Из Рассказов Облачной страны: Всю жизнь мечтал жениться на царевне (5)
(Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4)
17. Смятение
Намма-младший, делопроизводитель Полотняного приказа
Просыпаюсь - ещё темно, но на крыльце бубнят, во дворе бегают с фонарями. Послал Бана глянуть, что происходит, оделся и сам выбрался наружу. Там столпились почти все обитатели управы, за перегородкой шуршат платья женщин, тут же и Кёгэн, и сам господин Гингэн в домашнем халате сидит на циновке - и лицо у него странное. А напротив него - воин Ёри. Голова перевязана, кафтан в засохшей крови, правый рукав подвязан к левому плечу, чтоб рука покоилась невредимо. Сидя кланяется и повторяет:
- Помогите спасти господина!
Все шумят и поминают разбойников. Я пробрался поближе, уездный как раз спросил Ёри:
- Говори по порядку: как и где на вас напали? И зачем вас понесло в лес?
Воин в ответ:
- По следу шли. За вашим стражником. С вечера.
- Кто приказал?
Ёри глядит на уездного как на болвана и отвечает:
- Младший воевода.
- Ладно. И что дальше?
- След был. Дошли до опушки. Темнело уже. Думал - потеряем. Слышим - говорят. Глядим - вот он. Одет как ваши. С ним - ещё четверо, незнакомые.
- И что?
- Ничего. Ваш связан. Не то чтоб не мог высвободиться, но - нет. Младший воевода им: немедленно освободить казённого человека! Они: шиш, мол. Мы за сабли. Они тоже.
- Эти четверо были с саблями?
- Одна сабля, два топора, палица и ножи. Хорошо - без стрелков. Плохо - много их. Надо было нам стрелять.
Теперь, кажется, господин Гингэн смотрит на Ёри - не как на дурака, но даже хуже.
- Ну?
- Одного мы точно положили. Насмерть. Другого порезали. Тут мне топором пришло. Очухался ночью - никого. Увели господина. Или унесли. Помогите спасти! - и снова бьёт челом.
Зачем, спрашивается, было договариваться держатьтся заодно, если всё равно все действуют порознь? А некоторые ещё и глупо действуют. Уездный-то прав: браться сразу за оружие, несомненно, было ошибкой.
Однако всё, кажется, не совсем плохо: если бы Чистопольца убили, то там бы, наверное, и бросили, и его человека дорезали и ограбили бы. А так - Ёри без оружия, но одет и даже в сапогах. Видимо, Киёхара захвачен в плен.
- Я одного не понимаю, - негромко спрашивает господин Гингэн. - Почему вы мне ничего не сказали?
Тут, похоже, Ёри замялся, но отвечать не стал: только продолжает умолять о помощи. А под конец просит, совсем уж безнадёжным голосом:
- Или давайте я в земельную управу поеду. За подмогой.
- Куда тебе ехать сейчас?
- В седле удержусь. Только залезть помогите.
Уездный встаёт, взмахивает рукавами:
- Ладно. Придётся выручать твоего младшего воеводу. Отведите его отдохнуть. Начальник охраны - со мной!
И, разгневанный, уходит в дом.
Мы с Баном и Кёгэном помогли Ёри добраться в отведённый Чистопольцу покой. Рука у него, похоже, перебита, сам весь белый и ноги заплетаются. Я не лекарь, но ясно: до земельной управы он такой не доберётся. Ёри попросил принести ему браги, но не выпил - раньше то ли уснул, то ли чувств лишился.
Кёгэн качает головой:
- Ужасно! Ужасно! Мой господин до сих пор не объявился. Хорошо, если заночевал в храме, - а если нет? Обстановка здесь, как можно убедиться, много опаснее даже, чем мы предполагали! Отправлюсь за ним, убежусь, что господин в безопасности.
Что я тут мог сказать, не показав себя полностью бессердечным?
- Погоди немного, мы с тобою. Может, заодно монаха-лекаря к раненому позовём.
- Прекрасная мысль, сударь! Не вылечит - так хоть отпоёт!
К тому времени, как мы собрались в храм, в управе уже все были в полном смятении. Бегают охранники, явились поселяне из деревни и о чём-то умоляют; на конюшне, когда мы наших лошадей седлали, все суетились из-за пропажи какой-то рыжей кобылы… На наш отъезд никто и внимания не обратил, но уездному я оставил записку, чтобы тот не волновался.
Туманного господина мы в обители нашли. Живого и невредимого, хоть и видно по нему, что всю ночь не спал. Рассказали новости, Кёгэн стал господина уговаривать немедленно уезжать. Монах послушал, нахмурился и сказал:
- Погодите-ка лучше здесь. Я схожу, посмотрю раненого, узнаю, что творится. Храм не тронут.
Как-то странно на досточтимого поглядел помощник блюстителя кладовых. А на него - Кёгэн. И все молчат.
Монах взял посох, чашу, узелок с лекарствами и ушёл.
Рассыльный Бан молвил:
- Всё более сомневаюсь я, что в сложившихся обстоятельствах поиски помилованного Тюхэна в этом уезде увенчаются успехом. Не лучше ли отправиться к господину наместнику? Доложить о происходящем и просить помощи.
И бросить Чистопольца неизвестно где, если он вообще ещё жив? Оставить царского родича в захолустном храме в такую пору? А потом я же должен буду как очевидец всё это рассказать царевне? Старому воеводе, Властителю земель, и в конце концов, среднему советнику Намме?
Кстати, а как отец поступил бы на моём месте? Одно я знаю точно. Бану он сейчас ответил бы: доклада у нас для наместника нет. То, что мы пока знаем, - слухи, обойтись ими одними чиновник Полотняного приказа может только в единственном случае. Если собирается представить дело так, будто Приказ же сам всё и устроил. Но коли так, то уж посылали бы сюда кого-нибудь более сообразительного! Потому что я не понимаю, зачем всё это нужно Приказу. Или Конопляному дому, или Государю, в конце концов…
Но я не готов всё брать на себя. А значит, надо проверить рассказ дружинника. То, что Ёри ранен, ещё ни о чём не говорит. Мы ведь не знаем, что за дела у него с младшим воеводой. Может, давняя вражда, может, Чистополец его затем и прихватил с собою, чтоб глаз с него не спускать. А парень воспользовался случаем: раз тут разбойники, можно свалить на них что угодно.
Кроме того. Вот сидит передо мною господин Касуми. И лицо у него - будто он не просто ночное бдение свершил, но полчища демонов отражал. А что, если это он ночью с Чистопольцем дрался? Причина есть: за царевну. Правда, откуда взялись остальные бойцы, которых Ёри описывает? Может, тайная свита следует за Туманным, а может, дружинник врёт. Потому что этакий поединок, если узнают о нём, всему Чистополью дорого обойдётся. Не знаю, правда, как бы Туманный справился с Киёхарой, да ещё остался невредим. На столь отменного бойца он не похож. Тут бы батюшка молвил: только чудес не хватало! Но я бы, скорее, допустил, что Касуми просто вызов бросил, а остальное предоставил своим людям.
Или ещё неприятнее. Кажется, от того же Кёгэна я вчера слышал, что младший воевода чуть ли не час провёл утром на конюшне наедине со здешней барышней, дочкой уездного. Понятно, конечно, что ничего неподобающего там произойти не могло: станет ли человек, метящий в женихи к царевне, любезничать с невзрачной девчонкой из глуши? Мне-то понятно, а уездному? Отцы склонны преувеличивать очарование своих дочерей. Даже мой, если уж на то пошло… Господин Гингэн мог счесть себя опозоренным в собственном доме и расквитаться с обидчиком. Уездному для этого никакой тайной свиты не нужно - тут хватает его людей.
