Климов Юрий Васильевич. Воспоминания. №23.
Мой дед, Климов Юрий Васильевич (1922-2002), оставил 3 тома воспоминаний о своей жизни. Всего, наверно, около 1000 страниц формата А4. Плюс много фотографий. Воспоминания моего прадеда (отца моего деда) - Климова Василия Михайловича (1891-1978) - вот здесь.
Все опубликованные части: 1-я ; 2-я ; 3-я ; 4-я ; 5-я ; 6-я ; 7-я ; 8-я ; 9-я ; 10-я ; 11-я ; 12-я ; 13-я ; 14-я ; 15-я ; 16-я ; 17-я ; 18-я ; 19-я ; 20-я ; 21-я ; 22-я ; 23-я ; 24-я ;
[ том 1, лист 176 ]
По графику разводящего я должен был стоять на посту у батальонной гауптвахты с 12 часов ночи до 4 часов утра. Еще перед самым наступлением всё автоматическое оружие было изъято в нашем батальоне. Оно требовалось в первую очередь для бойцов к предстоящему прорыву немецкой обороны. Так был изъят у меня ППШ, а взамен опять получил обыкновенную винтовку с трехгранным штыком. В моем патронташе никогда не было обычных патронов. При разгрузке ящиков с патронами я набирал только бронебойно-зажигательные, трассирующие или разрывные, кончики пуль которых были выкрашены в красный цвет.
Сержант, который в ту ночь исполнял начальника караула, развел нас по постам, заменив часовых. Как и предусмотрено планом, меня поставили охранять гауптвахту. Это было небольшое сооружение, не то баня, не то сарай, под двускатной крышей, без окон и одной маленькой дверью. Это сооружение располагалось на краю хутора, на бровке оврага, поросшего небольшим кустарником.
В помещении гауптвахты находилось двое или трое бойцов из нашего батальона, которые были наказаны нашим командованием за дисциплинарные проступки. Место было темное, не освещенное. Стояла тихая безветренная и душная в это время года погода. Штрафники уже спали. Дверь была закрыта на замок, ключ у разводящего.
Я стоял и вспоминал об отце и матери, которых не видел долгих четыре года. Теперь я получал часто письма от них. Они были живы и здоровы, оба работали. Отец стал зав. учебной частью во вновь открытом педагогическом училище в Петухово. Как мне хотелось к ним попасть, [ том 1, лист 177 ] хотя бы на одни сутки, увидеть и услышать всё своими глазами, встретиться с друзьями и товарищами детства и юности. Мама пишет, что Толя Миков уехал в летное училище в г.Кургане, окончил его в конце 1941 и был отправлен на фронт под Тулу или Калугу. Ему не повезло. Он был сбит на своем ИЛ-2 в первом боевом вылете. Такова печальная история моего друга. Мама пишет, что Таня [ред. - младшая сестра] училась в городе Петропавловске в институте, который эвакуировался из Москвы. Меня поразило, что сестра тоже учится на инженера-землеустроителя. В 1943 институт этот снова вернулся в Москву, в своё родное здание на улице Казакова, дом 15. Институт назывался: Институт инженеров землеустроительства. Я уже знал, что в Москве есть такой институт. Из нашей группы первого курса земфака ОСХИ, еще в 1940 году, уехали в Москву две студентки, которые сумели сделать перевод себе на первый курс земфака МИИЗа. Одной из них была москвичка Кравчинская. Судьба наших дорог, уже после войны, привела к встрече в здании МИИЗа.
Мои мысли и воспоминания были прерваны неожиданным приближением группы людей, которых из-за темноты не мог опознать.
- Стой! Кто идёт? - последовал мой окрик.
- Свои. - и последовал пароль.
