Тяньаньмэнь
"Ровно 25 лет назад в КНР произошло событие, которое, возможно, оказало на мировую историю не меньшее влияние, чем снос Берлинской стены. После безуспешных попыток договориться с митингующими власти КНР приняли решение разогнать демонстрацию на Тяньанмень, поставив тем самым точку на попытках политически идейных граждан добавить к экономическим реформам реформы политические.
Два года после этого события для реформ были почти потеряны, однако после развала СССР китайское руководство получило возможность тыкать слишком активных любителей свободы и демократии лицом в пример северного соседа, и с 1992 года реформы стали раскручиваться вновь.
Китайцы до сих пор стараются об этом особо не вспоминать, но я не исключаю, что жесткими действиями 25 лет назад руководство сохранило единую страну, избежав нашей участи. Пару дней назад я презентовал книгу Карпова об этом периоде китайской истории. Ниже я выкладываю её фрагмент, посвященный непосредственно событиям 1989 года.
Фаза кризиса:
Небесное спокойствие на крови.
Особую остроту политической борьбе в верхах придавало, надо думать, то обстоятельство, что сильно «перегретая» экономикавсячески сопротивлялась попыткам командно-административного »охлаждения». Среднегодовой показатель роста розничных цен составил в 1989 г. 16,8 %, что не на много уступало аналогичному показателю в 1988 г. - 18,5 %. (33, с. 65). При этом, если учесть, что во второй половине 1988 г. рост цен был рекордным, а в 1989 г. значительного снижения его темпов удалось добиться лишь к концу года, то следует предположить, что в первом квартале 89-го цены росли темпами, сопоставимыми с драматической осенью 88-го. Продолжался рост общего объема денежной массы. Хотя в среднем за 1989 г. он не превысил 10 %, что было самым низким показателем за все годы экономической реформы, в начале года прирост количества денег в обращении был более значительным. (33, с. 65).
В первом квартале удалось сбить темпы роста в промышленности до 10,4 %, однако, во втором квартале наблюдалось уже некоторое движение в сторону их увеличения, по крайней мере до 12 %. (33, с. 82).
В сравнении с 1988 г. в 1989 г. произошло резкое, по сути обвальное падение прироста производительности труда - с 9,3 % до 1,6 % соответственно. (33, с. 66). В то же время прирост фонда заработной платы на госпредприятиях составил 14 %, то есть почти в 9 раз превысил рост производительности труда.
Такое балансирование на грани между стагфляцией и гиперинфляцией было обусловлено как административным характером принятых стабилизационных мер, так и неоднозначным их восприятием на местах: многие руководители и хозяйственники отрицательно отнеслись к стремлению центрального правительства перекрыть каналы инвестиционной накачки.
Один из представителей либеральной интеллигенции Бао Цзунсин вспоминает: «Для того, чтобы достойно отметить 1989 г. - год двухсотлетия французской «Декларации Прав Человека и Гражданина» и семидесятилетия движения «4 мая» преданные делу демократизации Китая интеллигенты еще в ноябре 1988 г. начали строить планы действий, рассчитывая с их помощью повысить уровень демократического и гражданского сознания, способствовать процессу демократизации в нашей стране. В качестве первоочередной меры с января по март 1989 г. было опубликовано 4 открытых письма, подписанных в общей сложности ста десятью учеными и писателями и призывавших к улучшению ситуации с правами человека в Китае, освобождению политических заключенных и демократизации. Эти открытые письма подготовили соответствующую идейную почву для начавшихся вскоре студенческих выступлений. Их центральные лозунги «Свобода», »Демократия», «Долой коррумпированных бюрократов», «Долой явления загнивания» были полностью созвучны духу и букве открытых писем». (125, 1991, №42, с. 38).
Активизировалось диссидентское движение за границей и внутри страны. В январе-феврале прошли серьезные вооруженныестолкновения в Лхасе между демонстрантами-тибетцами, требовавшими отделения, Тибета от Китая и китайской армией. По некоторым данным подпольные диссидентские организации способствовали началу вооруженных выступлений мусульманских группировок в Синьцзяне в феврале-марте 1989 г. Ряд лиц, с которыми автору довелось беседовать в Пекине, утверждают, что один из будущих лидеров Союза Самоуправления Пекинских Студентов (ССПС), студент пекинского технологического института Уркеш Даолет (в китайской транскрипции У Эр Кай Си), туркмен по национальности, имел тесные связи сруководством мусульманских сепаратистских группировок в Синьцзяне.
Существовали и очевидные признаки того, что происходит усиление политической активности столичного студенчества. 1 марта в городке пекинского университета появилась прокламация »Обвинительный акт Дэн Сяопину» с требованием ликвидации однопартийности и отказа от 4-х основных принципов. 8 марта студенты пекинского университета направили открытое письмо руководству страны с требованием прекратить преследования за инакомыслие и освободить политических заключенных. В феврале-марте в городках столичных вузов открыто распространялись статьи и воззвания известных диссидентов, таких как Фан Личжи, Ли Шусянь, Ху Пин и т.д. 5 апреля в пекинском университете студент исторического факультета Ван Дань (будущийактивнейших член ССПС и лидер студенческого движения) провел первый «демократический салон» - своего рода митинг студентов - на котором звучало требование превратить столичный университет в »особую зону политической демократизации». За два дня до начала волнений, 13 апреля в пекинском университете распространялась прокламация «Декларация к Новому 4 мая», в которой были такие строки: »70 лет назад лозунги национального процветания и демократиивзволновали десятки и десятки молодых сердец. За демократию либо за диктатуру, за науку или за невежество, за силу и богатство или за слабость и отсталостью. Перед лицом этого вечного выбора, после 40 лет жесточайших потрясений, мы вновь очнулись от тяжелого сна… Наша надежда в решительном наступлении». (65, с. 222).
Интересно отметить, что ряд деятелей, близко стоявших к государственному руководству, проявили в те дни повышенный интерес к нараставшему недовольству в студенческой среде. В частности, Чзнь Ицзы в воспоминаниях отмечает, что открывшийся 1 апреля в Пекине семинар молодых специалистов » 10 лет реформ-теория и практика» серьезное внимание уделил анализу возможности начала студенческих волнений.
Эти, а также некоторые другие факты и обстоятельства преподносятся нынешней официальной китайской пропагандой, как доказательства того, что весенние события 1989 г. заранее планировались и координировались «ничтожно малым числом лиц», имевших целью свергнуть власть КПК и социалистический строй в Китае.
Серьезные сомнения в стихийном характере движения высказывают многие наблюдатели и исследователи как в самом Китае, так и за рубежом. С нашей точки зрения, общий рисунок развития ситуации мало чем отличался от событий зимы 1986-87 гг. Драматические обстоятельства неудачи курса на радикализацию экономических и политических реформ, а также торможение преобразований на фоне резкого обострения борьбы в верхах и серьезнейших хозяйственных неурядиц, накалили обстановку в стране. В этих условиях наиболее способная к политической самоорганизации часть китайского общества - интеллигенция и студенчество - активизировала оппозиционную деятельность с целью продемонстрировать свое отношение к разворачивающимся событиям.
Предлогом и поводом для этого явились отмечаемые весной 1989 г. исторические даты, имеющие большой символический смысл - прежде всего 4 мая - годовщина демократических выступлений пекинской молодежи в 1919 г.
Вне всякого сомнения, руководство страны видело, что происходит в университетских городках. Особенность ситуации заключалась, однако, в том, что пойти на решительное пресечение политической активности интеллигенции и студенчества власти, очевидно, не решились, резонно опасаясь, что такие меры могут иметь обратный эффект. С другой стороны, занятый кулуарными разборками правящий режим оказался ни организационно, ни политически не готовым начать диалог с общественностью.
Вместе с тем, та часть интеллигенции, которая в годы реформ принимала известное участие в формировании государственной политики, увидела в зреющем снизу недовольстве возможность оказать давление на партийно-государственные верхи, изменить расстановку сил в руководстве в пользу группировки реформаторов. Весьма вероятно, что упоминаемый Чэнь Ицзы семинар и стал одной из первых попыток координации действий различных групп молодой столичной интеллигенции в преддверии 70-летия 4 мая. Следует отметить, что после подавления выступлений мэр Пекина Чэнь Ситун заявил, что этот семинар провел основную работу по подготовке и организации в столице «контрреволюционного мятежа».
