Почему люди равны, а общества - нет
Либералы считают, что люди не равны - одни лучше других. Какие именно «лучше», выявляет рыночный отбор - по востребованности их продукции на рынке, включая такую «продукцию» как человеческие качества. Отсюда приверженность либералов к идеям наследования интеллекта, врождённых компонентов преступности, и другим теориям, акцентирующих внимание на "биологическом" в человеческих качествах. Чтобы свалить на самого человека ту ответственность, которую должно нести общество (если он воспитался преступником, асоциальным элементом и пр.) или дать ему присвоить ту награду, которую общество с его школами, институтами должно приписать себе (если это научный или художественный гений).
И то, что тот же самый отбор подчиняет конкурентно неуспешных выигрывающим, создавая худшую среду развития для их детей, для либерала естественно и нормально, и прекрасно сочетается с возвышенными декларациями про то, что все люди рождаются равными и вроде бы имеют равные права. Поэтому либералам понятна и приемлема иерархия, идея превосходства одних людей над другими, лишь бы она возникала «естественно», в смысле без ограничений конкурентной среды. Поэтому между либералами, приверженными идее свободы, и фашистами, приверженными идеям естественного неравенства людей, имеется плавный континуум взглядов, который смещается то в ту, то в другую сторону в зависимости от ухудшения/улучшения ситуации, наличия или отсутствия угрозы собственности индивидов (апология которой также соединяет либералов и фашистов).
Коммунисты считают наоборот: все люди равны, а общества нет. Почему люди равны? Потому что лучшие не могут ездить на худших верхом, иначе неизбежно теряют "лучшесть". Как нельзя истребить людоедство поеданием всех людоедов, так лучшие теряют "лучшесть", не действуя в пользу социального равенства, и превращаются просто в умелых захребетников на социальном организме.
Расплатой за слишком интенсивное езденье верхом является замыкание выделившейся "элиты" в себе и направление всех усилий на недопуск талантливых выходцев из низов в собственную среду вместо успешного творчества, некогда выделившего сей элитарный круг. После чего деградация "элиты" и проигрыш по всем пунктам талантливым выходцам из низов является просто вопросом времени. Отсюда "лучшие", чтобы сохранить свою "лучшесть", должны поддерживать социальное равенство, создающие возможности для выделения других "лучших" в слоях, где пока ещё плохо с реализацией талантов.
Почему - и в чём - не равны разные общества (и страны, в которых эти общества существуют?). В степени общественного и научно-технического прогресса, одни более прогрессивны другие менее, и это сказывается на качестве социальной среды, формирующей личность и способствующей реализации таланта. Как писал Маркс, люди есть продукты обстоятельств и воспитания, изменившиеся люди суть продукт изменившихся обстоятельств и воспитания, но воспитатель сам должен быть воспитан. Поэтому воспитующая среда общества - его язык, его школы, его типические отношения между людьми, всё то, что М.К.Петров называл аппаратом социальной трансляции - архаична и примитивна в традиционном обществе, здесь она максимально препятствует мысли, давит и сдерживает понятийное мышление, толкая к мифологии и одновременно ползучему эмпиризму.
В обществе развивающемся, где экономика наука и техника растут по экспоненте (в буржуазных демократиях Нового времени) социальная среда понемногу из сдерживающей становится развивающей - есть школа, в которой преподают основы наук, есть жизнь, которая худо-бедно но показывает практичность и выгодность научного знания, вплоть до самой сугубой теории, есть умение показать интерес исследования "как мир устроен" и пр.
Однако это знание остаётся классовым: поскольку рынок есть механизм, при помощи которого молоко, необходимое ребёнку бедняка, попадает собаке богача, высшие классы достижениями прогресса перекормлены, они склонны ими брезговать и от них отказываться, впадая в иррационализм и разложения декадентства. А низшим классам "плодов просвещения" не хватает, они не могут оценить их во всей полноте и поэтому склонны варварски от них отказываться, после чего «элита» указывает на факты отказа и заявляет торжествующе - смотрите же у них нет потребности, и т.д.
