Этика Дарьи, часть II. Коммерция и реклама. Искусство и музыка. Любовь и секс

[teabushmanmike]

( 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8.)

Итак, мы по мере сил подробно разобрали первые четыре сезона «Дарьи». Познакомились с её родителями, учителями и одноклассниками. Проанализировали школьную жизнь на заре нового тысячелетия как внутри этого деградирующего учреждения, так и вне его.

Возможно, наш анализ не на сто процентов убедителен, но в чём ни у кого, я надеюсь, не осталось сомнений, так это в радикальности протеста, присущего мировоззрению главной героини. Чтобы завершить исследование, нужно точно установить характер этого протеста. Все уже поняли, насколько Дарью тошнит от общества потребления, осталось внятно очертить этическую позицию, с которой она его критикует.

В принципе, если обобщить материал, рассмотренный в предыдущих главах, то ответ и так понятен - я даже думал, что можно ограничиться написанным и заняться другими делами. Но, к сожалению, оказывается, что понятен он далеко не всем. Например, за прошедший год в уютном сообществе Дарью успели сравнить с Валерией Новодворской и Верой Кичановой. Давайте посмотрим, насколько такие сравнения уместны. (Заодно мы вернёмся к господину, с ответа которому начиналось наше исследование, и окончательно растолкуем, в чём он был неправ.)

И Новодворская, и Кичанова, конечно, ярые оппозиционерки, с этим не поспоришь. Оппозиционность Новодворской и так всем хорошо известна, а если кто-то не знает, кто такая Вера Кичанова, то вот выдержка из википедии:

Вера Алексеевна Кичанова (род. 24 мая 1991, Москва, СССР) - российская журналистка, член незарегистрированной Либертарианской партии России.

(…)

В 2013 окончила факультет журналистики МГУ. Учась на четвёртом курсе (…) была одной из студенток, задержанных сотрудниками ФСО 20 октября 2011 года, когда на факультет приезжал президент Медведев.

В 2011-2012 годах работала корреспондентом радиостанции «Голос Америки».

В 2011 году избрана депутатом Сетевого парламента «Новой газеты».

4 марта 2012 избрана муниципальным депутатом Южного Тушина в Москве. Выступала на митинге оппозиции 10 марта 2012 года на Новом Арбате.

Была ведущей встречи лидеров «Народного альянса» и членов Координационного совета с избирателями в клубе ArteFAQ 20 ноября 2012.

Написала книгу о панк-группе Pussy Riot - «Пусси Райот. Подлинная история». (…)

В июле 2013 года по приглашению Национального фонда демократии посетила Вашингтон, где выступила на церемонии награждения Democracy Award, а также вместе с Андреем Илларионовым провела презентацию «Либертарианской партии» и дискуссию о экономической свободе в фонде Atlas Network.

Последний факт важен тем, что помещает Веру в американскую реальность, которую мы, как раз, обсуждаем. «Atlas Network» - некоммерческая организация, цель которой - содействие распространению идеологии свободного рынка по всему миру. