Г.Г. Титов. Обрывки прошлого (Воспоминания учащегося). Часть 4
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Общеученическая петиция выработана. Назначено общее собрание в 1-й Женской Гимназии. Всё примерно в первых числах Ноября 1905 г.
Собрались без президиума, а только с докладчиками по частям петиции, забастовке. Большой Конференц-зал "в два света". У короткой стены на Вознесенский проспект - кафедра. Зал битком заполнен учащимися всех учебных заведений города. Стульев не хватает. Стоят в корридорах, дверях и проходах. Лица возбуждены, праздничны. Кругом молодо, шумно, красиво, напряжённо.
Докладчики (по тогдашнему ораторы) больше Уральцы: Худяков, Кузнецов, Титов, Алфёрова Н., Козырин В. (воробей) и др.
Мне досталось докладывать, защищать пункты петиции об отмене бальной системы (5-ти - 12-ти бальная), форменной одежды. [37]
Здесь для меня было первое наслаждение тысячной аудиторией, которая целиком и полностью поддерживает оратора. Что-то пьянило, увлекало в этом море молодых голов перед кафедрой. Перед глазами, только глаза и лица, иногда лес рук, аплодирующих иль в жесте порыва.
Н.Алфёрова с призывом поддержать забастовкой бастующих уже Уральцев. Странное дело с девицею. Обычно такая тихая, скромная, тут вспыхнула и даже "зарделась девка", что совсем необычно для её лица в смуглых тонах и красках.
Кто-то даже употребил: "Жребий брошен, Рубикон перейдён''.
Собрание прошло с большим под"ёмом. Петиция принята, забастовка одобрена. Отчёт об этом собрании был дан в местную прессу "художником" (ученик Художественн.школы) Егоровым, кажется, в газете "Урал".
Уральцы забастовали. Пансион распустили. Братва - кто по домам, кто на практику, кто просто слонялся по городу.
Наша "Коммуна" на Кузнечной втянула ещё одного - И.В. Теплоухова. В городе осталось из 7 членов забастовочного Комитета нас двое: я и Теплоухов. С от"ехавшими товарищами договорились о с"езде членов К-та (по нынешнему - Пленума) в случае каких новостей по училищу, а также для мероприятий, по отношению к разсыпавшимся "забастовщикам".
Вскоре началась работа по организации учащихся г. Екатеринбурга. Инициативно предполагалось организовать ячейку учащихся Эсдеков, но на практике вылилось в организацию "клуба учащихся", по 1-й [38] Береговой. При клубе организована была "коммуна" - общежитие. Наша "коммуна" на Кузнечной ул. за от"ездом домой Хромцовых, А. Гребнёва распалась. Мы с Теплоуховым перекочевали в "коммуну" при Клубе учащихся.
Здесь имелась солидная библиотека. Происходили регулярные доклады, рефераты, чтения и даже состоялся один вечер с благотворительной целью - в пользу усиления средств Клуба.
Со стороны партийности клубная братва решила дать доступ эсдекам, эссерам и анархистам, мотивируя необходимостью глубокого ознакомления с каждым из воззрений, чтоб впоследствии прочно осесть в какой-либо партии, группе. Постоянных жителей Клубной Коммуны нас было человек 8-9, среди них: В. Козырин ("воробей", С-Р.), его мать и сестра - конечно с эссеровщиной, Теплоухов, Титов, Лопухин (С-Д), Основина (анархистка-коммунистка, группа Крапоткина).
Вся организация вокруг клуба состояла до 120-150 человек из Уральскаго училища, Художественной школы, обеих гимназий и реального училища.
Наибольшей теплотой нами отмечалась "мать Козыриха". Совершенно безграмотная, "простоволосая" женщина, которая иногда забывала всю нашу идейную разношёрстность и тянулась к нам с своей материнской заботливостью, привязанностью. Она была нашей экономкой, "домоправительницей", иногда безобидной "ворчуньей". Её особенно поражала горячность наших идейных разногласий и вытекавшая отсюда порой враждебность друг другу вплоть до временного "неразговаривания" между враждующими спорщиками.
Эта внутренняя атмосфера Коммуны подогревалась выступавшими в клубе партийцами эссэрами, видными деятелями подпольщиками, анархистами.
Среди выступавших можно отметить: Студ. Поленева, Стрижова, Кантора (анархиста).
Наша эсдековская братва, коммунары, принуждена была иногда схватываться с "Голиафами" эссеровщины и анархизма. [39] Бой был не равным. Но до победы нас дело не доходило, несмотря на нашу молодость и, казалось, меньшую энциклопедичность.
Наибольшую трудность в схватках представлял европейски образованный анархист Кантор, по профессии, кажется, Инженер-химик.
Я в это время посещал кружок пропагандистов под руководством тов." Фаддея" (Залкинд, кажется)* и "Оскаровны" (Авейдэ). [*"Фаддей" Залкинд осенью 1905 г. на Урале уже не был. Моисеев]
Нужно сказать, что к этому времени в книжных магазинах появилась масса марксистской литературы изд. "Молот": Труды Маркса, Энгельса, Лассаля, Каутского, Бельтова (Плеханова), Ильина (Ленина), Богданова, Лафарга, Аксельрод (ортодокс), и Эсэровской, анархистской в трудах Чернова, Кареева, Крапоткина, Жан Грав, Штирнер, Бакунина, Э. Реклю и друг.
