Из Рассказов Облачной страны: Точечки (6)
(Начало: 1, 2, 3, 4, 5)
16. Намма, младший советник Полотняного приказа
Конечно, лучше бы справиться с этим делом, не прибегая к помощи главы дома Конопли - но, похоже, уже не получится. Больше того: младшему советнику Намме всё сильнее кажется, что именно переговоры жрецов Литейной горы с господином Асано и могли оказаться целью всей затеи с кражей. И тогда, получается, Намма - просто их орудие. Да ещё и дочка.
Сама барышня Намма на обратном пути была несколько удручена: грамоты на прежнем месте не обнаружилось, божья дева ото всего отпирается. Да ещё у дочки возникли какие-то уж совсем непонятные вопросы: бывают ли на самом деле ядовитые черепахи? Или они только считаются страшными, а по правде - они чудесные и добрые, как у рыбака, который на такой на дно моря спускался? И за это их все уважают и не обижают?
Между прочим, ответить на этот вопрос достоверно младший советник не смог. Сам он никогда ядовитых черепах не встречал, но рассказывают о них много, особенно на юге. В конце концов, и ядовитые жабы с ящерицами Намме ни разу не попадались, но насчёт них мудрые китайские книги твёрдо утверждают: бывают такие! Но, по крайней мере, это лучше, чем обсуждать с дитятею вопрос: бывают ли ядовитые жрецы?
Ну, хоть убедились девицы: в святилище им больше никакое расследование вести не надо.
- Может, и не надо… - с сомнением прячется за рукавом дочка. - Зато у нас там теперь друзья…
Вот только этого не хватало. Особенно если Намма правильно понял - что это за друзья. Можно представить, что сказала бы бывшая супруга по поводу того, что дитя помогает отцу в следствии и свело знакомство с гневным духом, пусть и маленьким.
Так что когда младший советник сел писать прошение главе Конопляного дома, настроение у него было отвратительное. Хоть бы на слоге это не отразилось… Что ответит господин Асано-старший и ответит ли вообще - не угадаешь.
Казалось бы, и так уже всё гадко. Так ведь нет: в гости пожаловал господин Гээн из Обезьяньего дома. Это, конечно, прекрасно, что он привёз Намминого сына под отчий кров, давно пора. Но сам уезжать, похоже, не собирается: за полмесяца они с мальчиком ещё чего-то не договорили. Сидят, обедают и обсуждают тонкости стрельбы из лука. Младший советник это искусство, конечно, осваивал - но не такой знаток, чтобы понять, скоро ли эти двое начнут закругляться, исчерпав предмет беседы. Так что сидит, пропускает большую часть мимо ушей, более или менее вовремя вставляет: «О?» , «Неужели?» и неприлично много ест.
- Воистину, - заливается Гээн, - в упадок приходит древнее мастерство, к закату склоняется блеск благородного обычая! Но достойный муж подобному будет противиться - и сам следуя верным путём, и уклонившихся от такового обличая. Пусть голова моя рассядется по меньшей мере натрое, если я позволю, чтобы в следующем году этого вашего родича Ёкодзиму допустили к стрелковым состязаниям!
Намма мрачно жуёт. Ворчит:
- Может так статься, что Ёкодзима ещё и окажется невиновным…
- То есть как это? - господин Гээн вскинулся. - Очевидно, что он мошенник - и, если вникнуть, даже и богохульник! Конечно, этим летом было уже поздно принимать меры - стрельбы состоялись, на глазах у самого Властителя Земель и высших сановников… Да и возник бы естественный, но неуместный вопрос: куда судьи смотрели? Но уж в следующий раз… дудки!
Когда распорядитель дворцовые танцев и музыки говорит «дудки!» - значит, дело решено бесповоротно.
- А что Ёкодзима на стрельбах-то натворил? - устало любопытствует младший советник.
- Как - что? Как - что?! Ты не понял?
- Я тогда на задание ездил, не присутствовал.
- Тогда простительно, конечно, - хотя уже все лучшие стрелки Столицы обсуждают это безобразие, а скоро, боюсь, слухи дойдут до самых дальних восточных краёв! Да будет тебе ведомо: твой подчинённый явился на состязание с благословенной стрелою. Нет, я понимаю, когда боги даруют удачу лучнику прямо в миг выстрела. Но заклясть стрелу заранее у чудотворца, нагло пройти с нею мимо судей, мимо наблюдателей… Не постыдиться соперников… Позорище!
- А как вышло, что никто не заметил? - спрашивает отрок.
- Заметили. Просто глазам своим не поверили! Да с Ёкодзимы сталось бы, между нами говоря, отвалить годовое жалованье за фу-фу. Мало ли жуликов, кто страш-шные заклинания пишет дуракам… Так нет, уж как он выстрелил, оказалось - настоящее благословение, с Литейной горы. Стрелу-то мы потом осмотрели.
Никогда младший советник не предполагал, что в нём проснётся такая любознательность по части состязаний.
- Именно с Литейной?
- Несомненно! Старцам оно, конечно, не в укор - им же, небось, он наплёл, что это для праведной мести, для верной службы Государю, против особо опасного и тоже заговорённого изменника… Но со стороны самого Ёкодзимы использовать так божью милость - я бы сказал, прямое нечестие!
