Три версии одного ареста (3). Удивительное следствие
Часть-1 Часть-2 Часть-3 Часть-4
СОЛЖЕНИЦЫН, КГБ, КРУШЕНИЕ СССР
Островский Александр Владимирович
историк, доктор исторических наук
Глава 3. Три версии одного ареста
Удивительное следствие
Если исходить из того, что А.И. Солженицын был доставлен на Лубянку для следствия, в стенах НКГБ должно было отложиться специально следственное дело. За прошедшие после крушения СССР годы это дело можно было не только опубликовать, но и соответствующим образом откомментировать. Однако до сих пор мы имеем о нём только случайные, непроверенные сведения.
На Лубянку А.И. Солженицын был доставлен 19 февраля 1945 г. 1
О ходе следствия мы тоже можем судить главным образом на основании его собственных воспоминаний, а также материалов, введённых в оборот Б.А. Викторовым и К.А. Столяровым. Из них явствует, что заведённое на А.И. Солженицына в НКГБ СССР дело имело номер № 7629 2, а следствие вёл помощник начальника 3-го отделения 11-го отдела 2-го Управления НКГБ капитан государственной безопасности И.И. Езепов 3.
По свидетельству А.И. Солженицына, вначале его поместили в одиночку, затем около 23 февраля перевели в общую камеру - № 67 4, из неё - в камеру № 53 5. Александр Исаевич называет шесть своих сокамерников 6, из них наиболее близко он сошёлся с Арнгольдом Сузи 7 - несостоявшимся кандидатом на пост министра эстонского правительства 8.
Как явствует из опубликованных материалов, на первом допросе 20 февраля А.И. Солженицын отверг предъявленное ему обвинение 9. 26 февраля на вопрос И.И. Езепова, с какой целью он хранил портрет Л.Д. Троцкого, Александр Исаевич якобы заявил: «Мне казалось, что Троцкий идёт по пути ленинизма» 10. Сказать такое в 1945 г. означало подписать себе обвинительный приговор. На очередном допросе 3 марта последовало признание вины 11.
В своё время А.И. Солженицын описал более тридцати способов воздействия на подследственных для получения необходимых показаний, но не привёл ни одного факта из собственного опыта. И неслучайно. «Мой следователь, - пишет он, - ничего не применял ко мне, кроме бессонницы, лжи и запугивания-методов совершенно законных» 12.
В первом издании «Архипелага» (1973 г.) он объяснял это следующим образом: «Содержание наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих. Следователю моему не нужно было поэтому ничего изобретать для меня» 13.
Во втором издании (1980 г.) мы читаем: «Содержание одних наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих; от момента, как они стали ложиться на стол оперативников цензуры, наша с Виткевичем судьба была решена, и нам только давали довоёвывать, допринести пользу. Но беспощадней: уже год каждый из нас носил по экземпляру неразлучно при себе в полевой сумке, чтобы сохранилось при всех обстоятельствах, если один выживет - «Резолюцию № 1», составленную нами при одной из фронтовых встреч... Следователю моему не нужно было поэтому ничего изобретать для меня» 14.
Итак, в первом издании «Архипелага» излагалась вторая версия ареста, сформулированная в 1967 г. в интервью П. Личко, во втором издании - уже третья версия. Попробуем разобраться и прежде всего обратимся теперь к «Резолюции № 1» 15.
Во время встреч с Н.Д. Виткевичем я трижды просил его раскрыть содержание этого документа и объяснить, почему он так странно назывался, всякий раз Николай Дмитриевич искусно уходил от ответа 16. Более «откровенным» в этом отношении оказался А.И. Солженицын:
«Я, - утверждает он, - не считаю себя невинной жертвой, по тем меркам. Я действительно к моменту ареста пришел к весьма уничтожающему мнению о Сталине, и даже с моим другом, однодельцем, мы составили такой письменный документ о необходимости смены государственного строя в Советском Союзе» 17.
«“Резолюция” эта, - читаем мы в «Архипелаге», - была - энергичная сжатая критика всей системы обмана и угнетения в нашей стране» 18. Раскрывая характер этой критики, Александр Исаевич 28 апреля 1992 г. в интервью С. Говорухину уточнил, что советская система характеризовалась в названном документе как феодальная 19. А затем «Резолюция № 1» «как прилично в политической программе, набрасывала, чем государственную жизнь исправить» 20. К сожалению, ни Н.Д. Виткевич, ни А.И. Солженицын не раскрыли конкретное содержание своей программы «исправления» «государственной жизни» 21. Далее, если верить А.И. Солженицыну, в «Резолюции» говорилось: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической Надстройке» 22. Завершалась «Резолюция» словами: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации» 23.
«Даже безо всякой следовательской натяжки, - резюмирует А.И. Солженицын, - это был документ, зарождающий новую партию. А к тому прилегали и фразы переписки - как после победы мы будем вести “войну после войны”» 24.
Та борьба, на путь которой якобы встал автор этого документа, требовала от него не только осознания, что созданная к началу войны советская система не имела никакого отношения к социализму, не только стремления к переустройству общества на более гуманных и справедливых началах, но и совершенно исключительных моральных качеств, прежде всего готовности к самопожертвованию.
Обладал всем этим наш герой?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, вспомним, как в студенческие годы он, клянясь в верности советской власти и ленинизму, пытался уклониться от военной службы, причём таким способом, на который решится не каждый, вспомним, как он надеялся пересидеть войну в обозе, как будучи курсантом, со страхом думал о возможности попасть под Сталинград, а, став командиром батареи, вёл себя с подчинёнными как самодур, стремясь выслужиться, бросал людей под пули, создал на батарее собственную гауптвахту, вспомним «Прусские ночи».
Как же такой человек, по собственному признанию, бывший одновременно не только образцовым офицером, но также «насильником» и «палачом», мог возмутиться верховным главнокомандующим, вступить в рискованную переписку со своим другом и обвинять главнокомандующего в военных просчётах, теоретических ошибках и, тем более, в военно-феодальных методах руководства страной. Столь же невероятно, чтобы такой человек именовал в переписке И.В. Сталина «Паханом» и готов был к борьбе с существовавшим строем.
Одно никак не стыкуется с другим. А поскольку нет никаких оснований сомневаться в самобичевании Александра Исаевича, возникают сомнения относительно «Резолюции № 1».
Когда же Александр Исаевич, если верить ему, осознал порочность советской политической системы, пришёл к убеждению о необходимости борьбы с нею и оказался морально готов к ней? Некоторое представление на этот счёт, казалось бы, даёт одно из его писем, адресованных Н.А. Решетовской в конце 1944 - начале 1945 гг.:
«С удивлением, - писал он, - обнаруживаю, каким переломным оказался для меня истекший 26-й год жизни... Все изменения, которые накапливались во мне конец 41-го, 42-й и 43-й год - все они с беспощадной отчётливостью вскрылись в 44-м. Кроме ленинизма и желания всю жизнь отдать за него - всё, что было дорого мне в 41-м или ниспровергнуто и - не хочется понимать или переосмыслено по-новому» 25.
Если верить этому письму, получается, что решающее значение в переоценке ценностей имел для А.И. Солженицына 1944 г. Между тем, по его же собственному свидетельству, «Резолюция № 1» появилась на свет уже 2 января 1944 г., т.е. до пересмотра Александром Исаевичем своих прежних взглядов 26.
По утверждению А.И. Солженицына, этот документ существовал в двух экземплярах, один из которых был изъят из его полевой сумки, второй находился у Н.Д. Виткевича. Поскольку до недавних пор Н.Д. Виткевич подтверждал этот факт, 10 января 1993 г. я обратился к нему со следующими вопросами:
«- Если “Резолюция № 1” существовала, она должна была сохраниться в Вашем следственном деле?
- Никто Вас к нему не допустит.
- Но факт её существования должен был отразиться в выданном Вам Определении Военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации. Нельзя ли с ним познакомиться?
- К сожалению, нет, оно отдано мною в собес».
Понять этот отказ нетрудно. Н.Д. Виткевич, если верить ему, был осуждён только по ст.58-10, при наличии же у него упоминаемого документа неизбежно было обвинение и по ст.58-11.
«- Ещё раз хочу спросить, для чего вы составляли “Резолюцию № 1”?
- Dixi et animam meam levavi (сказал - облегчил душу).
Не могу скрыть удивления.
- Мы, конечно, думали и о борьбе.