Марксизм представлен был наиболее полно, обширно и фундаментальными трудами по полит-экономии, истории революционных движений, философии (Меринга, Вольтман, Бельтоз) и друг.
Перед умственным взором невольно вставала нелепость ещё вчерашних гонений не только за одну из этих книжек, брошюру, а за неосторожное слово, лозунг из них. Обыск, тюрьма, ссылка, каторга - вчерашние скорпионы самодержавия, полиции, жандармы обрушивались на скудные обрывки из этой красовавшейся теперь в витринах среди "бела дня" литературы.
Первое, что я купил - это был " Коммунистический манифест". Скорей разрезать, сравнить с гектографированным изданием. И что же? Есть некоторые купюры, но остальное из слово в слово и даже "Пролетарий всех стран" - есть.
Вот каково было примерно, ошеломляющее действие "легального Марксизма". Были приняты все меры к изысканию средств для приобретения всей литературы по Марксизму, научному Социализму. Началась не только штудировка, чтение, а иногда прямо "зубрёжка". [40] Ибо в спорах, дискуссиях того времени, особенно с С-Р, весьма полезны были выдержки из Маркса. Кстати и они, псы, основательно ссылались на теорию ренты, земельного капитала К.Маркса, откуда, фокусничая, подкрепляли свои идеологические построения.
Так пошла наша партучеба, вываривание, закалка в котле дискуссий Марксизского мировозрения, идеологии рабочего класса.
Из учащейся молодежи стали выделяться особо успевающие в Марксизме, как например, Сима Дерябина по шутливому прозванию "Филосовская точка" от её манеры, бывало, начинать свои соответствующие выступления словами: "С филосовской точки зрения…" и т.д. Потом Зинаида Осколкова, С. Морозов (Уралец), Г.Парфёнов. Все эти товарищи несли, видимо, уже и большую по тому времени работу по явкам, адресам и пр. Они же были и связью нас, широких масс учащейся молодёжи, с организацией Р.С.-Д.Р.П(б). [41]
1906 ГОД.
Мне была теперь уже не по вкусу атмосфера Клубной Коммуны, и я, нагрузившись литературой, в начале Января 1906 года вернулся на Кузнечную улицу к старой нашей хозяйке. "Встал на хлеба" к ней. Хотелось уйти от шума, гама клуба, от идейной пестроты жильцов, засесть за научный Социализм.
К этому же времени начались и репрессии оправившегося правительства. Знаменитое распоряжение Дурново: "Всех агитаторов, ораторов и т.д. - арестовать". Или что-то в этом роде. И наш клуб учащихся был "накрыт", обитатели арестованы.
Помню, я подходил утром к клубу 9 Января, где предполагалось собрание по поводу "Питерского расстрела 1905 г.". На встречу, не доходя до клуба дома за два, кажется, гимназистка Вайнштейн, потом ещё кто-то бросают на ходу, не останавливаясь:
- Титка, обратно, в клубе обыск, засада.
Деланно непринуждённо ворочаюсь и я. Бегу кой-кого предупредить из ребят, в частности Б.Пентегова. Он даёт мне утащить и схоронить винтовочные патроны. Забираю. Тороплюсь домой прибраться, спрятать патроны и свой револьвер. То и другое хороню в большой поленнице дров на дворе своей квартиры.
Во время обыска, ареста в клубе "посели" все жильцы и часть случайных посетителей, попавших в лапы "засады". Потом братву судили, кажется в 1907 году. Все были оправданы.
Атмосфера репрессий сгущалась. Зачастили слухи об обысках, арестах и пр. Положение "замешанных" становилось тревожней и опасней.
Случай осложнил и совсем моё в частности положение.
Группе Уральцев: Петрелевич, Пастаногов, Анучин, Титов и др. поручено было разбросить прокламации в В-Исетском театре во время спектакля и по улицам города. Мы запаслись местами в ложах. В момент опускания занавеса, темноты в зале, - широким конфетти с двух сторон наполнили партер внизу снежно-белым градом листовок. [42]
Момент был чрезвычайно эффектным при свете электричества. И эти плавающие в воздухе листовки и хватающие руки приятно изумлённой публики.
Шум, гам, обычный для конца действия, дополнился ещё возгласами изумления, возмущения, аплодисментов. Полиция на верх к ложам. Среди лавы сходящей по лестнице публики меня в форме " уральца" пытаются схватить и обыскать. Вырываюсь, скрываюсь в гуще толпы у вешелок. Одеваюсь (было штатское пальто) и ухожу незаметно из театра.
Посудил, порядил на утро кой с кем, и с уральцем П. Тыриным в следующую ночь айда на практику в Донбас.
Денег хватило только на билет до Златоуста. Остановилась у знакомых ребят (А.Кузнецов). Запаслись деньгами, адресами на ст. Шахтную Александро-Грушевск - к брату Кузнецова и А.Солодникову на копях " Кукса и Чурилина".
