Илья Эренбург. Куранты века
И.Эренбург || « Красная звезда» №1, 1 января 1945 года
С НОВЫМ ГОДОМ, ТОВАРИЩИ! ПОД ЗНАМЕНЕМ ЛЕНИНА-СТАЛИНА ВПЕРЕД, ЗА ПОЛНЫЙ РАЗГРОМ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ!
# Все статьи за 1 января 1945 года.
Границы времени условны; но глубокое волнение испытываем мы каждый раз на пороге нового года, как будто незримый рубеж отделяет один час от другого. Мы невольно оглядываемся назад: пурга еще не замела следов счастья и горя.
В четвертый раз!.. Далеко от родных мест сибиряки или тамбовцы сейчас заполняют русской речью улицы Будапешта. Помнят ли они, что три года тому назад мы говорили, как о чуде, об освобождении Калуги? На другом конце Европы, где черная ночь и белые фрекен, в Киркенесе бойцы поют грустные песни Украины. И снова спрошу я - вспоминают ли они, что два года тому назад нам казалось неслыханным счастьем освобождение Нижне-Чирской у Сталинграда? Наши теперь на земле злодеев, в первых прусских городах, где щерятся, как злобные гномы, готические буквы вывесок. Майор, которого я встречал у Касторной, прислал оттуда письмо; он пьет мерзкое винцо из красной смородины и курит сигареты, набитые отабаченным сеном. Хочется ему напомнить, что 1944 год мы встретили, говоря друг другу: «Взяли Житомир...».
Мы слышим: «западнее Будапешта», «в Южной Словакии», «в Норвегии». А ведь всего год тому назад немцы сидели в Крыму и в пригородах Ленинграда...
Россия переступила через реки, перешла через горы. Не о захватах думает она: для русских война - это горе, это подвиг, но никогда не ремесло. Мы не хотим никому навязывать наши идеи, порядки, нравы. О свободе теперь говорят все, это, пожалуй, самое ходкое слово. Что же, люди понимают свободу по-разному, это различье дыхания: одно бесспорно - когда человек не может дышать, он умирает. Приближение Красной Армии меняет мир: раскрываются тюрьмы, развязываются языки, люди произносят взволнованные речи, проклинают и благословляют, плачут и смеются: они возвращены к жизни. Недоброжелатели уверяют, будто мы хотим принести на штыках ту свободу, которую наш народ открыл в Октябре, которую он выстрадал двадцатью пятью годами лишений, труда, борьбы и одиночества. Штыки не могут создать свободных людей, они могут только уничтожить тюремщиков. Напрасно недоброжелатели приписывают магическую силу железу. Уж не норвежский ли король коммунист? Почему так страшатся наших побед антифашисты фашистского толка? Вероятно потому, что мы не заменяем одних цепей другими, не разоружаем словацких патриотов, не требуем от югославов подчинения Михайловичу, не принуждаем норвежцев помириться с квислинговцами. Как именно народы хотят жить, это их дело. Красная Армия занята своим: она убирает палачей.
В самом понятии русский есть некоторая универсальность, принятие мира, как своего и своего, как общечеловеческого. Много горького в русской истории: целые страницы написаны народной кровью под диктовку чужих и злых людей. Когда наш народ был еще слаб, когда его забривали, били шпицрутенами, гнали по Владимирке, душа России не могла найти свое выражение в летописи империи. Почему сто лет тому назад русские солдаты пришли в Венгрию? Ведь не Россию защищал тогда Николай, а тиранию. Мы гордимся отвагой солдат Суворова, перешедших через Альпы, но мы знаем, что, стремясь раздавить французскую революцию, Павел пекся не о родине, а о своем престоле.
Справедливо называют нашу войну Второй Отечественной и сравнивают 1942-й с 1812-м. Но как отличен 1944-й от 1814-го! Русский народ, прогнав полчища Наполеона, не прогнал своих доморощенных насильников, и царская армия привезла в покоренный Париж глупого, мстительного Бурбона. Красная Армия перешла границы, как армия-освободительница. Если в Париже теперь не правят ни немцы, ни петэны, ни полунемцы, ни полупетэны, которые готовы были завладеть Францией в алжирский период, то в известной степени это об'ясняется победами Красной Армии. Если Югославия не узнала судьбы соседних стран, если болгарский народ судит своих изменников, если в Люблине десять партий и сто фракций, которых гнали при Пилсудском, могут свободно спорить о будущем Польши, то в этом заслуга Красной Армии.
