Академгородок 1966. Пост 36. Наука и идеология.
Начало главы см.: Посты 1 - 10, 11 - 20, 21 - 30, 31, 32, 33, 34, 35.
Начало книги см. главы: Академгородок, 1959 (Посты 1 - 20), 1960 (Посты 1 - 12), 1961 (Посты 1 - 29), 1962 (Посты 1 - 19), 1963 (Посты 1 - 2 9), 1964 (Посты 1 - 42), 1965 (Посты 1 - 62).
наука и идеология
Некоторые исследователи нашего прошлого - Академгородка 60-х годов - считают, что «академик М.А. Лаврентьев был накоротке с Н.С. Хрущевым», поэтому «расстояние от любого проекта до его воплощения в жизнь в Академгородке было много меньшим, чем, допустим, в столице, а свободы (до поры до времени) было больше, что и понятно».
Лаврентьев, конечно, был знаком с Хрущевым еще по работе на Украине.
Н.С. Хрущев и М,А, Лаврентьев стоят в почетном карауле у гроба президента АН Украины в Киеве А.А. Богомольца. 1946 г.
Хрущев, безусловно, ценил Лаврентьева, прислушивался к его мнению. Но не более того. Чтобы пробиться к Хрущеву, Лаврентьеву приходилось прикладывать титанические усилия. Но зато с чиновниками любого ранга Лаврентьев не стеснялся. Он прекрасно знал, что слухи о его близости к Хрущеву широко распространились, и поддерживал их, добиваясь своих целей. И вот в достижении поставленных целей он был, как танк. Далеко не все ученые могут похвастаться пробивной силой.
Еще в киевский период своей жизни академик Лаврентьев пытался получить средства на развитие нарождающейся тогда отрасли - вычислительной техники. Дела, на мой взгляд, не менее крупного, чем атомный проект. Вместе с Лаврентьевым работал крупный ученый С.А. Лебедев. Переехав в Москву, М.А. Лаврентьев добился создания исследовательского Института АН по этой проблеме, перевел Лебедева и его сотрудников в Москву, получил значительные ассигнования на создание первых ЭВМ. Одно время ЭВМ, созданные этой исследовательской группой - БЭСМ-4 и БЭСМ-6, были лучшими в стране, а, возможно, и в мире.
Сейчас некоторые историки, изучающие прошлое Академгородка, удивлены тем, что академик Лаврентьев не был привлечен к атомному проекту (Вообще-то, это не совсем так: в 1953-1955 годах академик М.А. Лаврентьев был заместителем научного руководителя КБ-11, под этим именем был скрыт Ядерный центр Арзамасе-16 в пос. Саров в Мордовии). Из «факта» непривлечения академика Лаврентьева к атомному проекту делается поспешный вывод, что, возможно, он и не был таким уж крупным ученым.
Я не берусь оценивать научную плодотворность Михаила Алексеевича. Это дело будущего - оценить его вклад именно в науку, а не в организацию научных исследований. Хотя второе лично я я ценю не меньше первого.
Я слышал по этому вопросу разные мнения. Например, Абрам Ильич Фет утверждал в разговоре со мной, что он не знает в математике ученого М.А. Лаврентьева. Но меня красота созданной М.А. Лаврентьевым математической теории кумуляции в свое время поразила. Возможно, это не чистая, а прикладная математика. Возможно, это применение аппарата Теории функций комплексного переменного к механике. Мне кажется, что Михаил Алексеевич Лаврентьев всегда был больше механиком, чем математиком, недаром он постоянно интересовался прикладными задачами. И не сегодняшним историкам решать был ли Лаврентьев крупным ученым или не был. В любом случае сомнению не подлежит, что академик Лаврентьев создал научную школу в области механики взрывных процессов, и над проблемами взрыва и высокоскоростного удара продолжают работать его ученики и ученики учеников.