В Донбасе мне удалось устроиться практикантом на "Парамоновских копях", а Тырину у французской компании. Потянулась практика - с 5-ти часов утра до 6-ти часов вечера сменным десятником на глубине 100-200 сажен в антрацитовой шахте.
Стал группировать шахтеров, но публика - большинство Воронежских крестьян, прибывших " на заработки". Этим не до "политики". Да и мое "кацапство" не понутру, видимо.
Ткнулся в скудные кадры подсобных квалифицированных слесарей, токарей - тоже плохо. Наконец, нащупал парокотельную и там чумазых кочегаров. Дело пошло на лад.
Сначала мимолетные беседы, потом летучки - прогулки в степи и "балках" (оврагах). Работа сводилась в чтении, распространении литературы преимущественно изд. "Донской Речи" (издателя Парамонова, чуть ли не владельца этих Копей).
Полиция и здесь занюхалась. Пошли слухи, так что мне по предупреждению от Солодникова с " Кукса и Чурилина" пришлось срочно тоже улепётывать.
Куда? Обратно на Урал. [43]
В Екатеринбурге, куда добрался через Царицын, Самару, Челябинск, иногда опять и "зайцем", явился в "Общество Уральских Горных Техников". Здесь, пока что, на комиссионных началах занялся через, кажется, Э. Светлосанова распространением изданий "Молот". Но дело как заработок было плохое.
Лето. Никого знакомых учащихся нет. Пораз"ехались по домам на каникулы, на практику.
На Вассенцовской розыскал поредевшую Клубную Коммуну: Козырина, Основина и др. Братва посидела в тюрьме, как-то выглядела солиднее и серьёзнее. Порой начинала нудно ныть и "разводить". Последний термин охватывал проявления безпричинной тоски, слёз и даже истерик. Атмосфера не важная.
Через О-ва Техников, наконец, в компании Уральцев Стермшек, Тагильцев, Г.Алексеев, всего пятеро, попадаем на практику к Французской компании изумрудных копей у ст.Баженово Тюменск. ж.д.
Управляющий Мосье Лиевен принял радушно и с присущей французской вежливостью.
Нужны были, видите ли, "надёжные, честные люди", чтоб защищать зелёные драгоценные камушки от "хищников" (воров) в шахтах и разработках.
Зажили и здесь коммуной. Кругом вековой сосновый лес. Дальше болота и уральский "слепень, овод", а по вечерам мириады мошек и комаров. Отведённая пустующая казарма или пустующая школа - не место отдыха и ночлега, а буквально "клоповник".
Параллельно с "нашей работой" - надзором, чтоб не воровали, "не глотали" камушки, мы занялись распространением кой-какой литературы изд. "Молот" и "Донская речь".
Всё шло по хорошему. Но вот однажды через 1½-2 месяца, под осень уже, нас всех вызывает за 7-5 верст на главный прииск Мосье Лиевен.
Дорога верховая. [44]
Приезжаем. Входим в кабинет. Наш полненький, обычно добродушно-розовенький Лиевен красен, возбуждён и, видимо, возмущён. Настраиваясь на суровый лад, французски картавя, пред"являет нам ряд обвинений и "тгебует" - "пгекгащения" в дальнейшем.
Мы улавливаем в картавой, неправильно-построенной по русски речи слова: анархисты, синдикалисты, русские бунтовщики и пр.
Оказывается, наша устная агитация, распространение литературы - всё было "доложено" ему хранителями общественного порядка и борцами с "крамолой", т.е. полицией. Полиция, будучи "содержанкой" мосье, решила действовать с ведома своего повелителя.
Мы пытались защищать своё право на "культурную работу", но мосье только более входил в "раж". Мы попрощались и заявили, что сообщим свои выводы позднее, и вышли. Коротко перекинулись впечатлениями.
Алексеев и я решили демонстративно на завтра заявить "окончательный рассчёт". Что нами на другой день утречком и было выполнено. К вечеру были уже опять в Екатеринбурге.
Вассенцовская коммуна уже распалась, и часть её с новыми членами в составе: Рядкиной, Парфёнова, В. Морозова, И. Теплоухова, Основиной - перекочевала на "Вавиловскую дачу". Это лес и большой, старый пустующий дом на Мельковском мысе городского пруда.
Основным признаком этой "Вавиловской коммуны" была голодовка, недоедание. Это дополнялось начавшейся политической реакцией, вечной угрозой обыска, ареста, высылки и пр. Братва изголодалась, изнервничалась и просто устала. Повышенная нервозность вылилась в конце концов в форменную истерию.
Обстановка пустующего дома, мрачныя большия комнаты без всякой меблировки - всё способствовало болезненным процессам среди обитателей коммуны. Истерия выливалась у обитателей сначала [45] в своеобразную задумчивость, столбняк и, наконец, в дикую, визгливую истерию, рыдания. На жаргоне коммунаров это называлось - "разводить".
Если кого замечали, что он задумывается, плачет, то говорили:
- Оставь его/её, Васька/Шурка, "разводить".
