Из Рассказов Облачной страны: Тысяча печатей (3)
(Продолжение. Начало: 1, 2)
7. Сыщики Полотняного приказа
- Самое подходящее место! Подворья огромные, сторожа дозором ходят, но вдоль заборов, конечно, не стоят. Если не соваться к самым воротам, делай, что хочешь. В двух шагах от Дворца, но вот хватает же негодяям дерзости!
Получается, Первая улица ничуть не безопаснее дальних закоулков.
Делопроизводитель Намма-младший искренне возмущён. И, надо признать, расстарался и ночью, и с утра.
- Лекаря вызвали ещё до возвращения Восьмого царевича, потому что пострадавшие выглядели скверно. У слуги рука сломана, у Пещерника кости вроде бы целы, но избит сильно. Я его когда увидел, он был без сознания и в крови, будто его резали. Хотя оказалось - обошлись дубинами. Слуга же ещё и сопротивлялся… Кстати, он говорит: лиц не разглядел, но палкой от фонаря успел крепко заехать одному из нападавших по лицу, может, даже глаз выбил. Фонарь и палку я нашёл - глаз не глаз, но рукоять действительно в крови. И волосок короткий прилип, как из брови.
- Молодец, - говорит средний советник Намма. - А в котором всё-таки часу всё это было?
- В начале часа Собаки.
- На Дождевого на другом конце города напали в час Кабана, со следующим боем барабана. Или орудовала другая шайка, или та же самая, но тогда она многолюдна. Надо же было ещё подготовиться, носилки найти, подстеречь… - размышляет следователь Намма.
Сын его кивает:
- Так на Первой улице тоже явно не случайные грабители. Пещерный наместник шёл к царевичу со стихами - это надо было знать, чтобы устроить засаду где следует. Или, наоборот, за ним неотступно следили, дожидаясь удачного случая.
- У Амэ с собою были казённые бумаги, их ценность понятна: если ему предложат их выкупить, он согласится и от всех постарается пропажу скрыть. Но у наместника - стихи, он наверняка помнит их наизусть; какой смысл похищать?
- А больше ничего ценного у Дождевого тоже не было?
- По крайней мере, так он говорит.
- Я на всякий случай расспросил, - сообщает делопроизводитель, - нет ли у наместника в Столице врагов, завистников и так далее. Царевич его песни хвалил, а на что способны ревнивые стихотворцы - кто знает? Но это мало что даёт: не сами же они его били бы, а наёмники какие-нибудь. Однако я ещё раз проверю. В Пещерном же крае врагов наместник нажил наверняка, при его-то нраве и обычаях. Но если это мстители аж оттуда добрались до Столицы, изувечить, лишь бы его вновь к ним не прислали…
- А почему ты считаешь это вероятным?
Намма-младший, кажется, смутился:
- Это только предположение… Но вот что любопытно: у Дождевика-то, казалось бы, и в Столице должно хватать недругов! Соперников, бывших возлюбленных с разбитыми сердцами и прочих недоброжелателей. И напали на него в глухом месте, на окраине. А он отделался, выходит, куда легче.
- С ним правда похоже на подготовленное ограбление. Но совпадение по времени, конечно, настораживает. И у обоих, так или иначе, пропали пояса и бумаги…
Разговаривают два Наммы не в общей Приказной зале, где сидят писаря, а в тесной выгородке для начальника. Не ради тайны, а чтобы не мешали. Но тут заглядывает рассыльный:
- Господин младший советник прибыл!
- Очень хорошо, пусть зайдёт, - кивает господин Намма.
Делопроизводитель вскидывает взгляд - не позволят ли ему остаться? - но отец такого знака не подаёт. Ладно, потом можно будет узнать или даже сейчас из-за перегородки подслушать.
Младший советник Сайма, как всегда, начинает без предисловий:
- Один из них врёт. Или торговец брагой, или слуга Оданэ. Торговец говорит, что никакого носильщика в лавке нет и не было. Слуга - что в лавке же ему носильщика и представили. Описывает мелкого мужичонку, на вид не столичного. Вроде тех, кто у кабаков крутится, услужить за выпивку. Но возле лавки Мино и такого малого не припомнят. Или врут. В усадьбе Оданэ служанки вспоминают: на Тамбе пояса к тому часу, может, и не было уже, рядом на крыльце валялся. Хозяин вообще был в домашнем, его печать цела.
- Он тебе показал?
- Он её на мне чуть не поставил. Ему ж не печать важна, а над парнем покуражиться.
- Да? А не мог господин Оданэ сам прибрать печать у подчинённого? Шутки ради, в назидание или по злобе?
- Думаю, мог, - спокойно отвечает Сайма. - Тогда её не в пруду у них, а в реке впору искать.
- Что-то ещё?
- Две вещи. На пути к Мино слугу Оданэ двое приметили. На обратном пути ни его, ни носильщика никто из соседей не видал. Или я пока не нашёл свидетеля.
- Так. А второе?
- Я в лавке у Мино дважды побывал, сверял показания. Во второй раз подходит старшой из тамошней охраны. Что за розыски, как, зачем - а потом предложил содействие. Взаимообразно. Говорит, он нынче частным порядком тоже кое-что разузнаёт, похожее. Этот малый просит о встрече с начальством: пришёл со мной, под внешними воротами ждать остался. Я-то ему ничего не обещал.
- И что за охранник? - наклоняет голову Намма. Трудно говорить с человеком, кому не заглянешь в глаза по-простому, по-приказному. А люди из Западной столицы, не важно, косоглазые или нет, все имеют неприятное свойство: уходить от прямого взгляда, даже когда лица не прячут.
- Моих лет, - отвечает Сайма. - Звать Рокубэем. Высокий, крепкий, похож не на лучника, а на сабельного бойца. Не трусит, не заискивает. По выговору - из Приволья или рядом, но уже давно в Столице.
- А пожалуй, я к нему выйду, - говорит Намма.
Только перед уходом надо распорядиться: пусть рассыльный срочно обойдёт дома Оданэ, Пещерного наместника и Амэ, передаст настоятельное увещевание: если поступят предложения выкупить украденное, соглашаться и немедленно известить Приказ.
А вдруг шайка одна, и назначит встречу всем на одно и то же время и в разных местах? Где мы наберём людей для поимки? Придётся со стражей договариваться, а это всегда обременительно.
Около ворот действительно стоит рослый малый лет тридцати. При виде Наммы кланяется: кажется, узнал начальника по должностному платью.
