сентября 1975 явили собою одну из первых встреч танцующей пары возлюбленных врагов - тех самых, известных вам под именами Теу-Тоу и Зелёный Ужас:
Момент вне схватки - противники заключили обеденное перемирие:)
На фотке с нами - Вера Петровна, Татина любимая бабушка, мама Папы Вадика (он сам, по всей видимости, как раз делает снимок).
А далее - нааа-чинаем!!! :)
Делим оружие...
...и вперёд!
Ликуйте все! - да, это мы:)
Мы идём к вам!
На последней фотке - ну прямо-таки "ОрТр выходит из болот к Северному":)
"Кто мы были такие? Какие мы были?.. Память рисует ораву весенних мальчишек - сочных и хрупких, смуглых и бледнолицых, коротко стриженых и вихрастых, разнокалиберных и разношёрстных... Дав волю воображению, можно представить (а то и припомнить), как мы выходили из материнского лона свежеотформованными воинами - в голубых облачениях, препоясанные кобурами и вооружённые до зубов; научная честность настаивает, однако, что всё это - лишь фантазии: как и все прочие Артигемоны, мы вылуплялись нагими."
("Организация Троек и Северный Город: Встреча")
Возвращаясь к теме несходства в дефолтах, которое у нас с Татой имелось несмотря на общие ключи к альтерре / ключи к себе, хочу напомнить о разговорах, которые у нас в разное время на разных площадках происходили - однако прежде чем предлагать вашему вниманию пост, где соответствующие материалы собраны в сопровождении нынешних размышлений и дополнений, мы собираемся выложить ещё нечто важное про Татину жизнь до меня.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Три Парки (15): Ключи к альтерре. Ужас поддельного зеркала. Чингачгук, ВэА, Встреча
Три Парки (16): Письма. Погружение. Вхождение во плоти
Три Парки (17): Разница в ключах. Смертный ужас. Новый этап
Тата, 14 лет. 7 сентября 1975
Обо мне-накануне-нашей-встречи немало рассказано в предыдущих главах, теперь хочу рассказать о Тате-накануне-нашей-встречи - хотя она тоже уже много чего рассказала по сабжу тут в приложениях, особенно в 16-ых литерных.
Вот примерно так, см. ниже, выглядели Татины стихи и рисунки накануне и на раннем этапе нашего общения (стихи спечатываю не всегда целиком, есличё - спросите, уточним).
Начну со знаменитого "Если стих не вышел у меня...":
Если стих не вышел у меня,
Я всегда забыть его стараюсь.
Только он, как угли от огня,
В глубине горит, не разгораясь,
Только он, как пойманный зверёк,
Всё скребётся, просится на волю;
Как под камнем запертый цветок,
Прорасти старается на поле.
Стих не вышел - и в плену сидит,
Но тому, который лучше будет,
Он частички отдаёт свои,
Чтобы тот донёс их всё же людям!
Это или конец 1974, или самое начало 1975, то есть незадолго до нашей встречи.
Когда я познакомился с этим стихом, он меня ранил, смутил, озадачил: как это так - запереть живое внутри себя в клетку, выпускать наружу лишь в виде питания для новых поколений стихов, для ненасытных читателей?!.. - утешался тем, что бедный узник и сам жаждет поделиться частями себя, передать хоть что-то на волю. С высоты нынешних лет смотрю на ситуацию уже другими глазами: радуюсь, что Тата в свои тринадцать ощущает стихи как живое и дышащее, страстно желающее _быть_, вижу что завершение "чтобы тот донёс их всё же людям" скорее служит оправданием этой жажды бытия, чем является чем-то непременным-самоценным. Особенно важно, что речь идёт не об "удачных" стихах, а о тех, которые, по мнению автора, "не вышли"! - любовь к "неудачникам" тут есть любовь безусловная, приемлющая мир и самоё себя, и она звучит в стихе сильнее, чем болезненное стремление затолкать свои "неблаговидные-неблаговыглядящие" части поглубже.