В одной старой французской книге рассказывается о некоем Жане Пчеловоде: «Обладая большой силой, он был добродушен и не вмешивался в дела даже близких соседей, но за сто лье люди говорили, что опасно обидеть сироту или покрыть нечестивца, потому что слух об этом может дойти до Жана Пчеловода. Одно его существование испепеляло сердца злодеев и вдохновляло достойных. Обиженные не раз останавливали обидчиков словами: «Об этом узнает Жан Пчеловод...». Не на сто лье - на тысячи идет молва о Красной Армии. И хотя комендант какого-нибудь венгерского города, капитан из Пензы отвечает: «Мы не вмешиваемся в ваши дела», многое меняется в том городе, дважды раскрываются тюремные ворота: выпуская честных и принимая преступников. За тридевять земель слышны шаги волжских земледельцев или уральских рабочих; даже в далекой Испании народ приподнял голову: он знает, что есть на свете Жан Пчеловод.
Путешествуя по чужим странам, немцы и в мирное время гордились одним: своими военными победами. В Париже, на Елисейских полях они тупо повторяли: «Мы здесь стояли в 71-м». Немецкие колонисты от Дуная до Волги клялись Седаном. Другими реликвиями гордились мы. Есть возле Амстердама маленький домик, туда иногда приезжали русские и с гордостью они думали, что Петр Великий в рабочем костюме учился корабельному делу. Мы гордились в Италии тем, что наши моряки спасали мессинских женщин. Мы гордились тем, что по улицам Рима среди героев 1848 года шел молодой Герцен. Мы гордились тем, что Лев Толстой стал совестью мира. Мы гордились тем, что страна, которая слыла нищей и отсталой, открыла новую эру, и наша реликвия в Париже не плац, по которому шагали полки Александра, а дом на улице Мари-Роз, где работал Ленин. Есть у нас много реликвий, разбросанных по миру: памятники нашей самоотверженности. Я знаю возле Валенсии несколько могил; на них нет памятников, но тайком благодарные руки убирают эти могилы розами. Красная Армия выразила все давние чаяния, все мечты России: своей кровью она растопила лед тирании, как сеятель, щедро, полными пригоршнями кидает она семена свободы.
Будни заслоняют историю, нет у нас отдаления, чтобы увидеть пафос наших дней; но в Новый год, пользуясь той душевной настроенностью, которую рождает дата, посмотрим, что произошло. Не только ряд блистательных побед, не только штурм той или иной крепости, форсирование той или иной реки, не только очищение нашей территории, не только освобождение многих стран, нечто большее - Красная Армия спасла цивилизацию.
Были культуры, они гибли, рождались новые, но между двумя цветениями зияли провалы. После того, как готы короля Тотилы взяли Рим, по опустевшим улицам «вечного города» рыскали волки Еще виднелись развалины виадуков, поломанные статуи, куски мозаик, и только по этим полупонятным памятникам римлянин VI века мог представить себе величие погибшего мира; а слушая волчий вой, он вряд ли догадывался о стихе Виргилия. Много веков спустя Рим откопали, и человечество вдохновилось справкой о былом вознесении. За несколько лет до 1939 года люди в Европе и в Америке увлекались тем, что закапывали или замуровывали различные предметы, как то: книги, кинопленки, утварь, инструменты, чтобы потомки могли составить представление о нашей цивилизации. Жажда сохранить образцы культуры от катаклизма была инстинктивной, ибо люди, занятые этим делом, не представляли себе, что именно угрожает миру. Всё внешне казалось спокойным. Люди разводили карликовые кактусы и, пресыщенные реальным, придумали сюрреализм. В Алансоне плели кружева и в Венеции выдували тончайшее стекло. Но вдруг в шумную беседу вмешивалась тишина, и люди бледнели от предчувствий. Как перед 1000-м годом, все ждали светопреставления.
