Хазарский миф
Цей пост можна прочитати українською мовою
Пятый пост из серии публикаций "Национализация украинского казачества в XVII-XVIII вв.".
Первый см. Введение
Второй см. Казацкая Русь
Третий см. Вызов сарматизма
Четвёртый см. Между Варшавой и Москвой
Знакомство с польской политической идеологией пригодилось казацкой элите в начале XVIII ст., когда при Петре I усилилось централизаторское давление на казацкую автономию. Реакцией на давление стал переход гетмана Ивана Мазепы на сторону шведского короля Карла XII во время Северной войны. Однако их совместные действия закончились поражением под Полтавой летом 1709 г., контроль над казачеством ужесточился, а Мазепа был обвинён в измене царю, в сговоре с поляками и в намерении ввести церковную унию в Украине. Началась борьба царизма с "мазепинством" и "полонофильством" казацкой верхушки.
Полонофильство казацкой элиты в Гетманщине не было чистой выдумкой. Во-первых, существовал польский посредник в шведско-украинских переговорах - король Станислав Лещинский. Во-вторых, есть свидетельства, что Мазепа и Лещинский фактически вернулись к гадячским идеям и в очередной раз планировали создание Речи Посполитой трёх народов. Мазепа и его сторонники, с одной стороны, боялись и не доверяли Польше, с другой стороны, во многом оставались продуктом политических практик Речи Посполитой, политический строй и мировоззрение которой был им намного ближе, чем московский авторитаризм.
В начале XVIII в. правящая прослойка в Гетманщине ("значковое войсковое товарищество"), хотя и сохраняла внешние признаки и атрибуты казацкой принадлежности, все больше превращалась в социальную группу, близкую по своим основным чертам к шляхетской. Сосредоточение власти в Войске Запорожском в руках ограниченного круга старшинских родов создавало из потомков бывших казацких предводителей "новую шляхту", добивавшуюся законодательного оформления своих прав и привилегий.
Одним из важных компонентов казацко-старшинского самосознания и общего мировоззрения конца XVII - начала XVIII ст. был своеобразный казацкий сарматизм, носивший как свою сарматскую "одежду", так и облачения хазарского мифа. Разные элементы этой идеологии встречаем в сочинениях Пилипа Орлика (генерального писаря Ивана Мазепы и его преемника в изгнании), прилуцкого полковника Григория Грабянки и военного канцеляриста Самуила Величко. Хазарский миф казацких интеллектуалов начала XVIII ст. имел несколько отличительных признаков, которые, вне всяких сомнений, роднили его с сарматской мифологией.
Во-первых, оба мифа были этногенетические. Сарматский миф обосновывал происхождение от сарматов, хазарский - связывал происхождение украинцев с хазарами. Во-вторых, оба мифа были социально ориентированы в том отношении, что на сарматское происхождение могла претендовать преимущественно шляхта, а на происхождение от хазар - главным образом казачество, в первую очередь представители казацкой верхушки, усиленно искавшие возможности приобретения и сохранения шляхетского статуса. Оба мифа доказывали эксклюзивное происхождение правящей группы, составлявшей политическую нацию раннего Нового времени, от неавтохтонного элемента. Хазарский миф отвергал утверждённую киевским духовенством легенду о происхождении всех восточных славян от Мосоха, что было потенциальным вызовом Москве, и исключал из числа избранных "наследников" хазар не только местное неказацкое население, но и московское дворянство. Отодвигая на второй план мифологию происхождения Руси, тесно связанную с её крещением Владимиром, хазарский миф также секуляризировал генеалогию казачества и разрывал религиозные связи между гетманской автономией и Москвой.
Характерно, что польские политические и культурные влияния в Гетманщине противостояли имперским унификационным тенденциям и способствовали разработке казацкой элитой особой политической идеологии и самосознания. "Конституция" Пилипа Орлика, составленная сторонниками Мазепы в изгнании в Бендерах в 1710 году, является важным свидетельством распространения идей польской политической мысли среди казацкой верхушки в начале XVIII ст. Она представляет собой текст договора между новым гетманом, казацкой старшиной и верхушкой Войска Запорожского. Кроме особых гарантий, предоставляемых запорожцам, традиционно находившихся в оппозиции к гетманскому правительству, "Конституция" также значительно ограничивала прерогативы гетмана за счёт расширения прав генеральной старшины и полковников.
Такое ограничение гетманских прав было вызовом московской политической культуре в том смысле, что права гетмана здесь ограничивал не царь, а старшина, к которой теперь переходили суверенные права заключения контракта - "Конституции" - с гетманом. Укрепляя свои права и закрепляя их письменно во время выборов нового гетмана, старшина практически копировала польскую практику избрания польского короля шляхтой. Она предлагала отношения с правителем, которые базировались в большей степени на польской политической модели - естественная для Московского государства модель авторитаризма отбрасывалась.
В своих политических сочинениях в эмиграции Пилип Орлик хотя и не отказывался от определения своей родины как Руси/России/Малороссии, но главный акцент делал на определении её как Украины. Термин "народ" (gens) употреблялся им по отношению к населению Украины, обозначаемому им как малороссийское, а термин "нация" (natio) был зарезервирован исключительно для казачества. Модель Орлика предусматривала малороссийское этническое происхождение и казацкую национальную принадлежность. Казацкая нация Орлика фактически противостояла польской политической нации авторов Гадяча и всероссийской политической нации церковных и светских идеологов малороссийства.
Поражение под Полтавой сделало невозможным распространение радикальных идей об особом казацком народе-нации на украинских землях. Репрессии Петра I, ликвидация гетманского правительства, понижение статуса киевской митрополии до уровня рядовой архиепископской кафедры и другие притеснения со стороны центральной власти вынудили казацкую старшину вернуться к старым атрибутам малороссийской идеологии. Взгляды Орлика на существование особой казацкой нации, хотя и базировались на интерпретации идей, бытовавших в Гетманщине в начале XVIII столетия, в целом сформировались в эмиграции и имели относительно ограниченное влияние на формирование идентичности украинцев.
В Гетманщине, тем не менее, продолжал существовать как определённая альтернатива малороссийству хазарский миф, оказавший серьёзное влияние на политическое мышление и исторические представления казацкой элиты. Его следы мы находим во многих произведениях "войсковых канцеляристов", начиная с летописей Григория Грабянки и Самуила Величко и заканчивая "Разговором Великороссии с Малороссией" Семёна Дивовича (1762). Вместе с тем политические условия в казацкой автономии не позволяли местным авторам делать на основании этого мифа такие далекоидущие выводы, какие позволял себе за пределами Российской империи Пилип Орлик. Хазарский миф в автономии подчёркивал отличие малороссов от великороссов, но не стал основой для формирования идеи политической нации, в корне отличной от российской. В социальном отношении хазарский миф являлся необходимым историческим обоснованием казацкого компонента в составе малороссийской идентичности. Самуил Величко отразил это объединение социального и этнического в малороссийском сознании в часто употребляемой им формуле "русько-казацкий народ". Многие иностранные путешественники и авторы исторических трактатов, писавшие об Украине во второй половине XVII - начале XVIII ст. также считали казаков отдельным народом, выдвигая таким образом на первый план социальный элемент при определении их национальной идентичности.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/306961.html.
Пятый пост из серии публикаций "Национализация украинского казачества в XVII-XVIII вв.".
Первый см. Введение
Второй см. Казацкая Русь
Третий см. Вызов сарматизма
Четвёртый см. Между Варшавой и Москвой
Знакомство с польской политической идеологией пригодилось казацкой элите в начале XVIII ст., когда при Петре I усилилось централизаторское давление на казацкую автономию. Реакцией на давление стал переход гетмана Ивана Мазепы на сторону шведского короля Карла XII во время Северной войны. Однако их совместные действия закончились поражением под Полтавой летом 1709 г., контроль над казачеством ужесточился, а Мазепа был обвинён в измене царю, в сговоре с поляками и в намерении ввести церковную унию в Украине. Началась борьба царизма с "мазепинством" и "полонофильством" казацкой верхушки.
Полонофильство казацкой элиты в Гетманщине не было чистой выдумкой. Во-первых, существовал польский посредник в шведско-украинских переговорах - король Станислав Лещинский. Во-вторых, есть свидетельства, что Мазепа и Лещинский фактически вернулись к гадячским идеям и в очередной раз планировали создание Речи Посполитой трёх народов. Мазепа и его сторонники, с одной стороны, боялись и не доверяли Польше, с другой стороны, во многом оставались продуктом политических практик Речи Посполитой, политический строй и мировоззрение которой был им намного ближе, чем московский авторитаризм.
В начале XVIII в. правящая прослойка в Гетманщине ("значковое войсковое товарищество"), хотя и сохраняла внешние признаки и атрибуты казацкой принадлежности, все больше превращалась в социальную группу, близкую по своим основным чертам к шляхетской. Сосредоточение власти в Войске Запорожском в руках ограниченного круга старшинских родов создавало из потомков бывших казацких предводителей "новую шляхту", добивавшуюся законодательного оформления своих прав и привилегий.
Одним из важных компонентов казацко-старшинского самосознания и общего мировоззрения конца XVII - начала XVIII ст. был своеобразный казацкий сарматизм, носивший как свою сарматскую "одежду", так и облачения хазарского мифа. Разные элементы этой идеологии встречаем в сочинениях Пилипа Орлика (генерального писаря Ивана Мазепы и его преемника в изгнании), прилуцкого полковника Григория Грабянки и военного канцеляриста Самуила Величко. Хазарский миф казацких интеллектуалов начала XVIII ст. имел несколько отличительных признаков, которые, вне всяких сомнений, роднили его с сарматской мифологией.