- Для чего “Резолюция” была в двух экземплярах?
- Вопрос не имеет смысла.
- Почему же? Если Вы просто хотели выговориться, разрядиться, достаточно было одного экземпляра, а если их было несколько...?
Пауза. Понять её нетрудно. Если «Резолюция № 1» существовала в нескольких экземплярах, налицо факт её распространения, который можно было квалифицировать как действие, направленное на создание антисоветской организации. Видимо, взвесив за и против, Н.Д. Виткевич продолжил диалог:
- Может быть, второго экземпляра и не было.
- Следовательно, если “Резолюция № 1” существовала...
- Значит, у меня её не было» 27.
Итак, в ходе этой беседы главный корреспондент А.И. Солженицына и один из «участников» создаваемой им антисоветской организации признал, что он «Резолюции № 1» не имел. А значит, всё, что до нашего разговора он утверждал на этот счёт, мистификация. Невольно возникает вопрос: а была ли «Резолюция № 1» у А.И. Солженицына?
Если бы у него действительно был обнаружен документ, свидетельствующий о его намерении создать антисоветскую организацию и была установлена его принадлежность к антисоветской группе, то все её члены обязательно оказались бы в поле зрения следствия. Кто же входил в состав этой группы? Б.А. Викторов утверждает, что, кроме Н.Д. Виткевича в материалах следствия фигурировали Л.В. Власов, Н.А. Решетовская и К.С. Симонян 28. Н.Д. Виткевич, который, по его словам, ознакомился с протоколами допросов А.И. Солженицына позднее, «уже на свободе», называет ещё двух человек: Л.А. Ежерец 29 и приятеля Л.В. Власова, фамилию которого он
запамятовал 30.
По долгу службы следователь И.И. Езепов обязан был привлечь к следствию всех упомянутых лиц. Однако, как писал Б.А. Викторов, «никто из этих лиц» не был даже допрошен»! 31 Данный факт подтверждают Л.В. Власов 32, Н.А. Решетовская 33, К.С. Симонян 34 и сам А.И. Солженицын 35.
Так быть не могло.
Если никто не был даже допрошен, значит, не было и не могло быть обвинения в подготовке к созданию антисоветской организации.
Не всё понятно и с Н.Д. Виткевичем, которого А.И. Солженицын называет своим «подельником». Александр Исаевич был арестован 9 февраля, Николай Дмитриевич - 22 апреля (уже в Берлине). Следствие над первым велось на Лубянке, над вторым - в контрразведке фронта. По этой же причине не было на следствии ни перекрёстных допросов, ни очных ставок 36.
Если бы обвинение ограничивалось криминальной перепиской, подобное развитие событий было возможно. Но оно было бы исключено, если бы А.И. Солженицын и Н.Д. Виткевич проходили по одному и тому же делу о намерении создать антисоветскую организацию.
Обращает на себя внимание и то, что «Резолюция № 1» почему-то не фигурировала в протоколе отобранных у А.И. Солженицына вещей 37. Более того, Б.А. Викторов вообще не заметил её в следственном деле 38. Не упоминается она ни в Определении о реабилитации А.И. Солженицына 39, ни в тех прошениях о помиловании, с которыми последний обращался в 1947, 1955 и 1956 гг.
Так, в прошении 1947 г. он писал: «Сложность моего дела заключается в том, что я в переписке с Виткевичем и при встречах с ним допускал неправильное толкование по отдельным теоретическим вопросам и неправильно критиковал отдельных писателей и наши литературные издательства». И всё 40. В прошении 1955 г. на имя Н.С. Хрущева он прямо подчеркивал: был арестован и осуждён «только на основании моей вздорной юношеской переписки с моим другом» 41. Эта же мысль нашла отражение в прошении 1956 г. на имя Г.К. Жукова: «Мне ставилась в вину единственно моя личная переписка со старым другом детских лет, к тому времени тоже капитаном Красной Армии, но на другом фронте - переписка, содержавшая рассуждения на политические темы», «переписка эта и послужила единственной причиной ареста» 42.
Невозможно представить, чтобы, ходатайствуя о пересмотре дела, А.И. Солженицын рискнул написать такое, зная, что в следственном деле лежит «Резолюция № 1».
Что же мы видим?
Во-первых, получается, что А.И. Солженицын составил «Резолюцию № 1» ещё до того, как пережил разочарование в И.В. Сталине и в советской системе.
Во-вторых, всё, что нам известно о А.И. Солженицыне до его ареста исключает возможность участия его в составлении подобного документа.
Bo-третьих, несмотря на то, что в «Резолюции № 1» шла речь о создании антисоветской организации, никто кроме А.И. Солженицына не был привлечён по этому делу даже в качестве свидетеля.
В-четвёртых, один из «авторов» «Резолюции № 1» Н.Д. Виткевич, опровергая тем самым свои предшествовавшие утверждения, признался в том, что лично у него подобного документа не было, а значит, он не фигурировал и в его следственном деле.
В-пятых, этот документ не упоминался в первом издании «Архипелага».
В-шестых, его существование не нашло отражения ни в ходатайствах А.И. Солженицына о помиловании 1947-1956 гг., ни в Определении о его реабилитации.
В-седьмых, «Резолюцию № 1» не заметил в его следственном деле военный прокурор Б.А. Викторов, занимавшийся его реабилитацией.
Исходя из этого, можно утверждать, что в данном случае мы имеем дело с мистификацией.
Не всё просто и с перепиской.
«Когда я потом в тюрьмах рассказывал о своём деле, - пишет А.И. Солженицын, - то нашей наивностью вызывал только смех и удивление. Говорили мне, что других таких телят и найти нельзя. И я тоже в этом уверился. Вдруг, читая исследование о деле Александра Ульянова, узнал, что они попались на том же самом - на неосторожной переписке...» 43
Участник группы Александра Ульянова П. Андреюшкин, чьё письмо, содержащее фразу о терроре, привело к раскрытию готовившегося покушения на Александра III, мог не знать о существовании перлюстрации 44, а Александр Исаевич этого не мог не знать, так как на всех конвертах, уходящих во время войны из армии, ставился штамп «Проверено военной цензурой» 45.
Я не знаю, как это делалось во время войны, но когда в 1970 г. я был призван в армию, то во время пребывания на курсах молодого бойца (так назывался период с момента прибытия в часть до принятия присяги) с нами была проведена специальная беседа о необходимости хранить военные тайны, в ходе которой было сообщено, что все солдатские письма проходят цензуру.
Понимая, что некоторым читателям известен данный факт, А.И. Солженицын дополняет свою версию утверждением, будто бы он думал, что военная цензура контролирует только военные тайны 46, и почему-то полагал, что к своим обязанностям она относится формально 47. Между тем нетрудно понять, что, обнаружив письмо с антисоветскими высказываниями, цензор обязан был обратить на него внимание, в противном случае его могли обвинить в сокрытии криминальной информации со всеми вытекающими для него самого последствиями - статья 58-12 Уголовного кодекса РСФСР (недонесение) 48.
Из беседы с Н.Д. Виткевичем:
«- Переписка велась через полевую почту. Неужели не боялись?
- Она же имела конспиративный характер.
- Ваша конспирация была слишком прозрачной.
- Ну... думали, свобода слова.
- У нас?
- Нам всё равно нечего было терять. Смерть постоянно висела над нами.
- У Вас может быть, но Александр Исаевич был далеко от передовой.
Новое затруднение с ответом.
- Ну... просто лезли на рожон» 49.
В чём же заключалась конспиративность этой переписки?
Если верить её корреспондентам, несмотря на «ребяческую беззаботность», у них хватило ума не упоминать И.В. Сталина своим именем. В беседе со мной 8 января 1993 г. Н.Д. Виткевич заявил: «Сталина мы называли Пахан» 50. О том, что в своей переписке они «поносили Мудрейшего из Мудрейших», «прозрачно закодированного» ими «в Пахана», А.И. Солженицын пишет как в «Архипелаге» 51, так и в автобиографической поэме «Дороженька» 52. В этом он пытался уверить С. Говорухина 53. Об этом же со слов Александра Исаевича пишет и Л.И. Сараскина 54.
