А.А. Ивин. Что такое диалектика. Глава 4.2
[ Оглавление] [ 1] [ 2.1] [ 2.2] [ 3] [ 4.1] [ 4.2 ] [ 5.1] [ 5.2] [ 6.1] [ 6.2] [ 7.1] [ 7.2] [ 8.1] [ 8.2] [ 9]
Глава 4
ДИАЛЕКТИКА В СРЕДНИЕ ВЕКА
3. Основная задача средневековой диалектики
Цель средневековой диалектики - попытаться схватить мир сразу в обоих его ипостасях, сакральной и мирской, сублимированной и низменной. Средневековая культура сочетает в единство полярные противоположности: небесное и земное, спиритуальное и грубо телесное, жизнь и смерть. Утверждается богоустановленная иерархия людей - для того чтобы тут же обречь на верную гибель стоящих у ее вершины и возвысить подпирающих ее основание. Прославляются ученые и в то же время самым верным путем, ведущим к спасению души, считается неразумие, нищета духа, а то и вовсе безумие. Суду над умершими предстоит состояться «в конце времен», и вместе с тем он вершится над душой каждого в момент его кончины, и т.д.
В средневековой философии распространенным было убеждение, что познание бога требует соединения вместе несовместимого, т.е. диалектики. «В первопричине бытия, - говорит Псевдо-Дионисий Ареопагит,- нужно утверждать все, что где-либо утверждается в сущем и ему приписывается как качество; и опять-таки все это надо отрицать в ней, в собственном смысле, потому что она возвышается над всем этим; и не надо думать, что здесь отрицания противоречат утверждениям, ибо первопричина, возвышаясь над всякими ограничениями, превосходит и все утверждения и отрицания»12 .
Познание небесного мира и его связей с земным миром стоит, таким образом, выше логического требования непротиворечивости.
Хотя диалектика как особая теория так и не была сформулирована в Cредние века, коллективистическое средневековое мышление было в своей основе диалектическим. Это проявлялось, прежде всего, в истолковании отношений бога и человека и, соответственно, в трактовке человеческой истории. Вместе с тем диалектика настойчиво вторгалась и во все другие области средневекового мышления.
«Гротескность» средневекового видения мира
Исследователи средневековой культуры говорят о парадоксальности, странности, антиномичности средневекового сознания, о гротеске как норме средневекового видения мира и т.п.
На самом деле парадоксальность и гротескность - плоды средневековых упражнений в диалектике. Цель этих упражнений была той же, что и в коммунистическом обществе - попытаться схватить мир сразу в обеих его ипостасях, сакральной и мирской, сублимированной и низменной, наисерьезнейшей и потешной. "...Гротеск, - пишет А.Я. Гуревич, - был стилем мышления средневекового человека вообще, охватывая всю толщу культуры, начиная с низового, фольклорного уровня и вплоть до уровня официальной церковности"13 .
Природу парадокса средневековой культуры Гуревич справедливо объясняет одновременной жизнью средневекового человека в двух противоположных мирах - земном и небесном: "Средневековый гротеск коренился в двумирности мировосприятия, которое сводило лицом к лицу мир земной с миром горним, сталкивало эти диаметральные противоположности, максимально сближало несближаемое, соединяло вместе то, что невозможно себе помыслить единым, и, вопреки всему, то и дело представало взору человека на мгновение слитым в невероятный, но в высшем смысле реальный синтез. Мир земной сам по себе нисколько не удивляет; сфера потустороннего вызывала благоговейное преклонение, если речь шла о высших сущностях, и ужас и ненависть, коль скоро на сцене появлялась нечистая сила, - но потустороннее воспринималось в качестве столь же неотъемлемой части мироздания, как и земное, и не озадачивало людей той эпохи, - чудесно поражала именно их встреча: каждый из миров делался вчуже странным в сопоставлении с другим миром, в свете его. Парадоксальная гротескность средневековья кроется в этой конфронтации обоих миров"14 .
