Из Рассказов Облачной страны: Точечки (3)
(Начало: 1, 2)
7. Намма, младший советник Полотняного приказа
Если рассуждать, кому на пользу случившееся безобразие, то - увы, сторонний наблюдатель заключил бы: чиновникам Полотняного приказа. Младший советник, конечно, не стал бы утверждать такое. Едва ли грамоту выкрали и выбросили - или припрятали - именно затем, чтобы сместить с должностей тех, кто за неё отвечал. Но оглянешься вокруг - все товарищи по службе встрепенулись, почти обрадовались. Обсуждают, уволят ли теперь только Кэйрана, или Кэйрана вместе с Ёкодзимой, что вероятнее, или также их ближайшее начальство за недосмотр. И кому после этого достанутся их должности. А до Нового года ещё далеко, и ожидать можно разного: или новых назначенцев так и оставят на должностях и сообразно поднимут им чины, или же людей назначат пока временно, а потом заменят кем-то другим. Хуже всего, если со стороны, переведут из другого ведомства. Лучше всего - если бы продвинули по порядку приказных младших. Но тогда на их место предстоит набрать выпускников Училища, а из нашей приказной родни в этом году никто не выпускается, значит, всё равно посторонняя молодёжь. Но это не так страшно, как посторонний делопроизводитель, а то и младший советник… Другие возражают: наоборот, ибо юноша-то придёт не сиротою, а сыном либо внуком старшего советника, ежели не кого ещё выше…
Быть может, Намма во все эти пересуды вовлёкся бы, если бы его младший родич и друг Хокума был сейчас в Столице. Но заочно хлопотать за него младший советник не станет. Слишком хорошо представляет, что ответил бы Хокума, если бы прямо сегодня каким-то чудом можно было послать ему письмо и получить ответ. Родич! - взмолился бы Хокума, - погоди, посмотрим ещё, как я завалю своё нынешнее дело, не пришлось бы кого на моё место подыскивать, и отнюдь не по случаю моего повышения… И добавил бы: тем более что и с этими двоими растяпами не всё ясно.
Что правда, то правда. Кэйран так и не вспомнил, куда дел похищенный список, да и в том, как он его выкрал, сбивается. Ёкодзима приободрился - но своего побега тоже внятно не обосновал; и это он ещё не знает, кажется, о рыбном пятне. Господин Асано-средний допросил их - и распорядился обоих от дел отрешить, запереть и присматривать за ними со всей бдительностью. Признание, да ещё подкреплённое божьим вещанием, конечно, весомее побега. Но решать судьбу писаря и письмоводителя будут позже - сейчас главное если не найти, то восстановить утраченный список! На это и брошены оказались все силы Приказа к возвращению Наммы.
Беда в том, что мало кто саму эту грамоту читал и до, и после Государевой правки. Черновик, конечно, сохранился, а вот киноварные пометы стали вспоминать в узком кругу осведомленных, к каковым Намма, к счастью, не относился. Почтительно обратились за помощью к старшему в Конопляном доме, главе Обрядовой палаты - он-то с Государевыми пометами успел ознакомиться, а память его безупречна даже в преклонные годы. Но господин Асано-старший молвил: «На меня одного не полагайтесь. Взгляд мой туманится непрошенной слезою: жаль мне те святилища, коим Государь изволил отказать в дарах!» Но сам же подсказал, к кому ещё стоит обратиться.
Во-первых, к приказному писарю Ваки. Он человек опытный, хотя и в низком чине; при этом Ваки родом не из Столицы и проявлял особую любознательность: не исключено ли из списка какое-нибудь святилище в его родных краях? Всех тогда утомил своей настойчивостью - а выходит, не зря!
Во-вторых, обратились к той дворцовой даме, что прислуживала Властителю Земель в час, когда тот изволил править список. Читать истинные знаки она, конечно, не умеет - но могла хотя бы примерно запомнить, где на свитке располагались киноварные точки. Наблюдательность её господин Асано-старший уже имел повод заметить - хотя и не уточнил, при каких обстоятельствах. «Если она попытается припомнить внешний вид свитка, как вспоминала бы узор на платье, - может, это и пригодится».
Всё это заняло какое-то время: у дамы своё расписание и обязанности, главу Обрядовой палаты торопить никак нельзя. Но на третий день удалось сравнить все три свидетельства: полный список с пометами - от господина Асано, список исключённых святилищ - от Ваки, и наконец, подобие чертежа работы дамы. И редко когда младший советник Намма видел такое ликование на лице своего начальника, как в час, когда все эти данные сошлись! Да и сам господин Асано-средний тут же вспомнил: так оно всё и было! Приказ немедленно приступил к изготовлению беловика.
Намме же в эти дни в основном приходилось заниматься текущей работой - включая дела тех, кто уж слишком вовлечён оказался в дело о списке. Особенно тщательно он проверил бумаги Ёкодзимы: не кроется ли там причина его побега? Увы, ничего подозрительного: всё в полном порядке, если так можно сказать про дело о казнокрадстве.
Вообще Ёкодзима - хороший сыщик. Хокума, к примеру, блестящий лицедей и способен войти в доверие к любому. Сам Намма, не стоит скрывать, отменно проводит обыски и неплох в допросах. А Ёкодзима лучше их обоих вместе взятых разбирается в денежных делах и в снабжении, считает сложнейшими способами, но в итоге учитывает всё и никогда не ошибается. Разбираясь в расчётах Ёкодзимы, младший советник с содроганием вспомнил училищные годы и задачу про воробьёв и ласточек: когда в исходных данных одни птицы, а в ответе выходят другие…
Порасспросив кое-кого из дальней Конопляной родни, Намма узнал: порой Ёкодзиму привлекали к хозяйственным расчётам самого дома Асано. Сидел, бывало, ночи напролёт… Поговаривают, что другие столичные семьи иногда тоже обращаются к Ёкодзиме, не боясь ни обмана, ни доноса, когда им надобно свести свой расход с приходом. Зачем приказный сыщик этим занимался? По всему получается: не из любви к искусству счёта, а ради награды. Ибо тратил он много, существенно больше, чем позволяло его жалованье. На что тратил? Оказалось, всё просто: на луки, стрелы и всяческие стрелковые снасти. Мастеров, которые всё это изготовляют, избаловали воины с востока, посещающие Столицу: они-то платят серебром и золотом, а не казёнными расписками. Стало быть, если хочешь побеждать на состязаниях, должен потратиться основательно.