Однако, несмотря на приведенные выше факты и свидетельства, мы не располагаем достоверной информацией о том, что определенные круги общественности готовили весной 1989 г. в Пекине именно массовые студенческие уличные выступления. Причем, даже если допустить, что кто-то из среды интеллигенции ожидал и рассчитывал на нечто подобное, дальнейшие события показали, что никакой конкретной организационной работы (определение сроков, назначение лидеров, создание устойчивой системы связи, позволявшей бы координировать действия разрозненных групп участников выступлений и т.д.)проведено не было. Анализ обстоятельств начала волнений в Пекине 15-16 апреля свидетельствует, что это не была заранее спланированная акция, элемент стихийности здесь явно преобладал.
Появление в печати официальных сообщений о скоропостижной кончине от сердечного приступа Ху Яобана привело к тому, что заряд общественного протеста, заложенный в студенческих городках китайской столицы, превысил свою критическую массу. Как официальные власти, опасавшиеся массового недовольства, так и интеллигентские круги, планировавшие каким-то образом использовать недовольство снизу для оказания давления на правящий режим, психологически готовились, очевидно, к 4 мая. Неожиданный всплеск студенческого протеста 15-16 апреля застал как власти, так и потенциальных диссидентов из среды интеллигенции врасплох. 17 апреля газета «Жэньминь жибао» на первой полосе напечатала фотографию, изображавшую небольшую группу людей, внешне мало похожих на студентов, с венками у подножия памятника народным героям на площади Тяньаньмэнь.
Под фото была помещена подпись: «16 апреля пекинцы пришли к памятнику народным героям возложить венки и почтить память тов. Ху Яобана». По свидетельству китайских и иностранных наблюдателей, эта фотография была истолкована студентами, как своего рода «благословение» движения сверху, что вселило дополнительный энтузиазм и привело к началу массовых манифестаций 17-19 апреля. Иностранные наблюдатели были также сильно удивлены бездействием полиции в отношении пока еще не многочисленных демонстрантов, что было понято, как подталкивание движения. Были ли это действительно признаки поощрения студентов сверху?
Нам это кажется маловероятным. Скорее, указанные обстоятельства явились отражением растерянности властей, их двойственного положения (репрессии представлялись неуместными и даже опасными) возможно, даже известного непонимания ситуации - что же, собственно, началось: массовые траурные мероприятия в память Ху Яобана или оппозиционное движение. Во всяком случае, никакими достоверными фактами и свидетельствами того, что движение с первых же дней получило поддержку определенной части руководства страны мы не располагаем, а общий рисунок развития ситуации говорит, скорее, об обратном.
События, между тем, шли по нарастающей. К 18 апреля стало ясно, что речь идет не просто о выражении скорби в связи с кончиной видного государственного деятеля, а о студенческих выступлениях с набором определенных политических требований к властям.
Эти требования сформулировал Ван Дань, выступая утром 18 апреля на площади Тяньаньмэнь: политическая реабилитация покойного Ху Яобана, прекращение борьбы с «буржуазной либерализацией», освобождение политических заключенных, свобода слова и печати, свобода шествий и митингов, открытая публикация статей доходов руководителей страны, борьбы с коррупцией и семейственности в партийно-государственном аппарате. (65, с. 225). Требование политической реабилитации Ху означало, по сути, требование руководству страны поставить во главу угла реформу политической системы. По некоторым данным этот список требований был разработан при участии Ли Шусянь - супруги Фан Личжи. (124, 1989, № 21). Именно 18 апреля начинается передача серии петиций властям, при этом нерешительно-неуступчивая позиция последних немало способствовала общему обострению обстановки.
В эти же дни, 17-19 апреля, университетские городки китайской столицы оказались наводненными массой различного рода листовок, прокламаций и воззваний, большинство которых по началу носило траурный характер. По мере же нарастания напряженности, в особенности после столкновений студентов с силами безопасности у входа в правительственную резиденцию Чжуннаньхай, дацзыбао в весьма резкой форме стали критиковать руководство страны.
Прозвучали и открыто антикоммунистические лозунги и призывы. Вместе с тем, очевидцы свидетельствуют, что студенты не стремились выступать с подчеркнуто антикоммунистических позиций. В зарубежной прессе получил широкое освещение эпизод, когда в ходе столкновений с полицией у правительственной резиденции 20 апреля несколько демонстрантов пытались заставить замолчать студентку, выкрикивавшую лозунг «Долой КПК». Думается, таким образом участники выступлений стремились не дать властям предлога к началу широкомасштабных репрессий против движения.