В первые годы рядом с академиком Лаврентьевым в Академгородке был еще один крупный ученый и великолепный организатор с огромным опытом - С.А. Христианович. У него были огромные связи в военно-промышленных кругах, и он этим широко пользовался. Поэтому некоторые вопросы организации СОАН и особенно строительства Академгородка, решение которых сейчас приписывается академику Лаврентьеву, на самом деле, были решены академиком Христиановичем. Именно он руководил проектированием и строительством Академгородка в первые годы. Один из примеров, который я уже приводил, инициирование приглашения на работу полковника Н.М. Иванова в качестве руководителя «Управления строительства «Сибакадемстрой».
У Лаврентьева были свои взгляды на многие вопросы, отличные от взглядов Хрущева. И расхождения во взглядах с Хрущевым возникали не раз.
Впервые (возможно, впервые для меня) это проявилось в вопросе о генетиках. Хрущев искренне считал, что ученые СОАН во главе с Лаврентьевым (как, впрочем, и АН во главе с Келдышем) мешают ему в поставленной им сверхзадаче добиться изобилия зерновой и мясомолочной продукции. Мешают тем, что поддерживают «менделистов-морганистов» и препятствуют деятельности Т.Д. Лысенко, который обещал Хрущеву быстрое увеличение урожайности зерновых и повышение удоев молока. Борьба Лаврентьева с Лысенко означала для Хрущева, что Лаврентьев и его, Хрущева, враг. Приведу слова Хрущева, произнесенные в 1961 году на митинге трудящихся Новосибирска в театре оперы и балета в некотором подпитии:
- Вот смотрю я на тебя, Ермак ты Тимофеевич и вижу: хочешь всю Сибирь к рукам прибрать! Не выйдет! Не позволим!
Но если первенство в научных вопросах, кроме сельскохозяйственной науки, в основном, правительство за учеными признавало, то в идеологических вопросах Хрущев считал ученых физиков и математиков совершенно некомпетентными, требуя от партийных органов жесткого контроля за взглядами ученых любого ранга. Малейшее отклонение от установившейся в официальной пропаганде фразеологии, от минимального несогласия с официальной точкой зрения, изложенной в постановлениях ЦК и в партийной печати, будь то внешняя или внутренняя политика, или будь то отношение к «чуждой» нам идеологии, - сурово каралось. Даже невинные просьбы, письма в различные органы власти или суда становились предметом разбирательства. А уж коллективные письма всегда являлись основанием для преследования. Снимали с работы, исключали из партии, могли и посадить. За что? - Нашли бы.
В области идеологии в Академгородке командовал не Лаврентьев и дружественный ему партком, а обком и ЦК. Райком КПСС какое-то время балансировал между академиком Лаврентьевым и Первым секретарем обкома КПСС Горячевым, но все же Ф.С. Горячев для райкома обладал бóльшим авторитетом. Поэтому секретарь райкома по идеологии Р.Г. Яновский не без оснований выбрал главным патроном Горячева. И теперь новосибирскому обкому и ЦК КПСС сразу становились известными любые, даже самые мелкие факты инакомыслия. И сразу на самый верх, вплоть до первых лиц партии и государства, шли докладные записки.
И вот на этом фронте Лаврентьеву, который был еще и кандидатом в члены ЦК КПСС, было труднее всех, поскольку он, как и некоторые другие руководители науки в Академгородке, внешне поддерживая генеральную линию партии, демонстрируя полную поддержку Президиума ЦК КПСС, на деле пытался смягчить последствия для инакомыслящих ученых, спасти их для научной деятельности, упреждая строгие наказания более слабыми, почти фиктивными. На собраниях выносились порицания, а в личных беседах с нарушителями их уговаривали не ершиться, признать маленькую вину, чтобы не быть наказанным за большую. Но отношение директоров к проявлениям инакомыслия было неодинаковым. Некоторые руководители институтов - Будкер, Ковальский, Аганбегян, наверное, не только они, иногда вообще обходились без наказания. Другие - как, например, академик Николаев, увольняли из института, «отпускали», но тут же пристраивали в научные учреждения других городов, чтобы сохранить ученого. Но были и такие, как академик Трофимук, который «искренне» избавлялся от инакомыслящих, искал источники их взглядов, требовал назвать хозяев, которым они служат, не пытался смягчить удары органов, изгонял «провинившихся» из института фактически с волчьим билетом. Может быть, потому что академик Трофимук послужил уже чиновником в союзном министерстве?