Правда, пока Намма не докопался до каких-либо свидетельств насчёт того, чтобы Ёкодзима наделал заметных долгов или присмотрел себе какой-нибудь чудо-лук ценою в несколько его годовых жалований. Да если бы и так - остаётся вопрос, кому за большие деньги он бы мог продать именно эту грамоту. Дурно так говорить, но многие бумаги по тому же делу о казнокрадстве стоили бы гораздо дороже, если их предложить, допустим, семьям подозреваемых… Или права дикарка Рю, и покупателю было безразлично содержание свитка, главное - пометы Государевой кисти, пусть бы даже всего несколько точек.
С другой стороны: вдруг ту же киноварь, освящённую высочайшей рукой, какой-нибудь мошенник присоветовал Кэйрану как лекарство для его недужной супруги? О таком, конечно, писарь станет молчать до последнего. Собравшись с духом, Намма обошёл самых отъявленных столичных любителей потолковать о болезнях и снадобьях. Узнал много нового и порою ужасного, но - всё не то.
Зато об этих его расспросах слух немедленно дошёл до Обезьяньего дома. Бывшая жена Наммы, а ныне госпожа Гээн, искренне встревожилась и явилась в усадьбу на Шестой улице. А там - полное запустение: ни хозяина, ни дочки, ни старухи-кормилицы, ни возчика, ни волов, ни возка. Стала добиваться, что стряслось, жена Урасаки рассказала: господин на службе, кормилица с девочками на богомолье, возок взяли они же, когда вернутся, неизвестно. Госпожа осталась дожидаться хоть кого-нибудь.
8. Хокума, делопроизводитель Полотняного приказа
Лень бывает разная. Иной чиновник, отправленный с поручением в дальние края, не торопится его выполнять, а потом кается: «Непростительно опоздал, виноват…» Иной вскачь прибудет на место назначения, впопыхах выполнит порученное и ещё быстрее понесётся в Столицу - отчитаться и отдохнуть. Иной разберётся со всем на месте в первые же дни, а потом месяц наслаждается дикой красою дальнего края, прежде чем соберётся назад. Но не таков младший советник Годзё. Вот прибыл он на восток с делопроизводителем Хокумой и охраной, дабы выяснить: куда делся с места службы на целых три месяца чиновник уездной управы Такой-то и что ещё исчезло вместе с ним из казённого добра? Расследование не затянулось, вскоре выяснилось: Такой-то никуда и не девался, пребывал в гостях у приятеля по соседству, не выходя из запоя долее чем на два-три дня, а державных средств не растратить при этом умудрился вовсе. За такое поведение, конечно, полагалось бы ему суровое взыскание, пость и не худшее. Составил бы господин Годзё доклад и благополучно повернул восвояси - если бы на том же затяжном застолье не обнаружилось ещё четверо служащих разных управ четырёх уездов из трёх земель. Их отсутствие в должности почему-то никого не встревожило. А уж тут и младший советник, и делопроизводитель задались вопросом: на какие шиши гостеприимный хозяин столько времени обеспечивал пятерым дармоедам и выпивку, и закуску? Имел ли он что со своей щедрости, и если да - то что именно? А то доложишь - а потом пошлют обратно проводить доследование. Только коней казённых даром гонять, не говоря уж о самих полотняных чиновниках.
Разобрались, выяснилось диковинное: гостеприимец, похоже, с гостей никакой заметной корысти не получил. Или не успел получить. Он - особа самоназначенная: никем не утверждённый временный мирской распорядитель Серпового святилища. И вся выпитая за эти месяцы чиновниками брага вообще-то была пожертвована благочестивыми прихожанами святыне Белого Литейщика. И если присмотреться, брагою дело не ограничилось: едва ли не шесть из семи частей доброхотных даяний и высоких пожалований святилищу оседали в усадьбе временного распорядителя. И не то чтобы пускались в оборот, а проедались и пропивались на месте с немалым рвением и в хорошем обществе. К тому времени, как господин Годзё под свою ответственность решил расхитителя задержать, а краденное у бога - изъять, осталось для изъятия совсем немного - не более чем на один воз груза.
Всё это, конечно, несколько задержало приказных на восточном побережье. Но дело-то поважнее одного уездного прогульщика: если прогневается обездоленный бог - всей Облачной стране может не поздоровиться!
И вот уж осень настала, киноварники расцвели, когда младший советник Годзё, утомлённый до чрезвычайности, со своими людьми, задержанным негодяем и изъятым добром двинулись назад, в Столицу. Почти что вслед перелётным гусям.
Непосредственный надзор за задержанным был возложен на Хокуму. А поскольку родные края злодей знал куда лучше столичных чиновников, и сумей он бежать - искать его пришлось бы не менее чем до Новогодия, были приняты сугубые меры предосторожности.