Следует отметить, что с самого начала студенческое движение пошло в обход официально признанных властями инстанций типа комитетов студентов и аспирантов, существовавших во всех вузах. Прозвучавший 20 апреля призыв этих организаций прекратить выступления протеста не нашел практически никакого отклика. В эти же дни наблюдаются попытки создания независимых студенческих организаций. 18-20 апреля в ряде вузов оформились студенческие союзы солидарности и комитеты самоуправления, а 22 апреля была создана Временная федерация студентов столичных вузов, которая сыграла значительную роль в попытках организовать и координировать студенческие выступления. Как отмечают наблюдатели, эти многочисленные студенческие организации отличались крайней нестабильностью и запутанной, неэффективной управленческой структурой. Главные причины этого, пишет американская исследовательница М.Вагнер, состояли в том, что «поначалу большинство студентов опасались занимать должности в неофициальных организациях, так как знали, что это может угрожать их университетским дипломам, перспективам выезда за рубеж и даже личной свободе.
Большинство лидеров не выбиралось, а самоопределялось, при этом тот, кто говорил смелее других, автоматически становился лидером«. (99, с. 53). В целом, в период с 15 по 26 апреля студенческое движение в Пекине развивалось с очевидным преобладанием стихийного элемента, при этом, в особенности после событий 20 и 22 апреля, о чем подробнее будет сказано несколько ниже, тенденция к расширению движения и его радикализация стала просматриваться еще более четко.
Мы отмечали, что столь быстрое развитие событий по нарастающей сказалось неожиданным и для политически активных представителей интеллигенции. Несмотря на то, что, как утверждают китайские власти, супруга Фан Личжи Ли Шусянь принимала участие в разработке студенческих требований 17 апреля, а 18 апреля утром беседовала с Ван Данем по телефону и обещала ему массовую поддержку столичного студенчества, реальные признаки того, что интеллигенция пытается наладить контакт с молодежным движением и определить свое место в растущем противостоянии с властями, появляются лишь 19 апреля. В тот день к вечеру в Пекине прошло совместное заседание персонала редакции пекинского и шанхайского еженедельников »Новое обозрение» и «Международный экономический вестник».
Несмотря на то, что официальная китайская пропаганда делает серьезный акцент на этом совещании, утверждая, что именно здесь была принята программа совместных действий «злоумышленников», каких-либо деталей, касающихся проведения совещания и обсуждавшихся на нем проблем, нам выяснить не удалось. По некоторым данным там шла речь о необходимости политической реабилитации Ху Яобана, прекращении преследований за инакомыслие и официальной переоценке студенческих выступлений 1986-87 гг. (61, с. 72). О разработке плана какой-либо организационной работы информации нет. Однако, 21 апреля произошло событие, которое, с нашей точки зрения, можно рассматривать, как логическое продолжение совещания 19 апреля. По инициативе секретаря Чжао Цзыяна Бао Туна референты и политические советники Чжао Ян Цзяци и Бао Цзунсин публикуют открытое письмо в адрес ЦК КПК и Госсовета с призывом дать положительную оценку студенческим требованиям.
Все трое авторов письма были видными деятелями «мозгового центра реформ» при Чжао Цзыяне и имели тесные личные и служебные связи с работниками редакций »Нового обозрения» и «Международного экономического вестника». Более того, весьма вероятно, что кто-то из них принимал участие в совещании 19 апреля. Такой поворот событий означал, что политически активная часть интеллигенции, близкая к группировке радикальных реформаторов в китайском руководстве, стремится выйти на контакт с развернувшимся студенческим движением и при этом сыграть роль своего рода связующего звена между недовольным студенчеством и высшим партийно-государственным руководством.
Каким же образом развивались события в верхах? 20 апреля в первой половине дня состоялось совещание политбюро ЦК КПК, рассмотревшее вопрос о студенческих выступлениях в столице. По свидетельству Чэнь Ицзы, Ли Пэн выступая, заявил следующее: «Небольшое количество студентов поддалось на провокации группы негодяев. Их деятельность острием направлена против партии и правительства, в особенности же против руководителей старшего поколения». Чжао Цзыян парировал: «Я не верю, чтобы такое большое количество студентов поддалось на провокации кучки негодяев. Необходимо решать имеющиеся вопросы путем диалога, не обострять противоречий». (63, с. 151). Некоторые комментаторы мемуаров Чэнь Ицзы склонны считать, что здесь Чэнь форсирует события. (121, 1900, № 45). На самом же деле, по их мнению, 20 апреля раскола в руководстве страны еще не было.
