Три Парки (17): Разница в ключах. Смертный ужас. Новый этап
Продолжение.
Предыдущая часть - вот здесь.
(Внимание!
В связи с длительным перерывом в выкладывании "Трёх Парок" напоминаем, что между главой 16, указанной по ссылке выше, и главой 17, то есть нынешней, находится целая серия литерных приложений - все они отражены в оглавлении, там их легко найти, ну и вообще их можно перечитать просто подряд здесь в журнале.)
* * *
Проблемы нашего тройственного союза, приведшие в итоге к его разрушению, проистекали отчасти от разницы в "наборе ключей", отчасти от различий нашего здешнего формирования - одно с другим, впрочем, тесно связано.
Ключ про внутренний лес, суверенный источник поднимающихся из глубин вод: мы все трое нутром знали этот лес и воды, мы все трое верили им, а не "снаружной" лжи - только мы с Татой уповали на помощь этого леса и этих вод, и я уже испытал эту помощь на деле, после отречения возвращённый Матерью Алестрой к жизни - а подруга наша, думается, никакой помощи не ожидала, скорей уж мыслила защитницей этого источника самоё себя.
Ключ про схватку, про ярость ударов и жар объятий: мы все трое пылали этим, но очень по-разному - и если мы с Татой наслаждались азартом и взаимным раскрытием противников в поединке, стремились увидеть лица, хотя и желали явить свою правоту - то подруга наша, по всему, из последних сил сражалась за право "быть среди своих", так что лица соратников волновали её куда больше, чем лица противников; а уж кто соратником окажется по месту, кто противником - могла ли она решать своей волей?.. вот не факт.
Ключ про смех - о, и это было общим, но сильно разнилось: хоть они и ржали вдвоём так вольно, что я опознал их-родных - однако Тата не всегда была в силах дарить этот смех, угасала сражённая стыдом и виной, а подруга наша делалась свободной, смеясь вместе с Татой - однако её собственный, одинокий смех был иным; думается, ловить себя на ручки она не умела, так что билась о камни, подбрасывая себя ввысь лишь затем, чтоб жестокий мир внешних считал её бесстрашной, бесчувственной, неуязвимой.
Ключ про согревающий, сохраняющий всех приходящих очаг: для нас с Татой общий, для нашей подруги... да знакомо ли ей вообще было чувство очага? Ранняя присяга пребывающему в вечной обороне гнезду, несение тягот строевой службы наравне с несущими службу взрослыми, боевой союз замкнутых в своём одиночестве монад - это совсем, совсем не то что дарящий тепло очаг, побуждающий сердца раскрываться друг другу навстречу. Замкнутые в одиночестве монады ориентированы на безличную чистоту и отстранённое достоинство, а совсем не на то чтобы любить любимых друг друга - им и себя-то нечем любить, где там друг друга, а уж тем более любимых своих любимых.
Ключ про танец живых, где нелюбимых нет - где не бывает отверженных, где не бывает "хороших и плохих", все возлюблены, все находят язык танца равных - ох, вот тут даже с Татой у нас была разница, не то что с подругой!.. Тата скорее чаяла и верила, чем знала - верила истово, но смутно, из последних сил напрягаясь навстречу, с болью разрывая путы деления на "своих и чужих / хороших и плохих" - в пределе верила что любой "плохой" может сделаться "хорошим" через любовь; для меня, как я уже говорил, эти понятия к существам были неприменимы, лишь ласкательное "мой хороший = ты мне нра, я тебя лю", соотношения же между существами оценивались чисто по месту, "хорошо / плохо = годится / не годится" - а у подруги нашей всё было совсем иначе. Её мир жёстко, линейно делился на хорошее-плохое, правильное-неправильное, достойное-недостойное - точно так, как видели вещи её старшие - и она мечтала стать достаточно хорошей, чтоб заслужить любовь, не догадываясь что любовь исконна, незаслужима и непреложна, не зная что сама она и так прекрасна, желанна, любима! - любима Татой и мной, любима землёй нашего сердца, принимающей каждого как единственного, не требуя ни заслуг, ни достоинств, ни правоты.
Немыслимо юная, изувеченная, одинокая - она не видела этой любви, не слышала уверений, хотя мы слёзно пытались её дозваться; семейству, где она была в строю, наша любовь была помехой, и нас разлучили. Для этого требовалось вбить меж ею и нами клин, но мы с Татой противились, и клин не вбивался - пока наконец не хрустнуло всё целиком. Беспомощная и зажатая, она не хотела быть ареной борьбы, но не умела выбрать сама, избегала, отмалчивалась; закономерно кончилось тем, что когда не выдержала, отверзла уста - заговорила не-собой, огласив вердикт своих старших: сакраментальное "не туда идёте!" - обвинение, что мы ушли в собственный мир и там счастливы, по сути дела угроза "не вернётесь под общее иго добром, вас вынудят силой". Для меня здесь вполне внятно прозвучали интонации, до того слышанные в связи с "Зеркалом" - "произнеси отречение, назови правду выдумкой, не то отдам врачам!" - поэтому когда Тата в страхе пролепетала что-то вроде "да мы же ничего, мы там просто нарабатываем опыт для будущих свершений в жизни-здесь!" - меня накрыло парализующим ужасом, что сейчас всё повторится: Тата произнесёт непоправимое, назовёт живое-подлинное тренажёром, игрой - и моя вселенная рухнет, я больше не смогу найти дорогу домой, ни один, ни с Татой, ни с кем-либо ещё. Этого второго раза я просто не переживу.