Такая позиция академика не прошла незамеченной. В описываемое время его «выдвинули» кандидатом в Верховный совет РСФСР, выборы прошли 12 марта 1967 года.
Возвышение Марчука
Когда вместо Лаврентьева Председателем Сибирского отделения стал Гурий Иванович Марчук, противодействие областным и городским партийным органам стало слабее. Более того, его, скорее всего, уже просто не было. Марчук был послушен Обкому КПСС, и с самого начала стоял ближе к партийным органам, недаром еще при Лаврентьеве его избрали членом бюро Советского райкома КПСС. Горячев его считал практически «своим». Академик Г.И. Будкер как-то в разговоре со мной незадолго до ухода академика Лаврентьева с поста Председателя СОАН, рассказывая о преследовании, которым он тогда подвергался со стороны академика Лаврентьева «за непослушание», сказал буквально следующее:
- Лаврентьеву, Миша, я всё могу простить, поскольку он незаурядный человек. И взгляды у него на некоторые вещи своеобразные, но тоже незаурядные. Но к власти рвется Марчук, и если он станет руководителем СОАН, это будет означать, что к власти пришли «серые».
Академик Будкер имел в виду «серых» из книги братьев Стругацких «Трудно быть богом». Там «серые» это невежество и инквизиция.
К сожалению, так и случилось. Марчук был никудышным администратором, но зато искусным интриганом карьеристом. Сейчас бы, вероятно, сказали о нем, как о плохом менеджере. Не мне судить, каким он был ученым, я читал воспоминания о нем, и все его хвалят за научную деятельность. Эту сторону его натуры я не берусь обсуждать и оценивать, поскольку с ним не работал, я говорю о его деятельности как организатора. И, кроме того, я беру на себя смелость высказаться о его человеческих качествах, поскольку в 1966-1967 году часто контактировал с ним. Да и уйдя из системы СОАН в 1967 г., я по-прежнему жил в Академгородке и многое знал. Слышал не только слухи и сплетни, непременный атрибут «двора», но и получал достоверные сведения из первых рук.
В аппаратных играх Гурий Иванович Марчук был весьма силен. В начале своей деятельности он был чрезвычайно угодлив. Настолько, что народное творчество ввело единицу угодливости, равную одному гурию. При этом обязательно добавляли, что у самого Гурия Ивановича угодливость расценивается в 2 единицы - 2 гурия.
Он стал членом бюро райкома и там сдружился с Р.И. Яновским, который в 1969 году стал Первым секретарем райкома КПСС, а затем в 1974 г. был назначен зав. отделом науки новосибирского обкома КПСС. Он всеми способами доказывал Ф.С. Горячеву, насколько он свой человек для него. И пока Марчуку был нужен академик Лаврентьев для карьеры, он просто лебезил перед ним. Мне несколько раз довелось наблюдать разговоры Лаврентьева и Марчука. Марчук буквально смотрел Лаврентьеву в рот. И академик Лаврентьев, всегда сам решавший, кого представлять на получение очередных званий, полагая его преданнейшим человеком, полностью разделяющим его взгляды, представил его в 1962 году в член-корреспонденты, а в 1968 в действительные члены Академии наук СССР.
Вскоре Марчук сумел возглавить аппарат Президиума СО АН. Уже в 1969 году он стал первым заместителем председателя СО АН, поставив на пост Главного ученого секретаря Президиума своего человека - А.К. Романова. Потом Мкрчук предложил Романова на пост инструктора ЦК КПСС, куратора СОАН, вместо ушедшего Дикарева. Заимев поддержку в центральном партийном аппарате, Марчук в 1975 году, сумел скомпрометировать Лаврентьева в глазах ЦК КПСС, сделал все, чтобы оклеветать Лаврентьева перед партийными органами, представив его пьяницей и маразматиком.