Тому, кто хоть немного знаком с той эпохой, трудно представить себе критическую переписку о И.В. Сталине, в которой последний фигурировал бы под своей фамилией. Ещё более невероятно обозначение его в подобной переписке кличкой «Пахан». И дело не только в настроениях и условиях того времени. Если бы И.В. Сталин действительно упоминался в переписке под такой кличкой, то, независимо от её содержания, тогда этого было достаточно для привлечения авторов писем к ответственности, так как подобная кличка означала не только оскорбление верховного главнокомандующего, главы партии и государства, но и характеристику существовавшего политического строя как преступного по своему характеру. Абсурднее конспирацию вряд ли можно вообразить. Поэтому все утверждения на этот счёт не заслуживают ни малейшего доверия.
Что же было криминального в переписке Н.Д. Виткевича и А.И. Солженицына? Если вернуться к приведённому ранее тексту «Постановления» об аресте, то в нём фигурировали фрагменты солженицынских писем, содержавшие критику И.В. Сталина как теоретика.
Стремясь получить на этот счёт более полное представление, я в одной из бесед с Н.Д. Виткевичем специально задал ему вопрос о содержании переписки:
«- О чём писали?
- Критиковали военное руководство.
- И всё?
- И всё.
- А теоретические вопросы затрагивали?
- Может быть».
Здесь Николай Дмитриевич испытал некоторое затруднение и ничего более о переписке вспомнить не смог. В черновой записи у меня отмечено: «Уходит от вопросов» 55.
Оказывается, один из корреспондентов не только плохо помнил содержание переписки, из-за которой оказался за колючей проволокой, но и характеризовал его иначе, чем постановление об аресте.
Ещё более удивительно в этом отношении Определение военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации А.И. Солженицына: «Из материалов дела видно, что Солженицын в своём дневнике и в письмах к своему товарищу Виткевичу Н.Д., говоря о правильности марксизма-ленинизма, о прогрессивности социалистической революции в нашей стране и неизбежной победе её во всем мире, высказывался против культа личности Сталина, писал о художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов, о нереалистичности многих из них, а также о том, что в наших художественных произведениях не объясняется объёмно и многосторонне читателю буржуазного мира историческая неизбежность побед советского народа и армии и что наши произведения художественной литературы не могут противостоять ловко состряпанной буржуазной клевете на нашу страну» 56.
Итак, по мнению Военной коллегии Верховного суда СССР, главное место в переписке А.И. Солженицына и Н.Д. Виткевича занимала не критика И.В. Сталина как теоретика и военачальника, а критика «художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов».
Три источника и три совершенно разные характеристики криминальной переписки. Особенно поразительно расхождение между двумя официальными документами.
Таким образом, приходится констатировать, что и вторая версия ареста А.И. Солженицына, в основе которой якобы лежало его обвинение в антисталинской переписке, не только ничем не обоснована, но и внутренне противоречива, а поэтому тоже не выдерживает критики.
Есть во всей этой истории и другие нестыковки.
Вернёмся к постановлению об аресте. В нём говорилось: «Имеющимися в НКГБ СССР материалами установлено, что СОЛЖЕНИЦЫН создал антисоветскую молодёжную группу и в настоящее время проводит работу по сколачиванию антисоветской организации. В переписке со своими единомышленниками СОЛЖЕНИЦЫН критикует политику партии с троцкистско-бухаринских позиций, постоянно повторяет троцкистскую клевету в отношении руководителя партии тов. СТАЛИНА».
Если исходить из воспоминаний А.И. Солженицына, получается, что контрразведка сначала обратила внимание на его переписку с Н.Д. Виткевичем, а затем уже, изъяв у него «Резолюцию № 1», обнаружила, что дело не ограничивается перепиской. Между тем, из постановления об аресте явствует, что НКГБ уже к 30 января 1945 г., т.е. за полторы недели до ареста А.И. Солженицына знал, что он не только «создал антисоветскую молодёжную группу», но и «проводит работу по сколачиванию антисоветской организации». Откуда?
6 июля 1941 г. ГКО принял постановление «О мерах по усилению политического контроля почтово-телеграфной корреспонденции» и поставил задачу организовать 100%-ный просмотр военной корреспонденции 57. 13 июля Приказом НКО СССР и НКВ МФ СССР было утверждено «Положение о военной цензуре воинской почтовой корреспонденции», намечена её структура, определён круг сведений, дающих право на конфискацию корреспонденции 58.
Обнаружив криминальную переписку двух офицеров, сотрудник военной цензуры был обязан поставить в известность об этом своё непосредственное начальство, а оно, в свою очередь, - контрразведку. Установив в этой переписке состав преступления, контрразведка должна была поставить вопрос об аресте её авторов. А поскольку А.И. Солженицын и Н.Д. Виткевич принадлежали к среднему командному составу, для этого необходимо было получить разрешение Военного совета армии или фронта 59. После этого дело можно было передавать соответственно в военную прокуратуру армии или фронта. Между тем, если исходить из официальной версии, получается, что оно миновало контрразведку армии, фронта, Народного комиссариата обороны СССР и оказалось в НКГБ, который и возбудил дело против А.И. Солженицына перед Военной прокуратурой СССР.
Если бы речь шла о каком-либо чрезвычайно важном деле, это можно было бы понять. Это можно было бы понять, если бы А.И. Солженицын имел генеральский чин. Между тем, он носил всего лишь капитанские погоны, да и предъявляемое ему обвинение не имело чрезвычайного характера. И уж тем более, казалось, не существовало оснований для срочного этапирования его в Москву под спецконвоем.
Есть в этом вопросе ещё одна странная деталь: дело о Н.Д. Виткевиче расследовалось фронтовой контрразведкой, затем рассматривалось фронтовым трибуналом; дело А.И. Солженицына расследовалось НКГБ и было решено Особым совещанием при НКГБ. А.И. Солженицын пишет, что в Особое совещание дело было передано только потому, что оснований для судебного приговора не было. Но почему же их оказалось достаточным для Н.Д. Виткевича и недостаточно для А.И. Солженицына? Значит, дело в чём-то другом.
Рассказывая о своём первом аресте, А.И. Солженицын пытался убедить читателей в том, каким «ленивым» был его следователь и сколько ловкости проявил он, чтобы не утянуть за собой кого-либо ещё. В этом отношении показательна история с его военным дневником, в который, если верить ему он на протяжении нескольких лет записывал всё, что слышал. «Эти дневники были - моя претензия стать писателем. Я не верил нашей удивительной памяти и все годы войны старался записывать всё, что видел (это бы ещё полбеды), и всё, что слышал от людей. Я безоглядчиво приводил там полные рассказы своих однополчан - о коллективизации, о голоде на Украине, о 37-м годе и по скрупулёзности и никогда не обжигавшись с НКВД, прозрачно обозначал, кто это мне всё рассказывал» 60.
Можно допустить (хотя и в это плохо верится), что первоначально А.И. Солженицын мог не задумываться о судьбе своих записей. Но неужели он продолжал сохранять подобную наивность и после того, как принял решение о необходимости создания антисоветской организации и стал вынашивать замыслы о привлечении в неё своих знакомых?
Как же повёл себя А.И. Солженицын на следствии, зная, какой криминал он привёз в своём чемодане?
«От самого ареста, когда дневники эти были брошены оперативниками в мой чемодан, осургучены и мне же дано везти тот чемодан в Москву - раскалённые клещи сжимали моё сердце. И вот эти рассказы, такие естественные на передовой, перед ликом смерти, теперь достигли подножия четырёхметрового кабинетного Сталина - и дышали сырою тюрьмою для чистых, мужественных, мятежных моих однополчан» 61.
«Эти дневники больше всего и давили на меня на следствии. И чтобы только следователь не взялся попотеть над ними и не вырвал бы оттуда жилу свободного фронтового племени - я, сколько надо было, раскаивался и, сколько надо было, прозревал от своих политических заблуждений. Я изнемогал от этого хождения по лезвию - пока не увидел, что никого не ведут ко мне на очную ставку; пока не повеяло явными признаками окончания следствия; пока на четвёртом месяце все блокноты моих военных дневников не зашвырнуты были в адский зев лубянской печи, не брызнули там красной лузгой ещё одного погибшего на Руси романа и чёрными бабочками копоти не взлетели из самой верхней трубы» 62.
Всё это очередная писательская фантазия. И про передовую, которой за три с лишним года пребывания в армии он ни разу не видел. И про четыре блокнота дневников, которые якобы сам привёз в Москву в осургученном чемодане. И про ленивого следователя, не удосужившегося заглянуть в дневник. И про то, что по окончании следствия дневники «зашвырнуты были в адский зев лубянской печи».