Нам кажется, что описанная Чэнь Ицзы словесная пикировка между Чжао и Ли, определившая последующие позиции этих двух лидеров и, по сути, означавшая начало раскола в партийно-государственной верхушке, вполне могла иметь место 20 апреля. Косвенным свидетельством того, что изначальные позиции определились уже тогда является отмеченный факт посылки открытого письма в адрес ЦК референтами Чжао, призывавшими власти положительно откликнуться на требования студентов. Почувствовав, что в руководстве наметился политический раскол, близкие к Чжао представители интеллигенции решили, очевидно, использовать такой шанс и поддержать генерального секретаря и лидера радикальных реформаторов. Однако, думается, что субъективное неприятие Чжао Цзыяном риторики Ли Пэна еще не означало заранее спланированную генеральным секретарем ставку на открытый раскол.
Более того, неизбежно последовавшее за открытым расколом обострение ситуации и угроза потери общей социально-политической стабильности не соответствовали, как нам кажется, интересам Чжао Цзыяна, в особенности принимая во внимание его собственные чрезвычайно непрочные позиции в руководстве. Его желание решить проблемы путем компромисса, без обострения противоречий, выглядит весьма симптоматично. Вместе с тем, как лидер группировки радикальных реформаторов и человек, исповедовавший, очевидно, определенные, отличные от своих оппонентов, политические принципы, генеральный секретарь ЦК КПК не мог быть солидарен с оценками, прозвучавшими в выступлении Ли Пэна 20 апреля. В свете таких обстоятельств, появление 21 апреля открытого письма в ЦК КПК и Госсовет от имени людей, близко стоявших к Чжао Цзыяну, следует рассматривать как своего рода призыв к генеральному секретарю занять более четкую позицию в назревающем конфликте.
Драматические события, последовавшие за торжественной траурной церемонией в зале собраний народных представителей 22 апреля, стали на наш взгляд исходным пунктом трагической развязки. Фактический отказ Ли Пэна выполнить просьбу митинговавших на площади студентов лично выйти к молодежи и принять петицию, адресованную Госсовету, вызвал резкий рост радикальных антиправительственных настроений среди студентов и привел к новому подъему движения, выразившегося в начале общегородского бойкота занятий в вузах. 23 апреля во второй половине дня Чжао Цзыян отбыл из Пекина с заранее запланированным официальным визитом в Северную Корею. 24 апреля состоялось специальное совещание политбюро ЦК под председательством Ли Пэна, ход которого довольно подробно описан Чэнь Ицзы в его воспоминаниях. Основной доклад сделал первый секретарь пекинского горкома КПК Ли Симинь.
Доклад его содержал два главных момента:
1) студентами руководит кучка негодяев, выступающая против партии, ее руководства, революционеров старшего поколения.
2) перед лицом открытого вызова власти ЦК КПК оказался слабым и недееспособным, по сути поощряющим распространение идей »буржуазной либерализации».
Это было серьезное политическое обвинение в адрес не присутствовавшего на совещании Чжао Цзыяна. Ху Цили, известный, как единомышленник генерального секретаря, попытался возразить: «Мне кажется мы должны все же прислушаться к мнению общественности».
Его резко прервал один из лидеров консервативной группировки Ван Чжэнь: «А почему же мы не должны прислушаться к мнению руководителей старшего поколения?» (63, с. 153). В ходе совещания Ли Симинь и Ли Пэн представили ряд доказательств антипартийного и антигосударственного характера студенческих выступления. Речь, насколько можно судить, шла о списке антикоммунистических лозунгов, содержавшихся в листовках и воззваниях, а также о схеме родственных связей руководителей страны, уличавшей высшие эшелоны власти в семейственности и коррупции. Чэнь Ицзы отмечает, что 25 апреля ранним утром подробный отчет о состоявшемся накануне совещании лежал на рабочем столе Дэн Сяопина. Тот факт, что Дэн получил информацию о волнениях из рук Ли Пэна и, очевидно, Ян Шанкуня, которые приехали к нему около 6 часов утра 25 апреля, подтверждают американские исследователи Дж.Финчер (99, с. 194) и Н.Кристоф (99, с. 173). При этом Финчер указывает, что Ли и Ян привезли с собой кипу полицейских отчетов о столкновениях студентов с силами безопасности в центре города. Есть все основания полагать, что Ли Пэн и Ян Шанкунь пытались доказать Дэн Сяопину, что развернувшиеся в городе студенческое движение направлено против партии, правительства и лично против него, ДэнСяопина.