И важнейшее достижение советского социализма - в том, что он покончил с неравным распределением "плодов Просвещения": имея ум и талант, даже дети врагов народа или спецпереселенцы могли реализоваться. Хорошие школы и учителя были везде, даже в глухой тверской или сибирской провинции, учителя думали не о рутине, а о развитии учеников и т.д. Точно также как в СССР было покончено с другим наследием классового общества - с антропологическими различиям между высшими и низшими классами.
То есть по двум важнейшим параметрам антропологии - телесность и знание - в СССР были преодолены классовые различия, причём за счёт подъёма низов к тому уровню телесной и духовной культуры, который в классовом обществе доступен только элите. Уже поэтому общественный строй в СССР можно считать коммунистическим (это я коммунистам - антисоветчикам, которых сейчас что-то много расплодилось, ибо бытие определяет сознание).
Но так или иначе, современное общество лучше традиционного уже на уровне школы и языка. Первое развивает сознание и способность к суждению, второе тормозит и подавляет её. Впервые это было показано в знаменитых опытах А.Р.Лурии в средней Азии в 1930-х гг.
«Если, как полагал Лурия, социальные условия имеют решающее значение для формирования человеческой психики, то отсюда следует, что различные социальные условия формируют различную психику. Эта точка зрения противоречила взглядам некоторых западных исследователей (например, У. Райверса, а позднее Н. Хомского), убежденных в том, что всем людям, живущим в различных обществах, свойственны некие универсальные формы мышления и логические понятия. Лурия и его коллеги решили проверить свою гипотезу относительно роли социальной среды путем изучения психологии людей, живущих в районах Советского Союза, где условия жизни отличаются от условий Москвы и Ленинграда. Путем психологических тестов и интервью с людьми, живущими в достаточно примитивных условиях, Лурия и его коллеги хотели установить, отличается ли их мышление от мышления людей, живущих в условиях современного города. С этой точки зрения наиболее удачными районами представлялись Киргизия и Узбекистан - те районы Советского Союза, которых в то время еще не коснулись процессы модернизации. Именно туда и направился Лурия с коллегами, желая осуществить свои честолюбивые замыслы. Заметим, что результаты этих исследований до сих пор не опубликованы полностью.
Лурия и его коллеги отправились в те районы Киргизии, где условия жизни отличались примитивностью и где женщины все еще жили как затворницы на так называемой «женской половине». Этим женщинам не разрешалось говорить с мужчинами, а потому их опрос проводился женщинами, входящими в состав экспедиции Лурии. Мужчины-мусульмане были более свободны, но и они были полностью безграмотны.
Среди множества тестов, которым подвергались эти люди, был один, имеющий отношение к способности людей классифицировать предметы. Им были показаны следующие рисунки, и при этом их просили сказать, на что они похожи:
В результате опросов неграмотных киргизских женщин, живших в отдаленных селениях, был получен следующий список предметов, которые они считали похожими на приведенные выше рисунки:
1. тарелка
2. кибитка
3. браслет
4. бусы
5. зеркало
6. часы
7. подставка под котел.
Когда аналогичный тест был предложен мусульманским женщинам, жившим в городах и ходившим в школу, то типичные ответы заключались в названии геометрических фигур: круги, треугольники, квадраты. /192/
Когда Лурия и его сотрудники просили безграмотных женщин сгруппировать эти рисунки по признаку их похожести, то они делали это, исходя из тех конкретных функций, которые имели предметы, ассоциирующиеся у них с этими рисунками. Так, например, номера 1 и 7 объединялись ими потому, что и тарелка, и подставка под котел использовались в процессе приготовления пищи, а 3 и 4 - потому что служили украшениями. Городские же женщины объединяли эти рисунки по принципу их геометрической похожести: 1 и 3 - разновидности круга, а 2, 6 и 7 - треугольника. Когда члены экспедиции Лурии спрашивали у неграмотных женщин, не похожи ли номера 1 и 3 (то есть те рисунки, которые городские жительницы классифицировали как разновидности круга), то получали отрицательный ответ, поскольку, в их представлении, тарелка не была похожа на браслет или (в другом варианте) монета не похожа на луну.