Во-первых, имеются сведения, что все свои блокноты с дневниковыми записями до лета 1944 г. Александр Ильич отправил в тыл вместе с Н.А. Решетовской, которая перед этим несколько месяцев жила у него «на передовой». Подтверждением этого является книга Л.И. Сараскина, в которой она не только ссылается на солженицынские дневники как один своих источников, но и цитирует их 63. Поэтому изъять у А.И. Солженицына могли только один блокнот с записями, относящимися к последнему году его пребывания в армии.
Зачем же понадобилось увеличивать их количество в четыре раза? Чтобы читателю стало понятно, какой огромный труд представляло бы для следователя знакомство с ними. Однако независимо от того, сколько было изъято блокнотов с днев; никовыми записями, следователь не мог не познакомиться с ними, так как знал, чтс по завершении следствия с его материалами будет знакомиться прокурор. И не дав бог, если бы он обнаружил в дневниках криминальные записи.
И действительно, если верить постановлению о реабилитации, следователь не только обратил внимание на дневник, но и использовал его в качестве обвинительного материала (см. далее). Причём сам дневник благополучно сохранился до начала перестройки. Сообщая о том, что в 1990 г. в КГБ СССР были уничтожены 105 дел, по которым проходил А.И. Солженицын, последний председатель КГБ СССР В. Бакатин писал: «Однако сохранилось досье, относящееся к его первому аресту в 1945 г.». И далее: «В этом деле были его фронтовые письма и рукописи, в том числе дневник. Бесценные документы было решено передать Солженицыну через Президента СССР Горбачёва. Тот в свою очередь попросил это сделать писателя Сергея Залыгина» 64. В 1992 г. в интервью С. Говорухину А.И. Солженицын признал факт передачи ему документов его следственного дела, но дневник среди них не упомянул 65.
Почему же А.И. Солженицын на весь мир объявил о гибели своего военного дневника? А потому, что ничего криминального в нём не было. Откуда это известно, спросите Вы? А оттуда, что никого из его сослуживцев по «передовой» не только не арестовали, но даже не допросили.
Как бы там ни было, через три месяца следствие по делу А.И. Солженицына завершилось. 28 мая 1945 г. он был вызван на последний допрос, на котором, кроме капитана И.И. Езепова, присутствовал «военный прокурор Главной военной прокуратуры Красной армии подполковник юстиции Котов» 66. Первым протокол этого допроса опубликовал Б.А. Викторов, затем К.А. Столяров. Сравните:
Cопоставление текста протокола допроса А.И. Солженицына 28 мая 1945 г., цитируемого Б.А. Викторовым и К.А. Столяровым, обнаруживает не только совпадения, но и существенные расхождения. Достаточно отметить, что в тексте К.А. Столярова фигурирует «резолюция № 1», а в тексте Б.А. Викторова - нет.
6 июня 1945 г., на свет появилось обвинительное заключение 67 и А.И. Солженицын был переведён из Лубянской тюрьмы в Бутырскую 68.
Началось ожидание приговора.
____________
1 Решетовская Н.А. Хроног раф // Архив Н.А. Решетовской.
2 Столяров. Палачи и жертвы. М., 1997. С. 344.
3 Там же. С. 340.
4 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 134.
5 Там же. С. 151, 155.
6 Там же. С. 134-168.
7 Там же. С. 145, 152-153.
8 Там же. С. 153.
9 Столяров К.А. Палачи и жертвы. С. 342.
10 Там же. С. 343.
11 Там же. С. 342.
12 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 108.
13 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т.1. Paris, 1973. С. 144.
14 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
15 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т .3. Ярославль, 1997. С. 376-379.
16 Запись бесед с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 8, 9 и 10 января 1993 г. // Архив автора.
17 Солженицын А.И. Выступление по французскому телевидению. Париж, 9 марта 1976 // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 2. Ярославль, 1996. С. 385.
18 Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
19 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 377.
20 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
21 Во время встреч с Н.Д. Виткевичем 8-10 января 1993 г. я несколько раз задавал ему этот вопрос, и всякий раз он или отделывался общими словами или же переводил разговор на другую тему.
22 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. С. 377.
23 Там же.
24 Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
25 «Такая война не может быть вничью»: Из фронтовых писем А. Солженицына жене Наталье Решетовской // Сын отечества. 1992. № 25. 19 июня. С. 8-9.
26 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. С. 377.
27 Запись беседы с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 10 января 1993 г. // Архив автора.
28 Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 306.
29 Виткевич Н.Д. Меня предал Солженицын // В круге последнем. М., 1974. С. 140.
30 Там же. С. 141.
31 Там же. С. 141.
32 Власов Л. Солженицын в Прибалтике (мои встречи с Александром Солженицыным и Натальей Решетовской) // Славяне. 1991. № 2. С. 28.
33 Решетовская Н.А. В споре со временем. С. 54-57.
34 Simonjan K.S. Hvem er Solsjenitsyn? Melbyhus, 1976.
35 Солженицын А.И.: 1) Сквозь чад. Paris, 1979. С. 48; 2) Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
36 Шпачков В. Уже в четвёртом классе Солженицын начал писать полное собрание своих сочинений // Комсомольская правда. 1992. 31 октября.
37 Ключенков А. Александр Солженицын: реабилитация // Советский воин. 1990. № 2. С. 23, 82.
38 Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 301-308.
39 Лурье С. Из бумаг Л. Пантелеева // Нева. 1988. № 12. С. 195-196.
40 Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 307.
41 Столяров К.А. Палачи и жертвы. С. 350.
42 Там же. С. 256-257 (фото).
43 Там же. С. 101.
44 Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1987 г.: Сборник, составленный А.И. Ульяновой- Елизаровой. М.-Л., 1927. С. 357.
45 Запись беседы с военным историком В.М. Лурье. С.-Петербург. 10 октября 2002 г. По телефону // Архив автора.
46 Солженицын А.И. Протеревши глаза. М., 1999. С. 223.
47 Солженицын А.И. Телеинтервью компании Останкино (Интервью ведет Станислав Говорухин). Кавендиш, 28 апреля 1992 // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 378.
48 РСФСР. Уголовный кодекс. Официальный текст с изменениями на 1 сентября 1943 г. и приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1943. С. 31.
49 Запись беседы с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 8 января 1993 г. // Архив автора.
50 Там же.
51 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 101.
52 Солженицын А.И. Протеревши глаза. С. 115-116.
53 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино» (интервью ведёт Станислав Говорухин). Кавендиш. 28 апреля 1992 гг. / Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. 1997. Ярославль.
54 Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С.242.
55 Запись беседы с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 8 января 1993 г. // Архив автора.
56 Лурье С. Из бумаг Л. Пантелеева // Нева. 1988. № 12. С. 195-196.
57 Смыкалин А.С. Перлюстрация корреспонденции и почтовая военная цензура в России и СССР. СПб., 2008. С. 147.
58 Из приказа НКО СССР и НКВМФ СССР № 00110 о введении военной цензуры воинской почтовой корреспонденции. 13 июля 1941 г. // Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов Т. 2. Кн. 1. Начало. (22.06.1941 - 31.08.1941). М., 2000. С. 308-310 (электронная версия) http://mozohin.ru/article/a-102.html
59 Север А. «Смерть шпионам!». Военная контрразведка СМЕРШ в годы Великой Отечественной войны. М., 2009. С. 11.
60 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 103.
61 Там же. Т. 5. С. 103.
62 Там же.
63 Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С. 202, 204, 210.
64 Бакатин В. Избавление от КГБ. М., 1992. С. 161. По свидетельству Л.И. Сараскиной, это произошло в 1989 г. (Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С. 243).
65 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102. Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино» (интервью ведёт Станислав Говорухин). Кавендиш. 28 апреля 1992 гг. / Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. 1997. Ярославль.
66 Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 340.
67 Там же. С. 344.
68 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 169.
Источник: De Secreto / О Секрете. Сборник научных трудов. А.И. Фурсов (сост.). М.: Товарищество научных изданий КМК. 2016, с. 421-433.
См. также:
- Островский А.В. «Страшно умереть не опальным» // De Secreto / О Секрете
- Островский А.В. Великий писатель земли русской // De Secreto / О Секрете
СОЛЖЕНИЦЫН, КГБ, КРУШЕНИЕ СССР
Островский Александр Владимирович
историк, доктор исторических наук
Глава 3. Три версии одного ареста
Удивительное следствие
Если исходить из того, что А.И. Солженицын был доставлен на Лубянку для следствия, в стенах НКГБ должно было отложиться специально следственное дело. За прошедшие после крушения СССР годы это дело можно было не только опубликовать, но и соответствующим образом откомментировать. Однако до сих пор мы имеем о нём только случайные, непроверенные сведения.