Гуревич приводит хорошие примеры парадоксальности, или, лучше сказать, диалектичности, средневековой культуры и ее мышления. Она странным образом сочетает в единство полярные противоположности, небесное и земное, спиритуальное и грубо телесное, мрачное и комическое, жизнь и смерть. Святость способна выступать как сплав возвышенного благочестия и примитивной магии, предельного самоотречения и сознания избранности, бескорыстия и алчности, милосердия и жестокости. Утверждается богоустановленная иерархия людей - для того чтобы тут же обречь на вечную гибель стоящих у ее вершины и возвысить подпирающих ее основание. Прославляют ученость и презрительно взирают на невежественных "идиотов" - и в то же время самым верным путем, ведущим к спасению души, считают неразумие, нищету духа, а то и вовсе безумие. Смерть и жизнь оказываются обратимыми, а граница между ними проницаемой: мертвые возвращаются к живым, и люди умирают лишь на время. Суду, над умершими предстоит состояться "в конце времен", и вместе с тем он вершится над душой каждого в момент его кончины. В потустороннем мире, где властвует вечность, течет и земное время...
4. Борьба с логическим законом противоречия
То, что диалектику никто не «открывал» в Средние века, хорошо говорит тот факт, что хотя в целом средневековое мышление являлось по своему стилю диалектическим, в Средние века не было «выдающихся диалектиков», т.е. людей, хорошо понимавших и описывавших господствующий в обществе стиль мышления.
Требование мыслить противоречиво, ставшее позднее "ядром" как гегелевской, так и марксистско-ленинской диалектики, проходит через всю историю средневековой философии. Сторонники этого требования не были философами первой величины. Но их отличали последовательность и упрямство: даже огромное уважение к Аристотелю не могло заставить их отказаться от оправдания противоречий. Это говорит о том, что в самой средневековой культуре было нечто, что постоянно подталкивало к идее противоречивого, или, выражаясь языком Гегеля, диалектического мышления. Этим "нечто" является умеренно коллективистический характер данной культуры. Она еще не созрела для диалектики как особой философской концепции, но определенно требовала элементов диалектического (внутренне противоречивого)" мышления в рассуждениях о связях небесного мира с земным, о человеческой истории и др.
В умеренном средневековом коллективистическом обществе проблема будущего осмысливалась во многом на основе стихийной диалектики. Несовершенный «земной мир», являющийся миром Бога-Сына, связывался с совершенным «небесным миром» Бога-Отца не только с помощью мистического Бога-Духа, но и посредством диалектических ходов мысли.
Нужно сразу же подчеркнуть, что в средневековой философии имелись все те ключевые элементы диалектики, в том числе и так называемый закон отрицания отрицания, которые позднее Гегель и коммунистическая философия включили в свою «диалектику природы, общества и мышления». Ни Гегель, ни его последователи в применении диалектики для объяснения социального развития не признавали, однако, что диалектика заимствуется ими из средневековой («схоластической») философии.
Петр Дамиани
Некоторую известность уже в Средние века получил только Петр Дамиани (Petrus Damiani) (ок. 1007-1072) - итальянский средневековый теолог и философ, кардинал-епископ Остийский. Он первым сформулировал положение о том, что философия является служанкой теологии: «Философия должна служить Священному Писанию, как служанка - своей госпоже». Эту идею детально развил позднее Фома Аквинский: теология не следует другим наукам как высшим по отношению к ней, но прибегает к ним, как к подчиненным ей служанкам. Идея подчиненного положения философии не означала, однако, в эпоху Средневековья принижения философии и ограничения суверенитета разума. Допущение соучастия разума и основанного на нем философского знания в решении теологических проблем являлось, напротив, высокой оценкой возможностей рационального познания. Петр Дамиани, взгляды которого получили широкое распространение в основном на его родине и в Германии, настаивал на самом широком использовании Библии и писаний отцов церкви в борьбе с инакомыслием и ересями. Он существенно способствовал укреплению авторитарности средневекового, и в частности теологического и философского мышления. Как будет показано далее, авторитарность и догматизм - неотъемлемые элементы той интеллектуальной атмосферы, в которой только и способна существовать диалектика.
Выражая общую, но редко выходившую на поверхность тенденцию своей эпохи, Петр Дамиани ограничивал действие логического закона противоречия. Бог не подчиняется данному закону, поскольку он не подчиняется вообще никаким законам. Даже человеческое познание бога требует соединения несовместимого.