И то, и другое равно безобразно, но хотя бы не бессмысленно. В отличие от рассказа Ёри: с какой бы стати Чистопольцу отправляться на розыски чужого стражника? Тем более что и с охранником этим непонятно, на кого он работает: на уездного или на разбойников? Впрочем, господин Киёхара с безумной старухой не беседовал, откуда ему знать…
- Скажи, рассыльный Бан, - говорю я, - а не осмотреть ли нам место происшествия?
- Сомневаюсь, господин делопроизводитель, что это наша обязанность, - кисло отвечает Бан. - Не говоря о том, что со слов телохранителя Чистопольского господина я не уразумел, где произошли описанные им события.
- Вот я и предлагаю поискать.
Туманный господин поднимает голову, машет уже раскрывшему рот Кёгэну: не вмешивайся!
- Я бы счёл разумным дождаться досточтимого с новостями.
Вот и отлично. Если Касуми как-то причастен к случившемуся, меньше всего я хотел бы заниматься сыском у него на глазах.
- Что ж, - отвечаю, - не сомневаюсь, что досточтимый прекрасно знает здешнюю округу и вам не составит труда разыскать нас, когда он освободится.
Встал, поклонился и вышел. Бану ничего не оставалось как последовать за мною.
- Послушайте, - говорит вслед Туманный, - это может быть действительно опасно. Не ходите!
Теперь и мне уже невозможно отступить. Бан, однако, оборачивается:
- У господина помощника блюстителя кладовых имеется какое-то объяснение происходящего? Или дополнения к изложенному?
- Нет, я тоже не понимаю, что творится, - отвечает тот. - Но, господин Намма, что я хотел сказать… Я, кажется, разгадал ту загадку, которую барышня Лунный Блеск мне задала. И выхожу из этой затеи. Я не стану свататься. Полагаю, ты должен об этом знать.
Другой на моём месте развернулся бы и засыпал Туманного господина расспросами. Я не таков - просто поклонился:
- Благодарю. Осталось обрадовать сим Чистопольца.
И мы с Баном покинули храм.
18. Приметы
Намма-младший, делопроизводитель Полотняного приказа
Следы, по которым накануне вечером шли - или якобы шли - Киёхара с дружинником, конечно, давно затоптаны. Да и не следопыт я. Однако вспомнил, где в прошлый раз управский писарь встречался с молодцами Дядьки, и направился на опушку. Бан всю дорогу угрюмо молчал.
Пришли - никаких примет побоища. Что тут делать? Рассыльный, однако же, разомкнул уста:
- Неприятно. По крайней мере, часть рассказа дружинника Ёри не противоречит тому, что мы видим. Впрочем, я и не подозревал, что он мог сам нанести себе подобные раны.
Вот ненавижу я такое «мы видим», когда ничего не вижу! Пригляделся, куда указывает взглядом Бан. Эге! Действительно, похоже, что тут кто-то шёл из леса, и даже не шёл, а местами полз - в грязи отпечатались не только ноги, но и пятерня. Здоровенная, как у Ёри. А вот эти пятна, вполне возможно, от крови.
Заглянул чуть глубже - точно, по кустам видно: словно кабан ломился. Такой след не заметить даже я не мог бы, просто Бан поспешил меня опередить. Попробовал проследить дальше, на всякий случай прислушиваясь: нет ли засады или погони? Вроде бы нет.
Я ведь даже не узнал, вояки из Чистополья были пешими или конными. Но лошадь тут точно не продиралась. И чем дальше, тем больше крови - даже на палой хвое заметно. Особенно начиная с одного места, где, похоже, Ёри присел передохнуть.
- Тут он, видимо, перевязал раны, - кивает Бан.
Чем хорош такой очевидный след - заблудиться невозможно, дорогу назад наверняка найдёшь. Мы идём по лесу уже больше четверти часа - сколько же полз раненый?
Дальше меж деревьев - прогалина с кострищем. Угли уже остыли, я проверил. И драка тут, похоже, правда была - всё истоптано, размётано, ветки поломаны. И опять кровь, в одном месте - целая лужа была, да уже впиталась. Сколько бойцов сражалось - это я так на глаз не определю, конечно.
С одной сосны чуть выше моего лица кора сбита. Оружием задели? Тогда точно не саблей, тупым чем-то. Может, и впрямь обухом топора.
Что самое странное: там, откуда мы пришли и куда полз Ёри, след широкий и явный. Но я не вижу, куда ушли остальные. А ведь их было несколько человек, да если они ещё волокли пленного и тащили убитого… На всякий случай я обошёл всю прогалину кругом. Нет, ничего не вижу. Как дурак, задрал голову, будто разбойники могли взлететь птицами и затаиться в ветвях.
На сосне, на высоте в четыре-пять моих ростов, действительно сидит человек. И сидел, похоже, всё время, что мы тут рыщем. С луком в руках. Встретив мой взгляд, улыбается:
- Здравствуй, Полотняник.
По мне, значит, заметно, что я из Приказа, а по Бану - нет? Кстати, где Бан?
Нету Бана. Зато между деревьями вокруг прогалины показались ещё несколько человек. Не поручусь, но одного я, кажется, знаю: это насчёт него рассыльный в деревне проверял мою наблюдательность. Только сейчас этот малый не с топором, а опять-таки с луком. А пока я свой вытащу…
Впрочем, я же не Чистополец. Учтиво кланяюсь тому, кто на ветке сидит, как небесный пёс: похоже, он у них главный. Достаю свиток и объявляю:
- Государево помилование ссыльному Тюхэну, осуждённому по делу Поверочной палаты. Имею приказ вручить лично.
И добавляю:
- Больше не знаю, к кому обратиться. Ежели это вы - люди атамана, именуемого Дядькой, то ищу вашего содействия.
- Посторонись-ка, - просит он сверху. Пристраивает лук за плечо, начинает спускаться. И с полдороги спрыгивает. Хотел бы я так уметь!
Вглядываюсь теперь уже изблизи. Нет, сам он Тюхэном быть не может: молод, примерно моему отцу ровесник.
Точно, главарь. Глаза тигра, брови дракона. Усы не знаю, чьи. Голова непокрыта, только лоб повязан тряпицей, а дальше волосы торчком, как у Стража Закона. Ухмыляется зверски, но поклон отвешивает. То ли мне, то ли Государеву указу.
А вот таких чудес не надо! Это известный способ заморочить: чтоб человек в супротивнике либо себя самого увидел, будто в зеркале, либо кого-то знакомого. Но я-то знаю: того, о ком я подумал, тут быть не может. Он вообще умер давно. А если возродился, то ещё не вырос. Не так-то много лиц, на кого я смотрел вдоль стрелы. Был бы тут вправду родич наш Хокума, я бы не сомневался. Значит, морок.
- Низко было бы отказать в содействии Приказу, - молвит разбойник. И голос точно не тот, гораздо ниже. - Но пока не вижу, чем могу быть полезен. Идём, обсудим.
Мигнул своим молодцам, те шагнули назад - и словно не было их. Но едва ли и они наваждением созданы. Атаман двинулся по лесу, будто тут сад и дорожка ему привычна. Я, однако, заметил:
- Со мною был служащий Приказа…
- Если сам не споткнётся на бегу, мы толкать не станем.
Ну, бросил меня Бан или нет, или за подмогой поспешил, или какой у него расчет, я всё равно сейчас проверить не могу. Двинулся рядом с Дядькой. Тем более что скоро сообразил: отстану - точно заблужусь.
Разбойник по дороге непринуждённо рассуждает:
- В последние годы в здешних окрестностях никаких ссыльных не было. Услышав о розысках этого Тюхэна, я полюбопытствовал: может быть, он проживал тут раньше, когда я обретался в иных местах? Свидетельства, как говорится, противоречивы, но в основном бессодержательны. Имя это никому здесь ничего не говорит. Что до внешности… кстати, господин снабжён списком примет ссыльного - то есть помилованного?
- К сожалению, нет.