Попытки успокоить обычно были безрезультатны и даже наоборот иногда усиливали общую истерию. Царила атмосфера какого-то болезненного тяжёлого психоза.
Мне эта обстановка и атмосфера пришлись не по душе. Временно устроился у старой хозяйки на Кузнечной улице.
С Горным Училищем, с нашей "забастовкой", обстояло так.
Канцелярией училища было об"явлено в газетах и разосланы письма учащимся с сообщением, что учебные занятия начинаются в сентябре месяце, и желающие продолжать образование подают о сём заявление. Однако по частным сведениям было известно исполнение части требований нашей петиции: увольнение Инженеров Головачёва, Иванова, ликвидация пансиона, отмена дежурств у Локомобиля и проч., уже мелочи. Таким образом, моральное положение забастовщиков, Забаст. К-та, облегчалось. Мы могли с "победным видом" считать забастовку выигранной и приступить к продолжению образования. Таковы были и наши письма частного порядка к раз"ехавшейся братве.
Лето 1906 года для молодежи - осколков эссэровщины, анархистов, характерно вспышками террора (убийство сыщика "Рыжего"), эксов (Рязановская Церковь, Контора Доброва-Набгольц и другие).
Избыточность молодой энергии на фоне "Столыпинского режима оголтелой реакции" искала приложения, выхода. Дезорганизованные арестами, провалами "главарей" остатки боевых организаций, "дружин" страдали от вынужденного революционного затишья и вставали на скользкий путь террора и экспроприаций.
Здесь интересно разсказать, как я потерпел "убыток" от знакомой публики - анархистов.
К огородам моей квартиры на Кузнечной примыкал огород "владения … улицы". Тут в бане "на огороде" этого владения поселилась бездомная братва анархистов. Помню, встречал [46] тут: А. Солодникова, В.В. Морозова, "Матроса", А. Горшкова (Лбовец) и друг.
Братва, что называется, перебивалась "с кваса на воду". Возникла естественная мысль "поправить делишки". Солодников - хозяин "квартиры" - предложил мне тоже участвовать в "эксе". Я отказался, однако "одолжил на время" мой несравненный блестящий безкурковый "Смит Вессон".
Вскоре состоялось ограбление "Артельщики Берёзовского завода". Взято было до 10.000 рублей. Обитатели бани разсыпались.
Года через 3-4 кой у кого из стянувшихся в Екатеринбурге справляю свой револьвер.
- Попочка, свистни.
По разсказу Солодникова или Морозова револьвер мой попал в руки Савельева, что ли, который с наделёнными деньгами (до 2000 рублей), моим револьвером бежал в Америку. Так меня "разоружило" время и… "милые приятели".
В общем же я остался, помню, доволен: было "чисто сделано". Никто не попался. Молодцы.
"Властям", как в насмешку, на "месте преступления" досталась огромная рваная "галоша тринадцатого номера" - остаток геркулеса "Матроса".
Молодежь же эсдековского направления, как меньшинство Вавиловской Коммуны, в бездоходной тоске изнывала по партработе. Наконец, вывернулась как-то с деньгами (не без участия либерала Конюхова) и частью (Парфёнов, Основина, Теплоухов, Рядкина, Фёдоров "Данька") уехала в Питер на "курсы". Другая часть во главе с Осколковой, Дерябина, Диной Поляковой осторожно повели собрание распылившейся за летние каникулы более иль менее активной молодёжи.
Появились новые лица совсем зелёной молодёжи: С. Анучкин, Ивойлов, Смоляков, Костромитин, Жулина, Гребнёва, Фроловская, А. Парамонов (учен.Городского училища), Кичигин и друг. [47]
Молодёжь разбилась по Марксистским кружкам в составе 5-6 человек. Мне досталось руководить школой с "зелёной молодежью", большинство из Городского Училища во главе с А. Парамоновым, Гордеевым и др.
В основу программы были положены "конспекты занятий в кружках", составленные К-том Р.С.-Д.Р.П. Основные пособия: Бакс "Экономические беседы"; Богданов "Политическая экономия" и К. Каутский "Эрфуртская программа".
Наконец, Сентябрь - завертелась и официальная, академическая учёба, и обычное рыскание "по урокам" в погоне за куском хлеба. Приехали и старые деятели по коммуне на Кузнечной бр.Хромцовы, Л. Гребнёв. На Кузнечной организовали новую коммуну - на углу Кузнечной и Главного проспекта (д.Кудрина).
Система организации нашего хозяйства сводилась к тому, что мы закупали хлеб, мясо, лук, капусту и пр., а хозяйка нам готовила обед. Закупка припасов производилась по переменно каждым коммунаром. Это надоедало всем и особенно мне. Так что скоро это сменилось кринкой молока, колбасой и чаем.
Особенностью нашей новой Хозяйки была подозрительность к нам ("прощалыгам") и крайняя нетерпимость к посещению нас нашими товарищами, особенно женского пола.
Сама наша квартира состояла из большой квадратной комнаты в никнем этаже дома с двумя окнами на Главный проспект. Признаться, одно время мы думали, что мы попали к хозяевам-"черносотенцам". Но события ближайшего будущего сняли наши подозрения.