Уже за первые два-три дня пути делопроизводитель укрепился в решимости: никогда не жениться. Одно дело родня, с кем вместе служишь, кого навещаешь по праздникам, и совсем другое - пребывать с кем-то постоянно в паре, наподобие птичек-однокрылок, что летают только вдвоём. Быть может, благонравная супруга и не опостылела бы столь скоро, но, наблюдая в дороге собственное сердце, Хокума в этом уже усомнился…
Расхититель связан по рукам крепкой верёвкой, другой её конец обвязан у делопроизводителя вокруг пояса. А длина её - не больше размаха рук. Спать приходится рядком, в первые ночь - чуя похмельный дух, а потом - слушая стоны: трезвость задержанному с непривычки даётся нелегко. Обедать за одним подносом, да ещё кормить злодея из своих рук, как малое дитя; по нужде ходить - и то вместе! Особенно неудобно кланяться в такой связке. Мудрено соблюдать учтивый вид, скромно глядя в землю, когда гадаешь: натяжение ослабло - не потому ли, что негодяй придвинулся поближе и готовится сцепленными кулаками вдарить сзади тебе по затылку?
Верно сказал Просветлённый: вся жизнь есть страдание - и разлука с любимыми, и особенно - соединение с постылыми.
Но со временем и не к такому привыкаешь. К середине пути Хокума и задержанный уже именовали друг друга попросту: Начальником и Девятым. Не величать же его в самом деле Временно-и-дурно-исполнявшим-обязанности- распорядителя… По родовому прозванию - так незачем позорить всю его семью. Кстати, этот малый и в самом деле - девятый сын своих родителей. А до личного его имени делопроизводителю дела нет, Хокума же не жрец ему, не отец, не брат и не монах, призванный для отпевания. Ну, Девятый и Девятый.
И вот, до Столицы остаётся всего треть пути. Лунным вечером на заезжем дворе Хокума с Девятым пробуют умоститься в шатком решётчатом нужнике над ручейком. Младший советник Годзё давно спит, охрана улеглась на возу с уликами.
- Ты глянь, Начальник, что творят!
Мог бы уже усвоить: на подстрекательство делопроизводитель не поддаётся.
- Что? - безучастно спрашивает Хокума, а сам передвигает узел поудобнее, чтобы верёвка не мешала рукоприкладству. Буде понадобится.
- Наладились куда-то на ночь глядя. Здешние-то. Похоже, клад искать, с лопатами и с дитятей.
Любопытно. Есть такое поверье: будто выкопать заклятое сокровище может всякий, а вот место найти - только тот, кто сердцем чист. Но если учесть наш приезд…
- Поклажи с ними много? - продолжает Хокума, уступив Девятому место у двери, а сам справляя то, за чем пришли.
- Два тюка. Тяжёлые, похоже.
Хотелось бы понять, что так срочно прячут местные жители от Полотняных чиновников.
- Убедил, - молвит делопроизводитель, завязывая штаны. - Идём, посмотрим.
Можно было бы препоручить задержанного охранникам, или их самих отправить за подозрительными личностями. Но пока добудишься, пока объяснишь, а то ещё и упрутся, потребуют распоряжения младшего советника, лентяи… За это время местные далеко уйдут, искать их придётся по следу, а следопытов в отряде нет. Лучше уж самому. Особенно если выяснится, что на самом деле никакого злого умысла у поселян нету…
9. Намма, младший советник Полотняного приказа
На беду себе, первым домой воротился Намма. Убедившись на первый взгляд, что бывший муж не болен, госпожа на него напустилась со всеми накопившимися чувствами вперемешку. И что он её совсем забыл. И что весь Полотняный приказ за нерадение того и гляди разгонят, и Намма останется с детьми без чашки риса. И что младший советник за дочкой присмотреть не в состоянии, а всё воспитание доверяет полоумной старухе. И что госпожа говорила же, что от этой дикарки одна южная зараза. И так далее, и так далее… Когда выяснилось, что дочка здорова и в ней просто проснулось благочестие, это не успокоило госпожу. Были уже случаи, когда барышни из хороших семей то богов видеть начинали, то слушать монашеские чтения день и ночь напролёт. А подруга детства бабушки так даже сбежала из дому - тайный постриг принимать! И хорошо ещё, что Намма-младший сейчас не на Шестой улице, а то, чего доброго, и он бы ударился в подвижничество! И вообще, Намма вместо того, чтобы заботиться о будущем своего сына, занимается невесть чем!
Младший советник тоже в долгу не остался. И когда уже жена Урасаки от греха подальше отослала своего маленького сына в соседнюю усадьбу, вернулись благочестивые паломницы.
Госпожа немедленно обратила своё отчаяние на них. Но в самом начале, когда она ещё только отметила неподобающий вид дочки, пыльной и с голубиным помётом на плече, барышня Намма сама взяла слово. Во-первых, она решительно потребовала себе настоящую паломничью шляпу, как у кормилицы, потому что без этого действительно трудно сохранять пристойный вид. А во-вторых, попросила:
- Матушка! А давай в следующий раз вместе поедем на Литейную гору! Там здорово! И вид прекрасный, и вообще! И поскорее!
Отказать единственной дочери в таком скромном желании значило бы проявить ту же чёрствость, которая только что ставилась в укор бывшему мужу. Так что госпожа охотно согласилась, и все отправились ужинать.
Дочке паломничество, похоже, правда понравилось: рассказывала и за едою, и потом. И про голубей, и про божью деву с мечом в парчовых ножнах, и про то, как строгий жрец их выставил.
- А это кто ж именно? - полюбопытствовала госпожа.
- Старец Каги его величают, - ответила кормилица. - Очень он нас выручил. Не то бы мы девиц наших всю ночь искали
- Который из Каги? Дядя или племянник?
- Вот уж не знаю. Лет старцу около тридцати, высокий, красивый собою, но суров! Наверное, всё же племянник.
Госпожа Гээн, ныне супруга чиновника Обрядовой палаты, ответственного за священные танцы, обвела проницательным взором дочь, служанку, а заодно и бывшего мужа:
- Даже и не надейтесь!
- На что?
- Каги-младший, конечно, обошёл всю страну в поисках одарённых девиц. И жрицы у него в святилище и впрямь все как на подбор. Но он берётся учить только тех, кто правда способен к одержимости - невзирая ни на родство, ни на взятки.