- Так я и думал. Не в укор будь сказано, я счёл уместным задействовать связи, которых у господина, полагаю, в здешних краях пока нет. И описание получил - даже два.
- Они могли бы оказаться бесценны для меня, - говорю.
- Не уверен: оба старые. У некоего Тюхэна, четверть века назад проживавшего в Столице, была воловья упряжка. Один из волов занемог, к нему вызвали скотьего лекаря. Так уж случилось, что с тем лекарем мне удалось встретиться и расспросить его - он, видишь ли, тоже был вынужден Столицу покинуть по причинам, которые к делу не относятся. Сам заказ коновал запомнил: говорит, для такого мелкого чиновника иметь свой выезд было необычно. Но вот внешность Тюхэна вспоминает весьма расплывчато: не приглядывался к заказчику. Вот вола описал - как живого!
- Понимаю… Однако и это уже кое-что!
Атаман кивает:
- Но всё же - недостаточно. И никого похожего тут с тех пор лекарь не встречал - или не узнал. Я подумал: а ведь могло выйти так, что приговорили одного, а в ссылку за него отправилось совсем другое лицо. Не задаром, конечно, но этот чиновник явно не бедствовал. И наверняка что-то припрятал, прежде чем ваши его имущество изъяли.
- Вынужден признать, что такое могло случиться.
- Не продолжить ли разговор под крышей? - указал вперёд мой спутник.
Эту хижину мы с Баном уже видели, нам говорили, что тут, может быть, жил какой-то столичный грамотей. Бан ещё унюхал, что там варили брагу, да и это дело бросили больше года назад. Что ж, можно и тут потолковать. По крайней мере, знакомое место: отсюда я легче найду дорогу в Ключ, чем из чащи.
Лачуга, впрочем, выглядит уже иначе, чем несколько дней назад: здесь подмели, на пол бросили чистые циновки, корзины какие-то стоят. Разбойник предложил мне располагаться, сам уселся напротив.
Что я точно помню - хижина эта не разгорожена и пристроек никаких нет. То есть если Чистопольца где и прячут, то не тут.
- Итак, - продолжает мой собеседник, - мне подумалось: ежели такое злоупотребление возможно, то были ли приняты какие-то меры во избежание? Проверил - точно, были. Когда ссыльного сюда направили, среди сопроводительных бумаг имелся и список примет. С тем, что помнит коновал, не вполне сходится, и всё же - может, пригодится?
Не вставая с места, запускает руку в корзину, роется там наощупь и вытаскивает изрядно грязный листок. Протягивает мне.
Это, конечно, список, а не подлинник, но бумага составлена по всем правилам Приказа. Имя осуждённого, родственные связи; рост, вес, осанка (сутулится), голос (пронзительный), даже особая примета значится: мочка левого уха как бы раздвоена. Если не подделка - действительно ценнейшая грамотка. Любопытно только, как она оказалась вот тут и не обнаружилась в земельной управе, куда я обращался уже дважды?
Собственно, об этом я и осведомился - по возможности учтиво. И заодно уточнил: как величать моего собеседника?
Тот махнул рукою:
- Тут меня зовут Дядькой, но это, конечно, может звучать неподобающе. Другие именуют меня Барамон - думаю, сойдёт! А что до этого листка, то изволь: незадолго перед тем, как нынешний наместник принял дела, да и некоторое время после, управскими бумагами тут не то что на каждом углу торговали - даром можно было получить! Кое-что, особо неприятное для прошлого наместника, пропало навсегда; а кое-что дожило до нынешних дней. Ну, мне два года назад предложили некое собрание образцов изящного почерка, я не отказался. Правда, эта бумажка мне тогда ценной не показалась - а вот гляди-ка, пригодилась и она!
Листок я спрячу, поблагодарю, однако уточню:
- Насколько понимаю, никого, подходящего под эти приметы, в Серебристом Ключе ныне не проживает?
- Приметы-то старые - и за меньший срок человек может измениться до неузнаваемости. Но если описанная особа здесь и обретается - то точно не в качестве ссыльного. Ссыльных тут нет.
Надеюсь, дальнейшее не прозвучит слишком прямолинейно:
- А среди твоих… товарищей? Нет такого?
- Нету, - разводит руками Барамон. - А и был бы… Сам рассуди: чем такой Тюхэн занялся бы, кабы вернулся в Столицу? В лучшем случае сел бы на шею родне. А то, пожалуй, получил бы опять должность и снова начал воровать. Прикрываясь Государевым прощением.
- Ну, допустим. Но это не ответ. Если он не нужен в Столице, это не значит, что не пригодился бы кому-то здесь. Не как ссыльный, а как тот же мошенник или вроде того.
Атаман нахмурился:
- Мошенников тут местных хватает. Если обо мне говорить, мне честные люди нужны.
- Честные… А для чего?
- Ну, вот. Так бы и начинал. Я сразу понял, что тебя не за помилованным сюда прислали. Что ж, могу объяснить.
19. Вервие
Намма-младший, делопроизводитель Полотняного приказа
- Я не говорю, что все чиновники нечестны, - молвит Дядька. - Хотя в вашем ведомстве, думаю, на их счёт обольщаются меньше, чем в иных. Я не говорю, что они глупы. Но - скажем так, несведущи. Скажи, господин делопроизводитель: сколько, по-твоему, податных душ вот в этом Серебристом Ключе?
- Приказ этим не занимается, но я кое-что узнавал по бумагам, отправляясь сюда, - отвечаю я. - Три тысячи восемьсот с чем-то.
- Вот. А на самом деле, если подсчитать, - как бы не семь-восемь тысяч получится. По головам их последний раз считали невесть когда, лет сто назад или больше, с тех пор исходили только из учёта прироста по местным сведениям. А какому-нибудь Сабуро из Серебристого Ключа выгоднее сказать, что у него один сын, чем признаться, что трое, и единожды дать подарок, чтобы двоих из сыновей не приметили, чем платить подати и ходить на отработки всю жизнь и этим двоим, и их детям, и внукам.
- Но постой. На каждого сына этот крестьянин получает надел земли - а если дети за ним не записаны, это оказывается ему в прямой убыток.
- Сколько в Ключе обработанной земли - это другой вопрос, смежный. Будь уверен: если б её было столько, сколько значится в столичных записях, здесь уже с голоду друг дружку ели бы. У неучтённых сыновей Сабуро и поля неучтённые, и огороды - они сами под них лес расчистили, с соседями, учтёнными и не учтёнными, воду подвели, сами там и работают. Облачная держава велика и многолюдна - куда многолюднее, чем кажется из Столицы. А управлять ею пытаются так, будто в ней народу много меньше, чем на самом деле. Законы и обычаи державы восходят ко временам, когда Великий Властитель Земель Копьём уязвил земли, Вервием их стянул. Но вот, чтоб ясней было: Великого Властителя сопровождала дюжина сподвижников, у каждого - жёны и дети. А сколько сейчас человек в любом из этих родов? В твоём, к примеру? Где десятки, а где и сотни… Так простой народ, скажу я, плодится примерно так же, как и Государевы сподвижники.
Я представил. Это же какое множество получается! Ответил - не столько чтоб возразить, сколько чтобы лучше разобраться:
- Но если в стране народу путь даже только вдвое больше, чем считается - она должна была бы давно прийти в смятение из-за несоответствия законов и обычаев действительности. Если учётом охвачена только половина народа…
- На самом деле - меньше. Но ты прав, кабы этим дело ограничилось - давно настала бы смута и полное беззаконие. Ну, или в Столице спохватились бы и начали применять древние установления к нынешнему положению. Однако заметь! То, что неведомо в Столице об этом уезде, прекрасно известно всем в самом Серебристом Ключе. И в земельной управе - тоже. Я скажу: главная опасность - в этом. И главная нечестность - тоже.