Ранее эту идею отстаивал Псевдо-Дионисий (Ареопагит), позднее - Николай Кузанский и др. Познание небесного мира и его связей с земным миром стоит, таким образом, выше логического требования непротиворечивости. Нельзя утверждать вместе, скажем, "Трава зеленая" и "Трава не является зеленой" или "4 - четное число" и "4 не является четным числом", ибо это нарушает закон противоречия. Этот закон, сформулированный еще Аристотелем, был хорошо известен в Средние века. Но как только мы переходим к рассуждениям о боге, закон противоречия странным, можно сказать мистическим, образом перестает действовать.
Франк о специфической рациональности диалектического мышления
Вот как описывает эту странную ситуацию русский философ С.Л. Франк, опирающийся в своих рассуждениях о "непостижимом" главным образом на средневековых философов и Николая Кузанского: "Утверждение "А (непостижимое) не есть В", взятое как полновесное суждение, очевидно предполагает принцип противоречия: "А или есть, или не есть В" (точнее: "А есть либо В, либо не-В"). Но... начало "либо - либо" не имеет силы в отношении непостижимого как абсолютного. К существу непостижимого мы приближаемся через преодоление этого начала, сначала через посредство принципа "и то, и другое", а потом - еще более интимно - через посредство принципа "ни то, ни другое" (а наиболее адекватно, впрочем, лишь через совмещение обоих этих последних принципов - через преодоление отрицания).
Поэтому, поскольку под утверждением "А не есть В" мы разумеем отрицательное суждение о самом непостижимом, оно, очевидно, столь же ложно и противоречиво, как и соотносительное ему положительное суждение. О непостижимом можно только высказать, что оно одновременно есть и В, и не-В, и, с другой стороны, что оно не есть ни В, ни не- В"15 . Непостижимое не может быть уловлено ни в каком вообще суждении.
Но поскольку суждения все-таки необходимы для мышления, приходится использовать единство утвердительного и отрицательного суждений, «причем это единство... выходит за пределы как принципа «и то, и другое», так и принципа «и то, ни другое» - более того, за пределы и всех возможных дальнейших усложнений этих логических форм связи"16 .
Рассуждения Франка говорят о весьма слабом знании им логики, не только современной, но и традиционной, и аристотелевской. Но хотя он, можно сказать, почти что неграмотен в логике, о диалектическом противоречии он высказывается вполне логично.
Франк прямо признает, что познание, "преодолевающее" закон противоречия, является антиномическим, т.е. внутренне противоречивым. Хорошо известно, что мышление, нарушающее законы логики, не является рациональным. Франк понимает это и вводит понятие особой, трансрациональной истины: "Она есть непостижимое, логически невыразимое единство познаний, которые в сфере отвлеченно-логического синтеза остаются безусловно несогласимыми"17 .
На основе этих и подобных им разъяснений невозможно понять, что же представляет Собой, в конце концов, "сквозь противоречия проходящая" и "на противоречиях настоянная" истина. Франк благоразумно сохраняет закон противоречия для "привычного (отвлеченного) знания". В случае такого знания "последовательность, прозрачная логическая связь есть безусловно необходимый постулат, и всякое противоречие есть признак неудачи познания, неясности мысли... ведь "на самом деле", в природе вещей есть, имеет силу либо одно, либо другое, и мы не имеем права отказаться от требования преодоления или устранения противоречия"18 .
Однако для более высокого, философского знания логические противоречия не составляют препятствия. Напротив, их наличие в мышлении говорит о том, что оно схватывает глубинную суть реальности: "О каких бы логически уловимых противоположностях ни шла речь - о единстве и множестве, духе и теле, жизни и смерти, вечности и времени, добре и зле, творце и творении, - в конечном итоге мы всюду стоим перед тем соотношением, что логически раздельное, основанное на взаимном отрицании вместе с тем внутренне слито, пронизывает друг друга - что одно не есть другое и вместе с тем и есть это другое, и только с ним, в нем и через него есть то, что оно подлинно есть в своей последней глубине и полноте. В этом и заключается антиномический монодуализм всего сущего, и перед его лицом всяческий монизм, как и всяческий дуализм, есть ложная, упрощающая и искажающая отвлеченность, которая не в силах выразить конкретную полноту и конкретную структуру реальности"19 .
