Приложение-примечание (17б): Бабушка Вера и мы
Несколько слов про любимую Татину бабушку, маму Папы Вадика - Веру Петровну.
Несмотря на то что Бабушка Вера обладала трудным характером - явно травматик с перекрытым доступом к собственным чувствам, привычная носить облик предельно выдержанной леди + морально стойкого заслуженного партработника - она души не чаяла в Таточке и поддерживала её в чём только могла, включая то, чего не одобряла, не считала за правильное ("Давай лучше сделаем тебе костюм морковки!":)) На Татино счастье, Вера Петровна отдала внучке то, чего, судя по всему, не досталось ни дочке ни сыну - всё безусловное приятие, какое у неё вообще было в наличии. Бабушка реально баловала Тату, без чего, как известно, настоящего разбойника из ребёнка ни за что не вырастет - а ведь именно это нам с Таточкой позарез было надо:)
Когда я впервые увидел Веру Петровну, меня пронзил трепет робости, словно меня и впрямь представляют королеве - поэтому я безотчётно склонил голову и сделал книксен (чему научила меня в своё время Баба Кира), поразив одновременно и Веру Петровну, и Тату. Тата просто офигела, чё на меня накатило?! - а Вера Петровна потом с волнением выспрашивала у Таты, кто такие Кирины родители, кто выучил её манерам?.. - бедная Тата могла лишь руками развести:) Надо сказать, я и дальше не разрушал сей иллюзии, продолжая испытывать пред царственной особой пиетет - тем более что мне вовсе не претило "играть в принцессу", в отличие от Таты я никогда не имел ничего против такого имиджа (скажем, сражаться в завязанном по-женски платочке меня не смущает, вы сами видели:))
Тата же, наоборот, в те годы всячески прокачивала в себе эдакую бучеватость (позже было по-всякому, а тогда именно так) - короткая стрижка, резкий голос, грубоватые манеры - и у Бабушки Веры были все основания полагать, что случилось то самое, чего она боялась всё Татино детство: девочку не воспитывали как полагается, разрешали играть в мальчишеские игры, носить брюки и т.п. - и вот она таки свихнулась и вообразила себя мальчиком!.. Ох, беда, беда, как же она жить-то будет теперь? - но увы, обратно не воротишь, пускай уж теперь живёт как умеет, ищет своего счастья как может!..
В этом смысле Бабушка Вера вполне могла расценить наш странный союз именно в этом ключе: типа, её внучка, ощущая себя парнем, нашла себе девочку-принцессу (меня то есть:)) - ну, коли эту принцессу такой парень устраивает, так чего уж тут теперь!.. Она ничего подобного никогда не говорила - да и не смогла бы такого сказать, полагаю, она скорее умерла бы чем подняла столь глубоко непристойную тему! - однако смотрела на нас, кажется, именно так.
Осенью 1976, после вместе-проведённого в Евпатории лета (как удалось добиться этого крайне важного для нас периода-бытия-вместе, расскажу позже), мы стали встречаться нелегально - после уроков я каждый день приезжал к Тате хотя бы на-коротко, а моим врал что задерживают в школе. Иной раз Тата выходила ко мне, и мы шли, например, в магазин по поручению Мамы Нины (которая не знала или "как бы не знала", что Тата идёт не одна), а иной раз я заходил к ним домой, особенно если мама отсутствовала - при этом Вера Петровна всегда была дома, избежать встречи с ней было нереально, и я видел, какую горечь и вместе с тем снисхождение хранит её взгляд. Она молчала о том что видела меня, не выдавала нас, но мне было ясно, что она печалится - и мне было жаль, хоть я ничем и не мог помочь: мы уже сделали свой выбор, мы будем вместе, кто бы из-за этого ни горевал! - но печаль, но сочувствие, но ответная боль... "Простите нас!" - так сказал я однажды ей, чтобы выразить наконец всё это словами; на секунду замедлив, она вздохнула: "Бог вас простит!"
Мы с Татой взялись за руки и пошли куда собирались - уже не помню, в Татину комнату или опять-таки в магазин - и я всё пытался схватить-осознать то смешанное чувство, которое у меня вызвал сей лаконичный диалог. С одной стороны, я не знал тогда, что формула "Бог простит" и впрямь означает отпущение - ведь в известном мне сатирическом стихе сказано "Бог его простит, да только я прощу едва ли" (Франсуа Вийон), так не в издевательском ли смысле Бабушка Вера мне ответила?.. С другой стороны, в целом ситуация выглядела скорее так, что - да, хоть она не одобряет нас, но и не берётся судить, то есть отпускает - в чём, собственно, и состоит прощение. С третьей стороны - такая горечь во взгляде, такая боль... - и ответная боль, не отпускающая ответная боль! - объяснение всему этому пришло позже.