Только не хватало нам надеяться на что-то подобное! Слава богам, при всём своём непростом нраве одержимости барышня никогда не являла. Будем надеяться, и впредь такого не случится.
- Но сам этот Каги, - продолжает госпожа, - далеко пойдёт. О нём и сейчас уже много говорят. И святилищу своему, и обязанностям он предан, и не скрывает: в других, даже в мирянах, он желал бы видеть подобную же преданность делу. И между прочим, с него причитается!
Намма спросил, кому и за что причитается. Госпожа с удовольствием поведала: однажды по случаю рождения юного господина Саруко в Обезьяньем доме устроили ночной пир, позвали чиновников разных палат, искусных стихотворцев. Задали трудный зачин: о служении державе. Ибо в хороших семьях будущность сыновей обустраивают с самого начала, с первых дней жизни! А про такое материковыми стихами многое можно сказать, а вот песнями на Облачной речи - не каждый сумеет. Подхватывали друг за другом, и вот, господин Гээн пропел:
Взлёт и паденье -
Всё божьими знаками
Мечено верно…
А Каги-младший откликнулся неожиданно:
…Требуем мы от богов
Большего, чем от людей.
Глава дома Обезьян был так тронут, что пожаловал ему платье со своего плеча. И в Литейном святилище это, конечно, оценили.
В общем, нежданно-негаданно получился вполне мирный семейный ужин. Когда госпожа отбыла, а девочек отправили спать, кормилица рассказала, что ей удалось узнать от свойственницы на Литейной.
Получается, божье вещание насчёт Кэйрана действительно было. Жрица в несомненной одержимости на глазах у многих свидетелей указала на него и крикнула, что он виновен и чтоб не смел этого скрывать. А Кэйран залился слезами и только повторял: да, виноват, да, виноват.
- А в чём виноват - бог не вещал? В краже, в халатности, в предательстве товарищей?
- Нет, - говорит кормилица, - в такие подробности Белый Литейщик не вдавался.
- А что за жрица?
- Божья дева, совсем молоденькая, откуда-то из Озёрного края. Я спросила, из какой она семьи - говорят, считай, вовсе безродная, из простых. Но вещает уже не первый год и неизменно верно. По крайней мере, все вещания потом подтверждались.
Если вещания все такие - неудивительно. Трудно найти человека, ни в чём не виновного. Правда, не всякий при этом находится под следствием…
- Только больше я племянницу расспросить толком не успела, молодой господин, она на другое перешла, и уж тут как начала, так поехало… Про родные её края. Она о своих, кто дома остался, вести часто получает, там же тоже Литейное святилище - возле Серповой гавани. Нашей Горе, конечно, не чета. Но на востоке большой вес могло бы иметь, кабы было на что его содержать и украшать. Там ратных-то людей полно. А молиться и благословений просить на себя, на коней да на оружие - всё равно ездят на Гору, хоть и не ближний путь. Вот Серповое святилище и захирело, дев обучать не на что, жрецам, старцам то бишь, жить нечем, служители разбегаются кто куда. Одна дева тамошняя, говорят, прямо-таки с голоду померла, хоть это, может, и неправда. Другая с воякой сбежала, позор! Она ведь тут, на Горе училась. Говорит, лучше замуж за грубого невежу, чем киснуть сидеть возле божьих ворот, когда они уже бурьяном заросли… А главное, начальство там вокруг мирское - вздорное, беспокойное, в законы носом тыкает, взятки вымогает…
- Странно. При всём, что я слышал о богатствах восточных земель, в святилище такая скудость…
- Так вот в том-то и дело. Чести мало. Ратникам этим надобно, чтоб не только помолиться, а к державному блеску примазаться. Молимся, мол, не как рвань разбойная, а почти как знатные господа! Вот кабы это Серповое святилище и столичные паломники посещали, и сам Властитель земель отличал, тогда бы… Или хоть песню бы про них какую сложили, чтоб у людей на устах была.
А вот это уже очень любопытно. Судя по пересудам в Приказе, Серповое святилище в пропавшем списке было, но Государь его отметил точкой - исключил. И на этом рухнули многие надежды: процвело бы святилище - росло бы и поселение рядом, и базар, тем более - там в этой Серповой гавань есть… Если же при дворе кто-то присоветовал Серповое святилище попридержать - может быть, как раз из опасений, не процвело бы излишне какое-то поселение на востоке. Если далеко заглядывать - можно представить, как и разговоры о Восточной столице пойдут, и воины тамошние и воеводы о себе возомнят сверх меры.
Или наоборот: кто-то из радетелей за те края надавил тут, в Столице, чтобы святилище включили в список. По-хорошему или даже пригрозив - много у кого на востоке родня уже служит или может впредь получить туда назначение. Святилище в список включили, подали на утверждение Государю - а тот это Серповое и вычеркнул. И теперь те, кто о нём хлопотал, оказываются в очень неудобном положении перед своими суровыми восточными заказчиками. Могли ли они попытаться раздобыть черновик, чтобы хоть показать - вот, я сделал всё, что от меня зависело, а против Государевой воли бессилен?
В общем-то, не невозможно… Но тогда - где список сейчас? Почему не вернули грамоту? Или заказчик, как увидел этот черновик, так в гневе и разорвал его в клочья? Или цепь посредников тут длиннее и грамоту передают ещё из рук в руки?
Вообще, если на Литейной горе это Серповое святилище так жалеют - что ж сами не помогут от всех своих богатств, не присоветуют паломникам и жертвователям? Или это только поварихи там горюют, а жрецов всё устраивает - начиная с богатых восточных воинов, готовых проделать дальний путь? Тоже возможно.
И это - только одно из исключённых святилищ. Придётся вникнуть: а как обстоят дела во всех остальных?