Реакционный забор
Часть 5
Часть 2
Часть 3
Общеученическая петиция выработана. Назначено общее собрание в 1-й Женской Гимназии. Всё примерно в первых числах Ноября 1905 г.
Собрались без президиума, а только с докладчиками по частям петиции, забастовке. Большой Конференц-зал "в два света". У короткой стены на Вознесенский проспект - кафедра. Зал битком заполнен учащимися всех учебных заведений города. Стульев не хватает. Стоят в корридорах, дверях и проходах. Лица возбуждены, праздничны. Кругом молодо, шумно, красиво, напряжённо.
Докладчики (по тогдашнему ораторы) больше Уральцы: Худяков, Кузнецов, Титов, Алфёрова Н., Козырин В. (воробей) и др.
Мне досталось докладывать, защищать пункты петиции об отмене бальной системы (5-ти - 12-ти бальная), форменной одежды. [37]
Здесь для меня было первое наслаждение тысячной аудиторией, которая целиком и полностью поддерживает оратора. Что-то пьянило, увлекало в этом море молодых голов перед кафедрой. Перед глазами, только глаза и лица, иногда лес рук, аплодирующих иль в жесте порыва.
Н.Алфёрова с призывом поддержать забастовкой бастующих уже Уральцев. Странное дело с девицею. Обычно такая тихая, скромная, тут вспыхнула и даже "зарделась девка", что совсем необычно для её лица в смуглых тонах и красках.
Кто-то даже употребил: "Жребий брошен, Рубикон перейдён''.
Собрание прошло с большим под"ёмом. Петиция принята, забастовка одобрена. Отчёт об этом собрании был дан в местную прессу "художником" (ученик Художественн.школы) Егоровым, кажется, в газете "Урал".
Уральцы забастовали. Пансион распустили. Братва - кто по домам, кто на практику, кто просто слонялся по городу.
Наша "Коммуна" на Кузнечной втянула ещё одного - И.В. Теплоухова. В городе осталось из 7 членов забастовочного Комитета нас двое: я и Теплоухов. С от"ехавшими товарищами договорились о с"езде членов К-та (по нынешнему - Пленума) в случае каких новостей по училищу, а также для мероприятий, по отношению к разсыпавшимся "забастовщикам".
Вскоре началась работа по организации учащихся г. Екатеринбурга. Инициативно предполагалось организовать ячейку учащихся Эсдеков, но на практике вылилось в организацию "клуба учащихся", по 1-й [38] Береговой. При клубе организована была "коммуна" - общежитие. Наша "коммуна" на Кузнечной ул. за от"ездом домой Хромцовых, А. Гребнёва распалась. Мы с Теплоуховым перекочевали в "коммуну" при Клубе учащихся.
Здесь имелась солидная библиотека. Происходили регулярные доклады, рефераты, чтения и даже состоялся один вечер с благотворительной целью - в пользу усиления средств Клуба.
Со стороны партийности клубная братва решила дать доступ эсдекам, эссерам и анархистам, мотивируя необходимостью глубокого ознакомления с каждым из воззрений, чтоб впоследствии прочно осесть в какой-либо партии, группе. Постоянных жителей Клубной Коммуны нас было человек 8-9, среди них: В. Козырин ("воробей", С-Р.), его мать и сестра - конечно с эссеровщиной, Теплоухов, Титов, Лопухин (С-Д), Основина (анархистка-коммунистка, группа Крапоткина).
Вся организация вокруг клуба состояла до 120-150 человек из Уральскаго училища, Художественной школы, обеих гимназий и реального училища.
Наибольшей теплотой нами отмечалась "мать Козыриха". Совершенно безграмотная, "простоволосая" женщина, которая иногда забывала всю нашу идейную разношёрстность и тянулась к нам с своей материнской заботливостью, привязанностью. Она была нашей экономкой, "домоправительницей", иногда безобидной "ворчуньей". Её особенно поражала горячность наших идейных разногласий и вытекавшая отсюда порой враждебность друг другу вплоть до временного "неразговаривания" между враждующими спорщиками.
Эта внутренняя атмосфера Коммуны подогревалась выступавшими в клубе партийцами эссэрами, видными деятелями подпольщиками, анархистами.
Среди выступавших можно отметить: Студ. Поленева, Стрижова, Кантора (анархиста).
Наша эсдековская братва, коммунары, принуждена была иногда схватываться с "Голиафами" эссеровщины и анархизма. [39] Бой был не равным. Но до победы нас дело не доходило, несмотря на нашу молодость и, казалось, меньшую энциклопедичность.
Наибольшую трудность в схватках представлял европейски образованный анархист Кантор, по профессии, кажется, Инженер-химик.
Я в это время посещал кружок пропагандистов под руководством тов." Фаддея" (Залкинд, кажется)* и "Оскаровны" (Авейдэ). [*"Фаддей" Залкинд осенью 1905 г. на Урале уже не был. Моисеев]
Нужно сказать, что к этому времени в книжных магазинах появилась масса марксистской литературы изд. "Молот": Труды Маркса, Энгельса, Лассаля, Каутского, Бельтова (Плеханова), Ильина (Ленина), Богданова, Лафарга, Аксельрод (ортодокс), и Эсэровской, анархистской в трудах Чернова, Кареева, Крапоткина, Жан Грав, Штирнер, Бакунина, Э. Реклю и друг.