Совсем немного позже. Наш разговор состоялся, быть может, в начале октября, а в ноябре Вера Петровна уже слегла, практически перестала выходить из своей комнаты; по тогдашним правилам диагноз был оглашён не ей, а родным - так что Тата от них, а следом и я от неё, получили известие, что Бабушка Вера вскоре умрёт. С формальной точки зрения, она сама не должна была этого знать, тем более настолько раньше постановки диагноза - а на самом деле ох... Думается теперь, что та горечь и боль, которая ранила нас всю дорогу, не так уж сильно касалась нашего выбора - скорее уж того, что жизнь кончается: вот молодые делают свой выбор, странный выбор, но им предстоит жить - а у старых жизнь кончается, какие выборы они ни делали когда-то - жизнь всё равно уже почти закончилась, увы...
Утешаемся, что Вера Петровна прожила ещё полгода, даже больше, до середины лета 1977 - успела пережить переезд в новую, более удобную квартиру, успела посмотреть кино по специально для неё купленному цветному телевизору, каких раньше не бывало, успела много пообщаться с дочерью, старшей сестрой Папы Вадика - Тётей Галей, которая приходила ухаживать за ней, а так-то уже давно обитала отдельно, с собственной семьёй.
К сожалению, толком пообщаться с Татой Бабушке Вере не удавалось - при том что Тата почти всё время была дома, помогала ухаживать и даже регулярно читала больной вслух её любимые книги, никакого личного общения в общем-то не получалось. Повторю, Вера Петровна и до того была суровой и замкнутой, не умела (да, может, и не хотела, хотя кто знает...) открываться, говорить о волнующем, о главном, тем более о таких вещах, как болезнь, скорбь и смерть - а Тату и вовсе сковывала немота, она не могла чувствовать себя естественно, терзаемая виной, что бабушка умирает, а она остаётся жить, что она по-прежнему хочет жить, что она _тем более_ хочет жить ввиду неотменимого присутствия бабушкиной смерти!.. Увы, родители то и дело пилили Тату, что она должна бы отдать всё свободное время бабушке, которая так любила её и так много для неё сделала, что она поступает плохо, убегая из дома встречаться со мной вместо того чтобы постоянно быть на подхвате - и Тата отчаянно страдала, всё более привычно ощущая себя предательницей, однако понимала, что рядом с бабушкой уже почти умирает сама - и как только появлялась возможность, летела ко мне.
Увы, не только Вера Петровна, не только Тата не умели открыто делиться горем - в ту пору не умел общаться с горем и я. Не умел спросить, не умел говорить, не умел вызывать и канализировать эмоцию - мог лишь принимать в объятия закоченевшую Тату, виновато её тормошить, чтоб хоть что-то могла рассказать - кратко выслушать, кратко переспросить, кратко, кратко, скорей посочувствовать, чтобы вместе скорее прожить эту скорбь - и скорее домой! - на ЗА, в Северный Город, к своим: туда, где погребальные костры дают силу не только вместе оплакать умерших, рыданием освободить боль - но и, проведя по лбу полоску пепла, через какое-то время омыть лицо и начать новую жизнь. Которая непременно включает в себя сад памяти, Цветущий Сад горячо любимого у нас дома псалма - безграничный простор внутренней вселенной, предоставляемый нами всем утраченным, всем кто вложил себя в нас, всем в кого мы себя вложили - сад, где мы продолжаем расти неразлучно вместе.
Думаю что не ошибусь, если скажу так: маленькая Тата умела проживать горе только в стихах - стихи спасали её, давая дыхание, освобождая голос даже когда затапливала немота - и других средств до нашей встречи у неё не было. А после того как мы встретились и вошли домой на ЗА, по мере всё более глубокого погружения в жизнь нашего мира - нам обоим стали всё полней и полней открываться возможности проживать всё необходимое, в том числе то, чего не умели и не могли научить проживать ЗЗ-шные наши родители. Давать себе и друг другу полное приятие в горе, давать голос горю - такой, чтобы жар погребального костра взошёл к небесам, чтобы на пепле в сердцах взошли первоцветы - всему этому учила нас с Татой наша альтерра.