Во-первых, оба мифа были этногенетические. Сарматский миф обосновывал происхождение от сарматов, хазарский - связывал происхождение украинцев с хазарами. Во-вторых, оба мифа были социально ориентированы в том отношении, что на сарматское происхождение могла претендовать преимущественно шляхта, а на происхождение от хазар - главным образом казачество, в первую очередь представители казацкой верхушки, усиленно искавшие возможности приобретения и сохранения шляхетского статуса. Оба мифа доказывали эксклюзивное происхождение правящей группы, составлявшей политическую нацию раннего Нового времени, от неавтохтонного элемента. Хазарский миф отвергал утверждённую киевским духовенством легенду о происхождении всех восточных славян от Мосоха, что было потенциальным вызовом Москве, и исключал из числа избранных "наследников" хазар не только местное неказацкое население, но и московское дворянство. Отодвигая на второй план мифологию происхождения Руси, тесно связанную с её крещением Владимиром, хазарский миф также секуляризировал генеалогию казачества и разрывал религиозные связи между гетманской автономией и Москвой.
Характерно, что польские политические и культурные влияния в Гетманщине противостояли имперским унификационным тенденциям и способствовали разработке казацкой элитой особой политической идеологии и самосознания. "Конституция" Пилипа Орлика, составленная сторонниками Мазепы в изгнании в Бендерах в 1710 году, является важным свидетельством распространения идей польской политической мысли среди казацкой верхушки в начале XVIII ст. Она представляет собой текст договора между новым гетманом, казацкой старшиной и верхушкой Войска Запорожского. Кроме особых гарантий, предоставляемых запорожцам, традиционно находившихся в оппозиции к гетманскому правительству, "Конституция" также значительно ограничивала прерогативы гетмана за счёт расширения прав генеральной старшины и полковников.
Такое ограничение гетманских прав было вызовом московской политической культуре в том смысле, что права гетмана здесь ограничивал не царь, а старшина, к которой теперь переходили суверенные права заключения контракта - "Конституции" - с гетманом. Укрепляя свои права и закрепляя их письменно во время выборов нового гетмана, старшина практически копировала польскую практику избрания польского короля шляхтой. Она предлагала отношения с правителем, которые базировались в большей степени на польской политической модели - естественная для Московского государства модель авторитаризма отбрасывалась.
В своих политических сочинениях в эмиграции Пилип Орлик хотя и не отказывался от определения своей родины как Руси/России/Малороссии, но главный акцент делал на определении её как Украины. Термин "народ" (gens) употреблялся им по отношению к населению Украины, обозначаемому им как малороссийское, а термин "нация" (natio) был зарезервирован исключительно для казачества. Модель Орлика предусматривала малороссийское этническое происхождение и казацкую национальную принадлежность. Казацкая нация Орлика фактически противостояла польской политической нации авторов Гадяча и всероссийской политической нации церковных и светских идеологов малороссийства.
Поражение под Полтавой сделало невозможным распространение радикальных идей об особом казацком народе-нации на украинских землях. Репрессии Петра I, ликвидация гетманского правительства, понижение статуса киевской митрополии до уровня рядовой архиепископской кафедры и другие притеснения со стороны центральной власти вынудили казацкую старшину вернуться к старым атрибутам малороссийской идеологии. Взгляды Орлика на существование особой казацкой нации, хотя и базировались на интерпретации идей, бытовавших в Гетманщине в начале XVIII столетия, в целом сформировались в эмиграции и имели относительно ограниченное влияние на формирование идентичности украинцев.
В Гетманщине, тем не менее, продолжал существовать как определённая альтернатива малороссийству хазарский миф, оказавший серьёзное влияние на политическое мышление и исторические представления казацкой элиты. Его следы мы находим во многих произведениях "войсковых канцеляристов", начиная с летописей Григория Грабянки и Самуила Величко и заканчивая "Разговором Великороссии с Малороссией" Семёна Дивовича (1762). Вместе с тем политические условия в казацкой автономии не позволяли местным авторам делать на основании этого мифа такие далекоидущие выводы, какие позволял себе за пределами Российской империи Пилип Орлик. Хазарский миф в автономии подчёркивал отличие малороссов от великороссов, но не стал основой для формирования идеи политической нации, в корне отличной от российской. В социальном отношении хазарский миф являлся необходимым историческим обоснованием казацкого компонента в составе малороссийской идентичности. Самуил Величко отразил это объединение социального и этнического в малороссийском сознании в часто употребляемой им формуле "русько-казацкий народ". Многие иностранные путешественники и авторы исторических трактатов, писавшие об Украине во второй половине XVII - начале XVIII ст. также считали казаков отдельным народом, выдвигая таким образом на первый план социальный элемент при определении их национальной идентичности.
Продолжение см. https://y-kulyk.livejournal.com/306961.html.