Он ловко стравил Лаврентьева с академиком Будкером и рядом других крупных ученых, сумел убедить многих членов Президиума, что им будет лучше и спокойнее работать с ним, чем с Лаврентьевым, добился его отстранения, и возглавил Сибирское отделение АН. Теперь он немедленно становится Героем социалистического труда (1 августа 1975 г.).
Мигиренко Г.С. занимал буферную позицию
между партийными органами и СОАН
Парткому СО АН, пока он существовал, было очень трудно работать. Обязанный выполнять указания вышестоящих партийных органов, он в то же время руководствовался в своей деятельности позицией Лаврентьева. Недаром во главе его несколько лет стоял один из учеников Лаврентьева, в прошлом его докторант, профессор и контр-адмирал (в те годы еще капитан первого ранга) Георгий Сергеевич Мигиренко.
Партком стал своеобразным буфером между Обкомом, Горкомом и Советским райкомом, с одной стороны, и партбюро Институтов СО АН, с другой.
Мигиренко был крепкой опорой Лаврентьеву. Это была крупная общественная фигура. Умный, проницательный, обладающий комбинационным умом, в совершенстве владеющий фразеологий и ловко ее использующий, он держал в руках инициативу во всех возникающих коллизиях, предлагая свои решения острейших вопросов, объясняя непонимающим необходимость принятия превентивных мер. А таких непонимающих было пруд пруди. Они считали Мигиренко ортодоксом, строго выполняющим линию обкома, не понимая, как трудно ему и парткому сохранять «провинившихся» и ограждать от обвинений и руководителей науки, и молодых ученых. Тем более, Мигиренко и не пытался никого разубедить. Для него было важно доверие академика Лаврентьева. Академик Лаврентьев много потерял, когда дал согласие на отстранение Г.С. Мигиренко. Еще больше потерял он, когда был ликвидирован партком.
Внешняя аполитичность Объединенного комитета профсоюза
Написав в подзаголовке слово аполитичный, я подумал: Аполитичный - значит, безразличный к вопросам политики, или стоящий в стороне от нее. А были ли мы от политики в стороне? Конечно, не были. Этого просто быть не могло. У меня были определенные взгляды на мир. На людей, меня окружавших. На происходящие события. Но я их не высказывал вслух, тем более не выступал с ними публично. Этого же я требовал и от своих заместителей, прежде всего, от моих друзей Гарика Платонова и Володи Немировского.
Объединенный комитет профсоюза (ОКП) пытался стоять (и стоял) в стороне от идеологических вопросов и политики КПСС. Его политикой было «Не светиться» (не заниматься политикой). Не поддерживая прямо инакомыслящих и не участвуя в их деятельности, избегая публичной связи с такими идеологизированными организациями, как кафе-клуб «Под интегралом», не связываясь с такими нарушителями финансовой государственной дисциплины как НПО «Факел», ОКП в силу своего общественного статуса был обязан вести так называемую культурно-массовую работу. Под расхожей фразеологией того времени - культурно-массовая работа - таилась безусловно самая настоящая идеологическая работа, которая направлялась настолько умело, что никогда ни райком, ни Горком, ни обком не могли придраться ни к одному мероприятию, - лекциям, концертам, обсуждениям, оформлению, выставкам и т.п. Между тем, все подавалось на самом высоком уровне, и никогда не было ни верноподданичества, ни славословия в адрес КПСС и Правительства. Беседуя с руководителями культурно-массовой работы, я говорил им:
- Мы с Вами ходим по лезвию бритвы. Шаг влево, шаг вправо, - разрежет. Будьте аккуратны и осторожны.
Тем не менее, я постоянно произносил фразу, которая могла считаться крамольной:
- Мы должны, соблюдая осторожность, постоянно смещаться в сторону большей либерализации.