"Монодуализм" Франка, конечно же, внутренне противоречив, и в этом плане данное понятие ничем не отличается от "родного сына бездетных родителей" или от "знаменитого разбойника, четвертованного на три неравные половины". Но мышление, если оно хочет оставаться рациональным, не должно впадать в противоречия. Это справедливо для всякого мышления, включая философское, на какие бы вершины последнее ни забиралось и сколь бы презрительно оно ни смотрело вниз, на "обычное" мышление. Логически противоречивое мышление иррационально, оно представляет собой в конечном счете сумбур и хаос.
Франк пытается обойти это очевидное возражение, вводя, наряду с понятиями "рациональное мышление" и "иррациональное мышление", новое понятие - "трансрациональное мышление": "Всякий окончательный, сполна овладевающий реальностью и ей адекватный синтез никогда не может быть рациональным, а, напротив, всегда трансрационален"20 . Трансрациональное мышление схватывает реальность одновременно в ее "трансдефинитном и трансфинитном - короче, трансрациональном - существе" и выражается исключительно в логически противоречивых утверждениях.
Для поддержки своей позиции Франк ссылается на "изумительного мудреца" Гераклита, на Упанишады и на своего учителя Николая Кузанского, говорившего, что "великое дело - быть в состоянии твердо укрепиться в единении противоположностей".
Однако суть проблемы от этого не меняется: логически противоречивое мышление не является рациональным, как оно ни будет названо. Философия, опирающаяся на понятия "знающего незнания" (Николай Кузанский), "монодуализма", "ведающего неведения", "двоицы, которая есть вместе с тем одно" (Франк) и т.п., выходит за границы рациональной философии. Допуская логические противоречия, можно доказать все, что угодно. Наивно думать, что с помощью противоречий удается доказать только существование бога: с их помощью можно с таким же успехом обосновать и его несуществование.
Позиция Франка интересна в том отношении, что в своих рассуждениях о допустимости и даже о неизбежности и неустранимости противоречий в мышлении он отправляется от средневековой традиции и пытается обобщить ее и развить. Он хорошо показывает, что в допущении логически противоречивого, "трансрационального мышления он не одинок". Позиция Франка привлекает также своей ясностью и последовательностью, особенно в вопросе о соотношении логического и диалектического противоречия. Франк прямо говорит, что диалектическое противоречие представляет собой одновременно и утверждение, и отрицание одного и того же, т.е. является логическим противоречием. Именно поэтому диалектическое мышление является "трансрациональным" и выходит за рамки рационального мышления. Гегель и его марксистско-ленинские последователи вели себя в данном пункте совершенно иначе: они всячески уклонялись от внятного ответа на вопрос, как соотносятся между собой логические и диалектические противоречия.
Требование мыслить противоречиво проходит через всю историю средневековой философии. Это говорит о том, что в самой средневековой культуре было нечто, что постоянно подталкивало к идее противоречивого, или, выражаясь языком Гегеля, диалектического мышления.
Этим "нечто" являлся умеренно коллективистический характер данной культуры. Она не выставляла таких жестких коллективистических требований, как уничтожение частной собственности и устранение семьи. Собственность и семья осуждались, но вопрос об их отмене никогда прямо не ставился. Именно в силу этих социальных причин средневековье еще не созрело для диалектики как особого стиля мышления, но определенно требовало элементов "трансрационального" мышления в рассуждениях о связях небесного мира с земным, о человеческой истории и др.
5. Решение проблемы триединства
История диалектики уходит своими корнями в историю религии. Нет нужды прослеживать перипетии развития диалектики как одного из аспектов религии. Достаточно остановиться на тяготении одной из мировых религий - христианства к диалектике, а конкретно - на средневековой трактовке хорошо известного и явно парадоксального принципа триединства. Этот принцип, обсуждавшийся в разных формах и в средневековом, и в коммунистическом обществах, связан с самой сутью диалектики.