(Продолжение будет)
7. Намма, младший советник Полотняного приказа
Если рассуждать, кому на пользу случившееся безобразие, то - увы, сторонний наблюдатель заключил бы: чиновникам Полотняного приказа. Младший советник, конечно, не стал бы утверждать такое. Едва ли грамоту выкрали и выбросили - или припрятали - именно затем, чтобы сместить с должностей тех, кто за неё отвечал. Но оглянешься вокруг - все товарищи по службе встрепенулись, почти обрадовались. Обсуждают, уволят ли теперь только Кэйрана, или Кэйрана вместе с Ёкодзимой, что вероятнее, или также их ближайшее начальство за недосмотр. И кому после этого достанутся их должности. А до Нового года ещё далеко, и ожидать можно разного: или новых назначенцев так и оставят на должностях и сообразно поднимут им чины, или же людей назначат пока временно, а потом заменят кем-то другим. Хуже всего, если со стороны, переведут из другого ведомства. Лучше всего - если бы продвинули по порядку приказных младших. Но тогда на их место предстоит набрать выпускников Училища, а из нашей приказной родни в этом году никто не выпускается, значит, всё равно посторонняя молодёжь. Но это не так страшно, как посторонний делопроизводитель, а то и младший советник… Другие возражают: наоборот, ибо юноша-то придёт не сиротою, а сыном либо внуком старшего советника, ежели не кого ещё выше…
Быть может, Намма во все эти пересуды вовлёкся бы, если бы его младший родич и друг Хокума был сейчас в Столице. Но заочно хлопотать за него младший советник не станет. Слишком хорошо представляет, что ответил бы Хокума, если бы прямо сегодня каким-то чудом можно было послать ему письмо и получить ответ. Родич! - взмолился бы Хокума, - погоди, посмотрим ещё, как я завалю своё нынешнее дело, не пришлось бы кого на моё место подыскивать, и отнюдь не по случаю моего повышения… И добавил бы: тем более что и с этими двоими растяпами не всё ясно.
Что правда, то правда. Кэйран так и не вспомнил, куда дел похищенный список, да и в том, как он его выкрал, сбивается. Ёкодзима приободрился - но своего побега тоже внятно не обосновал; и это он ещё не знает, кажется, о рыбном пятне. Господин Асано-средний допросил их - и распорядился обоих от дел отрешить, запереть и присматривать за ними со всей бдительностью. Признание, да ещё подкреплённое божьим вещанием, конечно, весомее побега. Но решать судьбу писаря и письмоводителя будут позже - сейчас главное если не найти, то восстановить утраченный список! На это и брошены оказались все силы Приказа к возвращению Наммы.
Беда в том, что мало кто саму эту грамоту читал и до, и после Государевой правки. Черновик, конечно, сохранился, а вот киноварные пометы стали вспоминать в узком кругу осведомленных, к каковым Намма, к счастью, не относился. Почтительно обратились за помощью к старшему в Конопляном доме, главе Обрядовой палаты - он-то с Государевыми пометами успел ознакомиться, а память его безупречна даже в преклонные годы. Но господин Асано-старший молвил: «На меня одного не полагайтесь. Взгляд мой туманится непрошенной слезою: жаль мне те святилища, коим Государь изволил отказать в дарах!» Но сам же подсказал, к кому ещё стоит обратиться.
Во-первых, к приказному писарю Ваки. Он человек опытный, хотя и в низком чине; при этом Ваки родом не из Столицы и проявлял особую любознательность: не исключено ли из списка какое-нибудь святилище в его родных краях? Всех тогда утомил своей настойчивостью - а выходит, не зря!
Во-вторых, обратились к той дворцовой даме, что прислуживала Властителю Земель в час, когда тот изволил править список. Читать истинные знаки она, конечно, не умеет - но могла хотя бы примерно запомнить, где на свитке располагались киноварные точки. Наблюдательность её господин Асано-старший уже имел повод заметить - хотя и не уточнил, при каких обстоятельствах. «Если она попытается припомнить внешний вид свитка, как вспоминала бы узор на платье, - может, это и пригодится».
Всё это заняло какое-то время: у дамы своё расписание и обязанности, главу Обрядовой палаты торопить никак нельзя. Но на третий день удалось сравнить все три свидетельства: полный список с пометами - от господина Асано, список исключённых святилищ - от Ваки, и наконец, подобие чертежа работы дамы. И редко когда младший советник Намма видел такое ликование на лице своего начальника, как в час, когда все эти данные сошлись! Да и сам господин Асано-средний тут же вспомнил: так оно всё и было! Приказ немедленно приступил к изготовлению беловика.
Намме же в эти дни в основном приходилось заниматься текущей работой - включая дела тех, кто уж слишком вовлечён оказался в дело о списке. Особенно тщательно он проверил бумаги Ёкодзимы: не кроется ли там причина его побега? Увы, ничего подозрительного: всё в полном порядке, если так можно сказать про дело о казнокрадстве.
Вообще Ёкодзима - хороший сыщик. Хокума, к примеру, блестящий лицедей и способен войти в доверие к любому. Сам Намма, не стоит скрывать, отменно проводит обыски и неплох в допросах. А Ёкодзима лучше их обоих вместе взятых разбирается в денежных делах и в снабжении, считает сложнейшими способами, но в итоге учитывает всё и никогда не ошибается. Разбираясь в расчётах Ёкодзимы, младший советник с содроганием вспомнил училищные годы и задачу про воробьёв и ласточек: когда в исходных данных одни птицы, а в ответе выходят другие…
Порасспросив кое-кого из дальней Конопляной родни, Намма узнал: порой Ёкодзиму привлекали к хозяйственным расчётам самого дома Асано. Сидел, бывало, ночи напролёт… Поговаривают, что другие столичные семьи иногда тоже обращаются к Ёкодзиме, не боясь ни обмана, ни доноса, когда им надобно свести свой расход с приходом. Зачем приказный сыщик этим занимался? По всему получается: не из любви к искусству счёта, а ради награды. Ибо тратил он много, существенно больше, чем позволяло его жалованье. На что тратил? Оказалось, всё просто: на луки, стрелы и всяческие стрелковые снасти. Мастеров, которые всё это изготовляют, избаловали воины с востока, посещающие Столицу: они-то платят серебром и золотом, а не казёнными расписками. Стало быть, если хочешь побеждать на состязаниях, должен потратиться основательно.