Кстати, партийными органами рассматривался вопрос не только о ликвидации парткома СОАН, но и о ликвидации ОКП. Такие разговоры до меня доходили. Это оказалось невозможным, поскольку в это время у ОКП уже был миллионный бюджет и большое число учреждений культуры и спорта, и передать их институтам было нельзя. Никто бы их просто не взял. Полезных решений не нашлось, и вопрос был снят.
Дом культуры не мог быть вне идеологии
Под руководством ОКП работали Дом Культуры и Дом ученых, которые создавали всевозможные клубы «по интересам», в том числе с определенной идеологической направленностью. Ни ОКП, ни ДК никогда не вмешивались в ориентацию их работы.
На снимке 1968 г. на фестивале бардов Г.Л. Поспелов - второй слева. Справа от него сидят по порядку член-корр. Дм.В. Ширков, Григорий Яблонский и Валерий Менщиков. Ведущий - Леонид Жуховицкий.
Хотя Поспелов возглавлял Художественный Совет и в период фестиваля бардов, никто сегодня не может кинуть камень в Совет и его председателя за зажим того или иного спектакля, той или иной постановки, выставки и т.п. Это потом новый состав Художественного совета с новым председателем стали орудием борьбы с инакомыслием. Поэтому нельзя не сказать добрые слова в адрес Геннадия Львовича Поспелова, - он тоже был одним из тех, кто создавал особую ауру Академгородка.
Фильмы, показываемые кино-клубом «Сигма», способствовали знакомству с мировыми киношедеврами, позволяли узнать, чем живет современная культура, в каком направлении движется мировое искусство, формировали взгляды на жизнь.
На лекторий «Человек и время» приглашались известные своими нестандартными подходами и левыми взглядами ученые - философы, историки и экономисты, известные писатели и журналисты, официально гонимые деятели искусства. Их выступления проходили при переполненных залах.
Форм работы Дома Культуры было много - от непосредственного создания клубов и секций в своей структуре и постоянной их поддержки, до материальной помощи и выделении штатных работников, как это было с кафе-клубом «Под интегралом». Но это нигде и никогда не афишировалось, целевой характер финансовой деятельности никогда никем не контролировался, кроме как со стороны ОКП, поэтому прямых претензий у партийных органов к ДК Академия» и ее директору, к ОКП и председателю профсоюзного комитета не было.
Тем не менее, в райкоме прекрасно понимали, что все крамольные клубы пользуются поддержкой ОКП. Партком СОАН, пока существовал, никогда не оказывал работе клубов никакого противодействия.
Приглашения ученых, писателей, журналистов для выступления с лекциями перед жителями Академгородка тоже осуществлялись самостоятельно Домом культуры и клубами. За утверждением списка приглашаемых никогда не надо было ходить ни в партком СОАН, ни в райком КПСС. Не было так заведено в 1963 году, когда началась бурная деятельность в области культуры (неотделимой во многом от идеологии), не было введено и в несколько позднее время, вплоть до 1968 года. Даже когда в Райкоме КПСС был создан идеологический отдел, с Немировского и меня там не спрашивали утверждения ни репертуара, ни фамилий гостей, приглашенных для выступлений перед аудиторией. Да и руководитель отдела там был слабоват - Суворова, которую мне сватали на пост директора ДК. Видимо, такая отстраненность сильно заботила Райком и Обком КПСС. Поэтому еще в 1963 году началось скрытое кадровое наступление партийных органов на такие общественные буферные органы, как партком и ОКП СОАН.
Кадровое наступление новосибирских партийных органов
В конце 1963 году партийные органы Новосибирска, подключив к этому делу райком, взяли курс на отстранение секретаря парткома Мигиренко. Мигиренко на конференции коммунистов СОАН вынужден был по требованию бюро райкома взять самоотвод, и в новый состав парткома не вошел. Покладистый А.И. Ширшов был для них более удобной фигурой. И он не сопротивлялся, когда через год партком СОАН был вообще ликвидирован, Ширшов же, в порядке компенсации стал членом бюро райкома КПСС.