На Лубянку А.И. Солженицын был доставлен 19 февраля 1945 г. 1
О ходе следствия мы тоже можем судить главным образом на основании его собственных воспоминаний, а также материалов, введённых в оборот Б.А. Викторовым и К.А. Столяровым. Из них явствует, что заведённое на А.И. Солженицына в НКГБ СССР дело имело номер № 7629 2, а следствие вёл помощник начальника 3-го отделения 11-го отдела 2-го Управления НКГБ капитан государственной безопасности И.И. Езепов 3.
По свидетельству А.И. Солженицына, вначале его поместили в одиночку, затем около 23 февраля перевели в общую камеру - № 67 4, из неё - в камеру № 53 5. Александр Исаевич называет шесть своих сокамерников 6, из них наиболее близко он сошёлся с Арнгольдом Сузи 7 - несостоявшимся кандидатом на пост министра эстонского правительства 8.
Как явствует из опубликованных материалов, на первом допросе 20 февраля А.И. Солженицын отверг предъявленное ему обвинение 9. 26 февраля на вопрос И.И. Езепова, с какой целью он хранил портрет Л.Д. Троцкого, Александр Исаевич якобы заявил: «Мне казалось, что Троцкий идёт по пути ленинизма» 10. Сказать такое в 1945 г. означало подписать себе обвинительный приговор. На очередном допросе 3 марта последовало признание вины 11.
В своё время А.И. Солженицын описал более тридцати способов воздействия на подследственных для получения необходимых показаний, но не привёл ни одного факта из собственного опыта. И неслучайно. «Мой следователь, - пишет он, - ничего не применял ко мне, кроме бессонницы, лжи и запугивания-методов совершенно законных» 12.
В первом издании «Архипелага» (1973 г.) он объяснял это следующим образом: «Содержание наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих. Следователю моему не нужно было поэтому ничего изобретать для меня» 13.
Во втором издании (1980 г.) мы читаем: «Содержание одних наших писем давало по тому времени полновесный материал для осуждения нас обоих; от момента, как они стали ложиться на стол оперативников цензуры, наша с Виткевичем судьба была решена, и нам только давали довоёвывать, допринести пользу. Но беспощадней: уже год каждый из нас носил по экземпляру неразлучно при себе в полевой сумке, чтобы сохранилось при всех обстоятельствах, если один выживет - «Резолюцию № 1», составленную нами при одной из фронтовых встреч... Следователю моему не нужно было поэтому ничего изобретать для меня» 14.
Итак, в первом издании «Архипелага» излагалась вторая версия ареста, сформулированная в 1967 г. в интервью П. Личко, во втором издании - уже третья версия. Попробуем разобраться и прежде всего обратимся теперь к «Резолюции № 1» 15.
Во время встреч с Н.Д. Виткевичем я трижды просил его раскрыть содержание этого документа и объяснить, почему он так странно назывался, всякий раз Николай Дмитриевич искусно уходил от ответа 16. Более «откровенным» в этом отношении оказался А.И. Солженицын:
«Я, - утверждает он, - не считаю себя невинной жертвой, по тем меркам. Я действительно к моменту ареста пришел к весьма уничтожающему мнению о Сталине, и даже с моим другом, однодельцем, мы составили такой письменный документ о необходимости смены государственного строя в Советском Союзе» 17.
«“Резолюция” эта, - читаем мы в «Архипелаге», - была - энергичная сжатая критика всей системы обмана и угнетения в нашей стране» 18. Раскрывая характер этой критики, Александр Исаевич 28 апреля 1992 г. в интервью С. Говорухину уточнил, что советская система характеризовалась в названном документе как феодальная 19. А затем «Резолюция № 1» «как прилично в политической программе, набрасывала, чем государственную жизнь исправить» 20. К сожалению, ни Н.Д. Виткевич, ни А.И. Солженицын не раскрыли конкретное содержание своей программы «исправления» «государственной жизни» 21. Далее, если верить А.И. Солженицыну, в «Резолюции» говорилось: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической Надстройке» 22. Завершалась «Резолюция» словами: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации» 23.
«Даже безо всякой следовательской натяжки, - резюмирует А.И. Солженицын, - это был документ, зарождающий новую партию. А к тому прилегали и фразы переписки - как после победы мы будем вести “войну после войны”» 24.
Та борьба, на путь которой якобы встал автор этого документа, требовала от него не только осознания, что созданная к началу войны советская система не имела никакого отношения к социализму, не только стремления к переустройству общества на более гуманных и справедливых началах, но и совершенно исключительных моральных качеств, прежде всего готовности к самопожертвованию.
Обладал всем этим наш герой?
Чтобы получить ответ на этот вопрос, вспомним, как в студенческие годы он, клянясь в верности советской власти и ленинизму, пытался уклониться от военной службы, причём таким способом, на который решится не каждый, вспомним, как он надеялся пересидеть войну в обозе, как будучи курсантом, со страхом думал о возможности попасть под Сталинград, а, став командиром батареи, вёл себя с подчинёнными как самодур, стремясь выслужиться, бросал людей под пули, создал на батарее собственную гауптвахту, вспомним «Прусские ночи».
Как же такой человек, по собственному признанию, бывший одновременно не только образцовым офицером, но также «насильником» и «палачом», мог возмутиться верховным главнокомандующим, вступить в рискованную переписку со своим другом и обвинять главнокомандующего в военных просчётах, теоретических ошибках и, тем более, в военно-феодальных методах руководства страной. Столь же невероятно, чтобы такой человек именовал в переписке И.В. Сталина «Паханом» и готов был к борьбе с существовавшим строем.
Одно никак не стыкуется с другим. А поскольку нет никаких оснований сомневаться в самобичевании Александра Исаевича, возникают сомнения относительно «Резолюции № 1».
Когда же Александр Исаевич, если верить ему, осознал порочность советской политической системы, пришёл к убеждению о необходимости борьбы с нею и оказался морально готов к ней? Некоторое представление на этот счёт, казалось бы, даёт одно из его писем, адресованных Н.А. Решетовской в конце 1944 - начале 1945 гг.:
«С удивлением, - писал он, - обнаруживаю, каким переломным оказался для меня истекший 26-й год жизни... Все изменения, которые накапливались во мне конец 41-го, 42-й и 43-й год - все они с беспощадной отчётливостью вскрылись в 44-м. Кроме ленинизма и желания всю жизнь отдать за него - всё, что было дорого мне в 41-м или ниспровергнуто и - не хочется понимать или переосмыслено по-новому» 25.
Если верить этому письму, получается, что решающее значение в переоценке ценностей имел для А.И. Солженицына 1944 г. Между тем, по его же собственному свидетельству, «Резолюция № 1» появилась на свет уже 2 января 1944 г., т.е. до пересмотра Александром Исаевичем своих прежних взглядов 26.
По утверждению А.И. Солженицына, этот документ существовал в двух экземплярах, один из которых был изъят из его полевой сумки, второй находился у Н.Д. Виткевича. Поскольку до недавних пор Н.Д. Виткевич подтверждал этот факт, 10 января 1993 г. я обратился к нему со следующими вопросами:
«- Если “Резолюция № 1” существовала, она должна была сохраниться в Вашем следственном деле?
- Никто Вас к нему не допустит.
- Но факт её существования должен был отразиться в выданном Вам Определении Военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации. Нельзя ли с ним познакомиться?
- К сожалению, нет, оно отдано мною в собес».
Понять этот отказ нетрудно. Н.Д. Виткевич, если верить ему, был осуждён только по ст.58-10, при наличии же у него упоминаемого документа неизбежно было обвинение и по ст.58-11.
«- Ещё раз хочу спросить, для чего вы составляли “Резолюцию № 1”?
- Dixi et animam meam levavi (сказал - облегчил душу).
Не могу скрыть удивления.
- Мы, конечно, думали и о борьбе.
- Для чего “Резолюция” была в двух экземплярах?
- Вопрос не имеет смысла.
- Почему же? Если Вы просто хотели выговориться, разрядиться, достаточно было одного экземпляра, а если их было несколько...?
