И о любви

[yettergjart]

Пересматривала тут по одной надобности стихи Окуджавы - чистые тексты, освобождённые даже от голоса и интонаций, в которых, по-моему, там 90 % дела, если не больше, - и вдруг застала себя за обескураживающим, обезоруживающим чувством, что не могу, не в силах всего этого - всех этих не отделимых от собственной персональной памяти текстов - не любить

Comments

[volynsky]

да разве он один

[yettergjart]

Если речь идёт о формировании меня, то один из немногих.

[volynsky]

я о том что надо защищать от внеконтекстного)

[yettergjart]

А, ну это да :-)

[ne_raskoldovali]

Даже не знаю, что написать. + 1000, - так, наверное)) Спасибо!

[irinatag]

А я совершенно, и давно, и навсегда, и навечно отказалась от деления поэтов на "хороших" и "плохих". Что-то действует на меня - как лекарство - а что-то нет. Разве лекарство, которое на меня не действует - плохое? Нет, оно просто не для меня. А то, которое действует, хорошее? Тоже нет, просто оно не для меня

[yettergjart]

Я всё-таки не в силах отказаться от этого деления. (Всё-таки не поднимается рука поставить совсем на одну полку Данте и Мандельштама с виршеплётством в духе капитана Лебядкина или хотя бы [первый пришедший в голову пример] с Эдуардом Асадовым. Есть такая вещь, как разные уровни поэтического напряжения, разное качество работы со смыслом и звуком, разные степени (не)тривиальности и первичности / вторичности. Хотя я понимаю, что на кого-то и Асадов действует, кто-то, может, любит его, как я Окуджаву. - Я тут не всё могу объяснить, но чувствую [хотя, несомненно, такие чувства - результат усвоения многих культурных условностей, то есть не самоочевидны и не "естественны"].) Это, в частности, не даёт и мне самой разгуляться в литературе сочинением чего-нибудь: чётко останавливает понимание того, что это будет совсем не по ту сторону хорошего и плохого, а - в отличие от многого хорошего - просто плохо, и количество и без того избыточествующего плохого множить не стоит.

[irinatag]

На меня Асадов не действует вовсе, даже в лошадиных дозах. Мандельштам действует даже в гомеопатических разведениях, даже само имя действует - как имя Бога. И вовсе не потому, что Мандельштам очень хороший поэт. Действует, и всё.
То есть, я, конечно, понимаю, что к поэзии применимы объективные критерии оценки, и я вполне могу их применить и отделить овец от козлищ=лебядкиных=асадовых и т.д. Но действует на меня совсем что-то другое. И даже сама возможность помыслить что-либо в рифму действует как.... возможность прокатиться на коньках (в отличие от прозы=ходьбы пешком) или на велосипеде. Не всё можно и должно выносить в мир из своих опытов, но сама возможность полетать (когда никто не видит) необыкновенно расширяет собственные эвристические возможности.

[yettergjart]

Если говорить о (вроде бы) безыскусном - на меня, например, очень действует Борис Рыжий, - вот спросить меня, почему? - промычу что-нибудь невнятное о музыке, интонации, остром и горьком чувстве мира, о застрявших во мне раз и навсегда строчках вроде "спи, ни о чём не беспокойся, есть только музыка одна".

Но я одновременно психофизически чувствую, ещё, наверно, до понимания, что, скажем, Елена Шварц - принципиально значительнее, "антропологически" мощнее, как Шубинский выразился.

И притом совершенно не хочу мыслить себя без них обоих и ещё много без кого.

[intercedo]

Я тоже думала об этом и тоже в контексте своей любви к Окуджаве и Мандельштаму. У вас, как всегда, точнее сформулировано.
Мне кажется, это - если воспользоваться биологическим термином - импринтинг, запечатление.

[yettergjart]

Без импринтинга, скорее всего, не обошлось, но, думаю, дело всё-таки не только в нём, а может быть, даже и не главным образом в нём. Всё-таки сколько всего звучало вокруг в детстве (Лещенко, Кобзон, Толкунова, ансамбль песни и пляски советской армии...) - а ведь ничто не стало таким любимым и значимым (разве что только узнаваемым: да, говоришь себе, слышучи, - помню-помню). Ну, понятно, это всё чужое, внешнее, "обязательное", - но даже дома, среди родительских пластинок - чего только не было! - но так, как Окуджава, не запомнился буквально никто.