- Ты из Привольного дома? - спрашивает средний советник.
- Служу им. Я так понял, носильщик, кого Приказ ищет, украл что-то казённое?
Намма не отвечает, смотрит выжидательно.
- У моего господина, молодого Мино, неприятности, - признаётся Рокубэй. - И тоже казённая пропажа. Я веду розыски, кое-что накопал, потом зашёл в тупик. Тот забулдыга, кого ваш сыщик описывает, у меня пока не мелькал, но я присмотрюсь. Объявится - придержу для вас.
- Спасибо, - кивает следователь. - А что ты хотел бы узнать?
- А та, другая пропажа… Это не должностная печать была?
Беседа обещает быть содержательной.
- Объясни, почему ты спрашиваешь.
- А господин средний советник, наверное, уже знает. У молодого барина нашего именно печать украли.
- Уверен, что украли? Потеряться не могла?
- Украли, а на её место подложили чужую. Четыре дня назад господин это обнаружил. Когда пропала настоящая, не знаю.
- Подложили другую должностную печать? Или подделку? На ней означено чьё-нибудь имя?
- Я же сказал: чужую, - повторяет Рокубэй едва ли не по слогам. - Младшего писаря Кабуто из Календарной службы. Я проверил: такой человек в Столице есть. Побывал у него. По его словам, его самого недавно ограбили, тем делом стража занимается. Сам он человек никудышный, но тем обиднее.
Может быть, это и везение, думает Намма. Столичная стража Приказу о своих действиях сообщает только в самых крайних случаях. Если нападения на чиновников продолжаются уже какое-то время… И жертвы, особенно те, кто в невеликих чинах, с Приказом связываться побоялись, на службе умолчали о пропаже печатей, но к стражникам обратились… Или - не хочется и думать - стражу вызывали по случаю убийств, тяжёлых увечий, налётов на дома…
- Хорошо. Мы тоже займёмся этим писарем. Его печать у тебя?
- С собой нет, могу принести. Тут ведь вот что: Кабуто этот в своей должности много лет и ещё столько же просидит, если не сопьётся. А молодому господину после Нового года печать, может статься, сдать потребуется.
То есть Мино-младший ожидает нового назначения. И это единственная причина, по которой следует озаботиться наличием должностной печати. Замечательно! Странно же другое. Календарщики - люди сугубо скрытные, можно было бы ожидать, что пропажу станут разыскивать, исчисляя движение созвездий, но этот обратился в стражу.
- Не знаешь, - спрашивает средний советник, - а до какой степени писаря ограбили? Чего ещё он недосчитался помимо печати?
- Оставили ему, по его словам, только тапки на крыльце. Да и то по случайности: забыли, видно, которые - его. Там много было посетителей. Это за стеною, в предместье, заведение держит некая тётушка Шелковица.
8. Дзёхэй-младший, переписчик из Книгохранилища
Тётушка-шелковица, тыква-сестрица,
Каждая по-своему хороша весьма.
Но прошу условиться, договориться:
Первая красавица - девица хурма!
И - сотни строк в том же роде. Положим, досточтимый Камэй мог сочинять, что вздумается, кто бы ему запретил. Но для кого он это переписывал изящным почерком? Зачем такие грамотки сто лет берегли в Государевом Книгохранилище? Я их, конечно, воспроизведу в точности, но разве для сборника они годятся?
Лучшие стихотворцы Столицы стали захаживать к нам и поутру, и вечером. Что нового нашлось? Нельзя ли списать? Или хотя бы прочесть, попробовать запомнить? Сами как попрошайки. Продать листочек прямо из старинной рукописи пока предлагал только один почитатель: хорошие шёлковые штаны посулил взамен. Пришлось с негодованием отказаться. Я же не знаток, просто переписчик, ещё не знаю, какие тут подлинные творения Камэя, а какие подложные.
Разбредаются по Книгохранилищу, каждый раз приходится предупреждать: на полки не опирайтесь, всё рухнет! Обстановка тут ветхая, а короба со свитками тяжёлые. Их в Облачной стране круглыми делают, в виде бочонков, в каждый влезает по девять свитков. Беда, что прежние книгохранители, кажется, заботились больше о том, как место выгадать, свитки от разных книг пихали в один бочонок. Запомнить, где что лежит, непросто - и вовсе невозможно, когда перекладывают без спросу! А поэты нет-нет да цапнут какую-нибудь рукопись посмотреть. Отрадно, ежели досточтимый Камэй их заново побудил обратиться к чтению - но, право слово, лучше бы сидели по домам да сами сочиняли.
К Новому году это нашествие должно кончиться. Не потому, что Камэй им надоест, а просто они же все чиновники, им станет чем заняться. Сейчас-то все ждут новых назначений, дела отложены, каждый начальник судит так: если дело важное, так пусть им занимается тот негодяй, кого на моё место назначат, а ежели меня не сместят, уж тогда и займусь; ну, а прочие дела можно и вовсе замотать по такому случаю. Дескать, затерялись… Хорошо, что в своё время батюшка до зимы успел все грамоты получить, чтобы меня в сыновья принять.
Сегодня попался хороший листок. Кто следующий явится, того спрошу: вот это что значит, как думаешь? Чуют пташки первое, ищут второе: подменили, не узнать родного гнезда! Я бы и сам не догадался на слух, да мало ли что возвышенное Камэй подразумевал. Оказалось, загадка простая, надо слоги подменить, то есть переставить. Первое тогда - «весна», а второе «навес», где птицы в городе селятся. И ещё тут несколько перевёртышей, к самым сложным киноварью приписаны ответы. Для себя я их всяко спишу: когда маленький подрастёт, надо будет ему загадать.
Увлекательную жизнь вёл монах Камэй, если верить его стихам. Пьянствовал, распутничал, гадости сочинял про вельмож и воевод. И я ещё наверняка не все его намёки понимаю. И по каким дневникам чиновничьим искать теперь, которое прозвище относится к кому из высоких особ?
Иные стишки прямо напрашиваются, чтобы к ним картинку нарисовать:
Ночью я разбойника
Грозного встретил:
Разочарование
Постигло его:
Пусто в драных рукавах,
Пусто в бутылке,
Вскроешь сердце и живот -
Пустота и там!
Нынче милостыни всей -
Мелкая вошка,
Да за пазухой стихи,
Парочка листков.
Можем вместе разучить,
Голос подходит!