- Ох… - захватывает дух у мальчика. - И что, если Белый Литейшик прогневается - на следующих стрельбах вообще все промажут?
- Если мы этого подлеца допустим до состязаний - хорошо, если только там! А не у воинов, исполняющих свой долг на границах, внезапно порвутся тетивы в самый неподходящий миг!
- Погоди-ка, - останавливает его Намма. - А известно, кто именно из старцев наложил заклятие?
- Точно не знаем, - отвечает Гээн. - Кто-то из семьи Каги, а вот кто именно…
Впрочем, и этого уже достаточно. По крайней мере один жрец из семьи Каги явно не разменивается на такие мелочи, как годовое жалованье делопроизводителя… Ну хоть что-то.
Письмо Намма отправил-таки. Ждал ответа день, другой - ничего. Наконец, прибегает посыльный из усадьбы Асано-старшего:
- Извольте получить!
«Не зная отдыха, трудишься ты на Государевой службе. Но известно: однообразие затуманивает ум. Позволь себе отвлечься на дела семейные. Внуки у меня, старика, совсем распустились, нуждаются в присмотре и добром примере. Посети моё жилище нынче вечером, потолкуй с ними по-родственному, да построже.»
Как это понимать? Пишет сам Конопляник, глава дома. Внуки у него… Властитель Земель, страшно молвить, тоже доводится внуком старшему господину Асано! Казалось бы, надо ли искать для родни другого благого примера? Прочие внуки, числом восемнадцать, в возрасте от Намминых лет до младенчества, воспитываются лучшими нянями и учителями, какие только есть в Облачной стране. Не говоря уже об их собственных родителях, включая главу Полотняного приказа… В чём мог бы наставить сию молодёжь младший родич из ветви Намма? Придётся разбираться на месте.
В усадьбе Асано на Первой улице сразу стало ясно: ни ошибки, ни шутки тут нет. Младшего советника встретили, заботливо проводили в детские покои. Кажется, прежде Намма тут не бывал, только из сада видел длинное здание, а перед ним в рядок - китайские бобовники, древеса учёных.
Внуки, похоже, в самом деле рассредоточились. На месте оказался только один юноша лет пятнадцати - впрочем, весьма прилежного вида. Сидит впотьмах при слабеньком огне светильника, читает толстый свиток. Рослый и худой, как почти всё молодое поколение старшей ветви семейства Асано, и который это из внуков, чей сын, Намма хоть убей не помнит.
Хуже того: младший советник не узнаёт, что это за книга, хотя юноша бубнит вслух и что-то очень знакомое. Наверняка Намма это учил в своё время… Старик, как всегда, прав: служба приказная отупляет.
Намма уселся напротив родича. Безмолвно подал знак веером: продолжай, я послушаю.
А между тем, за переборкой, в соседнем покое, тоже затеплился свет. И сразу же следом за слугою туда проследовал кто-то из господ, судя по шороху - в мягком домашнем платье. Чуть позже со двора провели ещё одного человека. Тот - в шумном должностном наряде, жёсткий подол стучит по циновкам. А шаг лёгкий, чуть не плясовой. Не из Обезьяньего ли дома?
Младший советник передвинулся, чтобы тень его не падала на переборку. Юноша чуть повысил голос:
- …есть три средства: насилие, закон и обряд. Последнее - наилучшее, если только…
Поднял глаза, удостоверился, что младший родич нашёл себе удобное место и больше шуршать не будет. Ссутулился и продолжил чтение.
- Приветствия опустим, - слышится голос самого Конопляника. - Что, кроме одной твоей дерзости и моего любопытства, стало причиной нашей сегодняшней встречи?
- Посмею и я признаться в постыдном любопытстве, - отвечает гость. - За что Литейной Горе и её святилищу в Серповой, дорогому нам как дитя - родителям, такая немилость?
Этот голос Намме тоже знаком, хотя и с недавних пор: Каги-младший. Уже за одно спасибо главе дома: не дал младшему родичу прослыть пустозвоном!
Старик вздыхает. Люди Конопляного дома понаторели в том, чтобы толковать этакие вздохи. Тут многое сразу: «Какова наглость! А с чего вы вообще решили, что вашей Серповой причитаются Высочайшие подарки? И всё-таки похвально, когда головное святилище бьётся за права своей дочерней святыни, так что хвалю, хвалю…»
- Поверь мне, - участливо молвит господин Асано уже вслух, - ни о какой немилости и речи нет. Но имеется ряд высших соображений.
- Преступно было бы упустить драгоценную возможность с таковыми ознакомиться, - мрачно откликается старец Каги.
- Изволь - действительно, нехорошо, коли они тебе неведомы. Сердцем надлежало бы их чуять. Ведомо, что Властитель Земель прислушивается к голосам народа, до последней нищей вдовицы. И ведает: чрезмерные расходы на обряд ожесточают мирские сердца против жречества. Подобная же рознь пагубна для страны! Потому расходы казны на обряд сокращаются. Особенно это относится к тем святилищам, у которых, казалось бы, есть близ Столицы почтенные основатели с нескудеющими закромами. Или на Литейной Горе полагают: дитя своё любящий родитель может не питать, а отправлять жить сторонними даяниями?