Пауза. Понять её нетрудно. Если «Резолюция № 1» существовала в нескольких экземплярах, налицо факт её распространения, который можно было квалифицировать как действие, направленное на создание антисоветской организации. Видимо, взвесив за и против, Н.Д. Виткевич продолжил диалог:
- Может быть, второго экземпляра и не было.
- Следовательно, если “Резолюция № 1” существовала...
- Значит, у меня её не было» 27.
Итак, в ходе этой беседы главный корреспондент А.И. Солженицына и один из «участников» создаваемой им антисоветской организации признал, что он «Резолюции № 1» не имел. А значит, всё, что до нашего разговора он утверждал на этот счёт, мистификация. Невольно возникает вопрос: а была ли «Резолюция № 1» у А.И. Солженицына?
Если бы у него действительно был обнаружен документ, свидетельствующий о его намерении создать антисоветскую организацию и была установлена его принадлежность к антисоветской группе, то все её члены обязательно оказались бы в поле зрения следствия. Кто же входил в состав этой группы? Б.А. Викторов утверждает, что, кроме Н.Д. Виткевича в материалах следствия фигурировали Л.В. Власов, Н.А. Решетовская и К.С. Симонян 28. Н.Д. Виткевич, который, по его словам, ознакомился с протоколами допросов А.И. Солженицына позднее, «уже на свободе», называет ещё двух человек: Л.А. Ежерец 29 и приятеля Л.В. Власова, фамилию которого он
запамятовал 30.
По долгу службы следователь И.И. Езепов обязан был привлечь к следствию всех упомянутых лиц. Однако, как писал Б.А. Викторов, «никто из этих лиц» не был даже допрошен»! 31 Данный факт подтверждают Л.В. Власов 32, Н.А. Решетовская 33, К.С. Симонян 34 и сам А.И. Солженицын 35.
Так быть не могло.
Если никто не был даже допрошен, значит, не было и не могло быть обвинения в подготовке к созданию антисоветской организации.
Не всё понятно и с Н.Д. Виткевичем, которого А.И. Солженицын называет своим «подельником». Александр Исаевич был арестован 9 февраля, Николай Дмитриевич - 22 апреля (уже в Берлине). Следствие над первым велось на Лубянке, над вторым - в контрразведке фронта. По этой же причине не было на следствии ни перекрёстных допросов, ни очных ставок 36.
Если бы обвинение ограничивалось криминальной перепиской, подобное развитие событий было возможно. Но оно было бы исключено, если бы А.И. Солженицын и Н.Д. Виткевич проходили по одному и тому же делу о намерении создать антисоветскую организацию.
Обращает на себя внимание и то, что «Резолюция № 1» почему-то не фигурировала в протоколе отобранных у А.И. Солженицына вещей 37. Более того, Б.А. Викторов вообще не заметил её в следственном деле 38. Не упоминается она ни в Определении о реабилитации А.И. Солженицына 39, ни в тех прошениях о помиловании, с которыми последний обращался в 1947, 1955 и 1956 гг.
Так, в прошении 1947 г. он писал: «Сложность моего дела заключается в том, что я в переписке с Виткевичем и при встречах с ним допускал неправильное толкование по отдельным теоретическим вопросам и неправильно критиковал отдельных писателей и наши литературные издательства». И всё 40. В прошении 1955 г. на имя Н.С. Хрущева он прямо подчеркивал: был арестован и осуждён «только на основании моей вздорной юношеской переписки с моим другом» 41. Эта же мысль нашла отражение в прошении 1956 г. на имя Г.К. Жукова: «Мне ставилась в вину единственно моя личная переписка со старым другом детских лет, к тому времени тоже капитаном Красной Армии, но на другом фронте - переписка, содержавшая рассуждения на политические темы», «переписка эта и послужила единственной причиной ареста» 42.
Невозможно представить, чтобы, ходатайствуя о пересмотре дела, А.И. Солженицын рискнул написать такое, зная, что в следственном деле лежит «Резолюция № 1».
Что же мы видим?
Во-первых, получается, что А.И. Солженицын составил «Резолюцию № 1» ещё до того, как пережил разочарование в И.В. Сталине и в советской системе.
Во-вторых, всё, что нам известно о А.И. Солженицыне до его ареста исключает возможность участия его в составлении подобного документа.
Bo-третьих, несмотря на то, что в «Резолюции № 1» шла речь о создании антисоветской организации, никто кроме А.И. Солженицына не был привлечён по этому делу даже в качестве свидетеля.
В-четвёртых, один из «авторов» «Резолюции № 1» Н.Д. Виткевич, опровергая тем самым свои предшествовавшие утверждения, признался в том, что лично у него подобного документа не было, а значит, он не фигурировал и в его следственном деле.
В-пятых, этот документ не упоминался в первом издании «Архипелага».
В-шестых, его существование не нашло отражения ни в ходатайствах А.И. Солженицына о помиловании 1947-1956 гг., ни в Определении о его реабилитации.
В-седьмых, «Резолюцию № 1» не заметил в его следственном деле военный прокурор Б.А. Викторов, занимавшийся его реабилитацией.
Исходя из этого, можно утверждать, что в данном случае мы имеем дело с мистификацией.
Не всё просто и с перепиской.
«Когда я потом в тюрьмах рассказывал о своём деле, - пишет А.И. Солженицын, - то нашей наивностью вызывал только смех и удивление. Говорили мне, что других таких телят и найти нельзя. И я тоже в этом уверился. Вдруг, читая исследование о деле Александра Ульянова, узнал, что они попались на том же самом - на неосторожной переписке...» 43
Участник группы Александра Ульянова П. Андреюшкин, чьё письмо, содержащее фразу о терроре, привело к раскрытию готовившегося покушения на Александра III, мог не знать о существовании перлюстрации 44, а Александр Исаевич этого не мог не знать, так как на всех конвертах, уходящих во время войны из армии, ставился штамп «Проверено военной цензурой» 45.
Я не знаю, как это делалось во время войны, но когда в 1970 г. я был призван в армию, то во время пребывания на курсах молодого бойца (так назывался период с момента прибытия в часть до принятия присяги) с нами была проведена специальная беседа о необходимости хранить военные тайны, в ходе которой было сообщено, что все солдатские письма проходят цензуру.
Понимая, что некоторым читателям известен данный факт, А.И. Солженицын дополняет свою версию утверждением, будто бы он думал, что военная цензура контролирует только военные тайны 46, и почему-то полагал, что к своим обязанностям она относится формально 47. Между тем нетрудно понять, что, обнаружив письмо с антисоветскими высказываниями, цензор обязан был обратить на него внимание, в противном случае его могли обвинить в сокрытии криминальной информации со всеми вытекающими для него самого последствиями - статья 58-12 Уголовного кодекса РСФСР (недонесение) 48.
Из беседы с Н.Д. Виткевичем:
«- Переписка велась через полевую почту. Неужели не боялись?
- Она же имела конспиративный характер.
- Ваша конспирация была слишком прозрачной.
- Ну... думали, свобода слова.
- У нас?
- Нам всё равно нечего было терять. Смерть постоянно висела над нами.
- У Вас может быть, но Александр Исаевич был далеко от передовой.
Новое затруднение с ответом.
- Ну... просто лезли на рожон» 49.
В чём же заключалась конспиративность этой переписки?
Если верить её корреспондентам, несмотря на «ребяческую беззаботность», у них хватило ума не упоминать И.В. Сталина своим именем. В беседе со мной 8 января 1993 г. Н.Д. Виткевич заявил: «Сталина мы называли Пахан» 50. О том, что в своей переписке они «поносили Мудрейшего из Мудрейших», «прозрачно закодированного» ими «в Пахана», А.И. Солженицын пишет как в «Архипелаге» 51, так и в автобиографической поэме «Дороженька» 52. В этом он пытался уверить С. Говорухина 53. Об этом же со слов Александра Исаевича пишет и Л.И. Сараскина 54.
Тому, кто хоть немного знаком с той эпохой, трудно представить себе критическую переписку о И.В. Сталине, в которой последний фигурировал бы под своей фамилией. Ещё более невероятно обозначение его в подобной переписке кличкой «Пахан». И дело не только в настроениях и условиях того времени. Если бы И.В. Сталин действительно упоминался в переписке под такой кличкой, то, независимо от её содержания, тогда этого было достаточно для привлечения авторов писем к ответственности, так как подобная кличка означала не только оскорбление верховного главнокомандующего, главы партии и государства, но и характеристику существовавшего политического строя как преступного по своему характеру. Абсурднее конспирацию вряд ли можно вообразить. Поэтому все утверждения на этот счёт не заслуживают ни малейшего доверия.