Мне ужасно жаль, что Вера Петровна умерла так рано! - и за неё жаль, и за нас: я не успел с нею толком познакомиться, равно как Тата не успела толком познакомиться с моими Дедушкой и Бабой Кирой, которые умерли чуть позже, в 1979 - но мы с Татой были тогда почти так же неопытны в делах общения с себе-не-подобными, как и в 1977. И Тата в своём детстве, и я в моём - мы получили от этих близких очень много, но общаться могли с ними лишь совсем маленькими: уж больно велика была между нами пропасть, куда больше, чем между нами и родителями.
Я ужасно рад, что нам с Татой довелось успеть вырасти и пообщаться с моей Бабушкой - её рассказ о возвращении в Ленинград после блокады мы услышали взрослыми, а ведь могли бы и не услышать, если бы она до нашего взросления не дожила. Сближение произошло уже после кризиса 1980-81 (о котором непременно будем рассказывать позже), уже даже после того как Бабушка благословила нас с Татой как пару - "хорошо, мол, теперь живите вместе - только смотрите уж, друг дружку ни за что не бросайте!.."
Ну а что касается другой Татиной бабушки, Мамы-Нининой мамы Бабы Клавы (о которой Тата в своё время писала в "Двух словах о молодёжном подполье") - то эта яркая личность скорее воевала с нами как с парой, нежели благословляла, хотя под конец её жизни мы ухаживали за ней вместе, так что в целом тоже уладилось. Забавно, что в противовес Бабушке Вере Баба Клава вполне отчётливо держала меня за парня, бранилась: "твоя чёртова Кирка гермафродит, вот я знаю, у неё в штанах Кир запрятан!" - вызывая у нас с Татой одновременно веселье, возмущение и размышления на тему тогда ещё практически неизвестного трансгендерного перехода. Вот хотелось бы мне, например, в самом деле - если бы такое стало возможным когда-нибудь! - изменить пол, биологически стать мужчиной?.. Нет, если так подумать - то нет, не хотелось бы! - я люблю себя таким какой я есть, мне не менее дорого моё женское тело и моё женское самоопределение, чем мужское. (Тата-то как раз активно прокачивала тогда своё-женское - кудряшки, нежность, томный взгляд...) Ну а если размышлять об этом теперь, вспоминая тогдашнее? Стало ли бы нам легче в отношениях со старшими, если бы мы таким вот образом "приняли вид нормы", меньше ли пришлось бы нам страдать? - а вот даже и не факт, чесгря! - ведь любое "прогибание себя под норму" неизбежно лишает силы, это заведомое впускание противника на свою территорию - и остановить натиск родительского императива, если слабина уже дана, гораздо трудней чем из позиции заведомого фрика.
Возвращаясь к Вере Петровне, скажу ещё вот что. Несмотря на столь недолгое и неблизкое знакомство, я ощущаю глубокую связь с Бабушкой Верой через Тату - ведь Тата в разное время много рассказывала мне, красочно описывала эпизоды детства. Ужасно хотелось бы, чтобы Тата когда-нибудь собралась написать про Веру Петровну отдельно - однако пока всего лишь укажу на тексты, в которых о ней рассказано хотя бы отчасти.
Прежде всего, конечно, это те же самые "Два слова о молодёжном подполье", а именно главы
Слово I: Лучшие из поколения. Начало
и
Слово II: Юная смена. Начало
- ну и кроме того, посты
Кое-что про моё золотое детство
и
Пространство Дома
Наверняка и в комментах много где Тата много чего про Бабушку Веру рассказывала, но сейчас найти не могу - если увижу, добавлю ссылки сюда.
А, так вот, например, в предыдущем посте! - там где мы с Бабушкой Верой в лесу, откуда я и фотку беру для данного поста, см. ниже - в комментах тоже про неё разговор.
Дополняю список:
Ещё про Бабушку Веру - в постах:
Приложение-примечание (17б): Бабушка Вера и мы
(данный пост вношу в этот же список, чтобы не потерялся, если список окажется скопирован отдельно от поста)
Приложение-примечание (17д): Свобода которая внутри
(Тата приносит Бабушке Вере благодарность: "Здесь, значит, корни моей уверенности, что человек может своим умом отличать добро от зла, правду ото лжи, вопреки всем. И моей опоры на дружбу и любовь как на великие силы внутри человека и в этом мире.")