Теперь всем ясно, что победа фашизма была бы концом цивилизации. Через сто или через пятьсот лет где-нибудь в Австралии или на Аляске возникла бы новая культура. Археологи Патагонии, занимаясь в мертвой Европе раскопками, возвеличили бы достижения минувших веков. Говоря об уничтожении фашизмом культуры, я думаю не только о материальном ущербе. Может быть, после победы Гитлера сохранились бы. города, музеи, сады: но фашизм, уничтожая сущность человека мыслящего и взыскующего, тем самым уничтожил бы и зодчих, и поэтов, и садоводов; через несколько поколений одичавший мир стал бы походить на Рим варваров. От этого спасла человечество Красная Армия; и никакие приветствия, никакие подношения или адреса не могут выразить того, чем обязан мир Сталинграду. Здесь лучше или промолчать или сказать, как сказала одна французская девушка, которую немцы вели на расстрел: «Друзья, есть Россия...»
Сильные не нуждаются в иллюзиях. Мы не станем говорить, что мир за годы войны украсился и обогатился. Чертополохом поросли поля и в щебень обращены чудесные здания. Еще страшнее раны сердца. Одно дело строить, писать романы, няньчить детей, другое воевать. А кто заглянул в душу человека, прожившего годы под игом фашистов, тот знает, что Данте ничего не придумал: ад на земле страшнее ада терции. Страшна не только жестокость палачей, страшна угодливость, изворотливость некоторых спасшихся. После победы народам придется не отдыхать, а строить, строить города, строить и человека. Не в нашей власти было спасти мир от войны: среди защитников культуры имелись слепцы и лицемеры; на Западе они повторяли слово «мир», мечтая о войне на Востоке. Мы не смогли спасти мир от войны, но мы спасли его от гибели. Не будь советского сознания, не будь русской стойкости, не было бы теперь ни свободы, ни культуры и не могли бы разные заморские ханжи обсуждать, как оградить «тружеников» Гиммлера от неминуемого возмездия.
Кровь России спасла мир. И, задумываясь над значением происшедшего, мы видим, что рядом с нами милые нам тени. Пусть никто не скажет, что мы их забыли. Может быть, легче забыть, но не так сделано сердце: под пеплом годов красные угли воспоминаний. Я хочу сказать о тех, кто погиб, не увидев и зари победы, о тех, кто сражался в самые страшные дни, кому никто не салютовал, ибо те бои были проиграны, но без тех проигранных боев не было бы победы. Я хочу сказать о Бресте, о Киеве, об Умани, о Вязьме и, год спустя, о станицах Дона. Я хочу сказать об осени Сталинграда, o Великих Луках, о Синявине и Мге. О погибших при отступлении, когда полки умирали, чтобы дать родине день, иногда час, о погибших при неудачных штурмах, когда под Ржевом люди умирали за Сталинград. У кого среди этих теней нет близкой, будь то брат или сын или друг? Пусть годы сгладят рубцы могил, пусть солнце и дожди сотрут имена на дощечках. Мрамор крепче, но и мрамор рассыпается. Их бессмертие в ином: в вечности того, за что они погибли; ведь есть на свете правда, и есть горсть земли, похожая на всякую другую землю, но которая дороже жизни. А мы, их близкие, их сверстники, их друзья и однополчане, мы их не забудем до нашего последнего часа; мы не ветреные девчонки, и мы знаем, как солон пресный хлеб от тех слез, которые никто не увидел и не увидит: от слез солдата. Пусть новичок в роте не знает имен героев; пусть одни имена стали нарицательными, так что, говоря о Матросове или Смирнове, мало кто вспоминает живых людей; пусть имена других, совершивших такие же подвиги, известны только их женам да десятку старых товарищей; пусть видимость забвения отделяет мертвых от живых; но эти мертвые с нами; их батальоны, полки, дивизии вместе с нами штурмуют вражеские города, с нами отогреваются у тусклых костров, с нами горько вздыхают, надписывая на треугольнике письма: «Выбыл из части». С нами придут они в Берлин; и об этом мы думаем, заглядывая в Новый год, - о наших старых друзьях, о тех, кто не изменил и кому мы не изменим.