Марксизм представлен был наиболее полно, обширно и фундаментальными трудами по полит-экономии, истории революционных движений, философии (Меринга, Вольтман, Бельтоз) и друг.
Перед умственным взором невольно вставала нелепость ещё вчерашних гонений не только за одну из этих книжек, брошюру, а за неосторожное слово, лозунг из них. Обыск, тюрьма, ссылка, каторга - вчерашние скорпионы самодержавия, полиции, жандармы обрушивались на скудные обрывки из этой красовавшейся теперь в витринах среди "бела дня" литературы.
Первое, что я купил - это был " Коммунистический манифест". Скорей разрезать, сравнить с гектографированным изданием. И что же? Есть некоторые купюры, но остальное из слово в слово и даже "Пролетарий всех стран" - есть.
Вот каково было примерно, ошеломляющее действие "легального Марксизма". Были приняты все меры к изысканию средств для приобретения всей литературы по Марксизму, научному Социализму. Началась не только штудировка, чтение, а иногда прямо "зубрёжка". [40] Ибо в спорах, дискуссиях того времени, особенно с С-Р, весьма полезны были выдержки из Маркса. Кстати и они, псы, основательно ссылались на теорию ренты, земельного капитала К.Маркса, откуда, фокусничая, подкрепляли свои идеологические построения.
Так пошла наша партучеба, вываривание, закалка в котле дискуссий Марксизского мировозрения, идеологии рабочего класса.
Из учащейся молодежи стали выделяться особо успевающие в Марксизме, как например, Сима Дерябина по шутливому прозванию "Филосовская точка" от её манеры, бывало, начинать свои соответствующие выступления словами: "С филосовской точки зрения…" и т.д. Потом Зинаида Осколкова, С. Морозов (Уралец), Г.Парфёнов. Все эти товарищи несли, видимо, уже и большую по тому времени работу по явкам, адресам и пр. Они же были и связью нас, широких масс учащейся молодёжи, с организацией Р.С.-Д.Р.П(б). [41]
1906 ГОД.
Мне была теперь уже не по вкусу атмосфера Клубной Коммуны, и я, нагрузившись литературой, в начале Января 1906 года вернулся на Кузнечную улицу к старой нашей хозяйке. "Встал на хлеба" к ней. Хотелось уйти от шума, гама клуба, от идейной пестроты жильцов, засесть за научный Социализм.
К этому же времени начались и репрессии оправившегося правительства. Знаменитое распоряжение Дурново: "Всех агитаторов, ораторов и т.д. - арестовать". Или что-то в этом роде. И наш клуб учащихся был "накрыт", обитатели арестованы.
Помню, я подходил утром к клубу 9 Января, где предполагалось собрание по поводу "Питерского расстрела 1905 г.". На встречу, не доходя до клуба дома за два, кажется, гимназистка Вайнштейн, потом ещё кто-то бросают на ходу, не останавливаясь:
- Титка, обратно, в клубе обыск, засада.
Деланно непринуждённо ворочаюсь и я. Бегу кой-кого предупредить из ребят, в частности Б.Пентегова. Он даёт мне утащить и схоронить винтовочные патроны. Забираю. Тороплюсь домой прибраться, спрятать патроны и свой револьвер. То и другое хороню в большой поленнице дров на дворе своей квартиры.
Во время обыска, ареста в клубе "посели" все жильцы и часть случайных посетителей, попавших в лапы "засады". Потом братву судили, кажется в 1907 году. Все были оправданы.
Атмосфера репрессий сгущалась. Зачастили слухи об обысках, арестах и пр. Положение "замешанных" становилось тревожней и опасней.
Случай осложнил и совсем моё в частности положение.
Группе Уральцев: Петрелевич, Пастаногов, Анучин, Титов и др. поручено было разбросить прокламации в В-Исетском театре во время спектакля и по улицам города. Мы запаслись местами в ложах. В момент опускания занавеса, темноты в зале, - широким конфетти с двух сторон наполнили партер внизу снежно-белым градом листовок. [42]
Момент был чрезвычайно эффектным при свете электричества. И эти плавающие в воздухе листовки и хватающие руки приятно изумлённой публики.
Шум, гам, обычный для конца действия, дополнился ещё возгласами изумления, возмущения, аплодисментов. Полиция на верх к ложам. Среди лавы сходящей по лестнице публики меня в форме " уральца" пытаются схватить и обыскать. Вырываюсь, скрываюсь в гуще толпы у вешелок. Одеваюсь (было штатское пальто) и ухожу незаметно из театра.
Посудил, порядил на утро кой с кем, и с уральцем П. Тыриным в следующую ночь айда на практику в Донбас.
Денег хватило только на билет до Златоуста. Остановилась у знакомых ребят (А.Кузнецов). Запаслись деньгами, адресами на ст. Шахтную Александро-Грушевск - к брату Кузнецова и А.Солодникову на копях " Кукса и Чурилина".