И в постах про Симку тоже про Бабушку Веру кое-что есть:
Приложение (17з): Симка. Часть 1: Лето
Приложение (17и): Симка. Часть 2: Зима
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Несмотря на то что Бабушка Вера обладала трудным характером - явно травматик с перекрытым доступом к собственным чувствам, привычная носить облик предельно выдержанной леди + морально стойкого заслуженного партработника - она души не чаяла в Таточке и поддерживала её в чём только могла, включая то, чего не одобряла, не считала за правильное ("Давай лучше сделаем тебе костюм морковки!":)) На Татино счастье, Вера Петровна отдала внучке то, чего, судя по всему, не досталось ни дочке ни сыну - всё безусловное приятие, какое у неё вообще было в наличии. Бабушка реально баловала Тату, без чего, как известно, настоящего разбойника из ребёнка ни за что не вырастет - а ведь именно это нам с Таточкой позарез было надо:)
Когда я впервые увидел Веру Петровну, меня пронзил трепет робости, словно меня и впрямь представляют королеве - поэтому я безотчётно склонил голову и сделал книксен (чему научила меня в своё время Баба Кира), поразив одновременно и Веру Петровну, и Тату. Тата просто офигела, чё на меня накатило?! - а Вера Петровна потом с волнением выспрашивала у Таты, кто такие Кирины родители, кто выучил её манерам?.. - бедная Тата могла лишь руками развести:) Надо сказать, я и дальше не разрушал сей иллюзии, продолжая испытывать пред царственной особой пиетет - тем более что мне вовсе не претило "играть в принцессу", в отличие от Таты я никогда не имел ничего против такого имиджа (скажем, сражаться в завязанном по-женски платочке меня не смущает, вы сами видели:))
Тата же, наоборот, в те годы всячески прокачивала в себе эдакую бучеватость (позже было по-всякому, а тогда именно так) - короткая стрижка, резкий голос, грубоватые манеры - и у Бабушки Веры были все основания полагать, что случилось то самое, чего она боялась всё Татино детство: девочку не воспитывали как полагается, разрешали играть в мальчишеские игры, носить брюки и т.п. - и вот она таки свихнулась и вообразила себя мальчиком!.. Ох, беда, беда, как же она жить-то будет теперь? - но увы, обратно не воротишь, пускай уж теперь живёт как умеет, ищет своего счастья как может!..
В этом смысле Бабушка Вера вполне могла расценить наш странный союз именно в этом ключе: типа, её внучка, ощущая себя парнем, нашла себе девочку-принцессу (меня то есть:)) - ну, коли эту принцессу такой парень устраивает, так чего уж тут теперь!.. Она ничего подобного никогда не говорила - да и не смогла бы такого сказать, полагаю, она скорее умерла бы чем подняла столь глубоко непристойную тему! - однако смотрела на нас, кажется, именно так.
Осенью 1976, после вместе-проведённого в Евпатории лета (как удалось добиться этого крайне важного для нас периода-бытия-вместе, расскажу позже), мы стали встречаться нелегально - после уроков я каждый день приезжал к Тате хотя бы на-коротко, а моим врал что задерживают в школе. Иной раз Тата выходила ко мне, и мы шли, например, в магазин по поручению Мамы Нины (которая не знала или "как бы не знала", что Тата идёт не одна), а иной раз я заходил к ним домой, особенно если мама отсутствовала - при этом Вера Петровна всегда была дома, избежать встречи с ней было нереально, и я видел, какую горечь и вместе с тем снисхождение хранит её взгляд. Она молчала о том что видела меня, не выдавала нас, но мне было ясно, что она печалится - и мне было жаль, хоть я ничем и не мог помочь: мы уже сделали свой выбор, мы будем вместе, кто бы из-за этого ни горевал! - но печаль, но сочувствие, но ответная боль... "Простите нас!" - так сказал я однажды ей, чтобы выразить наконец всё это словами; на секунду замедлив, она вздохнула: "Бог вас простит!"
Мы с Татой взялись за руки и пошли куда собирались - уже не помню, в Татину комнату или опять-таки в магазин - и я всё пытался схватить-осознать то смешанное чувство, которое у меня вызвал сей лаконичный диалог. С одной стороны, я не знал тогда, что формула "Бог простит" и впрямь означает отпущение - ведь в известном мне сатирическом стихе сказано "Бог его простит, да только я прощу едва ли" (Франсуа Вийон), так не в издевательском ли смысле Бабушка Вера мне ответила?.. С другой стороны, в целом ситуация выглядела скорее так, что - да, хоть она не одобряет нас, но и не берётся судить, то есть отпускает - в чём, собственно, и состоит прощение. С третьей стороны - такая горечь во взгляде, такая боль... - и ответная боль, не отпускающая ответная боль! - объяснение всему этому пришло позже.