Ситуация с данным принципом настолько сложна и запутана, что обычно он именуется «проблемой триединства» и заявляется, что эта проблема или неразрешима, или ее решение - не вопрос разума, а дело слепой веры. Проблема триединства является, однако, разрешимой и далее будет приведено ее решение. Оно оказывается возможным только при условии, что диалектика истолковывается не как одна из наук (или паранаук и т.п.), а как стиль теоретического мышления коллективистических культур.
Суть самого решения в том, что за проблемой триединства стоит центральный для средневековой и коммунистической культур вопрос: каким образом возможен переход от существующего, весьма несовершенного общества к идеальному, лишенному каких-либо недостатков обществу, к обществу, которое может быть названо «раем» на небесах или на земле. Ответ на этот вопрос оказывается простым: если нет диалектики, такой переход оказывается очевидной утопией; однако с помощью диалектики, допускающей противоречия в мышлении («соединение противоположностей»), можно все-таки построить рассуждение, показывающее, что переход от реального мира к миру «светлой мечты» вполне осуществим.
Обоснование возможности решения проблемы триединства и является центральной задачей диалектики. Именно для этого средневековая и коммунистическая культуры стихийно вырабатывают диалектический стиль мышления, без которого доминирующие цели этих культур выглядят как очевидные утопии. Попутно диалектика служит также средством решения многих других, менее принципиальных проблем данных культур.
Христианский догмат триединства
В христианской версии в соответствии с идеей триединства единый Бог является одновременно тремя разными объектами: Богом-Отцом, Богом-Сыном и Богом-Святым Духом. Как может отец оказаться сыном и, сверх того, еще и каким-то неясным «духом», совершенно не понятно. Гегель считал этот принцип вообще непостижимым для человеческого разума: в триединство можно верить, но понять его на рациональных основаниях никому из людей не удастся.
Согласно христианскому догмату триединства единая божественная сущность есть внутри себя личностное отношение трех "ипостасей", или "лиц", - Отца (безначального первоначала), Сына (логоса, т.е. абсолютного смысла) и Святого духа ("животворящего" начала жизненной динамики).
Встает естественный вопрос, живо занимавший средневековую философию и не потерявший своей остроты для христианской теологии наших дней: как могут быть тождественными и одновременно различными (триедиными) эти три сущности, составляющие Святую Троицу? Как согласовать единство и простоту бога с троичностью представляющих его лиц?
Догмат триединства утвердился в христианстве довольно поздно и после жестоких споров. Будучи уже принятым II Вселенским собором, он продолжал вызывать все новые толкования и послужил отправным пунктом различных ересей.
Представителям других религий и в особенности атеистам догмат представляется абсолютно непостижимым. Если Бог-отец и Иисус Христос (богочеловек, второе лицо Троицы) еще могут быть как-то охарактеризованы, то Бог-дух, связывающий воедино эти две сущности, кажется чем-то сугубо мистическим.
Проблема триединства обсуждалась в течение многих столетий, и уже это говорит о том, что за нею, несомненно, стоит какое-то реальное, хотя, быть может, и не особенно ясное содержание. Естественно сразу же предположить, что, решая эту проблему, средневековая и более поздняя философская мысль пыталась разрешить некую иную серьезную проблему, вставшую в конкретный исторический период в своеобразной форме теологического вопроса о триединстве.
Троичность бога - истина, открываемая не разумом, а верой В теологии со времен Августина распространена аналогия между троичностью божества и структурой внутренней жизни человеческого духа. Однако эта аналогия поверхностна и ничего не объясняет.
В самом влиятельном теологическом трактате Боэция "О троичности", которым пользовались практически все, кто писал в Средние века о божественном триединстве, отстаивается идея, что троичность бога не может быть предметом философского доказательства. Это сверхразумная, а значит, и сверхфилософская истина, данная только в вере. Философия может разъяснить, как следует понимать триединство, но она не способна доказать его. Божественные лица Отец, Сын и Дух, поясняет Боэций, разнятся между собой как относительные предикаты, оставаясь в своей субстанции одним и тем же.