Старец не отвечает какое-то время. Потом - опять шорох, шуршание, как от развёртываемого свитка:
- Мудрые слова! Но осмелюсь спросить: а разве сирот видим мы, к примеру, на сей строке и на сей, и на сей? Однако они не обойдены высочайшей щедростью! Или не все киноварные точки зримы для слабых глаз моих?
Каги-младший дерзок с главою Обрядовой палаты, но с богами осторожен: вслух не назвал святынь, дабы не задеть тамошних богов.
- Дай-ка взглянуть, - спокойно откликается Конопляный господин, хоть и не терпит обычно, когда ему отвечают вопросом на вопрос. - Ну сам подумай: можно ли жить сегодня, не помня вчерашнего дня? Вот эта строка - была ли в подобном списке в минувшем году? И чем это обернулось? Знаменье грозное, знаменье ясное. У вас же на востоке, я слышал, всё спокойно.
- Неужели кому-то желательно, чтобы и на востоке стало… начали являться грозные знамения?
- Вовсе не надобно такого. Но - воля Властителя Земель! Не нам мерить его силы, не нам взвешивать его решимость.
- А свои - нам мерить и взвешивать? Или и тут положиться на то, что за нас это сумеют сделать?
Намма не жрец, но он сыщик Полотняного приказа. И сдаётся ему: сказанное уже очень близко к мятежу.
Видимо, глава дома Конопли если и ответил - то не словом и не вздохом, а неслышимым движением. Старец же Каги продолжает тихо, но упрямо:
- Обозревая морскую ширь - уследить ли за каждой волною? Помыслом и делом своим мы все, служители разных святилищ, прилепились - каждый к тому, чьё святилище блюдём. Чутки к заботе и гневу, к награде и каре - и ведаем, что возвеселит, что удручит тех, кому служим. Принято решение, введено установление, посылаются, к примеру, дары в тот или иной край - и видим: не противен дар принимающему его. Но вот - решение оставлено, установление переменилось. Верно ли это? Посмею молвить: нет, ибо и недавний обычай - уже обычай. Нарушение обычая не умножает праведности, у жрецов же и служителей вызывает растерянность, растерянность и разочарование в свой черёд отвлекают от обряда и ведут к нерадивости. Нерадивость же в божьем деле пагубна для страны!
- Хорошо сказано, - одобряет Конопляник. - Но и обильнейшие закрома не бездонны, и тучнейшие поля не бескрайни. На всех, увы, не хватит никакого достатка. Если не закрывать одни святилища вовсе, дабы оделять иные.
И жёстко заключает:
- Что, скажу так, не-же-лательно.
Многие бы, услышав это «нежелательно», склонились бы в поклоне и онемели. Но не таков старец Каги:
- Черпая без счёту из колодца - колодец осушишь, а гряды не напоишь. Но не льётся ли драгоценная влага и на камни? Мало ли тратится средств на новые хоромы и зелёную черепицу? Во всяком ли мирском ведомстве столько служителей, сколько надобно, а не вдвое-втрое больше необходимого? Какое войско сильнее и дешевле: многочисленное и ленивое или малое и сноровистое? Сколько служителей вне разрядов и вольнонаёмных охранников следует за каждым сборщиком податей - и не из казны ли идут средства на их прокормление? Сколько доносчиков оплачивает Полотняный приказ - и сколько из оплаченных доносов правдивы?
Отрок у светильника предупреждающе повышает голос, читает громче - но это зря, младший советник Намма человек сдержанный. Всё, что думал, сказал про себя. В делах военных старец с Литейной, может, и разбирается лучше многих, но лучше бы ему не лезть в дела Приказа.
- Не могу не отметить точности иных из твоих наблюдений, - произносит господин Асано. - Но если сердце твоё столь пылко, глаз столь верен, а язык столь смел - у той ли особы искал ты приёма, к которой обращена твоя речь? Или ты думаешь, всё перечисленное исправимо постановлением Обрядовой палаты? Единым божьим чудом? Срочным семейным увещеванием? Ты будешь разочарован.
- Да я, в общем-то, уже разочарован, - очень устало говорит Каги.
- А вот это - зря! Ибо, как верно отмечено, уныние и разочарование отвлекают от обряда и ведут к небрежению. Кто знает: может, в сей час, может завтра или послезавтра хоть на один из твоих вопросов ты получишь ответ. Ты же не голубятник у себя на Горе, ты наставник. Если вдруг прозвучит вещание - не о тяготах народных, конечно, а вот, к примеру, об обретении сей пропажи, - может, что-то и изменится. Пусть малое - но вернётся к прежнему обычаю. Впрочем, повторюсь: не наши весы и меры тут задействованы. Но иной надежды я тебе подать не возьмусь.
- То есть… я могу забрать, что принёс? - с удивлением вопрошает Каги.
- Да конечно же - откуда такой бумаге взяться у меня? Надеюсь, она скоро найдётся. А теперь сожалею, но мне придётся уделить внимание и иным делам.