Если чаркой угостишь,
Сочиню ещё.
Вообще же, я бы сказал, у людей Облачной страны складнее получаются песни на собственном наречии.
- Отвлекаешься? - спрашивает господин-батюшка.
Как он подошёл, я и не слышал. Вот так, наверное, и на родине у меня большие князья не могли уследить, как подкрадывается приезжий книжник, как заглядывает через плечо в тайные грамоты…
Взял листок, проглядел. Там написано: За лисицей не ходи в кущи и чащи: в норах холодно, небось, под зимним дождём! Ездят нынче в городе в лёгких носилках лисы дивной красоты в узорных шелках. Мнил себя охотником - тут и попался: не заметишь, как с тебя шкуру обдерут… И в конце: Возвращайся уж домой: детям расскажешь, как тебя увещевал плешивый барсук!
- Почему отвлекаюсь?
- Понимаю, соблазн велик. Слогом и почерком Камэя переложить что-нибудь из злободневного. Но не кажется ли тебе…
Перебиваю непочтительно:
- Но это правда Камэй! Вот отсюда переписано.
Горько видеть такое недоверие! Хотя, признаю, я давал поводы, и не раз. В конце концов, не умел бы я подделывать грамоты - господин Дзёхэй меня к себе и не взял бы. И сейчас не успокоится, пока не пройдётся по старой бумаге мокрой кистью - без туши, просто водой. Кабы знаки были новые, расплылись бы. Если уж начистоту, то есть один способ, как тушь состарить часа за два, но тогда и бумагу надо особую брать, а не от ветхих свитков отрывать.
- Вот ведь совпадение… - молвит батюшка. - Лисы - ладно, кто с ними красавиц не сравнивал. Но зимний дождь?
- А при чём тут дождь?
- Тут, видишь ли, в Столице сегодня обсуждают молодого господина из Дождевого дома. Похоже, он сам тот слух и пустил, не удержался. Мол, увидал на улице красавицу в лёгких носилках, да такую, что заподозрил в ней лисицу. Начал преследовать, она его заманила в какие-то таинственные развалины - там он и лишился чувств. А очнулся - ни красавицы, ни носилок, ни его одежды, пояса и всего прочего. Правда, о монашеском увещевании вроде не поминалось…
- Я так понимаю, что здешних барсуков вообще распознать сложнее, чем лис, местных же или материковых, - отвечаю с почтительным поклоном. Могу же и я на подозрение ответить подозрением? - Но, конечно, и впрямь неожиданно! Любопытно: не за то ли так любят Камэя, что его стихи всегда злободневны?
- Как и положено бессмертным строкам. Ладно, продолжай, не буду мешать.
И до самого вечера мне это казалось забавным совпадением. Иначе не получается. Прочитать стихи про лисиц вчера и вдохновиться ими тот господин точно не мог: я сам до них только сегодня утром добрался. Разве что другие списки ходят - но, как и указал глава Книгохранилища, с тем же успехом это могли быть и чьи-нибудь ещё стихи схожего содержания.
А вернулся домой - у нас сидит господин тесть и обсуждает с моей женою, как у них водится, служебные хлопоты Полотняного приказа. Покушение на убийство: ночь, разбойники, ограбление, причём у жертвы, по её словам, с собою не оказалось ничего ценного, кроме стихов.
- И что, - вмешиваюсь, - это не выдумка, а правда на человека напали?
- Напали, избили, слугу его вообще изувечили. И, похоже, случай этот связан с двумя-тремя иными. Прости за нескромный вопрос, Рэй, то бишь Хисаёси: вот среди твоих китайских приятелей иные, думается мне, знают все притоны в городе и окрестностях…
- Господин средний советник!..
- Это я не в укор, а по делу. Не слыхал от них случайно о заведении, которое держит сводня по кличке Тётушка Шелковица?
Тут я и сел.
9. Делопроизводитель Намма-младший
Сел бы ты и подумал, делопроизводитель Намма - авось что и пришло бы в голову. Так ведь некогда! После того случая с Пещерным наместником второй день бегаю - между его усадьбой, Приказом, домом господина тестя, на всякий случай заглянул и в лисье логово на Девятой, хотя там отец уже всё осмотрел, конечно. Посетил, одевшись по-разгильдяйски, два кабака и одну харчевню за городскими заставами: мол, имею недруга, хотел бы с ним счёты свести умелыми руками. В обоих кабаках посмотрели косо и заявили, что такими делами не занимаются; в харчевне подсел громила с расплющенным носом, поел за мой счёт бобовой каши и начал торговаться. Я намекнул, что мне надобны люди, что не побоятся помахать кулаками и на первых улицах. Тот только фыркнул:
- Те, что ли, которые третьего дня там какую-то большую шишку отделали? Это не наши, и мы за такое не берёмся. Выманишь своего супостата из города, господин, - тогда ребята к твоим услугам. А близ дворца - больно уж там приметно. Мы ж люди простые…
- Значит, на Первой не ваши были. А чьи?
- Откуда мне-то знать? Вообще не здешние, я слышал. Или - столичные, но работают не за плату, а за содержание.
- На кого - не слыхал?
Не надо мне было упорствовать. Детина что-то заподозрил, поспешно не сошёлся со мною в цене и был таков. Но хоть что-то…
По поводу раны, которую слуга Пещерника нанёс одному из нападавших, я расспросил лекарей. Нет, говорят, с выбитым, глазом или рассечённой бровью никто в эти два дня не обращался. Два лекаря заявили, что и приди такой раненый - они бы связываться не стали, как люди приличные. Один заверил, что обо всём подобном немедленно извещает городскую стражу уже семь лет - и готов договориться о подобном и с Приказом. Ну, тут пусть батюшка решает, нужно ли нам такое.
Но, думаю, если лекаря у нас настолько законопослушны - что делать раненому разбойнику? Мог бы заняться самолечением - тогда мне придётся обходить ещё и все лавочки с лекарским товаром, на что никаких ног не хватит. Мог поискать лекаря подпольного, неболтливого; или попытаться обойтись молитвой. Тут-то я и вспомнил, что и то, и другое удобно сделать в одном и том же месте. И отправился опять за город, в храм Целителя.
Первое моё серьёзное дело в Приказе касалось розыска пропавшего дитяти. И следы привели в эту обитель и в общину нелюдей, которым Целитель покровительствует. Из нечистого народа там в основном кожевники и лицедеи, но был и один лекарский ученик. Ему тогда даже предлагали очиститься, но он предпочёл остаться в общине.