Вырвавшись из ледяного оцепенения, я понёс какую-то околесицу насчёт здешней деятельности - типа дома одно а здесь другое, одно другого не отменяет и не заменяет, ну давайте составим план здешних работ... - разумеется, никаких планов составлять никто не стал, однако все вздохнули с облегчением, после чего предпочли запихать общий испуг поглубже на дно, изобразив будто произошло случайное - да вот, собсно, уже и рассосавшееся! - взаимонепонимание (да, наша третья испугалась тоже, ведь она не свои слова произнесла, а лишь послужила рупором враждебных сил). Некоторое время спустя я таки нашёл мужество спросить с Таты, что она такое говорила, какая к лешему тренировка, мы ж домой попали наконец?! - и она бурно подтвердила, что про тренировку сказала лишь применительно к здешним делам, устрашившись обвинения в отречении от здешних интересов: мол, мы ж отсюда не насовсем смылись, мы там у себя чему надо научимся и тут уже как опытные всё сможем! - чем меня отчасти успокоила, но не то чтобы вполне. Ужас поддельного зеркала ворочался в теснинах, порождая тревожность, пока всё не определилось окончательно: наша подруга растаяла в мареве хлопот и тревог своих взрослых, а мы с Татой пережили Тихвин. Это было сто часов наедине, точнее, в компании лейкинцев и самого ВэА, ничуть не помешавших нам погрузиться в жизнь ЗА на совершенно новом уровне - после чего ужас поддельного зеркала исчез, отпустив меня на несколько лет.
На несколько критично важных лет, за которые мне таки удалось дозреть.
Напомню также, что в числе ранее выложенных "литерных постов"-приложений к 16-ой главе имеются такие, где Тата рассказывает о своей специфике восприятия наших с нею общих ключей (фактически это посты с 16е по 16з, а то и по 16к) - можно перечитать и сравнить с моей трактовкой, которую я тут даю.
* * *
Прежде чем рассказывать о периоде 1976-1981, поговорим о конфликте зимы 1975-76 с несколько иного ракурса, чем показано выше - этому будет посвящён отдельный пост-приложение, следующий непосредственно за данным постом.
Далее предполагается ряд приложений про нашу жизнь до кризиса 1980-81.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Предыдущая часть - вот здесь.
(Внимание!
В связи с длительным перерывом в выкладывании "Трёх Парок" напоминаем, что между главой 16, указанной по ссылке выше, и главой 17, то есть нынешней, находится целая серия литерных приложений - все они отражены в оглавлении, там их легко найти, ну и вообще их можно перечитать просто подряд здесь в журнале.)
* * *
Проблемы нашего тройственного союза, приведшие в итоге к его разрушению, проистекали отчасти от разницы в "наборе ключей", отчасти от различий нашего здешнего формирования - одно с другим, впрочем, тесно связано.
Ключ про внутренний лес, суверенный источник поднимающихся из глубин вод: мы все трое нутром знали этот лес и воды, мы все трое верили им, а не "снаружной" лжи - только мы с Татой уповали на помощь этого леса и этих вод, и я уже испытал эту помощь на деле, после отречения возвращённый Матерью Алестрой к жизни - а подруга наша, думается, никакой помощи не ожидала, скорей уж мыслила защитницей этого источника самоё себя.
Ключ про схватку, про ярость ударов и жар объятий: мы все трое пылали этим, но очень по-разному - и если мы с Татой наслаждались азартом и взаимным раскрытием противников в поединке, стремились увидеть лица, хотя и желали явить свою правоту - то подруга наша, по всему, из последних сил сражалась за право "быть среди своих", так что лица соратников волновали её куда больше, чем лица противников; а уж кто соратником окажется по месту, кто противником - могла ли она решать своей волей?.. вот не факт.
Ключ про смех - о, и это было общим, но сильно разнилось: хоть они и ржали вдвоём так вольно, что я опознал их-родных - однако Тата не всегда была в силах дарить этот смех, угасала сражённая стыдом и виной, а подруга наша делалась свободной, смеясь вместе с Татой - однако её собственный, одинокий смех был иным; думается, ловить себя на ручки она не умела, так что билась о камни, подбрасывая себя ввысь лишь затем, чтоб жестокий мир внешних считал её бесстрашной, бесчувственной, неуязвимой.
Ключ про согревающий, сохраняющий всех приходящих очаг: для нас с Татой общий, для нашей подруги... да знакомо ли ей вообще было чувство очага? Ранняя присяга пребывающему в вечной обороне гнезду, несение тягот строевой службы наравне с несущими службу взрослыми, боевой союз замкнутых в своём одиночестве монад - это совсем, совсем не то что дарящий тепло очаг, побуждающий сердца раскрываться друг другу навстречу. Замкнутые в одиночестве монады ориентированы на безличную чистоту и отстранённое достоинство, а совсем не на то чтобы любить любимых друг друга - им и себя-то нечем любить, где там друг друга, а уж тем более любимых своих любимых.