Разбойник хмурится. Впрочем, похож он сейчас уже больше не на разбойника, а на мудрого советника из простого народа, что приходили к китайским государям древности. Продолжает:
- Вот наместник собирает Государеву подать с Приволья. Из Серебряного Ключа Столице причитаются налоги с названных тобою неполных четырёх тысяч. Часть из этих средств идёт на поддержание казённых дорог и каналов, на прокормление положенного числа земельных стражников, местных чиновников и так далее. А сверх того господин Мино собирает подати ещё, скажем, с двух-трёх тысяч жителей Ключа - тех, кого в Столице недосчитались, а он-то их учёл, они у него на виду. И вот эти подати за пределы Приволья не выходят, идут на наместничьи нужды. Конечно, кое-что перепадает и Столице. Нынешний наместник, к примеру, племянник предыдущего, оба сидят здесь не по одному сроку; чтоб такое устроить, немало пришлось, думаю, подарить. Но оно окупается: Приволье не переходит в чужие руки уже много лет, семье Мино не приходится тратиться на обустройство в другом краю, где народ ещё надо сосчитать и заставить платить. И так не только в Приволье - и в Озёрном краю, и на Подступах, о восточных землях уж и не говорю. Где руководят наместники - во втором, третьем, а то и четвёртом поколении; где воеводы, где местная знать, что наместниками крутит, как хочет, где - сильные храмы… И что получается? Такой земельный, обобщу, правитель - больше имеет с края, чем с казны, а нередко и больше, чем с края имеет казна. Власть его в этой земле сильнее, а без Столицы ему обходиться всё проще. Закон же и обычай тому помехой не становится.
Если это хотя бы отчасти правда, то, получается, в половине земель Облачной державы созревает мятеж. Но никого ни в чём не обвинишь: без тщательнейшего расследования, обмера земель, учёта жителей… А каково будет расследовать, я уже сам по Серебристому Ключу вижу.
- И это только полбеды. Кабы можно было надеяться, что местным самоставным князькам хватит того, что они имеют со своих земель, оно было бы ещё не страшно. Но так не бывает. Даже здесь в деревне Лысые завидуют Косым, а Щербатые Лысым… Рано или поздно и господину Мино тесно станет в Приволье, захочется, допустим, Охвостье захватить. На дальних границах такие войны давно уже идут. Где, ты думаешь, знакомый твой Чистополец в прошлый раз ранен был? В битве с дикарями? Соседний воевода, я думаю, в тот раз тоже с дикарями сражался, по грамотам. На деле дикарей косматых чтобы найти - надо за море переправляться. А на наших островах давно уже дикарём не проживёшь. Какие были - или землю пашут, или воюют: за одного рубежного воеводу против другого. Ну, или полегли давно.
- Кстати, а где Чистополец? - спрашиваю я.
- Сидит думает. Не бойся, жив он.
- Над чем думает?
- Над тем, - говорит разбойник, - с кем он сюда-то воевать приехал. Лысые, Щербатые, Клеймёные у нас есть, а вот Диких доселе не было.
То есть если, не дайте боги, до усобицы дойдёт, то и войска у этих земельных начальников неучтённые будут? И во сколько раз они окажутся сильнее законных Государевых полков?
Но я, кажется, начинаю понимать:
- Ты сам и твой отряд как раз такие? Неучтённые люди?
Дядька качает головой:
- Такие, да не такие. Списки у нас собственные, это верно. В Столице мы никем не числимся. Но и у наместника, здешнего или соседнего, тоже на службе не состоим.
- А у кого вы на службе?
Усмехается:
- Как тебе сказать… Разве что у Великого Властителя Земель. Вервие ослабло, земли расползаются в разные стороны. Надобно их стягивать. Государь в Столице это делает обрядами, а мы на местах князькам и прочим умникам лишней воли не даём.
- А вы это кто? И сколько вас?
- Пробовал нас уже считать господин Мино. Если хочешь, у него справься. Мы - честные люди, кто эту страну держит вместе. Говорю же: народ расплодился, сейчас её с дюжиной товарищей всю не удержишь.
Может, это пустая похвальба. Должен же разбойник, если он не вовсе неграмотный, чем-то себя оправдывать. А может, и вправду заговор, да куда большего размаха, чем у господина Мино.
Был бы я мудрец, мне бы следовало этакого незаурядного человека призвать на Государеву службу, раз он так о державе печётся. Но он словно угадал, о чём я думаю:
- Прикинь сам: вот нас сосчитают, оценят, пожалуют чинами и должностями. Кого-то в Столицу переманят, кого-то начнут перекидывать из одного конца страны в другой, из ведомства в ведомство. Сеть не должна спутываться. И провисать не должна. Пока - натянута.
А потом говорит:
- Я тебе рассказал всё, как есть. Что из этого пересказывать отцу, что Государю, сам реши. Всяко выйдет, съездил не зря. Из чистого любопытства спрошу: а кто тебя сюда направил? Приказ? Или Конопляный дом? Или сам Властитель Земель?
Отвечу ему в лад:
- Хочешь верь, хочешь нет: я сам напросился. По стопам стихотворца Хиромаро. Тебя искать мне не поручали.
- То есть втёмную послали?
- В общем, наверное.
Атаман понимающе кивает. А у меня опять не складывается: если барышня Лунный Блеск и меня, и Киёхару, и даже господина Касуми наладила именно в эти края - значит, это она разбойную сеть выслеживает? По чьему наказу? От государыни-матери? От самого Государя? Или это всё царевич Облачный Покров? Кто, как не он, знаток прекрасных мест по всей державе, в прошлом много путешествовал… Нет, глупость какая-то.
Тут в дверь заглядывает рожа:
- Слышь! Тут у нас девчонка поймалась. К тебе просится.
Разбойник Барамон поднял одну бровь, потом другую. Кивает:
- Давай её сюда.
Вводят девушку, даже, я бы сказал, барышню, хотя платье у неё уже измазано в земле и зелени. На вид лет четырнадцать, не сказать, чтобы красавица, смотрит решительно. Атаман кланяется, не вставая с места:
- Здрассьте, барышня Гингэн. Какими судьбами?
Девушка набирает воздуху побольше и произносит:
- Я сейчас буду говорить, Дядька, ты меня не перебивай, не дослушав. Твои люди захватили воина-северянина, моему отцу об этом сообщили. И другие два столичные господина пропали. Одного я уже вижу. Господин уездный начальник решил, что теперь ему всяко головы не сносить, и подымает войско.
- Войско? - насмешливо переспрашивает Барамон.
- Я сказала: не перебивай! Уж какое есть. Вас больше, вы наших побьёте, но и своих потеряете. А после уж точно наместник пришлёт настоящие войска. Тебе придётся или драться, или уходить. У тебя тут все дела уже сделаны? Давай так: когда господин Гингэн придёт, предложишь ему разойтись миром. Скажешь, что у тебя в заложниках не только столичные гости, но и его дочь. Может, хоть так обойдётся…
Поистине, пример дочернего самопожертвования! Я-то думал, тут песенный край, а это уже больше на материковые летописи похоже.
Разбойник смотрит на неё задумчиво. Чуть вскинул голову, прислушивается. Я тоже слышу: где-то далеко бьет барабан. Только звук какой-то странный.
- Что ж, барышня, можно попробовать, - говорит Дядька и встаёт. - Эй! Барышню спрячьте вместе с пленным. Собираемся. Лекарь пусть ранеными займётся.
Девица дёргает себя за рукав. Оторвала, подаёт рукав ему. Атаман принял, сунул за пазуху. Барышню увели.
Прежде чем вооружаться, Дядька Барамон стряхивает повязку с головы, перетягивает потуже. И завязывает - ох!
Особым родовым узлом Конопляного дома он эту тряпку завязал. Вот именно тем, как Вервие Государево вяжут.