Правда, пока Намма не докопался до каких-либо свидетельств насчёт того, чтобы Ёкодзима наделал заметных долгов или присмотрел себе какой-нибудь чудо-лук ценою в несколько его годовых жалований. Да если бы и так - остаётся вопрос, кому за большие деньги он бы мог продать именно эту грамоту. Дурно так говорить, но многие бумаги по тому же делу о казнокрадстве стоили бы гораздо дороже, если их предложить, допустим, семьям подозреваемых… Или права дикарка Рю, и покупателю было безразлично содержание свитка, главное - пометы Государевой кисти, пусть бы даже всего несколько точек.
С другой стороны: вдруг ту же киноварь, освящённую высочайшей рукой, какой-нибудь мошенник присоветовал Кэйрану как лекарство для его недужной супруги? О таком, конечно, писарь станет молчать до последнего. Собравшись с духом, Намма обошёл самых отъявленных столичных любителей потолковать о болезнях и снадобьях. Узнал много нового и порою ужасного, но - всё не то.
Зато об этих его расспросах слух немедленно дошёл до Обезьяньего дома. Бывшая жена Наммы, а ныне госпожа Гээн, искренне встревожилась и явилась в усадьбу на Шестой улице. А там - полное запустение: ни хозяина, ни дочки, ни старухи-кормилицы, ни возчика, ни волов, ни возка. Стала добиваться, что стряслось, жена Урасаки рассказала: господин на службе, кормилица с девочками на богомолье, возок взяли они же, когда вернутся, неизвестно. Госпожа осталась дожидаться хоть кого-нибудь.
8. Хокума, делопроизводитель Полотняного приказа
Лень бывает разная. Иной чиновник, отправленный с поручением в дальние края, не торопится его выполнять, а потом кается: «Непростительно опоздал, виноват…» Иной вскачь прибудет на место назначения, впопыхах выполнит порученное и ещё быстрее понесётся в Столицу - отчитаться и отдохнуть. Иной разберётся со всем на месте в первые же дни, а потом месяц наслаждается дикой красою дальнего края, прежде чем соберётся назад. Но не таков младший советник Годзё. Вот прибыл он на восток с делопроизводителем Хокумой и охраной, дабы выяснить: куда делся с места службы на целых три месяца чиновник уездной управы Такой-то и что ещё исчезло вместе с ним из казённого добра? Расследование не затянулось, вскоре выяснилось: Такой-то никуда и не девался, пребывал в гостях у приятеля по соседству, не выходя из запоя долее чем на два-три дня, а державных средств не растратить при этом умудрился вовсе. За такое поведение, конечно, полагалось бы ему суровое взыскание, пость и не худшее. Составил бы господин Годзё доклад и благополучно повернул восвояси - если бы на том же затяжном застолье не обнаружилось ещё четверо служащих разных управ четырёх уездов из трёх земель. Их отсутствие в должности почему-то никого не встревожило. А уж тут и младший советник, и делопроизводитель задались вопросом: на какие шиши гостеприимный хозяин столько времени обеспечивал пятерым дармоедам и выпивку, и закуску? Имел ли он что со своей щедрости, и если да - то что именно? А то доложишь - а потом пошлют обратно проводить доследование. Только коней казённых даром гонять, не говоря уж о самих полотняных чиновниках.
Разобрались, выяснилось диковинное: гостеприимец, похоже, с гостей никакой заметной корысти не получил. Или не успел получить. Он - особа самоназначенная: никем не утверждённый временный мирской распорядитель Серпового святилища. И вся выпитая за эти месяцы чиновниками брага вообще-то была пожертвована благочестивыми прихожанами святыне Белого Литейщика. И если присмотреться, брагою дело не ограничилось: едва ли не шесть из семи частей доброхотных даяний и высоких пожалований святилищу оседали в усадьбе временного распорядителя. И не то чтобы пускались в оборот, а проедались и пропивались на месте с немалым рвением и в хорошем обществе. К тому времени, как господин Годзё под свою ответственность решил расхитителя задержать, а краденное у бога - изъять, осталось для изъятия совсем немного - не более чем на один воз груза.
Всё это, конечно, несколько задержало приказных на восточном побережье. Но дело-то поважнее одного уездного прогульщика: если прогневается обездоленный бог - всей Облачной стране может не поздоровиться!
И вот уж осень настала, киноварники расцвели, когда младший советник Годзё, утомлённый до чрезвычайности, со своими людьми, задержанным негодяем и изъятым добром двинулись назад, в Столицу. Почти что вслед перелётным гусям.
Непосредственный надзор за задержанным был возложен на Хокуму. А поскольку родные края злодей знал куда лучше столичных чиновников, и сумей он бежать - искать его пришлось бы не менее чем до Новогодия, были приняты сугубые меры предосторожности.