Гостя провожают. Погодив немного, старик сообщает:
- Вам там темно.
Внук послушно сворачивает свиток, отодвигает перегородку. Намма из угла кланяется главе дома.
- Светлячков пора прошла, снегопады - впереди.
В тёмной хижине моей я читаю наизусть.
Все бы непутёвые юнцы так складно сочиняли на материковый лад!
- Позже обсудим, как тебе всё это понравилось, - говорит младшему советнику Конопляный господин. - А сейчас поспеши за ним следом. Глупо будет, если по пути пропадёт вместе с грамотой. Коня возьми тут, у меня.
17. Хокума, делопроизводитель Полотняного приказа
В любой дальней дороге мудрено избежать осквернения, а уж в такой - и подавно. В виду Столичных ворот младший советник Годзё остановил свой поезд. Слез с коня, повёл затёкшими плечами, повернулся к Хокуме:
- Всё. Отвязывай лиходея.
Делопроизводитель распустил узел верёвки, обмотанной вокруг пояса. Годзё знаком велел одному из охранников подхватить освободившийся конец.
- Это что же? - вопросил Девятый. - Бессудная расправа прямо здесь? Зачем тогда тащить-то было в такую даль?
- Чтоб голова не протухла, - усмехнулся охранник.
- Будет тебе суд, - хмуро бросил младший советник.
И снова повернулся к Хокуме:
- Так. Мы все теперь - свершать очищение. А ты забирай своего… кабанчика и пристраивай куда знаешь. Пешком.
Делопроизводитель выбрался из возка, поклонился. Через плечо велел:
- Вылезай, приехали.
Чуть помедлив, повернулся, протянул руку, помог мальчишке выбраться. Тот протёр глаза, посмотрел в сторону бесконечной столичной стены, присвистнул.
Годзё подошёл к ним чуть ближе, шагов за пять остановился, произнёс громким, начальственным шёпотом:
- Значит так, господин делопроизводитель. Этого малого я не видел. И ты не видел. И никто не видел. Ясно? - это он задержанному.
- Разумеется, - отвесил очередной поклон Хокума. Младший советник пожевал губами:
- Ну а если окажется, что эта дурацкая затея проявит себя… хоть на ком-то из нас… Придётся признавать, что всё дело - в твоём постыдном ухарстве и в моём непростительном мягкосердечии. Да оберегут нас все боги от такой нужды!
Вскочил в седло, взмахнул рукой, не глядя на Хокуму, распорядился:
- После очищения сразу во Дворец не иди, я сам отчитаюсь. Завтра с утра жду в Приказе!
И тронулся, с возком, охраной и задержанным. Девятый едва успел кивнуть делопроизводителю.
- А т’перь чего? - гнусаво спрашивает мальчишка.
- А теперь, - легко отвечает Хокума, - ты своего дождался. Тебе предстоит умереть. Помнишь, как молиться?
Коверкая слова, парень повторяет молитву к Закатному Свету.
Досточтимый Тарикибо в Западном храме как раз управился с полуденной трапезой. Готов принять мирян в саду у пруда.
Листья лотосов зелены и в осеннюю пору. Каждый - с тяжелой, крупной слезой в ямке у стебля.
Взрослого мирянина досточтимый помнит. Молодой чиновник, бледный даже и без пудры, опрятный, хотя и видно, что с дороги. Похвально благочестив, привержен делам Просветлённого, чего не скажешь об остальной младшей родне главы Обрядовой палаты. Привёл с собой очередного убогого. На этот раз - малолетнего простолюдина: лицо загорелое, круглое, щёки и лоб изрыты красноватыми отметинами, глаза слезятся. Хорошо хоть струпья уже отпали.
- Где это сейчас поветрие?
Чиновник отвечает:
- У Бобовой долины на Восточной дороге. Когда мы уезжали, вширь ещё не пошло. Мужики там - крепкие…
Монах кивает:
- Хорошо. Взрослые реже выживают.
- Возьмёте, досточтимый?
Несообразно своему сану монах хихикает:
- Нет! Выгоню на большую дорогу. Заразу разносить.
Мирянин кланяется. А мальчик подаёт голос:
- Ээ… У вас тут - топят?
И мотает головой в сторону пруда.
- Что проку нас топить, когда мы и так все тонем в пучине непостоянства? - отзывается досточтимый. Паренёк, конечно, ничего не понял.
- Я не девчонка. Меня не топить надо, а в землю.
- Вот оно что, - монах чуть наклоняется к нему. - Ты ищешь смерти?
Тот серьёзно кивает.
- У нас найдёшь. Умрёшь для суетного мира, оживёшь ради будущего века.
И обращается к чиновнику:
- Ладно, оставь его нам. Вымоем, подучим, а там поглядим.
- Для ми-ира? - тянет парень.
- Да. Для всей Облачной страны, и заморских земель, для людей, богов, скотов и демонов.
- А Бобовая считается?
- Хе-хе. И для Бобовой твоей, я думаю, Закон не сделает исключения.
- Тогда идёт, - соглашается рябой.
На прощанье Тарикибо приглядывается к чиновнику. Спрашивает тихо:
- Тебя-то не зацепило?