На основании позднее опубликованных в КНР материалов (65, с. 234-236), можно предположить, что аргументация Ли и Яна сводилась, примерно, к следующему:
1) Участники выступлений выдвинули пакет требований, реализация которых привела бы к широкомасштабной приватизации в Китае и установлению многопартийной политической системы.
2) Студенческое движение поставило своей целью привлечь на свою сторону средства массовой информации: в ряде вузов радиоточки и печатные издания оказались под контролем незаконно созданных студенческих организаций.
3) Студенты пытаются выйти на контакт с рабочими: отмечены призывы к забастовкам и демонстрациям на пекинском заводе строительного оборудования.
4) В распространяемых листовках и воззваниях содержится резкая и грубая критика в адрес лично Дэн Сяопина, в ряде случаев дело дошло до нецензурной брани.
Дэн, видимо, серьезно опасался дальнейшей дестабилизации обстановки. По свидетельству Н.Кристофа, в беседе с Ли и Яном он указал на пример Польши, где, по его мнению, терпимое отношение властей к социальному недовольству вызвало экономический спад.
Несомненно, Дэн был серьезно лично задет грубостями в свой адрес. Чэнь Ицзы пишет:» Дэн ни в коем случае не мог отступить или сойти со сцены, будучи политически посрамленным. На основании представленных ему материалов, Дэн квалифицировал студенческие выступления, как »антипартийные и антисоциалистические беспорядки». (63, с. 154). По свидетельству Н.Кристофа он тут же заявил о необходимости ввести в город войска и подавить выступления протеста. (99, с. 173). По мнению же американских журналистов Симми и Никсона, Дэн долго колебался и принял решение о применении армии лишь после того, как запланированная встреча представителей городского руководства со студентами университета Циньхуа во второй половине дня 25 апреля не состоялась, так как студенты из-за разногласий не смогли сформировать свою делегацию. (98, с. 55).
Нам представляется, что решающее влияние на мнение Дэн Сяопина имели два обстоятельства: опасения по поводу возможного расширения социального состава участников протеста из среды рабочего класса и городских низов и глубокое личное потрясение от того, что протестующие решились открыто и грубо осуждать самого Дэна - главного архитектора реформ.
Прямым следствием решения Дэна стало опубликование 26 апреля в «Жэньминь жибао» пресловутой передовой статьи «Под ясным знаменем бороться против беспорядков» и отправка телеграммы в КНДР в адрес Чжао Цзыяна. Телеграмма была составлена в духе упомянутой статьи, при этом слова «студенческие волнения» были заменены на »антипартийные беспорядки».
В ответной телеграмме Чжао Цзыян поддержал позицию Дэн Сяопина. В свете последующих событий можно предположить, что таким образом Чжао хотел иметь возможность беспрепятственно вернуться в Пекин и разобраться с ситуацией на месте. Вероятно, что такая позиция Чжао свидетельствовала также о его нежелании идти на открытый разрыв с Дэном.
В ночь с 25 на 26 апреля части 38 полевой армии, дислоцированной в местечке Баодин, получили приказ войти в Пекин. Однако вечером 25 апреля решительные позиции Дэна претерпели некоторые изменения. По свидетельству Н.Кристофа, под влиянием длительной беседы с Янь Миньфу, крупным столичным партийным работником, Дэн отказался от идеи немедленно начать репрессии. В итоге, ранним утром 26 апреля в кругах партийно-административного и военного руководства города была распространена директива за подписью Цяо Ши, общий смысл которой сводился к следующему: на диалог со студентами не идти, студенческих организаций не признавать, ввести в город войска, но никаких репрессивных мер к протестующим не применять.