И как теперь понятно, выбрал верно. Вон у него уже собственная приёмная при лечебнице, лавка с зельями, пятеро или шестеро подручных. А сам, хоть и произведён в храмовые врачи, всё такой же: хмурый и грубый. Только я начал про раненого, перебил:
- Он что, чиновник? Или казну ограбил? Зачем он вам?
- В том-то и дело! Сам он нам ни к чему, более того: если расскажет, кто его нанял, Приказ обещает ему защиту.
- От кого, от стражи? Между Приказом и стражниками попасть хуже, чем между жерновами.
Тут мне возразить нечего. Лекарь, однако, продолжает:
- Про драку эту я уже от двоих слышал. Оба не назвались, да я и не спрашивал. У одного рука сломана: хвастался, что врагу глаз выбил. У другого бровь рассечена: хвалился, что врагу руку перебил.
- С тем, у которого рука, я уже толковал.
- Я кроме их ран про них ничего не знаю. Одно могу сказать, если тебе пригодится: очень они друг на друга похожи. Не с лица, а так, вообще.
То есть опять получается: громила был не наёмный, а из чьих-то челядинцев. Мы возвращаемся к вопросу о врагах Пещерного наместника. Здешних или из его края. Но не понимаю: если уж господин нажил врага среди равных себе, человека в больших чинах и с боеспособной челядью - то как Пещерник может до сих пор не догадаться, кто это из его знакомых? Или догадался, но молчит, и слуга тоже. Собираются расквитаться сами? Может, сам Пещерник и вовсе просить помощи не хотел, предпочёл бы добраться до дому, но уж слишком крепко ему досталось, а слуга его в растерянности наговорил лишнего. То есть наоборот, весьма нужного и полезного для нас…
А если это молодцы из Пещер… Но откуда кому-то из них знать здешнего лекаря? Разве что у них - или у их господина - со Столицей тесные связи.
Больше я ничего от лекаря не добился. В его лавке меня даже замутило, так воняет всеми снадобьями сразу. Занятно: раньше, помнится, это мне не мешало. То ли из-за сырости запахи сильнее, то ли я чутче стал. Не подобало бы сравнивать, но как пришло в голову, так и не выходит: Властителю Земель тоже ведь видения и знамения должны являться постоянно, но с недавних пор он их острее чует. Почему бы это?
Однако раз уж всё равно я у нелюдей осквернился, то прежде чем идти за очищением, расспросил и других. Про календарщика Кабуто и заведение тётушки Шелковицы, благо оно тут же по соседству, в северо-западном предместье. И незамедлительно отыскался доброхот, седенький опрятный плешивец с костылём:
- А уж не родич ли молодой господин тому господину, с которым так досадно получилось?
- Не родич, - говорю, - но знакомы.
- Слыхал я, что знакомец твой страже доложился, стражники у тётки Шелковицы всё перерыли, всё выпили, да ничего не нашли. И ей обидно, и господину тому, небось, обидно, только страже хорошо!
- И что дальше?
- Попросил бы молодого господина не спешить. Если у тётки ничего не нашлось - что ж это значит, чиновник тот всё выдумал? Да не может такого быть, молодой господин со лжецом бы водиться не стал! Дальше: всякий знает, иная одежонка хоть и латаная, да привычная, бумажонка и грязная, да нужная… Коли знакомец-то желает разыскать что из пропавшего, ему можно пособить.
- Рад был бы я ему помочь. От стражи и впрямь больше шуму, чем проку.
- То-то и оно.
Свёл меня старичок со скупщицей краденого. Тоже уже ветхая бабка, но упрямая. Порылась у себя, выложила платье, шапку, шпильку какую-то костяную, листок мятый с непонятными числами. Назвала цену.
- Это, - говорю, - не всё. Пояс где? И печать?
- О том не ведаю. Что мне сдали, то и предлагаю. Недорого!
- А кто сдал? - и тут уж я собственную должностную дощечку предъявляю. Бабку чуть удар не хватил, а куда хромец делся - я даже не заметил.
В общем, вывели меня-таки на воровку. Я бы с такой пить не стал иначе как по долгу службы, но я и не календарщик Кабуто. Толстая и кучерявая, выговор, как у служанки моей сестры - не сама, так родители из южных дикарей. Сперва отнекивалась, потом спрашивает:
- А что мне за это будет?
- Если всю правду расскажешь - ничего не будет.
- Не пойдёт. Тогда я ничего не знаю. Хоть пытайте.
Безобразие! Даже идя в нищий пригород, надо иметь с собою что-то ценное для взятки! А у меня ничего нет. Но и тащить её в Приказ через всю Столицу, да ещё не очистившись - не дело. Пришлось выдать ей грамотку с печатью: дескать, эта девица Жужуба состоит в осведомительницах у Полотняного приказа и находится под защитой. Составил я бумагу всё равно не по правилам, так что большого толку вымогательнице от этого не будет.
И вот что она в итоге рассказала. Кражу ей заказали, эту и ещё одну. Чиновников, которых надо ограбить, описали, но имён не называли. Заказчик с нею расплатился отрезом ткани, добычу осмотрел и почти всё оставил ей. Кроме поясов и печатей - те забрал. Пригрозил убить, если болтать станет.
- Так что моя жизнь в опасности, господин приказный, надо бы добавить к бумажке ещё чего-нибудь!
- Жизнь твоя, - говорю, - не больше этой грамотки стоит. Как выглядел заказчик?
- Страшный! Ростом здоровенный, на две головы меня выше. Одет в кафтан с чужого плеча - видать, своё платье больно приметное. Бороды нет, брови толстые, за поясом меч, голова платком лягушачьего цвета повязана. Сущий разбойник! Но вот незлой оказался.
Приметы второго обокраденного я у неё тоже взял - похоже, он из ведомства казённых работ, но кто и в какой должности - пока неясно. Что с него снято было - давно продано и перепродано, потому как случилось это уже дней пять назад. Девицу я запомнил, посулил ещё навестить.
- Если, - говорю, - тебя снова наймут печати красть, ты с них хоть оттиски делай!
Надо будет узнать у этого календарщика: не приглашал ли его кто-то в те дни к тётушке Шелковице? Или не говорил ли он сам кому-нибудь, что туда собирается? Или - страшно вообразить - Кабуто не один сюда явился, а с друзьями, красотою своей зазнобы думал похвалиться?