Что же было криминального в переписке Н.Д. Виткевича и А.И. Солженицына? Если вернуться к приведённому ранее тексту «Постановления» об аресте, то в нём фигурировали фрагменты солженицынских писем, содержавшие критику И.В. Сталина как теоретика.
Стремясь получить на этот счёт более полное представление, я в одной из бесед с Н.Д. Виткевичем специально задал ему вопрос о содержании переписки:
«- О чём писали?
- Критиковали военное руководство.
- И всё?
- И всё.
- А теоретические вопросы затрагивали?
- Может быть».
Здесь Николай Дмитриевич испытал некоторое затруднение и ничего более о переписке вспомнить не смог. В черновой записи у меня отмечено: «Уходит от вопросов» 55.
Оказывается, один из корреспондентов не только плохо помнил содержание переписки, из-за которой оказался за колючей проволокой, но и характеризовал его иначе, чем постановление об аресте.
Ещё более удивительно в этом отношении Определение военной коллегии Верховного суда СССР о реабилитации А.И. Солженицына: «Из материалов дела видно, что Солженицын в своём дневнике и в письмах к своему товарищу Виткевичу Н.Д., говоря о правильности марксизма-ленинизма, о прогрессивности социалистической революции в нашей стране и неизбежной победе её во всем мире, высказывался против культа личности Сталина, писал о художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов, о нереалистичности многих из них, а также о том, что в наших художественных произведениях не объясняется объёмно и многосторонне читателю буржуазного мира историческая неизбежность побед советского народа и армии и что наши произведения художественной литературы не могут противостоять ловко состряпанной буржуазной клевете на нашу страну» 56.
Итак, по мнению Военной коллегии Верховного суда СССР, главное место в переписке А.И. Солженицына и Н.Д. Виткевича занимала не критика И.В. Сталина как теоретика и военачальника, а критика «художественной и идейной слабости литературных произведений советских авторов».
Три источника и три совершенно разные характеристики криминальной переписки. Особенно поразительно расхождение между двумя официальными документами.
Таким образом, приходится констатировать, что и вторая версия ареста А.И. Солженицына, в основе которой якобы лежало его обвинение в антисталинской переписке, не только ничем не обоснована, но и внутренне противоречива, а поэтому тоже не выдерживает критики.
Есть во всей этой истории и другие нестыковки.
Вернёмся к постановлению об аресте. В нём говорилось: «Имеющимися в НКГБ СССР материалами установлено, что СОЛЖЕНИЦЫН создал антисоветскую молодёжную группу и в настоящее время проводит работу по сколачиванию антисоветской организации. В переписке со своими единомышленниками СОЛЖЕНИЦЫН критикует политику партии с троцкистско-бухаринских позиций, постоянно повторяет троцкистскую клевету в отношении руководителя партии тов. СТАЛИНА».
Если исходить из воспоминаний А.И. Солженицына, получается, что контрразведка сначала обратила внимание на его переписку с Н.Д. Виткевичем, а затем уже, изъяв у него «Резолюцию № 1», обнаружила, что дело не ограничивается перепиской. Между тем, из постановления об аресте явствует, что НКГБ уже к 30 января 1945 г., т.е. за полторы недели до ареста А.И. Солженицына знал, что он не только «создал антисоветскую молодёжную группу», но и «проводит работу по сколачиванию антисоветской организации». Откуда?
6 июля 1941 г. ГКО принял постановление «О мерах по усилению политического контроля почтово-телеграфной корреспонденции» и поставил задачу организовать 100%-ный просмотр военной корреспонденции 57. 13 июля Приказом НКО СССР и НКВ МФ СССР было утверждено «Положение о военной цензуре воинской почтовой корреспонденции», намечена её структура, определён круг сведений, дающих право на конфискацию корреспонденции 58.
Обнаружив криминальную переписку двух офицеров, сотрудник военной цензуры был обязан поставить в известность об этом своё непосредственное начальство, а оно, в свою очередь, - контрразведку. Установив в этой переписке состав преступления, контрразведка должна была поставить вопрос об аресте её авторов. А поскольку А.И. Солженицын и Н.Д. Виткевич принадлежали к среднему командному составу, для этого необходимо было получить разрешение Военного совета армии или фронта 59. После этого дело можно было передавать соответственно в военную прокуратуру армии или фронта. Между тем, если исходить из официальной версии, получается, что оно миновало контрразведку армии, фронта, Народного комиссариата обороны СССР и оказалось в НКГБ, который и возбудил дело против А.И. Солженицына перед Военной прокуратурой СССР.
Если бы речь шла о каком-либо чрезвычайно важном деле, это можно было бы понять. Это можно было бы понять, если бы А.И. Солженицын имел генеральский чин. Между тем, он носил всего лишь капитанские погоны, да и предъявляемое ему обвинение не имело чрезвычайного характера. И уж тем более, казалось, не существовало оснований для срочного этапирования его в Москву под спецконвоем.
Есть в этом вопросе ещё одна странная деталь: дело о Н.Д. Виткевиче расследовалось фронтовой контрразведкой, затем рассматривалось фронтовым трибуналом; дело А.И. Солженицына расследовалось НКГБ и было решено Особым совещанием при НКГБ. А.И. Солженицын пишет, что в Особое совещание дело было передано только потому, что оснований для судебного приговора не было. Но почему же их оказалось достаточным для Н.Д. Виткевича и недостаточно для А.И. Солженицына? Значит, дело в чём-то другом.
Рассказывая о своём первом аресте, А.И. Солженицын пытался убедить читателей в том, каким «ленивым» был его следователь и сколько ловкости проявил он, чтобы не утянуть за собой кого-либо ещё. В этом отношении показательна история с его военным дневником, в который, если верить ему он на протяжении нескольких лет записывал всё, что слышал. «Эти дневники были - моя претензия стать писателем. Я не верил нашей удивительной памяти и все годы войны старался записывать всё, что видел (это бы ещё полбеды), и всё, что слышал от людей. Я безоглядчиво приводил там полные рассказы своих однополчан - о коллективизации, о голоде на Украине, о 37-м годе и по скрупулёзности и никогда не обжигавшись с НКВД, прозрачно обозначал, кто это мне всё рассказывал» 60.
Можно допустить (хотя и в это плохо верится), что первоначально А.И. Солженицын мог не задумываться о судьбе своих записей. Но неужели он продолжал сохранять подобную наивность и после того, как принял решение о необходимости создания антисоветской организации и стал вынашивать замыслы о привлечении в неё своих знакомых?
Как же повёл себя А.И. Солженицын на следствии, зная, какой криминал он привёз в своём чемодане?
«От самого ареста, когда дневники эти были брошены оперативниками в мой чемодан, осургучены и мне же дано везти тот чемодан в Москву - раскалённые клещи сжимали моё сердце. И вот эти рассказы, такие естественные на передовой, перед ликом смерти, теперь достигли подножия четырёхметрового кабинетного Сталина - и дышали сырою тюрьмою для чистых, мужественных, мятежных моих однополчан» 61.
«Эти дневники больше всего и давили на меня на следствии. И чтобы только следователь не взялся попотеть над ними и не вырвал бы оттуда жилу свободного фронтового племени - я, сколько надо было, раскаивался и, сколько надо было, прозревал от своих политических заблуждений. Я изнемогал от этого хождения по лезвию - пока не увидел, что никого не ведут ко мне на очную ставку; пока не повеяло явными признаками окончания следствия; пока на четвёртом месяце все блокноты моих военных дневников не зашвырнуты были в адский зев лубянской печи, не брызнули там красной лузгой ещё одного погибшего на Руси романа и чёрными бабочками копоти не взлетели из самой верхней трубы» 62.
Всё это очередная писательская фантазия. И про передовую, которой за три с лишним года пребывания в армии он ни разу не видел. И про четыре блокнота дневников, которые якобы сам привёз в Москву в осургученном чемодане. И про ленивого следователя, не удосужившегося заглянуть в дневник. И про то, что по окончании следствия дневники «зашвырнуты были в адский зев лубянской печи».