Уже за первые два-три дня пути делопроизводитель укрепился в решимости: никогда не жениться. Одно дело родня, с кем вместе служишь, кого навещаешь по праздникам, и совсем другое - пребывать с кем-то постоянно в паре, наподобие птичек-однокрылок, что летают только вдвоём. Быть может, благонравная супруга и не опостылела бы столь скоро, но, наблюдая в дороге собственное сердце, Хокума в этом уже усомнился…
Расхититель связан по рукам крепкой верёвкой, другой её конец обвязан у делопроизводителя вокруг пояса. А длина её - не больше размаха рук. Спать приходится рядком, в первые ночь - чуя похмельный дух, а потом - слушая стоны: трезвость задержанному с непривычки даётся нелегко. Обедать за одним подносом, да ещё кормить злодея из своих рук, как малое дитя; по нужде ходить - и то вместе! Особенно неудобно кланяться в такой связке. Мудрено соблюдать учтивый вид, скромно глядя в землю, когда гадаешь: натяжение ослабло - не потому ли, что негодяй придвинулся поближе и готовится сцепленными кулаками вдарить сзади тебе по затылку?
Верно сказал Просветлённый: вся жизнь есть страдание - и разлука с любимыми, и особенно - соединение с постылыми.
Но со временем и не к такому привыкаешь. К середине пути Хокума и задержанный уже именовали друг друга попросту: Начальником и Девятым. Не величать же его в самом деле Временно-и-дурно-исполнявшим-обязанности- распорядителя… По родовому прозванию - так незачем позорить всю его семью. Кстати, этот малый и в самом деле - девятый сын своих родителей. А до личного его имени делопроизводителю дела нет, Хокума же не жрец ему, не отец, не брат и не монах, призванный для отпевания. Ну, Девятый и Девятый.
И вот, до Столицы остаётся всего треть пути. Лунным вечером на заезжем дворе Хокума с Девятым пробуют умоститься в шатком решётчатом нужнике над ручейком. Младший советник Годзё давно спит, охрана улеглась на возу с уликами.
- Ты глянь, Начальник, что творят!
Мог бы уже усвоить: на подстрекательство делопроизводитель не поддаётся.
- Что? - безучастно спрашивает Хокума, а сам передвигает узел поудобнее, чтобы верёвка не мешала рукоприкладству. Буде понадобится.
- Наладились куда-то на ночь глядя. Здешние-то. Похоже, клад искать, с лопатами и с дитятей.
Любопытно. Есть такое поверье: будто выкопать заклятое сокровище может всякий, а вот место найти - только тот, кто сердцем чист. Но если учесть наш приезд…
- Поклажи с ними много? - продолжает Хокума, уступив Девятому место у двери, а сам справляя то, за чем пришли.
- Два тюка. Тяжёлые, похоже.
Хотелось бы понять, что так срочно прячут местные жители от Полотняных чиновников.
- Убедил, - молвит делопроизводитель, завязывая штаны. - Идём, посмотрим.
Можно было бы препоручить задержанного охранникам, или их самих отправить за подозрительными личностями. Но пока добудишься, пока объяснишь, а то ещё и упрутся, потребуют распоряжения младшего советника, лентяи… За это время местные далеко уйдут, искать их придётся по следу, а следопытов в отряде нет. Лучше уж самому. Особенно если выяснится, что на самом деле никакого злого умысла у поселян нету…
9. Намма, младший советник Полотняного приказа
На беду себе, первым домой воротился Намма. Убедившись на первый взгляд, что бывший муж не болен, госпожа на него напустилась со всеми накопившимися чувствами вперемешку. И что он её совсем забыл. И что весь Полотняный приказ за нерадение того и гляди разгонят, и Намма останется с детьми без чашки риса. И что младший советник за дочкой присмотреть не в состоянии, а всё воспитание доверяет полоумной старухе. И что госпожа говорила же, что от этой дикарки одна южная зараза. И так далее, и так далее… Когда выяснилось, что дочка здорова и в ней просто проснулось благочестие, это не успокоило госпожу. Были уже случаи, когда барышни из хороших семей то богов видеть начинали, то слушать монашеские чтения день и ночь напролёт. А подруга детства бабушки так даже сбежала из дому - тайный постриг принимать! И хорошо ещё, что Намма-младший сейчас не на Шестой улице, а то, чего доброго, и он бы ударился в подвижничество! И вообще, Намма вместо того, чтобы заботиться о будущем своего сына, занимается невесть чем!
Младший советник тоже в долгу не остался. И когда уже жена Урасаки от греха подальше отослала своего маленького сына в соседнюю усадьбу, вернулись благочестивые паломницы.
Госпожа немедленно обратила своё отчаяние на них. Но в самом начале, когда она ещё только отметила неподобающий вид дочки, пыльной и с голубиным помётом на плече, барышня Намма сама взяла слово. Во-первых, она решительно потребовала себе настоящую паломничью шляпу, как у кормилицы, потому что без этого действительно трудно сохранять пристойный вид. А во-вторых, попросила:
- Матушка! А давай в следующий раз вместе поедем на Литейную гору! Там здорово! И вид прекрасный, и вообще! И поскорее!
Отказать единственной дочери в таком скромном желании значило бы проявить ту же чёрствость, которая только что ставилась в укор бывшему мужу. Так что госпожа охотно согласилась, и все отправились ужинать.
Дочке паломничество, похоже, правда понравилось: рассказывала и за едою, и потом. И про голубей, и про божью деву с мечом в парчовых ножнах, и про то, как строгий жрец их выставил.
- А это кто ж именно? - полюбопытствовала госпожа.
- Старец Каги его величают, - ответила кормилица. - Очень он нас выручил. Не то бы мы девиц наших всю ночь искали
- Который из Каги? Дядя или племянник?
- Вот уж не знаю. Лет старцу около тридцати, высокий, красивый собою, но суров! Наверное, всё же племянник.
Госпожа Гээн, ныне супруга чиновника Обрядовой палаты, ответственного за священные танцы, обвела проницательным взором дочь, служанку, а заодно и бывшего мужа:
- Даже и не надейтесь!
- На что?
- Каги-младший, конечно, обошёл всю страну в поисках одарённых девиц. И жрицы у него в святилище и впрямь все как на подбор. Но он берётся учить только тех, кто правда способен к одержимости - невзирая ни на родство, ни на взятки.