( Продолжение )
7. Сыщики Полотняного приказа
- Самое подходящее место! Подворья огромные, сторожа дозором ходят, но вдоль заборов, конечно, не стоят. Если не соваться к самым воротам, делай, что хочешь. В двух шагах от Дворца, но вот хватает же негодяям дерзости!
Получается, Первая улица ничуть не безопаснее дальних закоулков.
Делопроизводитель Намма-младший искренне возмущён. И, надо признать, расстарался и ночью, и с утра.
- Лекаря вызвали ещё до возвращения Восьмого царевича, потому что пострадавшие выглядели скверно. У слуги рука сломана, у Пещерника кости вроде бы целы, но избит сильно. Я его когда увидел, он был без сознания и в крови, будто его резали. Хотя оказалось - обошлись дубинами. Слуга же ещё и сопротивлялся… Кстати, он говорит: лиц не разглядел, но палкой от фонаря успел крепко заехать одному из нападавших по лицу, может, даже глаз выбил. Фонарь и палку я нашёл - глаз не глаз, но рукоять действительно в крови. И волосок короткий прилип, как из брови.
- Молодец, - говорит средний советник Намма. - А в котором всё-таки часу всё это было?
- В начале часа Собаки.
- На Дождевого на другом конце города напали в час Кабана, со следующим боем барабана. Или орудовала другая шайка, или та же самая, но тогда она многолюдна. Надо же было ещё подготовиться, носилки найти, подстеречь… - размышляет следователь Намма.
Сын его кивает:
- Так на Первой улице тоже явно не случайные грабители. Пещерный наместник шёл к царевичу со стихами - это надо было знать, чтобы устроить засаду где следует. Или, наоборот, за ним неотступно следили, дожидаясь удачного случая.
- У Амэ с собою были казённые бумаги, их ценность понятна: если ему предложат их выкупить, он согласится и от всех постарается пропажу скрыть. Но у наместника - стихи, он наверняка помнит их наизусть; какой смысл похищать?
- А больше ничего ценного у Дождевого тоже не было?
- По крайней мере, так он говорит.
- Я на всякий случай расспросил, - сообщает делопроизводитель, - нет ли у наместника в Столице врагов, завистников и так далее. Царевич его песни хвалил, а на что способны ревнивые стихотворцы - кто знает? Но это мало что даёт: не сами же они его били бы, а наёмники какие-нибудь. Однако я ещё раз проверю. В Пещерном же крае врагов наместник нажил наверняка, при его-то нраве и обычаях. Но если это мстители аж оттуда добрались до Столицы, изувечить, лишь бы его вновь к ним не прислали…
- А почему ты считаешь это вероятным?
Намма-младший, кажется, смутился:
- Это только предположение… Но вот что любопытно: у Дождевика-то, казалось бы, и в Столице должно хватать недругов! Соперников, бывших возлюбленных с разбитыми сердцами и прочих недоброжелателей. И напали на него в глухом месте, на окраине. А он отделался, выходит, куда легче.
- С ним правда похоже на подготовленное ограбление. Но совпадение по времени, конечно, настораживает. И у обоих, так или иначе, пропали пояса и бумаги…
Разговаривают два Наммы не в общей Приказной зале, где сидят писаря, а в тесной выгородке для начальника. Не ради тайны, а чтобы не мешали. Но тут заглядывает рассыльный:
- Господин младший советник прибыл!
- Очень хорошо, пусть зайдёт, - кивает господин Намма.
Делопроизводитель вскидывает взгляд - не позволят ли ему остаться? - но отец такого знака не подаёт. Ладно, потом можно будет узнать или даже сейчас из-за перегородки подслушать.
Младший советник Сайма, как всегда, начинает без предисловий:
- Один из них врёт. Или торговец брагой, или слуга Оданэ. Торговец говорит, что никакого носильщика в лавке нет и не было. Слуга - что в лавке же ему носильщика и представили. Описывает мелкого мужичонку, на вид не столичного. Вроде тех, кто у кабаков крутится, услужить за выпивку. Но возле лавки Мино и такого малого не припомнят. Или врут. В усадьбе Оданэ служанки вспоминают: на Тамбе пояса к тому часу, может, и не было уже, рядом на крыльце валялся. Хозяин вообще был в домашнем, его печать цела.
- Он тебе показал?
- Он её на мне чуть не поставил. Ему ж не печать важна, а над парнем покуражиться.
- Да? А не мог господин Оданэ сам прибрать печать у подчинённого? Шутки ради, в назидание или по злобе?
- Думаю, мог, - спокойно отвечает Сайма. - Тогда её не в пруду у них, а в реке впору искать.
- Что-то ещё?
- Две вещи. На пути к Мино слугу Оданэ двое приметили. На обратном пути ни его, ни носильщика никто из соседей не видал. Или я пока не нашёл свидетеля.
- Так. А второе?
- Я в лавке у Мино дважды побывал, сверял показания. Во второй раз подходит старшой из тамошней охраны. Что за розыски, как, зачем - а потом предложил содействие. Взаимообразно. Говорит, он нынче частным порядком тоже кое-что разузнаёт, похожее. Этот малый просит о встрече с начальством: пришёл со мной, под внешними воротами ждать остался. Я-то ему ничего не обещал.
- И что за охранник? - наклоняет голову Намма. Трудно говорить с человеком, кому не заглянешь в глаза по-простому, по-приказному. А люди из Западной столицы, не важно, косоглазые или нет, все имеют неприятное свойство: уходить от прямого взгляда, даже когда лица не прячут.
- Моих лет, - отвечает Сайма. - Звать Рокубэем. Высокий, крепкий, похож не на лучника, а на сабельного бойца. Не трусит, не заискивает. По выговору - из Приволья или рядом, но уже давно в Столице.
- А пожалуй, я к нему выйду, - говорит Намма.
Только перед уходом надо распорядиться: пусть рассыльный срочно обойдёт дома Оданэ, Пещерного наместника и Амэ, передаст настоятельное увещевание: если поступят предложения выкупить украденное, соглашаться и немедленно известить Приказ.
А вдруг шайка одна, и назначит встречу всем на одно и то же время и в разных местах? Где мы наберём людей для поимки? Придётся со стражей договариваться, а это всегда обременительно.
Около ворот действительно стоит рослый малый лет тридцати. При виде Наммы кланяется: кажется, узнал начальника по должностному платью.