- Пока нет, - поводит тот плечом.
(Окончание будет)
16. Намма, младший советник Полотняного приказа
Конечно, лучше бы справиться с этим делом, не прибегая к помощи главы дома Конопли - но, похоже, уже не получится. Больше того: младшему советнику Намме всё сильнее кажется, что именно переговоры жрецов Литейной горы с господином Асано и могли оказаться целью всей затеи с кражей. И тогда, получается, Намма - просто их орудие. Да ещё и дочка.
Сама барышня Намма на обратном пути была несколько удручена: грамоты на прежнем месте не обнаружилось, божья дева ото всего отпирается. Да ещё у дочки возникли какие-то уж совсем непонятные вопросы: бывают ли на самом деле ядовитые черепахи? Или они только считаются страшными, а по правде - они чудесные и добрые, как у рыбака, который на такой на дно моря спускался? И за это их все уважают и не обижают?
Между прочим, ответить на этот вопрос достоверно младший советник не смог. Сам он никогда ядовитых черепах не встречал, но рассказывают о них много, особенно на юге. В конце концов, и ядовитые жабы с ящерицами Намме ни разу не попадались, но насчёт них мудрые китайские книги твёрдо утверждают: бывают такие! Но, по крайней мере, это лучше, чем обсуждать с дитятею вопрос: бывают ли ядовитые жрецы?
Ну, хоть убедились девицы: в святилище им больше никакое расследование вести не надо.
- Может, и не надо… - с сомнением прячется за рукавом дочка. - Зато у нас там теперь друзья…
Вот только этого не хватало. Особенно если Намма правильно понял - что это за друзья. Можно представить, что сказала бы бывшая супруга по поводу того, что дитя помогает отцу в следствии и свело знакомство с гневным духом, пусть и маленьким.
Так что когда младший советник сел писать прошение главе Конопляного дома, настроение у него было отвратительное. Хоть бы на слоге это не отразилось… Что ответит господин Асано-старший и ответит ли вообще - не угадаешь.
Казалось бы, и так уже всё гадко. Так ведь нет: в гости пожаловал господин Гээн из Обезьяньего дома. Это, конечно, прекрасно, что он привёз Намминого сына под отчий кров, давно пора. Но сам уезжать, похоже, не собирается: за полмесяца они с мальчиком ещё чего-то не договорили. Сидят, обедают и обсуждают тонкости стрельбы из лука. Младший советник это искусство, конечно, осваивал - но не такой знаток, чтобы понять, скоро ли эти двое начнут закругляться, исчерпав предмет беседы. Так что сидит, пропускает большую часть мимо ушей, более или менее вовремя вставляет: «О?» , «Неужели?» и неприлично много ест.
- Воистину, - заливается Гээн, - в упадок приходит древнее мастерство, к закату склоняется блеск благородного обычая! Но достойный муж подобному будет противиться - и сам следуя верным путём, и уклонившихся от такового обличая. Пусть голова моя рассядется по меньшей мере натрое, если я позволю, чтобы в следующем году этого вашего родича Ёкодзиму допустили к стрелковым состязаниям!
Намма мрачно жуёт. Ворчит:
- Может так статься, что Ёкодзима ещё и окажется невиновным…
- То есть как это? - господин Гээн вскинулся. - Очевидно, что он мошенник - и, если вникнуть, даже и богохульник! Конечно, этим летом было уже поздно принимать меры - стрельбы состоялись, на глазах у самого Властителя Земель и высших сановников… Да и возник бы естественный, но неуместный вопрос: куда судьи смотрели? Но уж в следующий раз… дудки!
Когда распорядитель дворцовые танцев и музыки говорит «дудки!» - значит, дело решено бесповоротно.
- А что Ёкодзима на стрельбах-то натворил? - устало любопытствует младший советник.
- Как - что? Как - что?! Ты не понял?
- Я тогда на задание ездил, не присутствовал.
- Тогда простительно, конечно, - хотя уже все лучшие стрелки Столицы обсуждают это безобразие, а скоро, боюсь, слухи дойдут до самых дальних восточных краёв! Да будет тебе ведомо: твой подчинённый явился на состязание с благословенной стрелою. Нет, я понимаю, когда боги даруют удачу лучнику прямо в миг выстрела. Но заклясть стрелу заранее у чудотворца, нагло пройти с нею мимо судей, мимо наблюдателей… Не постыдиться соперников… Позорище!
- А как вышло, что никто не заметил? - спрашивает отрок.
- Заметили. Просто глазам своим не поверили! Да с Ёкодзимы сталось бы, между нами говоря, отвалить годовое жалованье за фу-фу. Мало ли жуликов, кто страш-шные заклинания пишет дуракам… Так нет, уж как он выстрелил, оказалось - настоящее благословение, с Литейной горы. Стрелу-то мы потом осмотрели.
Никогда младший советник не предполагал, что в нём проснётся такая любознательность по части состязаний.
- Именно с Литейной?
- Несомненно! Старцам оно, конечно, не в укор - им же, небось, он наплёл, что это для праведной мести, для верной службы Государю, против особо опасного и тоже заговорённого изменника… Но со стороны самого Ёкодзимы использовать так божью милость - я бы сказал, прямое нечестие!