И кивает мне:
- Пойдёшь со мной?
(Продолжение будет)
17. Смятение
Намма-младший, делопроизводитель Полотняного приказа
Просыпаюсь - ещё темно, но на крыльце бубнят, во дворе бегают с фонарями. Послал Бана глянуть, что происходит, оделся и сам выбрался наружу. Там столпились почти все обитатели управы, за перегородкой шуршат платья женщин, тут же и Кёгэн, и сам господин Гингэн в домашнем халате сидит на циновке - и лицо у него странное. А напротив него - воин Ёри. Голова перевязана, кафтан в засохшей крови, правый рукав подвязан к левому плечу, чтоб рука покоилась невредимо. Сидя кланяется и повторяет:
- Помогите спасти господина!
Все шумят и поминают разбойников. Я пробрался поближе, уездный как раз спросил Ёри:
- Говори по порядку: как и где на вас напали? И зачем вас понесло в лес?
Воин в ответ:
- По следу шли. За вашим стражником. С вечера.
- Кто приказал?
Ёри глядит на уездного как на болвана и отвечает:
- Младший воевода.
- Ладно. И что дальше?
- След был. Дошли до опушки. Темнело уже. Думал - потеряем. Слышим - говорят. Глядим - вот он. Одет как ваши. С ним - ещё четверо, незнакомые.
- И что?
- Ничего. Ваш связан. Не то чтоб не мог высвободиться, но - нет. Младший воевода им: немедленно освободить казённого человека! Они: шиш, мол. Мы за сабли. Они тоже.
- Эти четверо были с саблями?
- Одна сабля, два топора, палица и ножи. Хорошо - без стрелков. Плохо - много их. Надо было нам стрелять.
Теперь, кажется, господин Гингэн смотрит на Ёри - не как на дурака, но даже хуже.
- Ну?
- Одного мы точно положили. Насмерть. Другого порезали. Тут мне топором пришло. Очухался ночью - никого. Увели господина. Или унесли. Помогите спасти! - и снова бьёт челом.
Зачем, спрашивается, было договариваться держатьтся заодно, если всё равно все действуют порознь? А некоторые ещё и глупо действуют. Уездный-то прав: браться сразу за оружие, несомненно, было ошибкой.
Однако всё, кажется, не совсем плохо: если бы Чистопольца убили, то там бы, наверное, и бросили, и его человека дорезали и ограбили бы. А так - Ёри без оружия, но одет и даже в сапогах. Видимо, Киёхара захвачен в плен.
- Я одного не понимаю, - негромко спрашивает господин Гингэн. - Почему вы мне ничего не сказали?
Тут, похоже, Ёри замялся, но отвечать не стал: только продолжает умолять о помощи. А под конец просит, совсем уж безнадёжным голосом:
- Или давайте я в земельную управу поеду. За подмогой.
- Куда тебе ехать сейчас?
- В седле удержусь. Только залезть помогите.
Уездный встаёт, взмахивает рукавами:
- Ладно. Придётся выручать твоего младшего воеводу. Отведите его отдохнуть. Начальник охраны - со мной!
И, разгневанный, уходит в дом.
Мы с Баном и Кёгэном помогли Ёри добраться в отведённый Чистопольцу покой. Рука у него, похоже, перебита, сам весь белый и ноги заплетаются. Я не лекарь, но ясно: до земельной управы он такой не доберётся. Ёри попросил принести ему браги, но не выпил - раньше то ли уснул, то ли чувств лишился.
Кёгэн качает головой:
- Ужасно! Ужасно! Мой господин до сих пор не объявился. Хорошо, если заночевал в храме, - а если нет? Обстановка здесь, как можно убедиться, много опаснее даже, чем мы предполагали! Отправлюсь за ним, убежусь, что господин в безопасности.
Что я тут мог сказать, не показав себя полностью бессердечным?
- Погоди немного, мы с тобою. Может, заодно монаха-лекаря к раненому позовём.
- Прекрасная мысль, сударь! Не вылечит - так хоть отпоёт!
К тому времени, как мы собрались в храм, в управе уже все были в полном смятении. Бегают охранники, явились поселяне из деревни и о чём-то умоляют; на конюшне, когда мы наших лошадей седлали, все суетились из-за пропажи какой-то рыжей кобылы… На наш отъезд никто и внимания не обратил, но уездному я оставил записку, чтобы тот не волновался.
Туманного господина мы в обители нашли. Живого и невредимого, хоть и видно по нему, что всю ночь не спал. Рассказали новости, Кёгэн стал господина уговаривать немедленно уезжать. Монах послушал, нахмурился и сказал:
- Погодите-ка лучше здесь. Я схожу, посмотрю раненого, узнаю, что творится. Храм не тронут.
Как-то странно на досточтимого поглядел помощник блюстителя кладовых. А на него - Кёгэн. И все молчат.
Монах взял посох, чашу, узелок с лекарствами и ушёл.
Рассыльный Бан молвил:
- Всё более сомневаюсь я, что в сложившихся обстоятельствах поиски помилованного Тюхэна в этом уезде увенчаются успехом. Не лучше ли отправиться к господину наместнику? Доложить о происходящем и просить помощи.
И бросить Чистопольца неизвестно где, если он вообще ещё жив? Оставить царского родича в захолустном храме в такую пору? А потом я же должен буду как очевидец всё это рассказать царевне? Старому воеводе, Властителю земель, и в конце концов, среднему советнику Намме?
Кстати, а как отец поступил бы на моём месте? Одно я знаю точно. Бану он сейчас ответил бы: доклада у нас для наместника нет. То, что мы пока знаем, - слухи, обойтись ими одними чиновник Полотняного приказа может только в единственном случае. Если собирается представить дело так, будто Приказ же сам всё и устроил. Но коли так, то уж посылали бы сюда кого-нибудь более сообразительного! Потому что я не понимаю, зачем всё это нужно Приказу. Или Конопляному дому, или Государю, в конце концов…
Но я не готов всё брать на себя. А значит, надо проверить рассказ дружинника. То, что Ёри ранен, ещё ни о чём не говорит. Мы ведь не знаем, что за дела у него с младшим воеводой. Может, давняя вражда, может, Чистополец его затем и прихватил с собою, чтоб глаз с него не спускать. А парень воспользовался случаем: раз тут разбойники, можно свалить на них что угодно.
Кроме того. Вот сидит передо мною господин Касуми. И лицо у него - будто он не просто ночное бдение свершил, но полчища демонов отражал. А что, если это он ночью с Чистопольцем дрался? Причина есть: за царевну. Правда, откуда взялись остальные бойцы, которых Ёри описывает? Может, тайная свита следует за Туманным, а может, дружинник врёт. Потому что этакий поединок, если узнают о нём, всему Чистополью дорого обойдётся. Не знаю, правда, как бы Туманный справился с Киёхарой, да ещё остался невредим. На столь отменного бойца он не похож. Тут бы батюшка молвил: только чудес не хватало! Но я бы, скорее, допустил, что Касуми просто вызов бросил, а остальное предоставил своим людям.
Или ещё неприятнее. Кажется, от того же Кёгэна я вчера слышал, что младший воевода чуть ли не час провёл утром на конюшне наедине со здешней барышней, дочкой уездного. Понятно, конечно, что ничего неподобающего там произойти не могло: станет ли человек, метящий в женихи к царевне, любезничать с невзрачной девчонкой из глуши? Мне-то понятно, а уездному? Отцы склонны преувеличивать очарование своих дочерей. Даже мой, если уж на то пошло… Господин Гингэн мог счесть себя опозоренным в собственном доме и расквитаться с обидчиком. Уездному для этого никакой тайной свиты не нужно - тут хватает его людей.