Совсем немного позже. Наш разговор состоялся, быть может, в начале октября, а в ноябре Вера Петровна уже слегла, практически перестала выходить из своей комнаты; по тогдашним правилам диагноз был оглашён не ей, а родным - так что Тата от них, а следом и я от неё, получили известие, что Бабушка Вера вскоре умрёт. С формальной точки зрения, она сама не должна была этого знать, тем более настолько раньше постановки диагноза - а на самом деле ох... Думается теперь, что та горечь и боль, которая ранила нас всю дорогу, не так уж сильно касалась нашего выбора - скорее уж того, что жизнь кончается: вот молодые делают свой выбор, странный выбор, но им предстоит жить - а у старых жизнь кончается, какие выборы они ни делали когда-то - жизнь всё равно уже почти закончилась, увы...
Утешаемся, что Вера Петровна прожила ещё полгода, даже больше, до середины лета 1977 - успела пережить переезд в новую, более удобную квартиру, успела посмотреть кино по специально для неё купленному цветному телевизору, каких раньше не бывало, успела много пообщаться с дочерью, старшей сестрой Папы Вадика - Тётей Галей, которая приходила ухаживать за ней, а так-то уже давно обитала отдельно, с собственной семьёй.
К сожалению, толком пообщаться с Татой Бабушке Вере не удавалось - при том что Тата почти всё время была дома, помогала ухаживать и даже регулярно читала больной вслух её любимые книги, никакого личного общения в общем-то не получалось. Повторю, Вера Петровна и до того была суровой и замкнутой, не умела (да, может, и не хотела, хотя кто знает...) открываться, говорить о волнующем, о главном, тем более о таких вещах, как болезнь, скорбь и смерть - а Тату и вовсе сковывала немота, она не могла чувствовать себя естественно, терзаемая виной, что бабушка умирает, а она остаётся жить, что она по-прежнему хочет жить, что она _тем более_ хочет жить ввиду неотменимого присутствия бабушкиной смерти!.. Увы, родители то и дело пилили Тату, что она должна бы отдать всё свободное время бабушке, которая так любила её и так много для неё сделала, что она поступает плохо, убегая из дома встречаться со мной вместо того чтобы постоянно быть на подхвате - и Тата отчаянно страдала, всё более привычно ощущая себя предательницей, однако понимала, что рядом с бабушкой уже почти умирает сама - и как только появлялась возможность, летела ко мне.
Увы, не только Вера Петровна, не только Тата не умели открыто делиться горем - в ту пору не умел общаться с горем и я. Не умел спросить, не умел говорить, не умел вызывать и канализировать эмоцию - мог лишь принимать в объятия закоченевшую Тату, виновато её тормошить, чтоб хоть что-то могла рассказать - кратко выслушать, кратко переспросить, кратко, кратко, скорей посочувствовать, чтобы вместе скорее прожить эту скорбь - и скорее домой! - на ЗА, в Северный Город, к своим: туда, где погребальные костры дают силу не только вместе оплакать умерших, рыданием освободить боль - но и, проведя по лбу полоску пепла, через какое-то время омыть лицо и начать новую жизнь. Которая непременно включает в себя сад памяти, Цветущий Сад горячо любимого у нас дома псалма - безграничный простор внутренней вселенной, предоставляемый нами всем утраченным, всем кто вложил себя в нас, всем в кого мы себя вложили - сад, где мы продолжаем расти неразлучно вместе.
Думаю что не ошибусь, если скажу так: маленькая Тата умела проживать горе только в стихах - стихи спасали её, давая дыхание, освобождая голос даже когда затапливала немота - и других средств до нашей встречи у неё не было. А после того как мы встретились и вошли домой на ЗА, по мере всё более глубокого погружения в жизнь нашего мира - нам обоим стали всё полней и полней открываться возможности проживать всё необходимое, в том числе то, чего не умели и не могли научить проживать ЗЗ-шные наши родители. Давать себе и друг другу полное приятие в горе, давать голос горю - такой, чтобы жар погребального костра взошёл к небесам, чтобы на пепле в сердцах взошли первоцветы - всему этому учила нас с Татой наша альтерра.