На основе этих данных Лурия и его коллеги сделали вывод о том, что существование неких «универсальных законов восприятия» (о которых говорили некоторые представители гештальтпсихологии) представляется весьма сомнительным и что, напротив того, «категориальное восприятие объектов, окружающих человека, является результатом исторического развития путей переработки информации» (р. 66). Люди с примитивным мышлением «не выделяют общего признака, присущего тем или иным объектам, не придают ему категориального значения», как это делают более образованные люди, а классифицируют предметы окружающей действительности «в соответствии с теми отношениями, которые существуют между этими предметами в реальной жизни» (р. 67).
Желая развить этот метод анализа, Лурия захотел выяснить, обладают ли эти «примитивные люди» способностью к логическому мышлению. Смогут ли они понять вопрос, сформулированный на основе силлогизма: 1. На Крайнем Севере, где всегда лежит снег, все медведи белые. 2. Новая Земля расположена на Крайнем Севере. 3. Какого цвета там медведи? Согласно Лурии, большинство из опрошенных им мужчин и женщин отвечали на этот вопрос следующим образом: «Я никогда не был на Севере и не видел медведей» или «Если вы хотите узнать ответ на этот вопрос, то должны спросить людей, которые бывали там и видели этих медведей» (р. 77-78).
В связи с этим Лурия отмечает, что, «хотя наши безграмотные крестьяне и могут использовать в своих рассуждениях, основанных на собственном жизненном опыте, объективно логические отношения, можно с уверенностью утверждать, что они не владеют силлогизмом как средством логического рассуждения...»
[ Подобного рода мышление людей родового и традиционного общества К.Леви-Строс обозначает как бриколаж. «В своем прежнем значении глагол bricoler применяется к игре в мяч, к бильярду, к охоте и верховой езде - обычно чтобы вызвать представление о неожиданном движении: отскакивающего мяча, лошади, сходящей с прямой линии, чтобы обойти препятствие. В наши дни бриколер - это тот, кто творит сам, самостоятельно, используя подручные средства в отличие от средств, используемых специалистом.
Сравнение стоит углубить, поскольку оно лучше позволит добраться до реальных отношений между двумя различаемыми нами типами научного познания. Бриколер способен выполнить огромное число разнообразных задач. Но в отличие от инженера ни одну из них он не ставит в зависимость от добывания сырья и инструментов, задуманных и обеспечиваемых в соответствии с проектом: мир его инструментов замкнут, и правило игры всегда состоит в том, чтобы устраиваться с помощью "подручных средств", то есть на каждый момент с ограниченной совокупностью причудливо подобранных инструментов и материалов, поскольку составление этой совокупности не соотносится ни с проектом на данное время, ни, впрочем, с каким-либо иным проектом, но есть результат, обусловленный как всеми представляющимися возможностями к обновлению, обогащению наличных запасов, так и использованием остатков предшествующих построек и руин. Итак совокупность бриколерских средств определяется не проектом, но лишь своим инструментальным использованием, иначе говоря, элементы собираются и сохраняются по принципу "это может всегда сгодиться". Этого достаточно, чтобы бриколеру не требовалось оборудования и знаний по всем специальностям, но этого недостаточно, чтобы каждый элемент был подчинен точному и обусловленному использованию. Каждый элемент воспроизводит одновременно целостную совокупность отношений, и конкретных, и потенциальных; это операторы, но пригодные для каких-либо операций одного типа».
Поэтому бриколер, в отличие от человека современного, стремится сделать изделие, решающее проблему хоть как-то, а не решить задачу принципиально, не добраться до истины. Это касается и технических, и ремесленных, и интеллектуальных проблем. По мере общественного прогресса, перехода от традиционного общества к модерному возрастает роль понятийного мышления и стремления к истине по сравнению с эффективностью здесь и сейчас, и сжимаются те области социальной жизни, в которых принят и приемлем бриколаж как способ рассуждения и действия -
wsf1917].