- Ох… - захватывает дух у мальчика. - И что, если Белый Литейшик прогневается - на следующих стрельбах вообще все промажут?
- Если мы этого подлеца допустим до состязаний - хорошо, если только там! А не у воинов, исполняющих свой долг на границах, внезапно порвутся тетивы в самый неподходящий миг!
- Погоди-ка, - останавливает его Намма. - А известно, кто именно из старцев наложил заклятие?
- Точно не знаем, - отвечает Гээн. - Кто-то из семьи Каги, а вот кто именно…
Впрочем, и этого уже достаточно. По крайней мере один жрец из семьи Каги явно не разменивается на такие мелочи, как годовое жалованье делопроизводителя… Ну хоть что-то.
Письмо Намма отправил-таки. Ждал ответа день, другой - ничего. Наконец, прибегает посыльный из усадьбы Асано-старшего:
- Извольте получить!
«Не зная отдыха, трудишься ты на Государевой службе. Но известно: однообразие затуманивает ум. Позволь себе отвлечься на дела семейные. Внуки у меня, старика, совсем распустились, нуждаются в присмотре и добром примере. Посети моё жилище нынче вечером, потолкуй с ними по-родственному, да построже.»
Как это понимать? Пишет сам Конопляник, глава дома. Внуки у него… Властитель Земель, страшно молвить, тоже доводится внуком старшему господину Асано! Казалось бы, надо ли искать для родни другого благого примера? Прочие внуки, числом восемнадцать, в возрасте от Намминых лет до младенчества, воспитываются лучшими нянями и учителями, какие только есть в Облачной стране. Не говоря уже об их собственных родителях, включая главу Полотняного приказа… В чём мог бы наставить сию молодёжь младший родич из ветви Намма? Придётся разбираться на месте.
В усадьбе Асано на Первой улице сразу стало ясно: ни ошибки, ни шутки тут нет. Младшего советника встретили, заботливо проводили в детские покои. Кажется, прежде Намма тут не бывал, только из сада видел длинное здание, а перед ним в рядок - китайские бобовники, древеса учёных.
Внуки, похоже, в самом деле рассредоточились. На месте оказался только один юноша лет пятнадцати - впрочем, весьма прилежного вида. Сидит впотьмах при слабеньком огне светильника, читает толстый свиток. Рослый и худой, как почти всё молодое поколение старшей ветви семейства Асано, и который это из внуков, чей сын, Намма хоть убей не помнит.
Хуже того: младший советник не узнаёт, что это за книга, хотя юноша бубнит вслух и что-то очень знакомое. Наверняка Намма это учил в своё время… Старик, как всегда, прав: служба приказная отупляет.
Намма уселся напротив родича. Безмолвно подал знак веером: продолжай, я послушаю.
А между тем, за переборкой, в соседнем покое, тоже затеплился свет. И сразу же следом за слугою туда проследовал кто-то из господ, судя по шороху - в мягком домашнем платье. Чуть позже со двора провели ещё одного человека. Тот - в шумном должностном наряде, жёсткий подол стучит по циновкам. А шаг лёгкий, чуть не плясовой. Не из Обезьяньего ли дома?
Младший советник передвинулся, чтобы тень его не падала на переборку. Юноша чуть повысил голос:
- …есть три средства: насилие, закон и обряд. Последнее - наилучшее, если только…
Поднял глаза, удостоверился, что младший родич нашёл себе удобное место и больше шуршать не будет. Ссутулился и продолжил чтение.
- Приветствия опустим, - слышится голос самого Конопляника. - Что, кроме одной твоей дерзости и моего любопытства, стало причиной нашей сегодняшней встречи?
- Посмею и я признаться в постыдном любопытстве, - отвечает гость. - За что Литейной Горе и её святилищу в Серповой, дорогому нам как дитя - родителям, такая немилость?
Этот голос Намме тоже знаком, хотя и с недавних пор: Каги-младший. Уже за одно спасибо главе дома: не дал младшему родичу прослыть пустозвоном!
Старик вздыхает. Люди Конопляного дома понаторели в том, чтобы толковать этакие вздохи. Тут многое сразу: «Какова наглость! А с чего вы вообще решили, что вашей Серповой причитаются Высочайшие подарки? И всё-таки похвально, когда головное святилище бьётся за права своей дочерней святыни, так что хвалю, хвалю…»
- Поверь мне, - участливо молвит господин Асано уже вслух, - ни о какой немилости и речи нет. Но имеется ряд высших соображений.
- Преступно было бы упустить драгоценную возможность с таковыми ознакомиться, - мрачно откликается старец Каги.
- Изволь - действительно, нехорошо, коли они тебе неведомы. Сердцем надлежало бы их чуять. Ведомо, что Властитель Земель прислушивается к голосам народа, до последней нищей вдовицы. И ведает: чрезмерные расходы на обряд ожесточают мирские сердца против жречества. Подобная же рознь пагубна для страны! Потому расходы казны на обряд сокращаются. Особенно это относится к тем святилищам, у которых, казалось бы, есть близ Столицы почтенные основатели с нескудеющими закромами. Или на Литейной Горе полагают: дитя своё любящий родитель может не питать, а отправлять жить сторонними даяниями?