Мне ужасно жаль, что Вера Петровна умерла так рано! - и за неё жаль, и за нас: я не успел с нею толком познакомиться, равно как Тата не успела толком познакомиться с моими Дедушкой и Бабой Кирой, которые умерли чуть позже, в 1979 - но мы с Татой были тогда почти так же неопытны в делах общения с себе-не-подобными, как и в 1977. И Тата в своём детстве, и я в моём - мы получили от этих близких очень много, но общаться могли с ними лишь совсем маленькими: уж больно велика была между нами пропасть, куда больше, чем между нами и родителями.
Я ужасно рад, что нам с Татой довелось успеть вырасти и пообщаться с моей Бабушкой - её рассказ о возвращении в Ленинград после блокады мы услышали взрослыми, а ведь могли бы и не услышать, если бы она до нашего взросления не дожила. Сближение произошло уже после кризиса 1980-81 (о котором непременно будем рассказывать позже), уже даже после того как Бабушка благословила нас с Татой как пару - "хорошо, мол, теперь живите вместе - только смотрите уж, друг дружку ни за что не бросайте!.."
Ну а что касается другой Татиной бабушки, Мамы-Нининой мамы Бабы Клавы (о которой Тата в своё время писала в "Двух словах о молодёжном подполье") - то эта яркая личность скорее воевала с нами как с парой, нежели благословляла, хотя под конец её жизни мы ухаживали за ней вместе, так что в целом тоже уладилось. Забавно, что в противовес Бабушке Вере Баба Клава вполне отчётливо держала меня за парня, бранилась: "твоя чёртова Кирка гермафродит, вот я знаю, у неё в штанах Кир запрятан!" - вызывая у нас с Татой одновременно веселье, возмущение и размышления на тему тогда ещё практически неизвестного трансгендерного перехода. Вот хотелось бы мне, например, в самом деле - если бы такое стало возможным когда-нибудь! - изменить пол, биологически стать мужчиной?.. Нет, если так подумать - то нет, не хотелось бы! - я люблю себя таким какой я есть, мне не менее дорого моё женское тело и моё женское самоопределение, чем мужское. (Тата-то как раз активно прокачивала тогда своё-женское - кудряшки, нежность, томный взгляд...) Ну а если размышлять об этом теперь, вспоминая тогдашнее? Стало ли бы нам легче в отношениях со старшими, если бы мы таким вот образом "приняли вид нормы", меньше ли пришлось бы нам страдать? - а вот даже и не факт, чесгря! - ведь любое "прогибание себя под норму" неизбежно лишает силы, это заведомое впускание противника на свою территорию - и остановить натиск родительского императива, если слабина уже дана, гораздо трудней чем из позиции заведомого фрика.
Возвращаясь к Вере Петровне, скажу ещё вот что. Несмотря на столь недолгое и неблизкое знакомство, я ощущаю глубокую связь с Бабушкой Верой через Тату - ведь Тата в разное время много рассказывала мне, красочно описывала эпизоды детства. Ужасно хотелось бы, чтобы Тата когда-нибудь собралась написать про Веру Петровну отдельно - однако пока всего лишь укажу на тексты, в которых о ней рассказано хотя бы отчасти.
Прежде всего, конечно, это те же самые "Два слова о молодёжном подполье", а именно главы
Слово I: Лучшие из поколения. Начало
и
Слово II: Юная смена. Начало
- ну и кроме того, посты
Кое-что про моё золотое детство
и
Пространство Дома
Наверняка и в комментах много где Тата много чего про Бабушку Веру рассказывала, но сейчас найти не могу - если увижу, добавлю ссылки сюда.
А, так вот, например, в предыдущем посте! - там где мы с Бабушкой Верой в лесу, откуда я и фотку беру для данного поста, см. ниже - в комментах тоже про неё разговор.
Дополняю список:
Ещё про Бабушку Веру - в постах:
Приложение-примечание (17б): Бабушка Вера и мы
(данный пост вношу в этот же список, чтобы не потерялся, если список окажется скопирован отдельно от поста)
Приложение-примечание (17д): Свобода которая внутри
(Тата приносит Бабушке Вере благодарность: "Здесь, значит, корни моей уверенности, что человек может своим умом отличать добро от зла, правду ото лжи, вопреки всем. И моей опоры на дружбу и любовь как на великие силы внутри человека и в этом мире.")
И в постах про Симку тоже про Бабушку Веру кое-что есть:
Приложение (17з): Симка. Часть 1: Лето
Приложение (17и): Симка. Часть 2: Зима
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.