Эти и подобные исследования были проведены Лурией в районах Центральной Азии:
«...во всех случаях нами было зафиксировано, что изменения форм практической деятельности, особенно в тех случаях, когда эти изменения были связаны с получением формального школьного образования, вызывали качественные изменения мышления исследуемых. Более того, нам удалось установить, что эти изменения могли происходить в относительно короткий срок при условии достаточно радикальных изменений в социально-исторических условиях жизни этих людей, примером чего могут служить изменения, последовавшие за революцией 1917 года» (р. 80).
По мнению Лурии, эти психологические открытия, сделанные в результате названных экспедиций, служили подтверждением марксистского принципа, согласно которому бытие определяет сознание, а не наоборот. Однако для наиболее радикальных из числа советских критиков, занявших господствующее положение в начале 30-х годов (во времена великих идеологических битв и политических страстей), открытия Лурии и его коллег представлялись как основанные на элитарном этноцентрическом /193/ подходе, характеризующемся пренебрежительным отношением к представителям более низких классов и этнических групп.
Если мусульманское население районов Центральной Азии было безграмотным и отсталым не только в плане знаний, но также и в плане самого образа их мышления, то нельзя ли то же самое было сказать и о русских крестьянах и рабочих, многие миллионы которых оставались в то время по-прежнему неграмотными? Ответ Лурии на этот вопрос, говорящий о том, что эта ситуация может быть быстро изменена путем внедрения образования и использования преимуществ социалистической экономики, не мог предотвратить направленных в его адрес обвинений в том, что он находится под влиянием буржуазных концепций.
Под последними имелись в виду в основном концепции немецкой антропологии, согласно которым все общества распределялись по определенной оценочной шкале, на вершине которой располагались современные индустриальные общества, имеющие по сравнению с другими превосходство не только в плане материально-технологическом, но и в культурном и интеллектуальном. Эти обвинения, возможно, были отчасти справедливыми, поскольку Лурия на самом деле весьма пристально следил за немецкой литературой по психологии и антропологии. Возражения на эти обвинения, указывающие на то обстоятельство, что и сам классический марксизм, выдвигающий идею последовательной смены общественно-экономических формаций, по существу, предлагал своеобразную ценностную шкалу для различных обществ, не могли помочь в условиях страстных споров начала 30-х годов».
Лоурен Грэхем «Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе»
Вот сам Александр Романович рассказывает об этой работе («Культурные различия и интеллектуальная деятельность»).
Это исследование позволяет выстроить иерархию общественного прогресса: традиционные общества, родовые и феодальные хуже «средневековых» обществ с современными технологиями вроде Саудовской Аравии и Ирана, эти хуже буржуазных демократий с доминированием национализма и религии (Ирландия, Польша, Израиль, Греция, Великобритания). Они, в свою очередь хуже классических буржуазных демократий (Италия, Франция, ФРГ, в меньшей степени США), а лучше всего советский социализм.
Критерий прогресса простой - доминирование знания над выгодой, образования над «востребованностью», товарищества над индивидуализмом, солидарности равных над вертикальной иерархией, и (последнее, но не из последних!) преобладание науки над религией, предрассудком, традицией.
Мне кажется, из него красным следует исходить при выборе своего отношения к Тибету, Чечне, Палестине, Колумбии и пр., чтобы каждый раз поддерживать более прогрессивную сторону, и не ошибаться при этом. Ведь сейчас мощь СМИ достигла уровня, при котором «национально-освободительная» риторика подделывается как же легко, как риторика «демократии и прав человека», словами и картинками, бьющими на эмоции, глаза отвести легко. А прогресс - не обманешь, он отражается в объективных фактах динамики образования, здравоохранения, смертности и продолжительности жизни, в статистике реализации талантов, для него действительно стараться надо, работать властям или обществу против «естественной логики» капиталистических отношений (что, если делается, всегда хорошо). Тем более что наш оппонент - глобальный капитализм - в третьем мире всегда поддерживает религию и традицию, помогающую держать в «узде» против прогресса, эту узду ослабляющего. Как некогда Рим вмешивался в конфликты в умирающем эллинистическом мире и всегда поддерживал элиту против демоса.