И то, и другое равно безобразно, но хотя бы не бессмысленно. В отличие от рассказа Ёри: с какой бы стати Чистопольцу отправляться на розыски чужого стражника? Тем более что и с охранником этим непонятно, на кого он работает: на уездного или на разбойников? Впрочем, господин Киёхара с безумной старухой не беседовал, откуда ему знать…
- Скажи, рассыльный Бан, - говорю я, - а не осмотреть ли нам место происшествия?
- Сомневаюсь, господин делопроизводитель, что это наша обязанность, - кисло отвечает Бан. - Не говоря о том, что со слов телохранителя Чистопольского господина я не уразумел, где произошли описанные им события.
- Вот я и предлагаю поискать.
Туманный господин поднимает голову, машет уже раскрывшему рот Кёгэну: не вмешивайся!
- Я бы счёл разумным дождаться досточтимого с новостями.
Вот и отлично. Если Касуми как-то причастен к случившемуся, меньше всего я хотел бы заниматься сыском у него на глазах.
- Что ж, - отвечаю, - не сомневаюсь, что досточтимый прекрасно знает здешнюю округу и вам не составит труда разыскать нас, когда он освободится.
Встал, поклонился и вышел. Бану ничего не оставалось как последовать за мною.
- Послушайте, - говорит вслед Туманный, - это может быть действительно опасно. Не ходите!
Теперь и мне уже невозможно отступить. Бан, однако, оборачивается:
- У господина помощника блюстителя кладовых имеется какое-то объяснение происходящего? Или дополнения к изложенному?
- Нет, я тоже не понимаю, что творится, - отвечает тот. - Но, господин Намма, что я хотел сказать… Я, кажется, разгадал ту загадку, которую барышня Лунный Блеск мне задала. И выхожу из этой затеи. Я не стану свататься. Полагаю, ты должен об этом знать.
Другой на моём месте развернулся бы и засыпал Туманного господина расспросами. Я не таков - просто поклонился:
- Благодарю. Осталось обрадовать сим Чистопольца.
И мы с Баном покинули храм.
18. Приметы
Намма-младший, делопроизводитель Полотняного приказа
Следы, по которым накануне вечером шли - или якобы шли - Киёхара с дружинником, конечно, давно затоптаны. Да и не следопыт я. Однако вспомнил, где в прошлый раз управский писарь встречался с молодцами Дядьки, и направился на опушку. Бан всю дорогу угрюмо молчал.
Пришли - никаких примет побоища. Что тут делать? Рассыльный, однако же, разомкнул уста:
- Неприятно. По крайней мере, часть рассказа дружинника Ёри не противоречит тому, что мы видим. Впрочем, я и не подозревал, что он мог сам нанести себе подобные раны.
Вот ненавижу я такое «мы видим», когда ничего не вижу! Пригляделся, куда указывает взглядом Бан. Эге! Действительно, похоже, что тут кто-то шёл из леса, и даже не шёл, а местами полз - в грязи отпечатались не только ноги, но и пятерня. Здоровенная, как у Ёри. А вот эти пятна, вполне возможно, от крови.
Заглянул чуть глубже - точно, по кустам видно: словно кабан ломился. Такой след не заметить даже я не мог бы, просто Бан поспешил меня опередить. Попробовал проследить дальше, на всякий случай прислушиваясь: нет ли засады или погони? Вроде бы нет.
Я ведь даже не узнал, вояки из Чистополья были пешими или конными. Но лошадь тут точно не продиралась. И чем дальше, тем больше крови - даже на палой хвое заметно. Особенно начиная с одного места, где, похоже, Ёри присел передохнуть.
- Тут он, видимо, перевязал раны, - кивает Бан.
Чем хорош такой очевидный след - заблудиться невозможно, дорогу назад наверняка найдёшь. Мы идём по лесу уже больше четверти часа - сколько же полз раненый?
Дальше меж деревьев - прогалина с кострищем. Угли уже остыли, я проверил. И драка тут, похоже, правда была - всё истоптано, размётано, ветки поломаны. И опять кровь, в одном месте - целая лужа была, да уже впиталась. Сколько бойцов сражалось - это я так на глаз не определю, конечно.
С одной сосны чуть выше моего лица кора сбита. Оружием задели? Тогда точно не саблей, тупым чем-то. Может, и впрямь обухом топора.
Что самое странное: там, откуда мы пришли и куда полз Ёри, след широкий и явный. Но я не вижу, куда ушли остальные. А ведь их было несколько человек, да если они ещё волокли пленного и тащили убитого… На всякий случай я обошёл всю прогалину кругом. Нет, ничего не вижу. Как дурак, задрал голову, будто разбойники могли взлететь птицами и затаиться в ветвях.
На сосне, на высоте в четыре-пять моих ростов, действительно сидит человек. И сидел, похоже, всё время, что мы тут рыщем. С луком в руках. Встретив мой взгляд, улыбается:
- Здравствуй, Полотняник.
По мне, значит, заметно, что я из Приказа, а по Бану - нет? Кстати, где Бан?
Нету Бана. Зато между деревьями вокруг прогалины показались ещё несколько человек. Не поручусь, но одного я, кажется, знаю: это насчёт него рассыльный в деревне проверял мою наблюдательность. Только сейчас этот малый не с топором, а опять-таки с луком. А пока я свой вытащу…
Впрочем, я же не Чистополец. Учтиво кланяюсь тому, кто на ветке сидит, как небесный пёс: похоже, он у них главный. Достаю свиток и объявляю:
- Государево помилование ссыльному Тюхэну, осуждённому по делу Поверочной палаты. Имею приказ вручить лично.
И добавляю:
- Больше не знаю, к кому обратиться. Ежели это вы - люди атамана, именуемого Дядькой, то ищу вашего содействия.
- Посторонись-ка, - просит он сверху. Пристраивает лук за плечо, начинает спускаться. И с полдороги спрыгивает. Хотел бы я так уметь!
Вглядываюсь теперь уже изблизи. Нет, сам он Тюхэном быть не может: молод, примерно моему отцу ровесник.
Точно, главарь. Глаза тигра, брови дракона. Усы не знаю, чьи. Голова непокрыта, только лоб повязан тряпицей, а дальше волосы торчком, как у Стража Закона. Ухмыляется зверски, но поклон отвешивает. То ли мне, то ли Государеву указу.
А вот таких чудес не надо! Это известный способ заморочить: чтоб человек в супротивнике либо себя самого увидел, будто в зеркале, либо кого-то знакомого. Но я-то знаю: того, о ком я подумал, тут быть не может. Он вообще умер давно. А если возродился, то ещё не вырос. Не так-то много лиц, на кого я смотрел вдоль стрелы. Был бы тут вправду родич наш Хокума, я бы не сомневался. Значит, морок.
- Низко было бы отказать в содействии Приказу, - молвит разбойник. И голос точно не тот, гораздо ниже. - Но пока не вижу, чем могу быть полезен. Идём, обсудим.
Мигнул своим молодцам, те шагнули назад - и словно не было их. Но едва ли и они наваждением созданы. Атаман двинулся по лесу, будто тут сад и дорожка ему привычна. Я, однако, заметил:
- Со мною был служащий Приказа…
- Если сам не споткнётся на бегу, мы толкать не станем.
Ну, бросил меня Бан или нет, или за подмогой поспешил, или какой у него расчет, я всё равно сейчас проверить не могу. Двинулся рядом с Дядькой. Тем более что скоро сообразил: отстану - точно заблужусь.
Разбойник по дороге непринуждённо рассуждает:
- В последние годы в здешних окрестностях никаких ссыльных не было. Услышав о розысках этого Тюхэна, я полюбопытствовал: может быть, он проживал тут раньше, когда я обретался в иных местах? Свидетельства, как говорится, противоречивы, но в основном бессодержательны. Имя это никому здесь ничего не говорит. Что до внешности… кстати, господин снабжён списком примет ссыльного - то есть помилованного?
- К сожалению, нет.