Тогда меня покоробило и стремление запереть-загнать-вглубь, и попытка оправдаться за сострадание к запертому перед какими-то "людьми", которым следует нечто "донести" (без чего, получается, нельзя жить, как минимум нельзя жить на воле!) - и я постарался сделать себе всё это развидеть, сосредоточившись на авторском сочувствии к зверьку-стиху. Теперь ясно вижу обе части этой сложной конструкции - и не печалюсь, а радуюсь, утешаюсь, ликую: несмотря на все раны, коими ко времени встречи наградило нас мироздание - мы таки оказались тогда способны принять друг друга целиком, хоть и зажмуривались порой в ужасе, жарко прижимая к сердцу Чудовище из "Аленького Цветочка". Оба притом! - очень по-разному, но оба:)
Сейчас мы с Татой отчётливо видим, что моменты несходства в наших тогдашних дефолтах временами довольно ярко отражались в её стихах - но в первое время я почти не пытался прояснить это, бессознательно концентрируясь на том что нас объединяет. Лишь пару лет спустя, когда у нас выросла необходимая общая база, я стал расспрашивать о деталях стихов, которые по той или иной причине меня задевали. Эти разговоры иной раз бывали тяжёлыми - так что, наверно, хорошо, что поначалу их почти не бывало, ведь у нас и без того находились поводы к серьёзным выяснениям, особенно когда речь шла о принципах, на которых мы нашу общую жизнь построим.
Ниже - существенно раньше, май 1974:
Утром солнце, как мяч, тугое,
Краснощёкое, силы полное.
И под ним облака дугою
Изогнулись, поплыли волнами.
Но под вечер, спускаясь низко,
Солнце село на ель зубастую.
Разлетелись большие брызги -
Солнце лопнуло, небо красное!
Даже облако мокрым стало.
Сок на землю тихонько капает.
Капли к нам на паркет упали,
Симка ловит их чёрной лапою.
Сиамский кот Симка для Таты был младшим братом, ближайшим и сердечным товарищем детских игр. Я его застал, я помню его вот таким прекрасным:
На Татином рисунке с закатом, что выше, Симка на себя вполне похож:)
Далее - ноябрь 1974:
Бежит из Каспийского моря вода
В Кара-Богаз-Гол.
Скорее, скорее умчаться туда,
Где раздолье волн.
Где в белую гриву не жалят лучи,
Где морской простор,
Куда прибегут ледяные ручьи
С дальних синих гор.
Но солнце догнало умчавшийся вал.
Он опал, убит -
И там, где безжалостный лучик упал,
Только соль блестит.
Тема "убежать на волю" раскрыта здесь в трагическом ключе: побег не удался, как память о нём остались лишь кристаллики соли. Солнце, кстати, весьма напоминает тут чадопожирающего Отца-Солнце по Бикрану:)
А зато месяц спустя, в декабре 1974 - уже катарсис и победа: мужественный и стойкий Лес пережил овердрайв, восстал и освободился.
Он был отважен и силён,
Был вечно молодой.
И он узнал уже весной,
Что будет страшный бой.
Но время зря не тратил он,
Набрался летом сил.
Ветра холодные гасил,
Пощады не просил.
(...)
...Но он не умер, а уснул.
И вспомнил вдруг Весну...
...И вот оковы серебра
С себя сорвал, ура!
У рек исчезли берега,
Вода сошла с ума.
А Лес выносит все шторма.
Теперь беги, Зима!
А вот совсем незадолго до нашего первого соприкосновения:
Осенью речка черна.
Осенью - холодна.
Ты на реке не один:
Вытащат и спасут.
Есть у болезни волна...
Нет у болезни дна...
Выплывешь сам из глубин -
Или утонешь тут.