Via
wsf1917
И то, что тот же самый отбор подчиняет конкурентно неуспешных выигрывающим, создавая худшую среду развития для их детей, для либерала естественно и нормально, и прекрасно сочетается с возвышенными декларациями про то, что все люди рождаются равными и вроде бы имеют равные права. Поэтому либералам понятна и приемлема иерархия, идея превосходства одних людей над другими, лишь бы она возникала «естественно», в смысле без ограничений конкурентной среды. Поэтому между либералами, приверженными идее свободы, и фашистами, приверженными идеям естественного неравенства людей, имеется плавный континуум взглядов, который смещается то в ту, то в другую сторону в зависимости от ухудшения/улучшения ситуации, наличия или отсутствия угрозы собственности индивидов (апология которой также соединяет либералов и фашистов).
Коммунисты считают наоборот: все люди равны, а общества нет. Почему люди равны? Потому что лучшие не могут ездить на худших верхом, иначе неизбежно теряют "лучшесть". Как нельзя истребить людоедство поеданием всех людоедов, так лучшие теряют "лучшесть", не действуя в пользу социального равенства, и превращаются просто в умелых захребетников на социальном организме.
Расплатой за слишком интенсивное езденье верхом является замыкание выделившейся "элиты" в себе и направление всех усилий на недопуск талантливых выходцев из низов в собственную среду вместо успешного творчества, некогда выделившего сей элитарный круг. После чего деградация "элиты" и проигрыш по всем пунктам талантливым выходцам из низов является просто вопросом времени. Отсюда "лучшие", чтобы сохранить свою "лучшесть", должны поддерживать социальное равенство, создающие возможности для выделения других "лучших" в слоях, где пока ещё плохо с реализацией талантов.
Почему - и в чём - не равны разные общества (и страны, в которых эти общества существуют?). В степени общественного и научно-технического прогресса, одни более прогрессивны другие менее, и это сказывается на качестве социальной среды, формирующей личность и способствующей реализации таланта. Как писал Маркс, люди есть продукты обстоятельств и воспитания, изменившиеся люди суть продукт изменившихся обстоятельств и воспитания, но воспитатель сам должен быть воспитан. Поэтому воспитующая среда общества - его язык, его школы, его типические отношения между людьми, всё то, что М.К.Петров называл аппаратом социальной трансляции - архаична и примитивна в традиционном обществе, здесь она максимально препятствует мысли, давит и сдерживает понятийное мышление, толкая к мифологии и одновременно ползучему эмпиризму.
В обществе развивающемся, где экономика наука и техника растут по экспоненте (в буржуазных демократиях Нового времени) социальная среда понемногу из сдерживающей становится развивающей - есть школа, в которой преподают основы наук, есть жизнь, которая худо-бедно но показывает практичность и выгодность научного знания, вплоть до самой сугубой теории, есть умение показать интерес исследования "как мир устроен" и пр.
Однако это знание остаётся классовым: поскольку рынок есть механизм, при помощи которого молоко, необходимое ребёнку бедняка, попадает собаке богача, высшие классы достижениями прогресса перекормлены, они склонны ими брезговать и от них отказываться, впадая в иррационализм и разложения декадентства. А низшим классам "плодов просвещения" не хватает, они не могут оценить их во всей полноте и поэтому склонны варварски от них отказываться, после чего «элита» указывает на факты отказа и заявляет торжествующе - смотрите же у них нет потребности, и т.д.
И важнейшее достижение советского социализма - в том, что он покончил с неравным распределением "плодов Просвещения": имея ум и талант, даже дети врагов народа или спецпереселенцы могли реализоваться. Хорошие школы и учителя были везде, даже в глухой тверской или сибирской провинции, учителя думали не о рутине, а о развитии учеников и т.д. Точно также как в СССР было покончено с другим наследием классового общества - с антропологическими различиям между высшими и низшими классами.