В Донбасе мне удалось устроиться практикантом на "Парамоновских копях", а Тырину у французской компании. Потянулась практика - с 5-ти часов утра до 6-ти часов вечера сменным десятником на глубине 100-200 сажен в антрацитовой шахте.
Стал группировать шахтеров, но публика - большинство Воронежских крестьян, прибывших " на заработки". Этим не до "политики". Да и мое "кацапство" не понутру, видимо.
Ткнулся в скудные кадры подсобных квалифицированных слесарей, токарей - тоже плохо. Наконец, нащупал парокотельную и там чумазых кочегаров. Дело пошло на лад.
Сначала мимолетные беседы, потом летучки - прогулки в степи и "балках" (оврагах). Работа сводилась в чтении, распространении литературы преимущественно изд. "Донской Речи" (издателя Парамонова, чуть ли не владельца этих Копей).
Полиция и здесь занюхалась. Пошли слухи, так что мне по предупреждению от Солодникова с " Кукса и Чурилина" пришлось срочно тоже улепётывать.
Куда? Обратно на Урал. [43]
В Екатеринбурге, куда добрался через Царицын, Самару, Челябинск, иногда опять и "зайцем", явился в "Общество Уральских Горных Техников". Здесь, пока что, на комиссионных началах занялся через, кажется, Э. Светлосанова распространением изданий "Молот". Но дело как заработок было плохое.
Лето. Никого знакомых учащихся нет. Пораз"ехались по домам на каникулы, на практику.
На Вассенцовской розыскал поредевшую Клубную Коммуну: Козырина, Основина и др. Братва посидела в тюрьме, как-то выглядела солиднее и серьёзнее. Порой начинала нудно ныть и "разводить". Последний термин охватывал проявления безпричинной тоски, слёз и даже истерик. Атмосфера не важная.
Через О-ва Техников, наконец, в компании Уральцев Стермшек, Тагильцев, Г.Алексеев, всего пятеро, попадаем на практику к Французской компании изумрудных копей у ст.Баженово Тюменск. ж.д.
Управляющий Мосье Лиевен принял радушно и с присущей французской вежливостью.
Нужны были, видите ли, "надёжные, честные люди", чтоб защищать зелёные драгоценные камушки от "хищников" (воров) в шахтах и разработках.
Зажили и здесь коммуной. Кругом вековой сосновый лес. Дальше болота и уральский "слепень, овод", а по вечерам мириады мошек и комаров. Отведённая пустующая казарма или пустующая школа - не место отдыха и ночлега, а буквально "клоповник".
Параллельно с "нашей работой" - надзором, чтоб не воровали, "не глотали" камушки, мы занялись распространением кой-какой литературы изд. "Молот" и "Донская речь".
Всё шло по хорошему. Но вот однажды через 1½-2 месяца, под осень уже, нас всех вызывает за 7-5 верст на главный прииск Мосье Лиевен.
Дорога верховая. [44]
Приезжаем. Входим в кабинет. Наш полненький, обычно добродушно-розовенький Лиевен красен, возбуждён и, видимо, возмущён. Настраиваясь на суровый лад, французски картавя, пред"являет нам ряд обвинений и "тгебует" - "пгекгащения" в дальнейшем.
Мы улавливаем в картавой, неправильно-построенной по русски речи слова: анархисты, синдикалисты, русские бунтовщики и пр.
Оказывается, наша устная агитация, распространение литературы - всё было "доложено" ему хранителями общественного порядка и борцами с "крамолой", т.е. полицией. Полиция, будучи "содержанкой" мосье, решила действовать с ведома своего повелителя.
Мы пытались защищать своё право на "культурную работу", но мосье только более входил в "раж". Мы попрощались и заявили, что сообщим свои выводы позднее, и вышли. Коротко перекинулись впечатлениями.
Алексеев и я решили демонстративно на завтра заявить "окончательный рассчёт". Что нами на другой день утречком и было выполнено. К вечеру были уже опять в Екатеринбурге.
Вассенцовская коммуна уже распалась, и часть её с новыми членами в составе: Рядкиной, Парфёнова, В. Морозова, И. Теплоухова, Основиной - перекочевала на "Вавиловскую дачу". Это лес и большой, старый пустующий дом на Мельковском мысе городского пруда.
Основным признаком этой "Вавиловской коммуны" была голодовка, недоедание. Это дополнялось начавшейся политической реакцией, вечной угрозой обыска, ареста, высылки и пр. Братва изголодалась, изнервничалась и просто устала. Повышенная нервозность вылилась в конце концов в форменную истерию.
Обстановка пустующего дома, мрачныя большия комнаты без всякой меблировки - всё способствовало болезненным процессам среди обитателей коммуны. Истерия выливалась у обитателей сначала [45] в своеобразную задумчивость, столбняк и, наконец, в дикую, визгливую истерию, рыдания. На жаргоне коммунаров это называлось - "разводить".
Если кого замечали, что он задумывается, плачет, то говорили:
- Оставь его/её, Васька/Шурка, "разводить".
Попытки успокоить обычно были безрезультатны и даже наоборот иногда усиливали общую истерию. Царила атмосфера какого-то болезненного тяжёлого психоза.