Февраль 1975 - месяц, в котором я уже пришёл в кружок и мы с Татой увидели друг друга. Стих "Тонущему" датирован 12 февраля, это как раз накануне четверга - надо полагать, Тата горюет, что из-за болезни в кружок не попадёт (иначе с чего печалиться, ведь Тата всегда охотнее болела дома, чем ходила в школу). На том этапе, правда, мы ещё толком не были знакомы, но и у меня и у Таты в кружке были друзья-товарищи, пропускать еженедельную встречу с кем было ужасно жалко.
А что за стих на французском, я не понимаю - ну то есть ясно что Татин, но о чём? Надо сказать, картинка уже весьма напоминает ЗА-шные мотивы - "упала в озеро звезда" и прочая эисская любовь:)
А вот уже и я! - точнее, вот уже со мной / про меня:)
Красного кремня кусок,
Обкатанный, словно лёд,
И сладкий кленовый сок,
Который индеец пьёт,
Искрящийся на конце
Тяжёлый клинок ножа,
Того, что в любую цель
Вонзается, не дрожа,
И ветер - тот, что поёт,
Сгибая к земле цветы -
Ведь это же всё - твоё,
Ведь это же, Кира - ты.
Таким меня увидела Тата, когда мы встретились.
Порадовала страшно - ура, ура, я не ошибся, она меня видит!
И клинок, и кремень, и ветер одновременно - да, это я:)
И это стихотворение, и следующее написаны в июле 1975, в разлуке: я нахожусь в Евпатории, Тата думает обо мне - и, как явствует из стиха, видит далёкую-незнакомую Евпаторию моими глазами:
Временами я это вижу краем глаза
Пышут каменные ограды
Белым-белым слепящим жаром.
Лозы дикого винограда,
Извиваясь на камне старом,
Безнадёжно ищут прохладу…
Волны мокрую гальку лижут -
То поднимут щепку, то бросят…
В гальке - солнечный отблеск рыжий…
Но ведь я не на Юге вовсе!
Почему я всё это вижу?
В своё время Тата уже рассказывала про эти переживания, сопоставляя свои видения с видениями Ивэ на этапе нашего с ним знакомства ( в том посте, кстати, не так мало стихов - и Ивэвских, и Татиных - а в комментах говорится важное о том, что если чувствуешь себя полностью "не-отсюда", то память о родной земле, о твоём "там", очень помогает проникнуться здешним миром и полюбить его - протягивая нить-"леску" между обоими своими мирами).
Фраза "А дальше вы всё равно не поймёте" под виноградной лозой выглядит вызовом, который автор дерзновенно бросает читателю: положим, читатель и впрямь не поймёт - но _спросит_ ли, вот что интересно, вот в чём главный-то вопрос?..
Предмет возможного непонимания (и, увы, маловероятного вопроса) - на обороте означенной страницы с виноградной лозой. Это два стиха подряд на одну и ту же тему, в память о трагических событиях, пережитых Татой по ходу одного из "волонтёрских" снов (про этот сон Тата рассказывала в комментах вот тут). О "волонтёрстве", кстати, мы с Татой говорили уже при сверке ключей - это был один из довольно-таки важных моментов, указывавших на сродство.
Один из этих двух стихов - "Северное побережье":
Над Северным побережьем
Висят холодные звёзды.
И волны шуршат всё те же,
Как будто ещё не поздно.
Но волны шуршат сердито
И бьются о берег снова.
Крылатые перебиты,
Как стеллеровы коровы.
Давно позабыто "дело",
Удары ножей и стоны.
Песок синевато-белый,
Белее костей бизонов.
На дно опустились крылья,
Что плавали в звёздном свете.
Задание провалили
Не только на той планете.
А другой из этих двух стихов - вообще песня, которая начинается словами:
Сначала было трое нас.
И всё нам было нипочём.