То есть по двум важнейшим параметрам антропологии - телесность и знание - в СССР были преодолены классовые различия, причём за счёт подъёма низов к тому уровню телесной и духовной культуры, который в классовом обществе доступен только элите. Уже поэтому общественный строй в СССР можно считать коммунистическим (это я коммунистам - антисоветчикам, которых сейчас что-то много расплодилось, ибо бытие определяет сознание).
Но так или иначе, современное общество лучше традиционного уже на уровне школы и языка. Первое развивает сознание и способность к суждению, второе тормозит и подавляет её. Впервые это было показано в знаменитых опытах А.Р.Лурии в средней Азии в 1930-х гг.
«Если, как полагал Лурия, социальные условия имеют решающее значение для формирования человеческой психики, то отсюда следует, что различные социальные условия формируют различную психику. Эта точка зрения противоречила взглядам некоторых западных исследователей (например, У. Райверса, а позднее Н. Хомского), убежденных в том, что всем людям, живущим в различных обществах, свойственны некие универсальные формы мышления и логические понятия. Лурия и его коллеги решили проверить свою гипотезу относительно роли социальной среды путем изучения психологии людей, живущих в районах Советского Союза, где условия жизни отличаются от условий Москвы и Ленинграда. Путем психологических тестов и интервью с людьми, живущими в достаточно примитивных условиях, Лурия и его коллеги хотели установить, отличается ли их мышление от мышления людей, живущих в условиях современного города. С этой точки зрения наиболее удачными районами представлялись Киргизия и Узбекистан - те районы Советского Союза, которых в то время еще не коснулись процессы модернизации. Именно туда и направился Лурия с коллегами, желая осуществить свои честолюбивые замыслы. Заметим, что результаты этих исследований до сих пор не опубликованы полностью.
Лурия и его коллеги отправились в те районы Киргизии, где условия жизни отличались примитивностью и где женщины все еще жили как затворницы на так называемой «женской половине». Этим женщинам не разрешалось говорить с мужчинами, а потому их опрос проводился женщинами, входящими в состав экспедиции Лурии. Мужчины-мусульмане были более свободны, но и они были полностью безграмотны.
Среди множества тестов, которым подвергались эти люди, был один, имеющий отношение к способности людей классифицировать предметы. Им были показаны следующие рисунки, и при этом их просили сказать, на что они похожи:
В результате опросов неграмотных киргизских женщин, живших в отдаленных селениях, был получен следующий список предметов, которые они считали похожими на приведенные выше рисунки:
1. тарелка
2. кибитка
3. браслет
4. бусы
5. зеркало
6. часы
7. подставка под котел.
Когда аналогичный тест был предложен мусульманским женщинам, жившим в городах и ходившим в школу, то типичные ответы заключались в названии геометрических фигур: круги, треугольники, квадраты. /192/
Когда Лурия и его сотрудники просили безграмотных женщин сгруппировать эти рисунки по признаку их похожести, то они делали это, исходя из тех конкретных функций, которые имели предметы, ассоциирующиеся у них с этими рисунками. Так, например, номера 1 и 7 объединялись ими потому, что и тарелка, и подставка под котел использовались в процессе приготовления пищи, а 3 и 4 - потому что служили украшениями. Городские же женщины объединяли эти рисунки по принципу их геометрической похожести: 1 и 3 - разновидности круга, а 2, 6 и 7 - треугольника. Когда члены экспедиции Лурии спрашивали у неграмотных женщин, не похожи ли номера 1 и 3 (то есть те рисунки, которые городские жительницы классифицировали как разновидности круга), то получали отрицательный ответ, поскольку, в их представлении, тарелка не была похожа на браслет или (в другом варианте) монета не похожа на луну.