Только не хватало нам надеяться на что-то подобное! Слава богам, при всём своём непростом нраве одержимости барышня никогда не являла. Будем надеяться, и впредь такого не случится.
- Но сам этот Каги, - продолжает госпожа, - далеко пойдёт. О нём и сейчас уже много говорят. И святилищу своему, и обязанностям он предан, и не скрывает: в других, даже в мирянах, он желал бы видеть подобную же преданность делу. И между прочим, с него причитается!
Намма спросил, кому и за что причитается. Госпожа с удовольствием поведала: однажды по случаю рождения юного господина Саруко в Обезьяньем доме устроили ночной пир, позвали чиновников разных палат, искусных стихотворцев. Задали трудный зачин: о служении державе. Ибо в хороших семьях будущность сыновей обустраивают с самого начала, с первых дней жизни! А про такое материковыми стихами многое можно сказать, а вот песнями на Облачной речи - не каждый сумеет. Подхватывали друг за другом, и вот, господин Гээн пропел:
Взлёт и паденье -
Всё божьими знаками
Мечено верно…
А Каги-младший откликнулся неожиданно:
…Требуем мы от богов
Большего, чем от людей.
Глава дома Обезьян был так тронут, что пожаловал ему платье со своего плеча. И в Литейном святилище это, конечно, оценили.
В общем, нежданно-негаданно получился вполне мирный семейный ужин. Когда госпожа отбыла, а девочек отправили спать, кормилица рассказала, что ей удалось узнать от свойственницы на Литейной.
Получается, божье вещание насчёт Кэйрана действительно было. Жрица в несомненной одержимости на глазах у многих свидетелей указала на него и крикнула, что он виновен и чтоб не смел этого скрывать. А Кэйран залился слезами и только повторял: да, виноват, да, виноват.
- А в чём виноват - бог не вещал? В краже, в халатности, в предательстве товарищей?
- Нет, - говорит кормилица, - в такие подробности Белый Литейщик не вдавался.
- А что за жрица?
- Божья дева, совсем молоденькая, откуда-то из Озёрного края. Я спросила, из какой она семьи - говорят, считай, вовсе безродная, из простых. Но вещает уже не первый год и неизменно верно. По крайней мере, все вещания потом подтверждались.
Если вещания все такие - неудивительно. Трудно найти человека, ни в чём не виновного. Правда, не всякий при этом находится под следствием…
- Только больше я племянницу расспросить толком не успела, молодой господин, она на другое перешла, и уж тут как начала, так поехало… Про родные её края. Она о своих, кто дома остался, вести часто получает, там же тоже Литейное святилище - возле Серповой гавани. Нашей Горе, конечно, не чета. Но на востоке большой вес могло бы иметь, кабы было на что его содержать и украшать. Там ратных-то людей полно. А молиться и благословений просить на себя, на коней да на оружие - всё равно ездят на Гору, хоть и не ближний путь. Вот Серповое святилище и захирело, дев обучать не на что, жрецам, старцам то бишь, жить нечем, служители разбегаются кто куда. Одна дева тамошняя, говорят, прямо-таки с голоду померла, хоть это, может, и неправда. Другая с воякой сбежала, позор! Она ведь тут, на Горе училась. Говорит, лучше замуж за грубого невежу, чем киснуть сидеть возле божьих ворот, когда они уже бурьяном заросли… А главное, начальство там вокруг мирское - вздорное, беспокойное, в законы носом тыкает, взятки вымогает…
- Странно. При всём, что я слышал о богатствах восточных земель, в святилище такая скудость…
- Так вот в том-то и дело. Чести мало. Ратникам этим надобно, чтоб не только помолиться, а к державному блеску примазаться. Молимся, мол, не как рвань разбойная, а почти как знатные господа! Вот кабы это Серповое святилище и столичные паломники посещали, и сам Властитель земель отличал, тогда бы… Или хоть песню бы про них какую сложили, чтоб у людей на устах была.
А вот это уже очень любопытно. Судя по пересудам в Приказе, Серповое святилище в пропавшем списке было, но Государь его отметил точкой - исключил. И на этом рухнули многие надежды: процвело бы святилище - росло бы и поселение рядом, и базар, тем более - там в этой Серповой гавань есть… Если же при дворе кто-то присоветовал Серповое святилище попридержать - может быть, как раз из опасений, не процвело бы излишне какое-то поселение на востоке. Если далеко заглядывать - можно представить, как и разговоры о Восточной столице пойдут, и воины тамошние и воеводы о себе возомнят сверх меры.
Или наоборот: кто-то из радетелей за те края надавил тут, в Столице, чтобы святилище включили в список. По-хорошему или даже пригрозив - много у кого на востоке родня уже служит или может впредь получить туда назначение. Святилище в список включили, подали на утверждение Государю - а тот это Серповое и вычеркнул. И теперь те, кто о нём хлопотал, оказываются в очень неудобном положении перед своими суровыми восточными заказчиками. Могли ли они попытаться раздобыть черновик, чтобы хоть показать - вот, я сделал всё, что от меня зависело, а против Государевой воли бессилен?
В общем-то, не невозможно… Но тогда - где список сейчас? Почему не вернули грамоту? Или заказчик, как увидел этот черновик, так в гневе и разорвал его в клочья? Или цепь посредников тут длиннее и грамоту передают ещё из рук в руки?
Вообще, если на Литейной горе это Серповое святилище так жалеют - что ж сами не помогут от всех своих богатств, не присоветуют паломникам и жертвователям? Или это только поварихи там горюют, а жрецов всё устраивает - начиная с богатых восточных воинов, готовых проделать дальний путь? Тоже возможно.
И это - только одно из исключённых святилищ. Придётся вникнуть: а как обстоят дела во всех остальных?
(Продолжение будет)