По голосу узнал своего разводящего. Кроме разводящего и двух патрульных из нашего батальона с ними были два человека в гражданской одежде. Они что-то несвязно бормотали на молдавском или румынском языке. Было заметно, что были изрядно выпивши. Начальник караула, достав ключ от помещения гауптвахты, был намерен [ том 1, лист 178 ] поместить их с нашими солдатами. Но те категорически запротестовали, так как помещение было слишком тесным. Тогда, начальник принимает решение: оставить их до утра у дверей гауптвахты. "Румынских диверсантов", как их назвал разводящий, задержали наши патрульные ночью. Они пытались бежать, а когда их догнали и стали задерживать они пытались оказать сопротивление, угрожая кинжальным штыком. Пропуска или других документов у них при себе не оказалось.
Их заставили лечь на камышовые маты, которые оказались под рукой у гауптвахты. На прощание начальник караула строго предупредил меня, что оставляет задержанных на мою ответственность. В случае, если они убегут - буду отвечать собственной головой. Он был уверен, что это в самом деле не простые люди и потому приказал быть особо бдительным с ними. С этими словами вместе с патрульными ушел в караульное помещение. Было около 2 часов ночи. Мои "диверсанты" стали между собой о чем-то тихо говорить. Поскольку, я многие румынские слова знал, то мне стало понятно, что они договариваться о побеге. Это меня насторожило. Я ходил взад-вперед в пяти метрах от места, где они лежали, держа винтовку на изготовку. Было темно, но на светлых матах были заметны две серые фигуры, лежавшие во всю их длину. В то время, как я поравнялся с ними, один из них встал на колени и произнес:
- Товарищул! Камрад! Еу вреу мержи а каса. Повтим! (Товарищ, отпусти нас домой. Пожалуйста!)
- Жос! - крикнул я им (Лежать. Не подниматься.), направляя в их сторону ствол винтовки. Но тот, что разговаривал, привстал на ногах и ухватился обеими руками за штык моей винтовки...
[ том 1, лист 179 ] Я почувствовал его сильные руки потянули из моих рук винтовку. Медлить было нельзя - это понял в доли секунды, которые решали теперь исход поединка.
- Стой, ни с места, буду стрелять! - крикнул я, теперь уже на русском языке, и с силой дернул на себя винтовку, одновременно отпрянув от него шага на три. Несмотря на то, что он держал штык обеими руками, от моего сильного рывка он не удержал его - слишком тонок русский четырехгранный штык для этого. Клацнув затвором, я вогнал патрон в казенник и не целясь выстрелил в нападавшего. Затем, один за другим выстрелил снова, но теперь уже в воздух, в небо. Высоко в небо удалились две трассирующие пули - что означало тревогу и вызов на пост начальника караула. Начальник и два бойца не заставили себя ждать. Их топот раздавался в ночной тиши спящего хутора.
На его вопрос я коротко ответил: нападение и попытка к бегству. Он осветил фонариком лежащих. Большое пятно крови на камышовом мате, ноги и часть туловища лежали на земле, по сторонам разбросаны руки. Начальник караула стал осматривать второго, но и он лежал не шевелясь и не разговаривая. Мелькнула мысль, что одним выстрелом было покончено с двумя сразу. Но солдаты помогли установить, что второй задержанный жив. На гауптвахте проснулись "штрафники" и вели разговоры с начальником , уточняя обстоятельства ночного происшествия. До окончания срока моего поста оставалось еще минут 30. Поставив на пост часового, мы ушли в караульное помещение. Винтовка поставлена в пирамиду, я автоматически раздевался, чтобы уснуть в оставшиеся часы ночи, но сон не шел. Начальник караула и ещё несколько солдат снова и снова расспрашивали о случившемся. Никто не знал, что это за люди, откуда они, с какими целями они оказались в нашем расположении. Не дожидаясь рассвета, начальник ушел в штаб. Видимо сообщить командованию о ЧП.
[ том 1, лист 180 ] Мой тяжелый сон был прерван приходом разводящего и капитаном - штабным работником. Он распорядился [ред. - ... хотите попробовать угадать каким было распоряжение? ... ]
далее: "В тумане скрылась милая Одесса... продолжение", листы 180 - 185.