Мне эта обстановка и атмосфера пришлись не по душе. Временно устроился у старой хозяйки на Кузнечной улице.
С Горным Училищем, с нашей "забастовкой", обстояло так.
Канцелярией училища было об"явлено в газетах и разосланы письма учащимся с сообщением, что учебные занятия начинаются в сентябре месяце, и желающие продолжать образование подают о сём заявление. Однако по частным сведениям было известно исполнение части требований нашей петиции: увольнение Инженеров Головачёва, Иванова, ликвидация пансиона, отмена дежурств у Локомобиля и проч., уже мелочи. Таким образом, моральное положение забастовщиков, Забаст. К-та, облегчалось. Мы могли с "победным видом" считать забастовку выигранной и приступить к продолжению образования. Таковы были и наши письма частного порядка к раз"ехавшейся братве.
Лето 1906 года для молодежи - осколков эссэровщины, анархистов, характерно вспышками террора (убийство сыщика "Рыжего"), эксов (Рязановская Церковь, Контора Доброва-Набгольц и другие).
Избыточность молодой энергии на фоне "Столыпинского режима оголтелой реакции" искала приложения, выхода. Дезорганизованные арестами, провалами "главарей" остатки боевых организаций, "дружин" страдали от вынужденного революционного затишья и вставали на скользкий путь террора и экспроприаций.
Здесь интересно разсказать, как я потерпел "убыток" от знакомой публики - анархистов.
К огородам моей квартиры на Кузнечной примыкал огород "владения … улицы". Тут в бане "на огороде" этого владения поселилась бездомная братва анархистов. Помню, встречал [46] тут: А. Солодникова, В.В. Морозова, "Матроса", А. Горшкова (Лбовец) и друг.
Братва, что называется, перебивалась "с кваса на воду". Возникла естественная мысль "поправить делишки". Солодников - хозяин "квартиры" - предложил мне тоже участвовать в "эксе". Я отказался, однако "одолжил на время" мой несравненный блестящий безкурковый "Смит Вессон".
Вскоре состоялось ограбление "Артельщики Берёзовского завода". Взято было до 10.000 рублей. Обитатели бани разсыпались.
Года через 3-4 кой у кого из стянувшихся в Екатеринбурге справляю свой револьвер.
- Попочка, свистни.
По разсказу Солодникова или Морозова револьвер мой попал в руки Савельева, что ли, который с наделёнными деньгами (до 2000 рублей), моим револьвером бежал в Америку. Так меня "разоружило" время и… "милые приятели".
В общем же я остался, помню, доволен: было "чисто сделано". Никто не попался. Молодцы.
"Властям", как в насмешку, на "месте преступления" досталась огромная рваная "галоша тринадцатого номера" - остаток геркулеса "Матроса".
Молодежь же эсдековского направления, как меньшинство Вавиловской Коммуны, в бездоходной тоске изнывала по партработе. Наконец, вывернулась как-то с деньгами (не без участия либерала Конюхова) и частью (Парфёнов, Основина, Теплоухов, Рядкина, Фёдоров "Данька") уехала в Питер на "курсы". Другая часть во главе с Осколковой, Дерябина, Диной Поляковой осторожно повели собрание распылившейся за летние каникулы более иль менее активной молодёжи.
Появились новые лица совсем зелёной молодёжи: С. Анучкин, Ивойлов, Смоляков, Костромитин, Жулина, Гребнёва, Фроловская, А. Парамонов (учен.Городского училища), Кичигин и друг. [47]
Молодёжь разбилась по Марксистским кружкам в составе 5-6 человек. Мне досталось руководить школой с "зелёной молодежью", большинство из Городского Училища во главе с А. Парамоновым, Гордеевым и др.
В основу программы были положены "конспекты занятий в кружках", составленные К-том Р.С.-Д.Р.П. Основные пособия: Бакс "Экономические беседы"; Богданов "Политическая экономия" и К. Каутский "Эрфуртская программа".
Наконец, Сентябрь - завертелась и официальная, академическая учёба, и обычное рыскание "по урокам" в погоне за куском хлеба. Приехали и старые деятели по коммуне на Кузнечной бр.Хромцовы, Л. Гребнёв. На Кузнечной организовали новую коммуну - на углу Кузнечной и Главного проспекта (д.Кудрина).
Система организации нашего хозяйства сводилась к тому, что мы закупали хлеб, мясо, лук, капусту и пр., а хозяйка нам готовила обед. Закупка припасов производилась по переменно каждым коммунаром. Это надоедало всем и особенно мне. Так что скоро это сменилось кринкой молока, колбасой и чаем.
Особенностью нашей новой Хозяйки была подозрительность к нам ("прощалыгам") и крайняя нетерпимость к посещению нас нашими товарищами, особенно женского пола.
Сама наша квартира состояла из большой квадратной комнаты в никнем этаже дома с двумя окнами на Главный проспект. Признаться, одно время мы думали, что мы попали к хозяевам-"черносотенцам". Но события ближайшего будущего сняли наши подозрения.
Реакционный забор
Часть 5