Но вот один из на угас,
Но вот один из на угас
Последним солнечным лучом... -
Звучит прямо как предсказание о нашей тройственной драме, хоть и написаны эти строки задолго до зимы 1975-76 - наоборот, дивным летом 1975, когда всё фонтанировало и полыхало.
А теперь - парочка "индейских" осенних стихов:
Отдайте другу верный лук,
И томагавк отдайте мой.
Прощай, вигвам! прощай, мой друг!
Нескоро я вернусь домой.
Моя тропа ведёт во мрак.
Следит за мной враждебный глаз.
Была судьба ко мне добра
И, может, будет в этот раз.
Засады прячутся в ночи.
Я по тропе иду вперёд.
Терпи, индеец, и молчи -
Ещё один учебный год.
В кустах таилась беда
И ночь тревожна была.
Внезапно - сзади удар.
Внезапно - в плече стрела.
Лесная трава мягка,
И хочется просто лечь
И дожидаться, пока
Воткнётся кинжал меж плеч.
(...)
Стрелой пробито плечо.
В крови подо мной трава.
Я буду сейчас зачёт
За эту двойку сдавать!
Тема "внутренний лес верзус внешние социальные конструкции", одна из тем наших общих ключей, раскрывается тут юмористически - невзгоды школьного быта показаны как опасности вестерна. "Индейские мотивы" вообще были значимы для нас, позже друзья по Тихвину ( "Тихвинцы") звали нас с Татой "Индейцы", в обиходе это было удобнее чем как-то иначе ("а Индейцы будут?" - "а позвони Индейцам" и т.д. и т.п.)
А ниже опять и про сны, и про стихи, и юмор... - и таки можно констатировать, что это существенно веселее, чем в стихе "Тонущему":)
И снова - звёзды в высоте,
А их лучи звенят, как рельсы.
И снова хочется взлететь -
Хоть головой о стенку бейся!
И, как в моём Зелёном сне,
Я снова слышу звуки света...
Что это? Вдохновенье? Неет,
Температура - вот что это!
(1 октября 1975, температура 37,8)
А дальше - печальные размышления об одиночестве:
(...)
С протянутыми руками
Мы бродим по свету.
Встречаемся мы нечасто.
Над нами небо как камень.
И бродит множество где-то
Таких же - одиноких, несчастных...
3 ноября 1975, дата записи стиха - один из тех крайне тягостных для нас дней, когда мы в ужасе ожидали, какие оценки в четверти получит Тата, и - по итогам - запретят ли ей родители посещать кружок (последний день учёбы в тот год был 4 ноября).
По поводу этого стиха и картинки Тата в своё время в личном письме рассказала вот что:
"...иллюстрация была призвана показать не несвободу, а стены одиночества, немотствования от неумения раскрываться друг другу - в самом деле, а как узнать, что с тобой рядом в невзрачном обличии находится тот, кто "в сновиденьях мне являлся"(с)? или просто такой же "волонтёр по снам" межмировой системы "разведчиков"? меня тогда эти вопросы очень волновали - как найти, как опознать таких же "не таких", как я сама? Внизу картинки как раз нарисован момент встречи - две фигурки встречаются руками, и стена в этом месте размыкается. (...) Я нарочно поместила этот вариант не в центр, желая подчеркнуть необязательность, нештатность такого развития событий.
А представь мои чувства, когда один соученик, которому я с некоторым трепетом показала эту тетрадь (вдруг и он из "таких же, как я"?), бросив по ходу перелистывания тетради невнимательный взгляд на эту самую картинку, бросил вскользь, но с уверенностью: а, а вот это про зарядку, понятно!...
Мне скорее было смешно, чем обидно, я осознала комичную поучительность ситуации. То есть не то что вчитываться, а даже всматриваться он поленился. А ведь сам попросил посмотреть, увидев, как я увлечённо вожусь с тетрадью."