Дополнения и комментарии:
Общее по поводу воспоминаний:
Упомянутые места и селения:
Вокруг да около:
Все опубликованные части: 1-я ; 2-я ; 3-я ; 4-я ; 5-я ; 6-я ; 7-я ; 8-я ; 9-я ; 10-я ; 11-я ; 12-я ; 13-я ; 14-я ; 15-я ; 16-я ; 17-я ; 18-я ; 19-я ; 20-я ; 21-я ; 22-я ; 23-я ; 24-я ;
[ том 1, лист 176 ]
По графику разводящего я должен был стоять на посту у батальонной гауптвахты с 12 часов ночи до 4 часов утра. Еще перед самым наступлением всё автоматическое оружие было изъято в нашем батальоне. Оно требовалось в первую очередь для бойцов к предстоящему прорыву немецкой обороны. Так был изъят у меня ППШ, а взамен опять получил обыкновенную винтовку с трехгранным штыком. В моем патронташе никогда не было обычных патронов. При разгрузке ящиков с патронами я набирал только бронебойно-зажигательные, трассирующие или разрывные, кончики пуль которых были выкрашены в красный цвет.
Сержант, который в ту ночь исполнял начальника караула, развел нас по постам, заменив часовых. Как и предусмотрено планом, меня поставили охранять гауптвахту. Это было небольшое сооружение, не то баня, не то сарай, под двускатной крышей, без окон и одной маленькой дверью. Это сооружение располагалось на краю хутора, на бровке оврага, поросшего небольшим кустарником.
В помещении гауптвахты находилось двое или трое бойцов из нашего батальона, которые были наказаны нашим командованием за дисциплинарные проступки. Место было темное, не освещенное. Стояла тихая безветренная и душная в это время года погода. Штрафники уже спали. Дверь была закрыта на замок, ключ у разводящего.
Я стоял и вспоминал об отце и матери, которых не видел долгих четыре года. Теперь я получал часто письма от них. Они были живы и здоровы, оба работали. Отец стал зав. учебной частью во вновь открытом педагогическом училище в Петухово. Как мне хотелось к ним попасть, [ том 1, лист 177 ] хотя бы на одни сутки, увидеть и услышать всё своими глазами, встретиться с друзьями и товарищами детства и юности. Мама пишет, что Толя Миков уехал в летное училище в г.Кургане, окончил его в конце 1941 и был отправлен на фронт под Тулу или Калугу. Ему не повезло. Он был сбит на своем ИЛ-2 в первом боевом вылете. Такова печальная история моего друга. Мама пишет, что Таня [ред. - младшая сестра] училась в городе Петропавловске в институте, который эвакуировался из Москвы. Меня поразило, что сестра тоже учится на инженера-землеустроителя. В 1943 институт этот снова вернулся в Москву, в своё родное здание на улице Казакова, дом 15. Институт назывался: Институт инженеров землеустроительства. Я уже знал, что в Москве есть такой институт. Из нашей группы первого курса земфака ОСХИ, еще в 1940 году, уехали в Москву две студентки, которые сумели сделать перевод себе на первый курс земфака МИИЗа. Одной из них была москвичка Кравчинская. Судьба наших дорог, уже после войны, привела к встрече в здании МИИЗа.
Мои мысли и воспоминания были прерваны неожиданным приближением группы людей, которых из-за темноты не мог опознать.
- Стой! Кто идёт? - последовал мой окрик.
- Свои. - и последовал пароль.
По голосу узнал своего разводящего. Кроме разводящего и двух патрульных из нашего батальона с ними были два человека в гражданской одежде. Они что-то несвязно бормотали на молдавском или румынском языке. Было заметно, что были изрядно выпивши. Начальник караула, достав ключ от помещения гауптвахты, был намерен [ том 1, лист 178 ] поместить их с нашими солдатами. Но те категорически запротестовали, так как помещение было слишком тесным. Тогда, начальник принимает решение: оставить их до утра у дверей гауптвахты. "Румынских диверсантов", как их назвал разводящий, задержали наши патрульные ночью. Они пытались бежать, а когда их догнали и стали задерживать они пытались оказать сопротивление, угрожая кинжальным штыком. Пропуска или других документов у них при себе не оказалось.