На основе этих данных Лурия и его коллеги сделали вывод о том, что существование неких «универсальных законов восприятия» (о которых говорили некоторые представители гештальтпсихологии) представляется весьма сомнительным и что, напротив того, «категориальное восприятие объектов, окружающих человека, является результатом исторического развития путей переработки информации» (р. 66). Люди с примитивным мышлением «не выделяют общего признака, присущего тем или иным объектам, не придают ему категориального значения», как это делают более образованные люди, а классифицируют предметы окружающей действительности «в соответствии с теми отношениями, которые существуют между этими предметами в реальной жизни» (р. 67).
Желая развить этот метод анализа, Лурия захотел выяснить, обладают ли эти «примитивные люди» способностью к логическому мышлению. Смогут ли они понять вопрос, сформулированный на основе силлогизма: 1. На Крайнем Севере, где всегда лежит снег, все медведи белые. 2. Новая Земля расположена на Крайнем Севере. 3. Какого цвета там медведи? Согласно Лурии, большинство из опрошенных им мужчин и женщин отвечали на этот вопрос следующим образом: «Я никогда не был на Севере и не видел медведей» или «Если вы хотите узнать ответ на этот вопрос, то должны спросить людей, которые бывали там и видели этих медведей» (р. 77-78).
В связи с этим Лурия отмечает, что, «хотя наши безграмотные крестьяне и могут использовать в своих рассуждениях, основанных на собственном жизненном опыте, объективно логические отношения, можно с уверенностью утверждать, что они не владеют силлогизмом как средством логического рассуждения...»
[ Подобного рода мышление людей родового и традиционного общества К.Леви-Строс обозначает как бриколаж. «В своем прежнем значении глагол bricoler применяется к игре в мяч, к бильярду, к охоте и верховой езде - обычно чтобы вызвать представление о неожиданном движении: отскакивающего мяча, лошади, сходящей с прямой линии, чтобы обойти препятствие. В наши дни бриколер - это тот, кто творит сам, самостоятельно, используя подручные средства в отличие от средств, используемых специалистом.
Сравнение стоит углубить, поскольку оно лучше позволит добраться до реальных отношений между двумя различаемыми нами типами научного познания. Бриколер способен выполнить огромное число разнообразных задач. Но в отличие от инженера ни одну из них он не ставит в зависимость от добывания сырья и инструментов, задуманных и обеспечиваемых в соответствии с проектом: мир его инструментов замкнут, и правило игры всегда состоит в том, чтобы устраиваться с помощью "подручных средств", то есть на каждый момент с ограниченной совокупностью причудливо подобранных инструментов и материалов, поскольку составление этой совокупности не соотносится ни с проектом на данное время, ни, впрочем, с каким-либо иным проектом, но есть результат, обусловленный как всеми представляющимися возможностями к обновлению, обогащению наличных запасов, так и использованием остатков предшествующих построек и руин. Итак совокупность бриколерских средств определяется не проектом, но лишь своим инструментальным использованием, иначе говоря, элементы собираются и сохраняются по принципу "это может всегда сгодиться". Этого достаточно, чтобы бриколеру не требовалось оборудования и знаний по всем специальностям, но этого недостаточно, чтобы каждый элемент был подчинен точному и обусловленному использованию. Каждый элемент воспроизводит одновременно целостную совокупность отношений, и конкретных, и потенциальных; это операторы, но пригодные для каких-либо операций одного типа».
Поэтому бриколер, в отличие от человека современного, стремится сделать изделие, решающее проблему хоть как-то, а не решить задачу принципиально, не добраться до истины. Это касается и технических, и ремесленных, и интеллектуальных проблем. По мере общественного прогресса, перехода от традиционного общества к модерному возрастает роль понятийного мышления и стремления к истине по сравнению с эффективностью здесь и сейчас, и сжимаются те области социальной жизни, в которых принят и приемлем бриколаж как способ рассуждения и действия -
wsf1917].