Ключ про танец живых, где нелюбимых нет - где не бывает отверженных, где не бывает "хороших и плохих", все возлюблены, все находят язык танца равных - ох, вот тут даже с Татой у нас была разница, не то что с подругой!.. Тата скорее чаяла и верила, чем знала - верила истово, но смутно, из последних сил напрягаясь навстречу, с болью разрывая путы деления на "своих и чужих / хороших и плохих" - в пределе верила что любой "плохой" может сделаться "хорошим" через любовь; для меня, как я уже говорил, эти понятия к существам были неприменимы, лишь ласкательное "мой хороший = ты мне нра, я тебя лю", соотношения же между существами оценивались чисто по месту, "хорошо / плохо = годится / не годится" - а у подруги нашей всё было совсем иначе. Её мир жёстко, линейно делился на хорошее-плохое, правильное-неправильное, достойное-недостойное - точно так, как видели вещи её старшие - и она мечтала стать достаточно хорошей, чтоб заслужить любовь, не догадываясь что любовь исконна, незаслужима и непреложна, не зная что сама она и так прекрасна, желанна, любима! - любима Татой и мной, любима землёй нашего сердца, принимающей каждого как единственного, не требуя ни заслуг, ни достоинств, ни правоты.
Немыслимо юная, изувеченная, одинокая - она не видела этой любви, не слышала уверений, хотя мы слёзно пытались её дозваться; семейству, где она была в строю, наша любовь была помехой, и нас разлучили. Для этого требовалось вбить меж ею и нами клин, но мы с Татой противились, и клин не вбивался - пока наконец не хрустнуло всё целиком. Беспомощная и зажатая, она не хотела быть ареной борьбы, но не умела выбрать сама, избегала, отмалчивалась; закономерно кончилось тем, что когда не выдержала, отверзла уста - заговорила не-собой, огласив вердикт своих старших: сакраментальное "не туда идёте!" - обвинение, что мы ушли в собственный мир и там счастливы, по сути дела угроза "не вернётесь под общее иго добром, вас вынудят силой". Для меня здесь вполне внятно прозвучали интонации, до того слышанные в связи с "Зеркалом" - "произнеси отречение, назови правду выдумкой, не то отдам врачам!" - поэтому когда Тата в страхе пролепетала что-то вроде "да мы же ничего, мы там просто нарабатываем опыт для будущих свершений в жизни-здесь!" - меня накрыло парализующим ужасом, что сейчас всё повторится: Тата произнесёт непоправимое, назовёт живое-подлинное тренажёром, игрой - и моя вселенная рухнет, я больше не смогу найти дорогу домой, ни один, ни с Татой, ни с кем-либо ещё. Этого второго раза я просто не переживу.
Вырвавшись из ледяного оцепенения, я понёс какую-то околесицу насчёт здешней деятельности - типа дома одно а здесь другое, одно другого не отменяет и не заменяет, ну давайте составим план здешних работ... - разумеется, никаких планов составлять никто не стал, однако все вздохнули с облегчением, после чего предпочли запихать общий испуг поглубже на дно, изобразив будто произошло случайное - да вот, собсно, уже и рассосавшееся! - взаимонепонимание (да, наша третья испугалась тоже, ведь она не свои слова произнесла, а лишь послужила рупором враждебных сил). Некоторое время спустя я таки нашёл мужество спросить с Таты, что она такое говорила, какая к лешему тренировка, мы ж домой попали наконец?! - и она бурно подтвердила, что про тренировку сказала лишь применительно к здешним делам, устрашившись обвинения в отречении от здешних интересов: мол, мы ж отсюда не насовсем смылись, мы там у себя чему надо научимся и тут уже как опытные всё сможем! - чем меня отчасти успокоила, но не то чтобы вполне. Ужас поддельного зеркала ворочался в теснинах, порождая тревожность, пока всё не определилось окончательно: наша подруга растаяла в мареве хлопот и тревог своих взрослых, а мы с Татой пережили Тихвин. Это было сто часов наедине, точнее, в компании лейкинцев и самого ВэА, ничуть не помешавших нам погрузиться в жизнь ЗА на совершенно новом уровне - после чего ужас поддельного зеркала исчез, отпустив меня на несколько лет.
На несколько критично важных лет, за которые мне таки удалось дозреть.
Напомню также, что в числе ранее выложенных "литерных постов"-приложений к 16-ой главе имеются такие, где Тата рассказывает о своей специфике восприятия наших с нею общих ключей (фактически это посты с 16е по 16з, а то и по 16к) - можно перечитать и сравнить с моей трактовкой, которую я тут даю.
* * *
Прежде чем рассказывать о периоде 1976-1981, поговорим о конфликте зимы 1975-76 с несколько иного ракурса, чем показано выше - этому будет посвящён отдельный пост-приложение, следующий непосредственно за данным постом.
Далее предполагается ряд приложений про нашу жизнь до кризиса 1980-81.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.