- Ты из Привольного дома? - спрашивает средний советник.
- Служу им. Я так понял, носильщик, кого Приказ ищет, украл что-то казённое?
Намма не отвечает, смотрит выжидательно.
- У моего господина, молодого Мино, неприятности, - признаётся Рокубэй. - И тоже казённая пропажа. Я веду розыски, кое-что накопал, потом зашёл в тупик. Тот забулдыга, кого ваш сыщик описывает, у меня пока не мелькал, но я присмотрюсь. Объявится - придержу для вас.
- Спасибо, - кивает следователь. - А что ты хотел бы узнать?
- А та, другая пропажа… Это не должностная печать была?
Беседа обещает быть содержательной.
- Объясни, почему ты спрашиваешь.
- А господин средний советник, наверное, уже знает. У молодого барина нашего именно печать украли.
- Уверен, что украли? Потеряться не могла?
- Украли, а на её место подложили чужую. Четыре дня назад господин это обнаружил. Когда пропала настоящая, не знаю.
- Подложили другую должностную печать? Или подделку? На ней означено чьё-нибудь имя?
- Я же сказал: чужую, - повторяет Рокубэй едва ли не по слогам. - Младшего писаря Кабуто из Календарной службы. Я проверил: такой человек в Столице есть. Побывал у него. По его словам, его самого недавно ограбили, тем делом стража занимается. Сам он человек никудышный, но тем обиднее.
Может быть, это и везение, думает Намма. Столичная стража Приказу о своих действиях сообщает только в самых крайних случаях. Если нападения на чиновников продолжаются уже какое-то время… И жертвы, особенно те, кто в невеликих чинах, с Приказом связываться побоялись, на службе умолчали о пропаже печатей, но к стражникам обратились… Или - не хочется и думать - стражу вызывали по случаю убийств, тяжёлых увечий, налётов на дома…
- Хорошо. Мы тоже займёмся этим писарем. Его печать у тебя?
- С собой нет, могу принести. Тут ведь вот что: Кабуто этот в своей должности много лет и ещё столько же просидит, если не сопьётся. А молодому господину после Нового года печать, может статься, сдать потребуется.
То есть Мино-младший ожидает нового назначения. И это единственная причина, по которой следует озаботиться наличием должностной печати. Замечательно! Странно же другое. Календарщики - люди сугубо скрытные, можно было бы ожидать, что пропажу станут разыскивать, исчисляя движение созвездий, но этот обратился в стражу.
- Не знаешь, - спрашивает средний советник, - а до какой степени писаря ограбили? Чего ещё он недосчитался помимо печати?
- Оставили ему, по его словам, только тапки на крыльце. Да и то по случайности: забыли, видно, которые - его. Там много было посетителей. Это за стеною, в предместье, заведение держит некая тётушка Шелковица.
8. Дзёхэй-младший, переписчик из Книгохранилища
Тётушка-шелковица, тыква-сестрица,
Каждая по-своему хороша весьма.
Но прошу условиться, договориться:
Первая красавица - девица хурма!
И - сотни строк в том же роде. Положим, досточтимый Камэй мог сочинять, что вздумается, кто бы ему запретил. Но для кого он это переписывал изящным почерком? Зачем такие грамотки сто лет берегли в Государевом Книгохранилище? Я их, конечно, воспроизведу в точности, но разве для сборника они годятся?
Лучшие стихотворцы Столицы стали захаживать к нам и поутру, и вечером. Что нового нашлось? Нельзя ли списать? Или хотя бы прочесть, попробовать запомнить? Сами как попрошайки. Продать листочек прямо из старинной рукописи пока предлагал только один почитатель: хорошие шёлковые штаны посулил взамен. Пришлось с негодованием отказаться. Я же не знаток, просто переписчик, ещё не знаю, какие тут подлинные творения Камэя, а какие подложные.
Разбредаются по Книгохранилищу, каждый раз приходится предупреждать: на полки не опирайтесь, всё рухнет! Обстановка тут ветхая, а короба со свитками тяжёлые. Их в Облачной стране круглыми делают, в виде бочонков, в каждый влезает по девять свитков. Беда, что прежние книгохранители, кажется, заботились больше о том, как место выгадать, свитки от разных книг пихали в один бочонок. Запомнить, где что лежит, непросто - и вовсе невозможно, когда перекладывают без спросу! А поэты нет-нет да цапнут какую-нибудь рукопись посмотреть. Отрадно, ежели досточтимый Камэй их заново побудил обратиться к чтению - но, право слово, лучше бы сидели по домам да сами сочиняли.
К Новому году это нашествие должно кончиться. Не потому, что Камэй им надоест, а просто они же все чиновники, им станет чем заняться. Сейчас-то все ждут новых назначений, дела отложены, каждый начальник судит так: если дело важное, так пусть им занимается тот негодяй, кого на моё место назначат, а ежели меня не сместят, уж тогда и займусь; ну, а прочие дела можно и вовсе замотать по такому случаю. Дескать, затерялись… Хорошо, что в своё время батюшка до зимы успел все грамоты получить, чтобы меня в сыновья принять.
Сегодня попался хороший листок. Кто следующий явится, того спрошу: вот это что значит, как думаешь? Чуют пташки первое, ищут второе: подменили, не узнать родного гнезда! Я бы и сам не догадался на слух, да мало ли что возвышенное Камэй подразумевал. Оказалось, загадка простая, надо слоги подменить, то есть переставить. Первое тогда - «весна», а второе «навес», где птицы в городе селятся. И ещё тут несколько перевёртышей, к самым сложным киноварью приписаны ответы. Для себя я их всяко спишу: когда маленький подрастёт, надо будет ему загадать.
Увлекательную жизнь вёл монах Камэй, если верить его стихам. Пьянствовал, распутничал, гадости сочинял про вельмож и воевод. И я ещё наверняка не все его намёки понимаю. И по каким дневникам чиновничьим искать теперь, которое прозвище относится к кому из высоких особ?
Иные стишки прямо напрашиваются, чтобы к ним картинку нарисовать:
Ночью я разбойника
Грозного встретил:
Разочарование
Постигло его:
Пусто в драных рукавах,
Пусто в бутылке,
Вскроешь сердце и живот -
Пустота и там!
Нынче милостыни всей -
Мелкая вошка,
Да за пазухой стихи,
Парочка листков.
Можем вместе разучить,
Голос подходит!
Если чаркой угостишь,
Сочиню ещё.