Мы подходим к цели. Я не завидую немцам: всё у них в прошлом, а вокруг развалины городов и облезлые ищейки Гиммлера, слухи и сирены, сирены и слухи. Как бумеранг, смерть, которую они слали миру, вернулась к ним. Они огрызаются. Они даже дали миру рождественское представление, бенефис шарлатана-фюрера, колоссальное эрзац-наступление в Бельгии. На короткий срок они захватили несколько маленьких городов и потрясли воображение нескольких маленьких людей. Но напрасно немцы рассчитывают на чужую глупость: они думают, что если задержать судей на пороге суда, судьи постоят, поворчат и разойдутся. Не знают немцы, какие силы они пробудили. Кто видел печи Майданека и Треблинки, найдет истопников. Мы слишком много пережили, чтобы не побывать в Берлине.
Мы не изменили себе: как прежде, мы верим в братство; и если немцы выключили себя из общей семьи, то виноваты в этом не наши идеи, а злодеяния немцев. Им мы не обещаем ни сочувствия, ни снисхождения; мы постараемся, чтобы 1945 год стал последним годом Германии. А народам мы предлагаем нашу дружбу; все мы немалое претерпели; теперь и у юношей седина; мы поймем друг друга. Дипломаты любят говорить, что они заседают за круглым столом; но у этих круглых столов острые углы. А стол народов действительно круглый. На нем мы надрежем первый хлеб мира и разольем вино свободы.
Тем силен, тем славен наш главнокомандующий, что он знает вкус этого хлеба, аромат этого вина; его имя теперь повторяют люди бесконечно далеко от нашей страны, как имя друга, о нем думают с надеждой и, желая ему здоровья, тем самым желают счастья и мира себе.
Прислушайтесь, друзья, то бьют куранты истории. Мы начинаем не новую страницу - новую летопись. Предсказывать опасно да и не нужно, но сердце и ум твердят, что 1945 год будет первым годом другой, большой, выстраданной нами жизни. // Илья Эренбург
************************************************************************************************************
НОВОГОДНЕЕ ГАДАНИЕ.
Рис. Б.Ефимова.
★
Сорок пятый
Молчит заснеженная ель.
Метели стелются, пыля.
Звучат в ночи чужих земель
Куранты древнего Кремля.
Ракета вспыхнула, и вот,
В веках родившийся едва,
Военный сорок пятый год
Уже вступил в свои права.
Он на чужбине к нам пришел.
Его встречаем мы в боях,
Под кровлями не наших сёл,
В чужих, не наших городах.
Но где бы ни застало нас
Мгновенье смены славных лет,
Мы слышим в полуночный час
Любимой Родины привет.
Над морем Баренца норд-ост.
Пурга. Фиорды. Хвойный лес.
Сегодня новогодний тост
По-русски скажет Киркенес,
Крепки, плечисты, высоки,
У новогоднего костра,
Вплетут норвежцы-рыбаки
Свой голос в русское «ура».
На теплом юге, за стеной
Заснеженных Балканских гор,
На тост откликнется родной
Душевный русский разговор.
София, Варна и Бургас
И славный плевненский гранит
Услышат в полуночный час,
Как песня русская звенит.
Но над Дунайскою волной,
За горным рубежом Карпат,
Гремит пехоты шаг стальной,
Грохочет танк, свистит снаряд.
Мы занимаем города,
В сраженьях кровяним снега,
Чтоб в сорок пятом навсегда
Добить заклятого врага.
Алексей СУРКОВ.
***********************************************************************************************
Эти офицеры встречали Новый 1943 год у берегов Волги, 1944-й - на Днепре. Новый, 1945 год, они встречают на берегах Вислы. На снимке (слева направо): гвардии старший лейтенант М.Байбус, Герой Советского Союза капитан Г.Кубышко, капитан А.Курбатов, старший лейтенант К.Новиков и капитан В.Бочкарев.
Снимок нашего спец. фотокорр. капитана А.Капустянского.
________________________________________________
И.Эренбург: В преддверии ("Красная звезда", СССР)
Быстрее добить подлого врага! ("Красная звезда", СССР)
Вопиющие факты немецких зверств ("Красная звезда", СССР)**
Родина пришла за ними! || «Комсомольская правда» №33, 9 февраля 1945 года
Газета «Красная Звезда» №1 (5989), 1 января 1945 года