В марте 1967 году отстранили председателя Объединенного комитета профсоюза Качана. Мне выкрутили руки на бюро райкома КПСС, заставив отказаться от обязанностей председателя ОКП после того, как отчетно-выборная конференция избрала его членом пленума ОКП. Два дня подряд бюро райкома, возглавляемое первым секретарем В.П. Можиным не разрешало собрать пленум. Качана уговаривали взять самоотвод и самому предложить другую кандидатуру на пост председателя, причем более других в этом отличился член бюро РК КПСС член.-корр. (впоследствии академик) Марчук. Все это внешне выглядело, как забота о молодом ученом, которому надо сосредоточиться на научной работе.
А в 1965 году, когда секретарем парткома был член-корреспондент А.И. Ширшов, фигура, безусловно, в общественном плане более слабая, чем Мигиренко, партком был вообще ликвидирован. Это объяснили необходимостью более тесной связи между первичными партийными бюро институтов и райкомом КПСС. Действительно, такая связь стала более тесной. Теперь на бюро райкома стали появляться персональные дела крупных ученых-коммунистов. Кого исключали из партии, кому объявляли строгий выговор.
В качестве примера я могу привести громкое «дело» академика Б.В. Войцеховского, ученика М.А. Лаврентьева и вообще близкого к нему человека. Эти меры секретарь парткома Яновский объявил необходимыми мерами по воспитанию ученых коммунистов в духе марксистско-ленинской идеологии. Он даже защитил докторскую диссертацию на тему «Формирование личности ученого в период социализма». Впоследствии он стал зав. Отделом науки новосибирского обкома КПСС, потом зав. отделом науки ЦК КПСС, наконец, уже будучи избранным при поддержке Марчука член-корреспондентом АН, возглавил Академию общественных наук при ЦК КПСС. Правда, это уже было незадолго до роспуска компартии СССР.
Через три месяца после моего ухода с поста председателя ОКП был уволен и директор Дома ученых (одновременно и директор ДК «Академия») В.И. Немировский, имевший прямое отношение и к проводимой Объединенным комитетом профсоюза линии, и к выделению материальных средств. К сожалению, впоследствии и новый состав ОКП, и новое руководство Домом ученых и Домом культуры «Академия» проводили уже совершенно иную линию. Они по требованию Райкома КПСС лишили средств ряд клубов, в частности, кафе-клуб «Под интегралом». Президент этого клуба А,И, Бурштейн именно этот акт считает фактическим разгоном клуба.
Знаменательно, что перед тем, как отстранить Мигиренко и Качана, и тот, и другой были скомпрометированы в глазах Лаврентьева, как потом оказалось, с помощью одного и того же человека, зам главного ученого секретаря Эльмара Антонова, в то время очень приближенного к Лаврентьеву. Он в первые годы становления Академгородка работал в Институте гидродинамики, некоторое время жил с женой и дочерью в Золотой долине. Лаврентьеву смотрел в рот. Выполнив несколько его деликатных поручений, стал «своим» человеком. Лаврентьев стал передавать ему трудные бумаги для подготовки ответов. Давать сложные и «деликатные» поручения. Потом Антонов стал готовить заседания Президиума СОАН, и был назначен Зам. Главного ученого секретаря. Ставки Главного ученого секретаря, по-видимому, не было, вместо нее была введена ставка зам. Председателя СОАН, которую занимал чл.-корр. Т.Ф. Горбачев, руководивший аппаратом Президиума СОАН. Теперь он подготовкой заседаний Президиума больше не занимался. Лаврентьеву не надо было просматривать подготовленные решения.
На снимке: Эльмар Антонов стоит во втором ряду справа позади академика Кочиной.
Эльмар был весьма проницательным человеком. Он все видел, всё понимал, все знал. Главное, знал, что понравится Лаврентьеву и что не понравится. Вскоре уже не с Лаврентьевым надо было согласовывать какое-либо решение, а с ним. Он быстро растолстел и не просто стал толстым, но даже как-то раздулся. И разговаривать стал по-другому - вальяжно. О нем даже стали за-глаза говорить: «Раздувшийся в собачьем ухе клещ».
Продолжение следует