Вообще же, я бы сказал, у людей Облачной страны складнее получаются песни на собственном наречии.
- Отвлекаешься? - спрашивает господин-батюшка.
Как он подошёл, я и не слышал. Вот так, наверное, и на родине у меня большие князья не могли уследить, как подкрадывается приезжий книжник, как заглядывает через плечо в тайные грамоты…
Взял листок, проглядел. Там написано: За лисицей не ходи в кущи и чащи: в норах холодно, небось, под зимним дождём! Ездят нынче в городе в лёгких носилках лисы дивной красоты в узорных шелках. Мнил себя охотником - тут и попался: не заметишь, как с тебя шкуру обдерут… И в конце: Возвращайся уж домой: детям расскажешь, как тебя увещевал плешивый барсук!
- Почему отвлекаюсь?
- Понимаю, соблазн велик. Слогом и почерком Камэя переложить что-нибудь из злободневного. Но не кажется ли тебе…
Перебиваю непочтительно:
- Но это правда Камэй! Вот отсюда переписано.
Горько видеть такое недоверие! Хотя, признаю, я давал поводы, и не раз. В конце концов, не умел бы я подделывать грамоты - господин Дзёхэй меня к себе и не взял бы. И сейчас не успокоится, пока не пройдётся по старой бумаге мокрой кистью - без туши, просто водой. Кабы знаки были новые, расплылись бы. Если уж начистоту, то есть один способ, как тушь состарить часа за два, но тогда и бумагу надо особую брать, а не от ветхих свитков отрывать.
- Вот ведь совпадение… - молвит батюшка. - Лисы - ладно, кто с ними красавиц не сравнивал. Но зимний дождь?
- А при чём тут дождь?
- Тут, видишь ли, в Столице сегодня обсуждают молодого господина из Дождевого дома. Похоже, он сам тот слух и пустил, не удержался. Мол, увидал на улице красавицу в лёгких носилках, да такую, что заподозрил в ней лисицу. Начал преследовать, она его заманила в какие-то таинственные развалины - там он и лишился чувств. А очнулся - ни красавицы, ни носилок, ни его одежды, пояса и всего прочего. Правда, о монашеском увещевании вроде не поминалось…
- Я так понимаю, что здешних барсуков вообще распознать сложнее, чем лис, местных же или материковых, - отвечаю с почтительным поклоном. Могу же и я на подозрение ответить подозрением? - Но, конечно, и впрямь неожиданно! Любопытно: не за то ли так любят Камэя, что его стихи всегда злободневны?
- Как и положено бессмертным строкам. Ладно, продолжай, не буду мешать.
И до самого вечера мне это казалось забавным совпадением. Иначе не получается. Прочитать стихи про лисиц вчера и вдохновиться ими тот господин точно не мог: я сам до них только сегодня утром добрался. Разве что другие списки ходят - но, как и указал глава Книгохранилища, с тем же успехом это могли быть и чьи-нибудь ещё стихи схожего содержания.
А вернулся домой - у нас сидит господин тесть и обсуждает с моей женою, как у них водится, служебные хлопоты Полотняного приказа. Покушение на убийство: ночь, разбойники, ограбление, причём у жертвы, по её словам, с собою не оказалось ничего ценного, кроме стихов.
- И что, - вмешиваюсь, - это не выдумка, а правда на человека напали?
- Напали, избили, слугу его вообще изувечили. И, похоже, случай этот связан с двумя-тремя иными. Прости за нескромный вопрос, Рэй, то бишь Хисаёси: вот среди твоих китайских приятелей иные, думается мне, знают все притоны в городе и окрестностях…
- Господин средний советник!..
- Это я не в укор, а по делу. Не слыхал от них случайно о заведении, которое держит сводня по кличке Тётушка Шелковица?
Тут я и сел.
9. Делопроизводитель Намма-младший
Сел бы ты и подумал, делопроизводитель Намма - авось что и пришло бы в голову. Так ведь некогда! После того случая с Пещерным наместником второй день бегаю - между его усадьбой, Приказом, домом господина тестя, на всякий случай заглянул и в лисье логово на Девятой, хотя там отец уже всё осмотрел, конечно. Посетил, одевшись по-разгильдяйски, два кабака и одну харчевню за городскими заставами: мол, имею недруга, хотел бы с ним счёты свести умелыми руками. В обоих кабаках посмотрели косо и заявили, что такими делами не занимаются; в харчевне подсел громила с расплющенным носом, поел за мой счёт бобовой каши и начал торговаться. Я намекнул, что мне надобны люди, что не побоятся помахать кулаками и на первых улицах. Тот только фыркнул:
- Те, что ли, которые третьего дня там какую-то большую шишку отделали? Это не наши, и мы за такое не берёмся. Выманишь своего супостата из города, господин, - тогда ребята к твоим услугам. А близ дворца - больно уж там приметно. Мы ж люди простые…
- Значит, на Первой не ваши были. А чьи?
- Откуда мне-то знать? Вообще не здешние, я слышал. Или - столичные, но работают не за плату, а за содержание.
- На кого - не слыхал?
Не надо мне было упорствовать. Детина что-то заподозрил, поспешно не сошёлся со мною в цене и был таков. Но хоть что-то…
По поводу раны, которую слуга Пещерника нанёс одному из нападавших, я расспросил лекарей. Нет, говорят, с выбитым, глазом или рассечённой бровью никто в эти два дня не обращался. Два лекаря заявили, что и приди такой раненый - они бы связываться не стали, как люди приличные. Один заверил, что обо всём подобном немедленно извещает городскую стражу уже семь лет - и готов договориться о подобном и с Приказом. Ну, тут пусть батюшка решает, нужно ли нам такое.
Но, думаю, если лекаря у нас настолько законопослушны - что делать раненому разбойнику? Мог бы заняться самолечением - тогда мне придётся обходить ещё и все лавочки с лекарским товаром, на что никаких ног не хватит. Мог поискать лекаря подпольного, неболтливого; или попытаться обойтись молитвой. Тут-то я и вспомнил, что и то, и другое удобно сделать в одном и том же месте. И отправился опять за город, в храм Целителя.
Первое моё серьёзное дело в Приказе касалось розыска пропавшего дитяти. И следы привели в эту обитель и в общину нелюдей, которым Целитель покровительствует. Из нечистого народа там в основном кожевники и лицедеи, но был и один лекарский ученик. Ему тогда даже предлагали очиститься, но он предпочёл остаться в общине.