Относительные предикаты не меняют природы объекта, к которому они прилагаются: человек называется господином в отношении своего раба; когда раб умирает, человек перестает быть господином, но от этого его природа не меняется. Это углубление Боэция в вопросы логики заменяет августиновскую аналогию другой, столь же малоубедительной аналогией.
Позднее мистик Я. Бёме прямо сказал, что божественное триединство - это чудо, и как всякое чудо, оно вообще непостижимо с помощью разума: "В том и состоит великое чудо, что бог из одного сделал два, и эти два все же остаются одним"21 .
Проблема триединства в коммунистическом обществе
Средневековая проблема Святой Троицы - это характерная для той эпохи формулировка самого важного для средневекового сознания вопроса - вопроса о переходе от реального, земного мира к будущему, небесному миру, о связи "низа" и "верха" жесткой средневековой коллективистической структуры. Земной мир, мир Бога-сына, является порождением мира небесного, мира Бога-отца. Предназначение первого - быть только ступенью для достижения второго. Два мира тождественны и вместе с тем они различны. Постоянное и неуклонное движение от земного к небесному, проходящее через мышление и душу средневекового человека, - это и есть Святой дух, связывающий два мира.
В коммунистическом обществе ключевая для коллективистического сознания проблема триединства предстает как вопрос о неизбежном переходе от исходного несовершенного общественного строя к будущему совершенному обществу, своего рода "раю на земле".
В коммунистической теории этот переход от капитализма к коммунизму диктуется объективными законами истории, определяющими диалектику социального развития. В национал-социализме переход связывается с идеей избранности определенной нации и волей провидения, благоволящего к ней и ее вождю.
Как всякое коллективистическое общество, коммунистическое общество - это переходное общество, и как таковое оно должно разрешить свою историческую версию проблемы триединства: связать несовершенный нынешний и совершенный будущий миры. Соотношение этих двух миров - предмет постоянных ожесточенных споров и в коммунизме и в нацизме (последовательные этапы эволюции социализма от "победившего полностью, но не окончательно" до "развитого социализма"; этапы реализации совершенного, чисто арийского общества).
Таким образом, коллективистическое общество, противопоставляющее совершенный будущий мир несовершенному нынешнему миру и декларирующе неизбежный, предначертанный то ли волей бога, то ли законами истории переход от первого из них ко второму, должно установить отчетливую и понятную каждому связь между этими мирами.
В Средние века совершенный мир помещался на небесах и представлялся Богом-отцом; несовершенный земной мир представлялся Богом-сыном. Проблема связи между этими двумя мирами мыслилась как отношение между двумя "ипостасями" бога и решалась мистически: они связывались неким третьим "лицом" - Богом-духом.
В коммунистической идеологии совершенный мир низводился с небес на землю и именуется "коммунизмом"; несовершенный мир, появившийся в результате эпохального события - социалистической революции, - называется "социализмом". Связь между этими двумя мирами является основной проблемой коммунистического сознания. Она не может быть предметом чистой веры и должна мыслиться и решаться уже диалектически. В атеистической коммунистической доктрине диалектика играет, таким образом, роль, аналогичную той, какую в средневековом религиозном представлении играл Бог-дух.
Две версии проблемы триединства - средневековую и коммунистическую - можно представить такой схемой:
Универсальное
коллективистическое
триединство
Средневековое триединство
Коммунистическое
триединство
Совершенный будущий мир
Бог-отец
Коммунизм
Несовершенный
нынешний мир
Бог-сын
Социализм
Связь между двумя мирами
Бог-дух
Диалектика социального
развития
_____________________
12 Антология мировой философии. Ч. 2. М., 1969. Т. 1. С. 609.
13 Гуревич А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М.: 1981. С. 323.
14 Там же. С. 283.
15 Франк С.Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии // Сочинения. М., 1990. С. 310.
16 Там же. С. 311.
17 Там же. С. 312.
18 Там же.
19 Там же.
20 Там же. С. 313.
21 Bohme J. Mysterium magnum... Cap. 7. См. также: Беме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении. М., 1914. Гл. III. О преблагословенной, торжествующей, Святой, Святой, Святой Троице, Боге Отце, Сыне, Духе Святом, Боге едином.
© Ивин А.А. Что такое диалектика