- Так я и думал. Не в укор будь сказано, я счёл уместным задействовать связи, которых у господина, полагаю, в здешних краях пока нет. И описание получил - даже два.
- Они могли бы оказаться бесценны для меня, - говорю.
- Не уверен: оба старые. У некоего Тюхэна, четверть века назад проживавшего в Столице, была воловья упряжка. Один из волов занемог, к нему вызвали скотьего лекаря. Так уж случилось, что с тем лекарем мне удалось встретиться и расспросить его - он, видишь ли, тоже был вынужден Столицу покинуть по причинам, которые к делу не относятся. Сам заказ коновал запомнил: говорит, для такого мелкого чиновника иметь свой выезд было необычно. Но вот внешность Тюхэна вспоминает весьма расплывчато: не приглядывался к заказчику. Вот вола описал - как живого!
- Понимаю… Однако и это уже кое-что!
Атаман кивает:
- Но всё же - недостаточно. И никого похожего тут с тех пор лекарь не встречал - или не узнал. Я подумал: а ведь могло выйти так, что приговорили одного, а в ссылку за него отправилось совсем другое лицо. Не задаром, конечно, но этот чиновник явно не бедствовал. И наверняка что-то припрятал, прежде чем ваши его имущество изъяли.
- Вынужден признать, что такое могло случиться.
- Не продолжить ли разговор под крышей? - указал вперёд мой спутник.
Эту хижину мы с Баном уже видели, нам говорили, что тут, может быть, жил какой-то столичный грамотей. Бан ещё унюхал, что там варили брагу, да и это дело бросили больше года назад. Что ж, можно и тут потолковать. По крайней мере, знакомое место: отсюда я легче найду дорогу в Ключ, чем из чащи.
Лачуга, впрочем, выглядит уже иначе, чем несколько дней назад: здесь подмели, на пол бросили чистые циновки, корзины какие-то стоят. Разбойник предложил мне располагаться, сам уселся напротив.
Что я точно помню - хижина эта не разгорожена и пристроек никаких нет. То есть если Чистопольца где и прячут, то не тут.
- Итак, - продолжает мой собеседник, - мне подумалось: ежели такое злоупотребление возможно, то были ли приняты какие-то меры во избежание? Проверил - точно, были. Когда ссыльного сюда направили, среди сопроводительных бумаг имелся и список примет. С тем, что помнит коновал, не вполне сходится, и всё же - может, пригодится?
Не вставая с места, запускает руку в корзину, роется там наощупь и вытаскивает изрядно грязный листок. Протягивает мне.
Это, конечно, список, а не подлинник, но бумага составлена по всем правилам Приказа. Имя осуждённого, родственные связи; рост, вес, осанка (сутулится), голос (пронзительный), даже особая примета значится: мочка левого уха как бы раздвоена. Если не подделка - действительно ценнейшая грамотка. Любопытно только, как она оказалась вот тут и не обнаружилась в земельной управе, куда я обращался уже дважды?
Собственно, об этом я и осведомился - по возможности учтиво. И заодно уточнил: как величать моего собеседника?
Тот махнул рукою:
- Тут меня зовут Дядькой, но это, конечно, может звучать неподобающе. Другие именуют меня Барамон - думаю, сойдёт! А что до этого листка, то изволь: незадолго перед тем, как нынешний наместник принял дела, да и некоторое время после, управскими бумагами тут не то что на каждом углу торговали - даром можно было получить! Кое-что, особо неприятное для прошлого наместника, пропало навсегда; а кое-что дожило до нынешних дней. Ну, мне два года назад предложили некое собрание образцов изящного почерка, я не отказался. Правда, эта бумажка мне тогда ценной не показалась - а вот гляди-ка, пригодилась и она!
Листок я спрячу, поблагодарю, однако уточню:
- Насколько понимаю, никого, подходящего под эти приметы, в Серебристом Ключе ныне не проживает?
- Приметы-то старые - и за меньший срок человек может измениться до неузнаваемости. Но если описанная особа здесь и обретается - то точно не в качестве ссыльного. Ссыльных тут нет.
Надеюсь, дальнейшее не прозвучит слишком прямолинейно:
- А среди твоих… товарищей? Нет такого?
- Нету, - разводит руками Барамон. - А и был бы… Сам рассуди: чем такой Тюхэн занялся бы, кабы вернулся в Столицу? В лучшем случае сел бы на шею родне. А то, пожалуй, получил бы опять должность и снова начал воровать. Прикрываясь Государевым прощением.
- Ну, допустим. Но это не ответ. Если он не нужен в Столице, это не значит, что не пригодился бы кому-то здесь. Не как ссыльный, а как тот же мошенник или вроде того.
Атаман нахмурился:
- Мошенников тут местных хватает. Если обо мне говорить, мне честные люди нужны.
- Честные… А для чего?
- Ну, вот. Так бы и начинал. Я сразу понял, что тебя не за помилованным сюда прислали. Что ж, могу объяснить.
19. Вервие
Намма-младший, делопроизводитель Полотняного приказа
- Я не говорю, что все чиновники нечестны, - молвит Дядька. - Хотя в вашем ведомстве, думаю, на их счёт обольщаются меньше, чем в иных. Я не говорю, что они глупы. Но - скажем так, несведущи. Скажи, господин делопроизводитель: сколько, по-твоему, податных душ вот в этом Серебристом Ключе?
- Приказ этим не занимается, но я кое-что узнавал по бумагам, отправляясь сюда, - отвечаю я. - Три тысячи восемьсот с чем-то.
- Вот. А на самом деле, если подсчитать, - как бы не семь-восемь тысяч получится. По головам их последний раз считали невесть когда, лет сто назад или больше, с тех пор исходили только из учёта прироста по местным сведениям. А какому-нибудь Сабуро из Серебристого Ключа выгоднее сказать, что у него один сын, чем признаться, что трое, и единожды дать подарок, чтобы двоих из сыновей не приметили, чем платить подати и ходить на отработки всю жизнь и этим двоим, и их детям, и внукам.
- Но постой. На каждого сына этот крестьянин получает надел земли - а если дети за ним не записаны, это оказывается ему в прямой убыток.
- Сколько в Ключе обработанной земли - это другой вопрос, смежный. Будь уверен: если б её было столько, сколько значится в столичных записях, здесь уже с голоду друг дружку ели бы. У неучтённых сыновей Сабуро и поля неучтённые, и огороды - они сами под них лес расчистили, с соседями, учтёнными и не учтёнными, воду подвели, сами там и работают. Облачная держава велика и многолюдна - куда многолюднее, чем кажется из Столицы. А управлять ею пытаются так, будто в ней народу много меньше, чем на самом деле. Законы и обычаи державы восходят ко временам, когда Великий Властитель Земель Копьём уязвил земли, Вервием их стянул. Но вот, чтоб ясней было: Великого Властителя сопровождала дюжина сподвижников, у каждого - жёны и дети. А сколько сейчас человек в любом из этих родов? В твоём, к примеру? Где десятки, а где и сотни… Так простой народ, скажу я, плодится примерно так же, как и Государевы сподвижники.
Я представил. Это же какое множество получается! Ответил - не столько чтоб возразить, сколько чтобы лучше разобраться:
- Но если в стране народу путь даже только вдвое больше, чем считается - она должна была бы давно прийти в смятение из-за несоответствия законов и обычаев действительности. Если учётом охвачена только половина народа…
- На самом деле - меньше. Но ты прав, кабы этим дело ограничилось - давно настала бы смута и полное беззаконие. Ну, или в Столице спохватились бы и начали применять древние установления к нынешнему положению. Однако заметь! То, что неведомо в Столице об этом уезде, прекрасно известно всем в самом Серебристом Ключе. И в земельной управе - тоже. Я скажу: главная опасность - в этом. И главная нечестность - тоже.