Во-первых, имеются сведения, что все свои блокноты с дневниковыми записями до лета 1944 г. Александр Ильич отправил в тыл вместе с Н.А. Решетовской, которая перед этим несколько месяцев жила у него «на передовой». Подтверждением этого является книга Л.И. Сараскина, в которой она не только ссылается на солженицынские дневники как один своих источников, но и цитирует их 63. Поэтому изъять у А.И. Солженицына могли только один блокнот с записями, относящимися к последнему году его пребывания в армии.
Зачем же понадобилось увеличивать их количество в четыре раза? Чтобы читателю стало понятно, какой огромный труд представляло бы для следователя знакомство с ними. Однако независимо от того, сколько было изъято блокнотов с днев; никовыми записями, следователь не мог не познакомиться с ними, так как знал, чтс по завершении следствия с его материалами будет знакомиться прокурор. И не дав бог, если бы он обнаружил в дневниках криминальные записи.
И действительно, если верить постановлению о реабилитации, следователь не только обратил внимание на дневник, но и использовал его в качестве обвинительного материала (см. далее). Причём сам дневник благополучно сохранился до начала перестройки. Сообщая о том, что в 1990 г. в КГБ СССР были уничтожены 105 дел, по которым проходил А.И. Солженицын, последний председатель КГБ СССР В. Бакатин писал: «Однако сохранилось досье, относящееся к его первому аресту в 1945 г.». И далее: «В этом деле были его фронтовые письма и рукописи, в том числе дневник. Бесценные документы было решено передать Солженицыну через Президента СССР Горбачёва. Тот в свою очередь попросил это сделать писателя Сергея Залыгина» 64. В 1992 г. в интервью С. Говорухину А.И. Солженицын признал факт передачи ему документов его следственного дела, но дневник среди них не упомянул 65.
Почему же А.И. Солженицын на весь мир объявил о гибели своего военного дневника? А потому, что ничего криминального в нём не было. Откуда это известно, спросите Вы? А оттуда, что никого из его сослуживцев по «передовой» не только не арестовали, но даже не допросили.
Как бы там ни было, через три месяца следствие по делу А.И. Солженицына завершилось. 28 мая 1945 г. он был вызван на последний допрос, на котором, кроме капитана И.И. Езепова, присутствовал «военный прокурор Главной военной прокуратуры Красной армии подполковник юстиции Котов» 66. Первым протокол этого допроса опубликовал Б.А. Викторов, затем К.А. Столяров. Сравните:
Cопоставление текста протокола допроса А.И. Солженицына 28 мая 1945 г., цитируемого Б.А. Викторовым и К.А. Столяровым, обнаруживает не только совпадения, но и существенные расхождения. Достаточно отметить, что в тексте К.А. Столярова фигурирует «резолюция № 1», а в тексте Б.А. Викторова - нет.
6 июня 1945 г., на свет появилось обвинительное заключение 67 и А.И. Солженицын был переведён из Лубянской тюрьмы в Бутырскую 68.
Началось ожидание приговора.
____________
1 Решетовская Н.А. Хроног раф // Архив Н.А. Решетовской.
2 Столяров. Палачи и жертвы. М., 1997. С. 344.
3 Там же. С. 340.
4 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 134.
5 Там же. С. 151, 155.
6 Там же. С. 134-168.
7 Там же. С. 145, 152-153.
8 Там же. С. 153.
9 Столяров К.А. Палачи и жертвы. С. 342.
10 Там же. С. 343.
11 Там же. С. 342.
12 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 108.
13 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Т.1. Paris, 1973. С. 144.
14 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
15 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т .3. Ярославль, 1997. С. 376-379.
16 Запись бесед с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 8, 9 и 10 января 1993 г. // Архив автора.
17 Солженицын А.И. Выступление по французскому телевидению. Париж, 9 марта 1976 // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 2. Ярославль, 1996. С. 385.
18 Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
19 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 377.
20 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
21 Во время встреч с Н.Д. Виткевичем 8-10 января 1993 г. я несколько раз задавал ему этот вопрос, и всякий раз он или отделывался общими словами или же переводил разговор на другую тему.
22 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. С. 377.
23 Там же.
24 Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
25 «Такая война не может быть вничью»: Из фронтовых писем А. Солженицына жене Наталье Решетовской // Сын отечества. 1992. № 25. 19 июня. С. 8-9.
26 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино». 28 апреля 1992 г. // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. С. 377.
27 Запись беседы с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 10 января 1993 г. // Архив автора.
28 Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 306.
29 Виткевич Н.Д. Меня предал Солженицын // В круге последнем. М., 1974. С. 140.
30 Там же. С. 141.
31 Там же. С. 141.
32 Власов Л. Солженицын в Прибалтике (мои встречи с Александром Солженицыным и Натальей Решетовской) // Славяне. 1991. № 2. С. 28.
33 Решетовская Н.А. В споре со временем. С. 54-57.
34 Simonjan K.S. Hvem er Solsjenitsyn? Melbyhus, 1976.
35 Солженицын А.И.: 1) Сквозь чад. Paris, 1979. С. 48; 2) Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102.
36 Шпачков В. Уже в четвёртом классе Солженицын начал писать полное собрание своих сочинений // Комсомольская правда. 1992. 31 октября.
37 Ключенков А. Александр Солженицын: реабилитация // Советский воин. 1990. № 2. С. 23, 82.
38 Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 301-308.
39 Лурье С. Из бумаг Л. Пантелеева // Нева. 1988. № 12. С. 195-196.
40 Викторов Б.А. Без грифа «секретно». С. 307.
41 Столяров К.А. Палачи и жертвы. С. 350.
42 Там же. С. 256-257 (фото).
43 Там же. С. 101.
44 Александр Ильич Ульянов и дело 1 марта 1987 г.: Сборник, составленный А.И. Ульяновой- Елизаровой. М.-Л., 1927. С. 357.
45 Запись беседы с военным историком В.М. Лурье. С.-Петербург. 10 октября 2002 г. По телефону // Архив автора.
46 Солженицын А.И. Протеревши глаза. М., 1999. С. 223.
47 Солженицын А.И. Телеинтервью компании Останкино (Интервью ведет Станислав Говорухин). Кавендиш, 28 апреля 1992 // Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 378.
48 РСФСР. Уголовный кодекс. Официальный текст с изменениями на 1 сентября 1943 г. и приложением постатейно-систематизированных материалов. М., 1943. С. 31.
49 Запись беседы с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 8 января 1993 г. // Архив автора.
50 Там же.
51 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 101.
52 Солженицын А.И. Протеревши глаза. С. 115-116.
53 Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино» (интервью ведёт Станислав Говорухин). Кавендиш. 28 апреля 1992 гг. / Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. 1997. Ярославль.
54 Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С.242.
55 Запись беседы с Н.Д. Виткевичем. Брянск. 8 января 1993 г. // Архив автора.
56 Лурье С. Из бумаг Л. Пантелеева // Нева. 1988. № 12. С. 195-196.
57 Смыкалин А.С. Перлюстрация корреспонденции и почтовая военная цензура в России и СССР. СПб., 2008. С. 147.
58 Из приказа НКО СССР и НКВМФ СССР № 00110 о введении военной цензуры воинской почтовой корреспонденции. 13 июля 1941 г. // Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов Т. 2. Кн. 1. Начало. (22.06.1941 - 31.08.1941). М., 2000. С. 308-310 (электронная версия) http://mozohin.ru/article/a-102.html
59 Север А. «Смерть шпионам!». Военная контрразведка СМЕРШ в годы Великой Отечественной войны. М., 2009. С. 11.
60 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 103.
61 Там же. Т. 5. С. 103.
62 Там же.
63 Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С. 202, 204, 210.
64 Бакатин В. Избавление от КГБ. М., 1992. С. 161. По свидетельству Л.И. Сараскиной, это произошло в 1989 г. (Сараскина Л.И. Александр Солженицын. С. 243).
65 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 102. Солженицын А.И. Телеинтервью компании «Останкино» (интервью ведёт Станислав Говорухин). Кавендиш. 28 апреля 1992 гг. / Солженицын А.И. Публицистика. Т. 3. 1997. Ярославль.
66 Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 340.
67 Там же. С. 344.
68 Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ // Малое собрание сочинений. Т. 5. С. 169.
Источник: De Secreto / О Секрете. Сборник научных трудов. А.И. Фурсов (сост.). М.: Товарищество научных изданий КМК. 2016, с. 421-433.
См. также:
- Островский А.В. «Страшно умереть не опальным» // De Secreto / О Секрете
- Островский А.В. Великий писатель земли русской // De Secreto / О Секрете