Эти и подобные исследования были проведены Лурией в районах Центральной Азии:
«...во всех случаях нами было зафиксировано, что изменения форм практической деятельности, особенно в тех случаях, когда эти изменения были связаны с получением формального школьного образования, вызывали качественные изменения мышления исследуемых. Более того, нам удалось установить, что эти изменения могли происходить в относительно короткий срок при условии достаточно радикальных изменений в социально-исторических условиях жизни этих людей, примером чего могут служить изменения, последовавшие за революцией 1917 года» (р. 80).
По мнению Лурии, эти психологические открытия, сделанные в результате названных экспедиций, служили подтверждением марксистского принципа, согласно которому бытие определяет сознание, а не наоборот. Однако для наиболее радикальных из числа советских критиков, занявших господствующее положение в начале 30-х годов (во времена великих идеологических битв и политических страстей), открытия Лурии и его коллег представлялись как основанные на элитарном этноцентрическом /193/ подходе, характеризующемся пренебрежительным отношением к представителям более низких классов и этнических групп.
Если мусульманское население районов Центральной Азии было безграмотным и отсталым не только в плане знаний, но также и в плане самого образа их мышления, то нельзя ли то же самое было сказать и о русских крестьянах и рабочих, многие миллионы которых оставались в то время по-прежнему неграмотными? Ответ Лурии на этот вопрос, говорящий о том, что эта ситуация может быть быстро изменена путем внедрения образования и использования преимуществ социалистической экономики, не мог предотвратить направленных в его адрес обвинений в том, что он находится под влиянием буржуазных концепций.
Под последними имелись в виду в основном концепции немецкой антропологии, согласно которым все общества распределялись по определенной оценочной шкале, на вершине которой располагались современные индустриальные общества, имеющие по сравнению с другими превосходство не только в плане материально-технологическом, но и в культурном и интеллектуальном. Эти обвинения, возможно, были отчасти справедливыми, поскольку Лурия на самом деле весьма пристально следил за немецкой литературой по психологии и антропологии. Возражения на эти обвинения, указывающие на то обстоятельство, что и сам классический марксизм, выдвигающий идею последовательной смены общественно-экономических формаций, по существу, предлагал своеобразную ценностную шкалу для различных обществ, не могли помочь в условиях страстных споров начала 30-х годов».
Лоурен Грэхем «Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе»
Вот сам Александр Романович рассказывает об этой работе («Культурные различия и интеллектуальная деятельность»).
Это исследование позволяет выстроить иерархию общественного прогресса: традиционные общества, родовые и феодальные хуже «средневековых» обществ с современными технологиями вроде Саудовской Аравии и Ирана, эти хуже буржуазных демократий с доминированием национализма и религии (Ирландия, Польша, Израиль, Греция, Великобритания). Они, в свою очередь хуже классических буржуазных демократий (Италия, Франция, ФРГ, в меньшей степени США), а лучше всего советский социализм.
Критерий прогресса простой - доминирование знания над выгодой, образования над «востребованностью», товарищества над индивидуализмом, солидарности равных над вертикальной иерархией, и (последнее, но не из последних!) преобладание науки над религией, предрассудком, традицией.
Мне кажется, из него красным следует исходить при выборе своего отношения к Тибету, Чечне, Палестине, Колумбии и пр., чтобы каждый раз поддерживать более прогрессивную сторону, и не ошибаться при этом. Ведь сейчас мощь СМИ достигла уровня, при котором «национально-освободительная» риторика подделывается как же легко, как риторика «демократии и прав человека», словами и картинками, бьющими на эмоции, глаза отвести легко. А прогресс - не обманешь, он отражается в объективных фактах динамики образования, здравоохранения, смертности и продолжительности жизни, в статистике реализации талантов, для него действительно стараться надо, работать властям или обществу против «естественной логики» капиталистических отношений (что, если делается, всегда хорошо). Тем более что наш оппонент - глобальный капитализм - в третьем мире всегда поддерживает религию и традицию, помогающую держать в «узде» против прогресса, эту узду ослабляющего. Как некогда Рим вмешивался в конфликты в умирающем эллинистическом мире и всегда поддерживал элиту против демоса.
Via
wsf1917