Их заставили лечь на камышовые маты, которые оказались под рукой у гауптвахты. На прощание начальник караула строго предупредил меня, что оставляет задержанных на мою ответственность. В случае, если они убегут - буду отвечать собственной головой. Он был уверен, что это в самом деле не простые люди и потому приказал быть особо бдительным с ними. С этими словами вместе с патрульными ушел в караульное помещение. Было около 2 часов ночи. Мои "диверсанты" стали между собой о чем-то тихо говорить. Поскольку, я многие румынские слова знал, то мне стало понятно, что они договариваться о побеге. Это меня насторожило. Я ходил взад-вперед в пяти метрах от места, где они лежали, держа винтовку на изготовку. Было темно, но на светлых матах были заметны две серые фигуры, лежавшие во всю их длину. В то время, как я поравнялся с ними, один из них встал на колени и произнес:
- Товарищул! Камрад! Еу вреу мержи а каса. Повтим! (Товарищ, отпусти нас домой. Пожалуйста!)
- Жос! - крикнул я им (Лежать. Не подниматься.), направляя в их сторону ствол винтовки. Но тот, что разговаривал, привстал на ногах и ухватился обеими руками за штык моей винтовки...
[ том 1, лист 179 ] Я почувствовал его сильные руки потянули из моих рук винтовку. Медлить было нельзя - это понял в доли секунды, которые решали теперь исход поединка.
- Стой, ни с места, буду стрелять! - крикнул я, теперь уже на русском языке, и с силой дернул на себя винтовку, одновременно отпрянув от него шага на три. Несмотря на то, что он держал штык обеими руками, от моего сильного рывка он не удержал его - слишком тонок русский четырехгранный штык для этого. Клацнув затвором, я вогнал патрон в казенник и не целясь выстрелил в нападавшего. Затем, один за другим выстрелил снова, но теперь уже в воздух, в небо. Высоко в небо удалились две трассирующие пули - что означало тревогу и вызов на пост начальника караула. Начальник и два бойца не заставили себя ждать. Их топот раздавался в ночной тиши спящего хутора.
На его вопрос я коротко ответил: нападение и попытка к бегству. Он осветил фонариком лежащих. Большое пятно крови на камышовом мате, ноги и часть туловища лежали на земле, по сторонам разбросаны руки. Начальник караула стал осматривать второго, но и он лежал не шевелясь и не разговаривая. Мелькнула мысль, что одним выстрелом было покончено с двумя сразу. Но солдаты помогли установить, что второй задержанный жив. На гауптвахте проснулись "штрафники" и вели разговоры с начальником , уточняя обстоятельства ночного происшествия. До окончания срока моего поста оставалось еще минут 30. Поставив на пост часового, мы ушли в караульное помещение. Винтовка поставлена в пирамиду, я автоматически раздевался, чтобы уснуть в оставшиеся часы ночи, но сон не шел. Начальник караула и ещё несколько солдат снова и снова расспрашивали о случившемся. Никто не знал, что это за люди, откуда они, с какими целями они оказались в нашем расположении. Не дожидаясь рассвета, начальник ушел в штаб. Видимо сообщить командованию о ЧП.
[ том 1, лист 180 ] Мой тяжелый сон был прерван приходом разводящего и капитаном - штабным работником. Он распорядился [ред. - ... хотите попробовать угадать каким было распоряжение? ... ]
далее: "В тумане скрылась милая Одесса... продолжение", листы 180 - 185.
Дополнения и комментарии:
Общее по поводу воспоминаний:
Упомянутые места и селения:
Вокруг да около:
- О