Старец не отвечает какое-то время. Потом - опять шорох, шуршание, как от развёртываемого свитка:
- Мудрые слова! Но осмелюсь спросить: а разве сирот видим мы, к примеру, на сей строке и на сей, и на сей? Однако они не обойдены высочайшей щедростью! Или не все киноварные точки зримы для слабых глаз моих?
Каги-младший дерзок с главою Обрядовой палаты, но с богами осторожен: вслух не назвал святынь, дабы не задеть тамошних богов.
- Дай-ка взглянуть, - спокойно откликается Конопляный господин, хоть и не терпит обычно, когда ему отвечают вопросом на вопрос. - Ну сам подумай: можно ли жить сегодня, не помня вчерашнего дня? Вот эта строка - была ли в подобном списке в минувшем году? И чем это обернулось? Знаменье грозное, знаменье ясное. У вас же на востоке, я слышал, всё спокойно.
- Неужели кому-то желательно, чтобы и на востоке стало… начали являться грозные знамения?
- Вовсе не надобно такого. Но - воля Властителя Земель! Не нам мерить его силы, не нам взвешивать его решимость.
- А свои - нам мерить и взвешивать? Или и тут положиться на то, что за нас это сумеют сделать?
Намма не жрец, но он сыщик Полотняного приказа. И сдаётся ему: сказанное уже очень близко к мятежу.
Видимо, глава дома Конопли если и ответил - то не словом и не вздохом, а неслышимым движением. Старец же Каги продолжает тихо, но упрямо:
- Обозревая морскую ширь - уследить ли за каждой волною? Помыслом и делом своим мы все, служители разных святилищ, прилепились - каждый к тому, чьё святилище блюдём. Чутки к заботе и гневу, к награде и каре - и ведаем, что возвеселит, что удручит тех, кому служим. Принято решение, введено установление, посылаются, к примеру, дары в тот или иной край - и видим: не противен дар принимающему его. Но вот - решение оставлено, установление переменилось. Верно ли это? Посмею молвить: нет, ибо и недавний обычай - уже обычай. Нарушение обычая не умножает праведности, у жрецов же и служителей вызывает растерянность, растерянность и разочарование в свой черёд отвлекают от обряда и ведут к нерадивости. Нерадивость же в божьем деле пагубна для страны!
- Хорошо сказано, - одобряет Конопляник. - Но и обильнейшие закрома не бездонны, и тучнейшие поля не бескрайни. На всех, увы, не хватит никакого достатка. Если не закрывать одни святилища вовсе, дабы оделять иные.
И жёстко заключает:
- Что, скажу так, не-же-лательно.
Многие бы, услышав это «нежелательно», склонились бы в поклоне и онемели. Но не таков старец Каги:
- Черпая без счёту из колодца - колодец осушишь, а гряды не напоишь. Но не льётся ли драгоценная влага и на камни? Мало ли тратится средств на новые хоромы и зелёную черепицу? Во всяком ли мирском ведомстве столько служителей, сколько надобно, а не вдвое-втрое больше необходимого? Какое войско сильнее и дешевле: многочисленное и ленивое или малое и сноровистое? Сколько служителей вне разрядов и вольнонаёмных охранников следует за каждым сборщиком податей - и не из казны ли идут средства на их прокормление? Сколько доносчиков оплачивает Полотняный приказ - и сколько из оплаченных доносов правдивы?
Отрок у светильника предупреждающе повышает голос, читает громче - но это зря, младший советник Намма человек сдержанный. Всё, что думал, сказал про себя. В делах военных старец с Литейной, может, и разбирается лучше многих, но лучше бы ему не лезть в дела Приказа.
- Не могу не отметить точности иных из твоих наблюдений, - произносит господин Асано. - Но если сердце твоё столь пылко, глаз столь верен, а язык столь смел - у той ли особы искал ты приёма, к которой обращена твоя речь? Или ты думаешь, всё перечисленное исправимо постановлением Обрядовой палаты? Единым божьим чудом? Срочным семейным увещеванием? Ты будешь разочарован.
- Да я, в общем-то, уже разочарован, - очень устало говорит Каги.
- А вот это - зря! Ибо, как верно отмечено, уныние и разочарование отвлекают от обряда и ведут к небрежению. Кто знает: может, в сей час, может завтра или послезавтра хоть на один из твоих вопросов ты получишь ответ. Ты же не голубятник у себя на Горе, ты наставник. Если вдруг прозвучит вещание - не о тяготах народных, конечно, а вот, к примеру, об обретении сей пропажи, - может, что-то и изменится. Пусть малое - но вернётся к прежнему обычаю. Впрочем, повторюсь: не наши весы и меры тут задействованы. Но иной надежды я тебе подать не возьмусь.
- То есть… я могу забрать, что принёс? - с удивлением вопрошает Каги.
- Да конечно же - откуда такой бумаге взяться у меня? Надеюсь, она скоро найдётся. А теперь сожалею, но мне придётся уделить внимание и иным делам.
Гостя провожают. Погодив немного, старик сообщает:
- Вам там темно.