И как теперь понятно, выбрал верно. Вон у него уже собственная приёмная при лечебнице, лавка с зельями, пятеро или шестеро подручных. А сам, хоть и произведён в храмовые врачи, всё такой же: хмурый и грубый. Только я начал про раненого, перебил:
- Он что, чиновник? Или казну ограбил? Зачем он вам?
- В том-то и дело! Сам он нам ни к чему, более того: если расскажет, кто его нанял, Приказ обещает ему защиту.
- От кого, от стражи? Между Приказом и стражниками попасть хуже, чем между жерновами.
Тут мне возразить нечего. Лекарь, однако, продолжает:
- Про драку эту я уже от двоих слышал. Оба не назвались, да я и не спрашивал. У одного рука сломана: хвастался, что врагу глаз выбил. У другого бровь рассечена: хвалился, что врагу руку перебил.
- С тем, у которого рука, я уже толковал.
- Я кроме их ран про них ничего не знаю. Одно могу сказать, если тебе пригодится: очень они друг на друга похожи. Не с лица, а так, вообще.
То есть опять получается: громила был не наёмный, а из чьих-то челядинцев. Мы возвращаемся к вопросу о врагах Пещерного наместника. Здешних или из его края. Но не понимаю: если уж господин нажил врага среди равных себе, человека в больших чинах и с боеспособной челядью - то как Пещерник может до сих пор не догадаться, кто это из его знакомых? Или догадался, но молчит, и слуга тоже. Собираются расквитаться сами? Может, сам Пещерник и вовсе просить помощи не хотел, предпочёл бы добраться до дому, но уж слишком крепко ему досталось, а слуга его в растерянности наговорил лишнего. То есть наоборот, весьма нужного и полезного для нас…
А если это молодцы из Пещер… Но откуда кому-то из них знать здешнего лекаря? Разве что у них - или у их господина - со Столицей тесные связи.
Больше я ничего от лекаря не добился. В его лавке меня даже замутило, так воняет всеми снадобьями сразу. Занятно: раньше, помнится, это мне не мешало. То ли из-за сырости запахи сильнее, то ли я чутче стал. Не подобало бы сравнивать, но как пришло в голову, так и не выходит: Властителю Земель тоже ведь видения и знамения должны являться постоянно, но с недавних пор он их острее чует. Почему бы это?
Однако раз уж всё равно я у нелюдей осквернился, то прежде чем идти за очищением, расспросил и других. Про календарщика Кабуто и заведение тётушки Шелковицы, благо оно тут же по соседству, в северо-западном предместье. И незамедлительно отыскался доброхот, седенький опрятный плешивец с костылём:
- А уж не родич ли молодой господин тому господину, с которым так досадно получилось?
- Не родич, - говорю, - но знакомы.
- Слыхал я, что знакомец твой страже доложился, стражники у тётки Шелковицы всё перерыли, всё выпили, да ничего не нашли. И ей обидно, и господину тому, небось, обидно, только страже хорошо!
- И что дальше?
- Попросил бы молодого господина не спешить. Если у тётки ничего не нашлось - что ж это значит, чиновник тот всё выдумал? Да не может такого быть, молодой господин со лжецом бы водиться не стал! Дальше: всякий знает, иная одежонка хоть и латаная, да привычная, бумажонка и грязная, да нужная… Коли знакомец-то желает разыскать что из пропавшего, ему можно пособить.
- Рад был бы я ему помочь. От стражи и впрямь больше шуму, чем проку.
- То-то и оно.
Свёл меня старичок со скупщицей краденого. Тоже уже ветхая бабка, но упрямая. Порылась у себя, выложила платье, шапку, шпильку какую-то костяную, листок мятый с непонятными числами. Назвала цену.
- Это, - говорю, - не всё. Пояс где? И печать?
- О том не ведаю. Что мне сдали, то и предлагаю. Недорого!
- А кто сдал? - и тут уж я собственную должностную дощечку предъявляю. Бабку чуть удар не хватил, а куда хромец делся - я даже не заметил.
В общем, вывели меня-таки на воровку. Я бы с такой пить не стал иначе как по долгу службы, но я и не календарщик Кабуто. Толстая и кучерявая, выговор, как у служанки моей сестры - не сама, так родители из южных дикарей. Сперва отнекивалась, потом спрашивает:
- А что мне за это будет?
- Если всю правду расскажешь - ничего не будет.
- Не пойдёт. Тогда я ничего не знаю. Хоть пытайте.
Безобразие! Даже идя в нищий пригород, надо иметь с собою что-то ценное для взятки! А у меня ничего нет. Но и тащить её в Приказ через всю Столицу, да ещё не очистившись - не дело. Пришлось выдать ей грамотку с печатью: дескать, эта девица Жужуба состоит в осведомительницах у Полотняного приказа и находится под защитой. Составил я бумагу всё равно не по правилам, так что большого толку вымогательнице от этого не будет.
И вот что она в итоге рассказала. Кражу ей заказали, эту и ещё одну. Чиновников, которых надо ограбить, описали, но имён не называли. Заказчик с нею расплатился отрезом ткани, добычу осмотрел и почти всё оставил ей. Кроме поясов и печатей - те забрал. Пригрозил убить, если болтать станет.
- Так что моя жизнь в опасности, господин приказный, надо бы добавить к бумажке ещё чего-нибудь!
- Жизнь твоя, - говорю, - не больше этой грамотки стоит. Как выглядел заказчик?
- Страшный! Ростом здоровенный, на две головы меня выше. Одет в кафтан с чужого плеча - видать, своё платье больно приметное. Бороды нет, брови толстые, за поясом меч, голова платком лягушачьего цвета повязана. Сущий разбойник! Но вот незлой оказался.
Приметы второго обокраденного я у неё тоже взял - похоже, он из ведомства казённых работ, но кто и в какой должности - пока неясно. Что с него снято было - давно продано и перепродано, потому как случилось это уже дней пять назад. Девицу я запомнил, посулил ещё навестить.
- Если, - говорю, - тебя снова наймут печати красть, ты с них хоть оттиски делай!
Надо будет узнать у этого календарщика: не приглашал ли его кто-то в те дни к тётушке Шелковице? Или не говорил ли он сам кому-нибудь, что туда собирается? Или - страшно вообразить - Кабуто не один сюда явился, а с друзьями, красотою своей зазнобы думал похвалиться?
( Продолжение )