Разбойник хмурится. Впрочем, похож он сейчас уже больше не на разбойника, а на мудрого советника из простого народа, что приходили к китайским государям древности. Продолжает:
- Вот наместник собирает Государеву подать с Приволья. Из Серебряного Ключа Столице причитаются налоги с названных тобою неполных четырёх тысяч. Часть из этих средств идёт на поддержание казённых дорог и каналов, на прокормление положенного числа земельных стражников, местных чиновников и так далее. А сверх того господин Мино собирает подати ещё, скажем, с двух-трёх тысяч жителей Ключа - тех, кого в Столице недосчитались, а он-то их учёл, они у него на виду. И вот эти подати за пределы Приволья не выходят, идут на наместничьи нужды. Конечно, кое-что перепадает и Столице. Нынешний наместник, к примеру, племянник предыдущего, оба сидят здесь не по одному сроку; чтоб такое устроить, немало пришлось, думаю, подарить. Но оно окупается: Приволье не переходит в чужие руки уже много лет, семье Мино не приходится тратиться на обустройство в другом краю, где народ ещё надо сосчитать и заставить платить. И так не только в Приволье - и в Озёрном краю, и на Подступах, о восточных землях уж и не говорю. Где руководят наместники - во втором, третьем, а то и четвёртом поколении; где воеводы, где местная знать, что наместниками крутит, как хочет, где - сильные храмы… И что получается? Такой земельный, обобщу, правитель - больше имеет с края, чем с казны, а нередко и больше, чем с края имеет казна. Власть его в этой земле сильнее, а без Столицы ему обходиться всё проще. Закон же и обычай тому помехой не становится.
Если это хотя бы отчасти правда, то, получается, в половине земель Облачной державы созревает мятеж. Но никого ни в чём не обвинишь: без тщательнейшего расследования, обмера земель, учёта жителей… А каково будет расследовать, я уже сам по Серебристому Ключу вижу.
- И это только полбеды. Кабы можно было надеяться, что местным самоставным князькам хватит того, что они имеют со своих земель, оно было бы ещё не страшно. Но так не бывает. Даже здесь в деревне Лысые завидуют Косым, а Щербатые Лысым… Рано или поздно и господину Мино тесно станет в Приволье, захочется, допустим, Охвостье захватить. На дальних границах такие войны давно уже идут. Где, ты думаешь, знакомый твой Чистополец в прошлый раз ранен был? В битве с дикарями? Соседний воевода, я думаю, в тот раз тоже с дикарями сражался, по грамотам. На деле дикарей косматых чтобы найти - надо за море переправляться. А на наших островах давно уже дикарём не проживёшь. Какие были - или землю пашут, или воюют: за одного рубежного воеводу против другого. Ну, или полегли давно.
- Кстати, а где Чистополец? - спрашиваю я.
- Сидит думает. Не бойся, жив он.
- Над чем думает?
- Над тем, - говорит разбойник, - с кем он сюда-то воевать приехал. Лысые, Щербатые, Клеймёные у нас есть, а вот Диких доселе не было.
То есть если, не дайте боги, до усобицы дойдёт, то и войска у этих земельных начальников неучтённые будут? И во сколько раз они окажутся сильнее законных Государевых полков?
Но я, кажется, начинаю понимать:
- Ты сам и твой отряд как раз такие? Неучтённые люди?
Дядька качает головой:
- Такие, да не такие. Списки у нас собственные, это верно. В Столице мы никем не числимся. Но и у наместника, здешнего или соседнего, тоже на службе не состоим.
- А у кого вы на службе?
Усмехается:
- Как тебе сказать… Разве что у Великого Властителя Земель. Вервие ослабло, земли расползаются в разные стороны. Надобно их стягивать. Государь в Столице это делает обрядами, а мы на местах князькам и прочим умникам лишней воли не даём.
- А вы это кто? И сколько вас?
- Пробовал нас уже считать господин Мино. Если хочешь, у него справься. Мы - честные люди, кто эту страну держит вместе. Говорю же: народ расплодился, сейчас её с дюжиной товарищей всю не удержишь.
Может, это пустая похвальба. Должен же разбойник, если он не вовсе неграмотный, чем-то себя оправдывать. А может, и вправду заговор, да куда большего размаха, чем у господина Мино.
Был бы я мудрец, мне бы следовало этакого незаурядного человека призвать на Государеву службу, раз он так о державе печётся. Но он словно угадал, о чём я думаю:
- Прикинь сам: вот нас сосчитают, оценят, пожалуют чинами и должностями. Кого-то в Столицу переманят, кого-то начнут перекидывать из одного конца страны в другой, из ведомства в ведомство. Сеть не должна спутываться. И провисать не должна. Пока - натянута.
А потом говорит:
- Я тебе рассказал всё, как есть. Что из этого пересказывать отцу, что Государю, сам реши. Всяко выйдет, съездил не зря. Из чистого любопытства спрошу: а кто тебя сюда направил? Приказ? Или Конопляный дом? Или сам Властитель Земель?
Отвечу ему в лад:
- Хочешь верь, хочешь нет: я сам напросился. По стопам стихотворца Хиромаро. Тебя искать мне не поручали.
- То есть втёмную послали?
- В общем, наверное.
Атаман понимающе кивает. А у меня опять не складывается: если барышня Лунный Блеск и меня, и Киёхару, и даже господина Касуми наладила именно в эти края - значит, это она разбойную сеть выслеживает? По чьему наказу? От государыни-матери? От самого Государя? Или это всё царевич Облачный Покров? Кто, как не он, знаток прекрасных мест по всей державе, в прошлом много путешествовал… Нет, глупость какая-то.
Тут в дверь заглядывает рожа:
- Слышь! Тут у нас девчонка поймалась. К тебе просится.
Разбойник Барамон поднял одну бровь, потом другую. Кивает:
- Давай её сюда.
Вводят девушку, даже, я бы сказал, барышню, хотя платье у неё уже измазано в земле и зелени. На вид лет четырнадцать, не сказать, чтобы красавица, смотрит решительно. Атаман кланяется, не вставая с места:
- Здрассьте, барышня Гингэн. Какими судьбами?
Девушка набирает воздуху побольше и произносит:
- Я сейчас буду говорить, Дядька, ты меня не перебивай, не дослушав. Твои люди захватили воина-северянина, моему отцу об этом сообщили. И другие два столичные господина пропали. Одного я уже вижу. Господин уездный начальник решил, что теперь ему всяко головы не сносить, и подымает войско.
- Войско? - насмешливо переспрашивает Барамон.
- Я сказала: не перебивай! Уж какое есть. Вас больше, вы наших побьёте, но и своих потеряете. А после уж точно наместник пришлёт настоящие войска. Тебе придётся или драться, или уходить. У тебя тут все дела уже сделаны? Давай так: когда господин Гингэн придёт, предложишь ему разойтись миром. Скажешь, что у тебя в заложниках не только столичные гости, но и его дочь. Может, хоть так обойдётся…
Поистине, пример дочернего самопожертвования! Я-то думал, тут песенный край, а это уже больше на материковые летописи похоже.
Разбойник смотрит на неё задумчиво. Чуть вскинул голову, прислушивается. Я тоже слышу: где-то далеко бьет барабан. Только звук какой-то странный.
- Что ж, барышня, можно попробовать, - говорит Дядька и встаёт. - Эй! Барышню спрячьте вместе с пленным. Собираемся. Лекарь пусть ранеными займётся.
Девица дёргает себя за рукав. Оторвала, подаёт рукав ему. Атаман принял, сунул за пазуху. Барышню увели.
Прежде чем вооружаться, Дядька Барамон стряхивает повязку с головы, перетягивает потуже. И завязывает - ох!
Особым родовым узлом Конопляного дома он эту тряпку завязал. Вот именно тем, как Вервие Государево вяжут.
И кивает мне:
- Пойдёшь со мной?
(Продолжение будет)