В контексте переживаемого момента абсурдность такого рода директивы была очевидна. Опасения начинать открытые репрессии с одной стороны, нежелание занять компромиссную позицию с другой и вызванные этим колебания в верхах объективно вели к тому, что режим оказывался не в состоянии адекватно реагировать на развитие событий. Части 38 армии, получившие приказ войти в город, оказались блокированными манифестантами в предместьях. При этом бездействие армии было истолковано, как нежелание принимать участие в подавлении протестов, что придало участникам движения колоссальный заряд энтузиазма. Думается, что в действительности, бездействие войск было вызвано не столько нежеланием стрелять в студентов, сколько тем, что армия просто не получила такого распоряжения.
Личный состав многих введенных в город подразделений даже не был вооружен. Не имея возможности выполнить приказ, то есть продвинуться к центру города, не получив распоряжения открывать огонь, окруженные со всех сторон демонстрантами, военнослужащие стали объектом страстных призывов студентов не принимать участие в репрессиях против участников манифестаций. Очень скоро между солдатами, офицерами 38 армии и студентами сложились действительно далеко не враждебные отношения. Как считает английский журналист А.Хиггинс, этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что студенты многих пекинских вузов проходили в прошлом воинские сборы в частях 38 армии.
Таким образом, следствием публикации передовой статьи в «Жэньминь жибао» 26.04.89 и попытки ввести в город войск стало усиление и расширение движения, однако в его характере произошли серьезные перемены. Состоявшаяся 27 апреля грандиозная демонстрация сопровождалась пеним Интернационала и скандированием лозунгов »Поддержим КПК», «Поддержим социализм», «Поддержим политику реформ и открытости». В качестве главного лозунга звучал призыв к борьбе с коррупцией и семейственностью в руководстве страны. Наблюдатели отметили практически полное отсутствие призывов антикоммунистического содержания и грубых выпадов в адрес Дэн Сяопина, продемонстрированные манифестантами организованность и спокойствие.
После публикации передовицы в «Жэньминь жибао» такое изменение тактики студенческого движения не выглядело случайным. Это признают все без исключения иностранные наблюдатели. Однако, лишь в японской газете «Иомиури» нам удалось обнаружить некоторую информацию, позволяющую в какой-то степени судить о том, кто стоял за такой переменой. Пекинский корреспондент «Иомиури» в заметке «Молодые сотрудники аппарата склонны поддерживать демократические организации» (121,1990, № 15) писал о том, что группа близких к Чжао Цзыяну молодых сотрудников аппарата ЦК КПК и Госсовета, получив информацию о решении Дэна применить силу, выехала для встреч с руководством студенческих организаций в вузы Пекина.
В ходе этих встреч студенческим лидерам убедительно советовали изменить тактику и лозунги, лучше организовать движение, способствовать расширению его социального состава. С этой целью было предложено отказаться от лозунгов антисоциалистического содержания и сконцентрироваться на критике коррупции в верхах, на том комплексе проблем, который волновал самые широкие слои китайской общественности. Очевидно, здесь мы снова имеем дело с на сей раз успешной попыткой близко стоявшей к верхам интеллигенции провести тактические коррективы в молодежном движении с тем, чтобы использовать его в своих целях.
Можно предположить, что такая корректировка отвечала настроениям определенного числа студентов. М.Вагнер отмечает, что »многие китайские студенты поддерживали КПК потому, что не видели реальной политической альтернативы, понимали, что переход к многопартийности был бы неосуществимым или преждевременным. Даже Ван Дань, организатор демократических салонов, на вопрос о том, поддерживает ли он КПК, ответил: «Вы можете считать, что я поддерживаю правильное руководство КПК», сделав особое ударение на слове »правильное». (99, с. 59).
Другой студент говорил американскому корреспонденту Симми: «Мы не против правительства, мы против того, как оно руководит. Проблема во внутрипартийной атмосфере, в коррупции и бюрократизме». (98, с. 123). Вместе с тем, дальнейшие события показали, что значительная часть студенчества продолжала оставаться настроенной радикально-бунтарски, не приемля попыток руководить движением сверху.
После триумфа демонстрации 27 апреля движение получило единое руководство в лице образованного 28 апреля СоюзаСамоуправления Пекинских студентов (ССПС), выдвинувшего в адрес руководства страны два требования: признать законными вновь созданные самостоятельные студенческие организации и провести диалог между представителями правительства и студенчества. Абсолютная неуместность репрессий против мирно демонстрирующих и поющих Интернационал студентов была настолько очевидной, что, как пишет А.Хиггинс, «власти впервые подумали о том, что было бы благоразумнее открыто пойти на уступки». (83, с. 74).
Читать далее