Для меня это в ту же самую тему "поисков спутника" - йэхх, сколько раз я вот так показывал картинки, стихи, какие-то важные для меня книги или просто цитаты, замирая от волнения, не окажется ли визави способным понять или хотя бы заинтересоваться тем, что я сам в этом-показываемом нахожу?..
Тогда, в юные дни, я был уверен, что для этого собеседник должен как минимум разделять мои интересы - однако теперь вижу проблему совершенно иначе. Для этого нужно "просто" быть внимательным к тому, с кем общаешься, "просто" стремиться представить его себе такого какой он есть:
не выделяя для себя "вкусные кусочки" собеседника, отмахиваясь от "невкусных" -
но желая отобразить / вырастить внутри себя его целостный живой образ, _активно_ предоставляя ему место для самораскрытия в пространстве общения:
не "так уж и быть, будь рядом со мною собой, я как-нибудь потерплю!" -
а "очень хочу, чтобы ты был рядом со мною собой, что я могу сделать для этого?"
Особенно - если речь о близком, тем паче о том, кого называешь другом.
А разделять интересы и/или пребывать в согласии в дискуссиях - нет, вот это как раз совершенно необязательно, иной раз даже совсем наоборот...
(Кстати, пока вот это всё писал - отвечая на комменты в других местах, наткнулся на книгу Ю.Б.Гиппенрейтер "Чудеса активного слушания", на сей момент её можно читать / скачать вот тут, но и вообще гуглится легко, всячески рекомендую;
такое утешение понимать, что для нынешних детей, а тем более для их будущих детей, постепенно повышается шанс, что родители таки научатся их принимать безусловно, и рано или поздно они перестанут массово становится калеками...)
И ещё про тот период, когда мы в ужасе и отчаянии ожидали решения нашей участи:
Когда нам тоскливо и страшно,
И близкую чуем беду мы,
О завтрашнем или вчерашнем
Нам холодно даже подумать,
И лето уходит надолго,
И путь наш опасен и труден -
Мы воем в лесу, если волки,
И пишем стихи, если люди.
Зафиксирован стих уже постфактум, 9 ноября 1975, но след пережитого на рубеже октября и ноября здесь вполне отчётлив.
Ниже - стих более ранней поры, датированный крайне важным для нас днём:
Если уходит друг,
Дождик стучит по лужам,
Как миллионы рук
В маленькие тамтамы.
Словно забытый лук,
Стонет тихонько ветер...
Ты никому не нужен
На этом дождливом свете...
В лужах трава упрямо
Вспоминает о лете.
Жёлтые листья кружат
В медленном хороводе
По травянистой луже.
Если твой друг уходит,
Осень приходит тут же.
А между прочим, это о тебе, Кира.
7 сентября 1975
В тот день, 7 сентября 1975, состоялась наша первая совместная поездка в лес - дома у Таты было принято совершать такие вылазки в районе Татиного Дня Рождения, в этот раз взяли с собой и меня. Ниже покажу фотки, а по поводу стиха скажу, что про дождь, которым сей день закончился, я вообще не помню! - для меня это была вершина солнечной осени, моё самое любимое время года, заморосило лишь когда Тата уже посадила меня на трамвай, я и внимания не обратил - Тата же, наоборот, погрузилась в пронизывающе-мокрую печаль: сказка закончилась, мы вернулись в город, она проводила меня до остановки, я уезжаю - а ей брести в темноте по усиливающемуся дождю, и до ближайшей встречи (в четверг, в кружке) почти целых четыре дня...
(И это при том, что, по свидетельству Таты, она дико уставала от интенсивности нашего общения, изнемогала, мечтала отдохнуть... - мечтала-мечтала, однако чуть только переводила дыхание - так начинала тосковать и вновь изо всех сил стремилась ко встрече, к "непередаваемому состоянию полёта вдвоём":))
Так вот, стало быть, про лес 7 сентября 1975.