Внук послушно сворачивает свиток, отодвигает перегородку. Намма из угла кланяется главе дома.
- Светлячков пора прошла, снегопады - впереди.
В тёмной хижине моей я читаю наизусть.
Все бы непутёвые юнцы так складно сочиняли на материковый лад!
- Позже обсудим, как тебе всё это понравилось, - говорит младшему советнику Конопляный господин. - А сейчас поспеши за ним следом. Глупо будет, если по пути пропадёт вместе с грамотой. Коня возьми тут, у меня.
17. Хокума, делопроизводитель Полотняного приказа
В любой дальней дороге мудрено избежать осквернения, а уж в такой - и подавно. В виду Столичных ворот младший советник Годзё остановил свой поезд. Слез с коня, повёл затёкшими плечами, повернулся к Хокуме:
- Всё. Отвязывай лиходея.
Делопроизводитель распустил узел верёвки, обмотанной вокруг пояса. Годзё знаком велел одному из охранников подхватить освободившийся конец.
- Это что же? - вопросил Девятый. - Бессудная расправа прямо здесь? Зачем тогда тащить-то было в такую даль?
- Чтоб голова не протухла, - усмехнулся охранник.
- Будет тебе суд, - хмуро бросил младший советник.
И снова повернулся к Хокуме:
- Так. Мы все теперь - свершать очищение. А ты забирай своего… кабанчика и пристраивай куда знаешь. Пешком.
Делопроизводитель выбрался из возка, поклонился. Через плечо велел:
- Вылезай, приехали.
Чуть помедлив, повернулся, протянул руку, помог мальчишке выбраться. Тот протёр глаза, посмотрел в сторону бесконечной столичной стены, присвистнул.
Годзё подошёл к ним чуть ближе, шагов за пять остановился, произнёс громким, начальственным шёпотом:
- Значит так, господин делопроизводитель. Этого малого я не видел. И ты не видел. И никто не видел. Ясно? - это он задержанному.
- Разумеется, - отвесил очередной поклон Хокума. Младший советник пожевал губами:
- Ну а если окажется, что эта дурацкая затея проявит себя… хоть на ком-то из нас… Придётся признавать, что всё дело - в твоём постыдном ухарстве и в моём непростительном мягкосердечии. Да оберегут нас все боги от такой нужды!
Вскочил в седло, взмахнул рукой, не глядя на Хокуму, распорядился:
- После очищения сразу во Дворец не иди, я сам отчитаюсь. Завтра с утра жду в Приказе!
И тронулся, с возком, охраной и задержанным. Девятый едва успел кивнуть делопроизводителю.
- А т’перь чего? - гнусаво спрашивает мальчишка.
- А теперь, - легко отвечает Хокума, - ты своего дождался. Тебе предстоит умереть. Помнишь, как молиться?
Коверкая слова, парень повторяет молитву к Закатному Свету.
Досточтимый Тарикибо в Западном храме как раз управился с полуденной трапезой. Готов принять мирян в саду у пруда.
Листья лотосов зелены и в осеннюю пору. Каждый - с тяжелой, крупной слезой в ямке у стебля.
Взрослого мирянина досточтимый помнит. Молодой чиновник, бледный даже и без пудры, опрятный, хотя и видно, что с дороги. Похвально благочестив, привержен делам Просветлённого, чего не скажешь об остальной младшей родне главы Обрядовой палаты. Привёл с собой очередного убогого. На этот раз - малолетнего простолюдина: лицо загорелое, круглое, щёки и лоб изрыты красноватыми отметинами, глаза слезятся. Хорошо хоть струпья уже отпали.
- Где это сейчас поветрие?
Чиновник отвечает:
- У Бобовой долины на Восточной дороге. Когда мы уезжали, вширь ещё не пошло. Мужики там - крепкие…
Монах кивает:
- Хорошо. Взрослые реже выживают.
- Возьмёте, досточтимый?
Несообразно своему сану монах хихикает:
- Нет! Выгоню на большую дорогу. Заразу разносить.
Мирянин кланяется. А мальчик подаёт голос:
- Ээ… У вас тут - топят?
И мотает головой в сторону пруда.
- Что проку нас топить, когда мы и так все тонем в пучине непостоянства? - отзывается досточтимый. Паренёк, конечно, ничего не понял.
- Я не девчонка. Меня не топить надо, а в землю.
- Вот оно что, - монах чуть наклоняется к нему. - Ты ищешь смерти?
Тот серьёзно кивает.
- У нас найдёшь. Умрёшь для суетного мира, оживёшь ради будущего века.
И обращается к чиновнику:
- Ладно, оставь его нам. Вымоем, подучим, а там поглядим.
- Для ми-ира? - тянет парень.
- Да. Для всей Облачной страны, и заморских земель, для людей, богов, скотов и демонов.
- А Бобовая считается?
- Хе-хе. И для Бобовой твоей, я думаю, Закон не сделает исключения.
- Тогда идёт, - соглашается рябой.
На прощанье Тарикибо приглядывается к чиновнику. Спрашивает тихо:
- Тебя-то не зацепило?
- Пока нет, - поводит тот плечом.
(Окончание будет)