Воскресная литургическая зарисовка
Заканчивается литургия, долгая, скучная, со всеми прелестями чистого ритуализма в ущерб смыслу. Отец настоятель храма выходит на отпуст и говорит: "Братия и сестры, о. Кирилл только что вернулся с Афона. Давайте попросим его рассказать нам вкратце свои впечатления о поездке." О. Кирилл, второй священник, выходит на амвон и начинает говорить. Я обращаюсь к своим детям: "Пойдемте!" Мы потихонечку передвигаемся к двери и уходим. Потом на улице я пытаюсь объяснить им, что я не против рассказов об Афоне (хорошая тема для беседы после службы за чаем, например), но что все это здесь не к месту.
Что литургия задумана так, что евхаристия - ее торжественный пик. Что заамвонная молитва и отпуст ставят в ней точку. И что вставлять тут нечего и незачем. Недаром литургисты от Бога категорически возражают и против произнесения проповеди после причастия. Что уж тут говорить о воспоминаниях об Афоне. Они рушат даже и ту скудную торжественность, участниками которой мы только что были. Уверен, что намерения батюшек были самыми благими: после двухчасового литургического стояния они хотели вознаградить прихожан интересным благочестивым рассказом. И, может быть, в этот момент я был единственным человеком в храме, который почувствовал какой-то жуткий диссонанс между заключенным в порядке литургии смысле и желанием священников сделать концовку службы чуть живее рассказом об Афоне. Не знаю, поняли ли это дети или просто поверили мне.
Что литургия задумана так, что евхаристия - ее торжественный пик. Что заамвонная молитва и отпуст ставят в ней точку. И что вставлять тут нечего и незачем. Недаром литургисты от Бога категорически возражают и против произнесения проповеди после причастия. Что уж тут говорить о воспоминаниях об Афоне. Они рушат даже и ту скудную торжественность, участниками которой мы только что были. Уверен, что намерения батюшек были самыми благими: после двухчасового литургического стояния они хотели вознаградить прихожан интересным благочестивым рассказом. И, может быть, в этот момент я был единственным человеком в храме, который почувствовал какой-то жуткий диссонанс между заключенным в порядке литургии смысле и желанием священников сделать концовку службы чуть живее рассказом об Афоне. Не знаю, поняли ли это дети или просто поверили мне.