Мы с Татой тогда в первый раз увидели вместе - рука об руку, одними глазами! - полосу перехода из одного пространства в другое, межмировые тропы Матушки-Алестры. Папоротники на склонах, сияющие в косых лучах высоченные лесные колоски, нагретые залежи хвороста, влажный мох - всё предельно живое-и-настоящее, дышащее удвоенной мощью обнявшихся в танце миров.
Представляется важным, что в тот день мы не погружались в альтерру на сознательном уровне - наоборот, вволю предавались забавам Пограничья: сознание ликующе играло - а подсознание ненасытно, жадно, неистово впитывало Лес.
Вспоминаю сейчас, как мы бродили по лесу в конце лета 2013 - тоже важный был для нас период - те прогулки очень созвучны пережитому 7 сентября 1975:
"Тропы, камни, мхи, зелёная и красная листва черники - под еловым покровом зелёная-зелёная, на солнечных местах буреющая, красная; множество ягод черники - молодых, несмотря на осеннюю пору.
Вот так бродишь - и понимаешь, что это раскрываются двери, расстилаются дорожки… - вот-вот войдёшь! - это то, что внутри тебя, разворачивается вовне: вот они - ключи к альтерре.
Всё стало очень близко! - и стало вспоминаться многое, что было в самом начале; не от головы - а ощущения тогдашней жизни на Земле Алестры.
Что я помню: лес, лес, лес - много-много леса! - даже когда не помню действия (осень 02 до ЧМ, скажем - практически никаких действий не помню) - помню лес, лес, лес, глаза наполнены, насыщены лесом. Тата спрашивает, и что ж мы делали тогда? - а я смеюсь-шучу, но и всерьёз при этом говорю, что ничего мы не делали, что мы "пропускали" - а нашими телами владели подёнщики, совсем уж временные волонтёры; и занимались эти ребята тем, что гуляли в лесу! - что это были, ткскть, волонтёры гуляния по лесу, из всяких мест, где по лесу так просто не погуляешь. Может, это такое санаторно-курортное лечение было для кого-то или что-нибудь такое: побывал в чужом теле волонтёрским образом в лесу - и можно дожить до следующего момента отдыха… Типа "терпи, индеец, и молчи - ещё один учебный год!" (с)"
(отсюда)
Наши "пограничные" игры 7 сентября 1975 явили собою одну из первых встреч танцующей пары возлюбленных врагов - тех самых, известных вам под именами Теу-Тоу и Зелёный Ужас:
Момент вне схватки - противники заключили обеденное перемирие:)
На фотке с нами - Вера Петровна, Татина любимая бабушка, мама Папы Вадика (он сам, по всей видимости, как раз делает снимок).
А далее - нааа-чинаем!!! :)
Делим оружие...
...и вперёд!
Ликуйте все! - да, это мы:)
Мы идём к вам!
На последней фотке - ну прямо-таки "ОрТр выходит из болот к Северному":)
"Кто мы были такие? Какие мы были?.. Память рисует ораву весенних мальчишек - сочных и хрупких, смуглых и бледнолицых, коротко стриженых и вихрастых, разнокалиберных и разношёрстных... Дав волю воображению, можно представить (а то и припомнить), как мы выходили из материнского лона свежеотформованными воинами - в голубых облачениях, препоясанные кобурами и вооружённые до зубов; научная честность настаивает, однако, что всё это - лишь фантазии: как и все прочие Артигемоны, мы вылуплялись нагими."
("Организация Троек и Северный Город: Встреча")
Возвращаясь к теме несходства в дефолтах, которое у нас с Татой имелось несмотря на общие ключи к альтерре / ключи к себе, хочу напомнить о разговорах, которые у нас в разное время на разных площадках происходили - однако прежде чем предлагать вашему вниманию пост, где соответствующие материалы собраны в сопровождении нынешних размышлений и дополнений, мы собираемся выложить ещё нечто важное про Татину жизнь до меня.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.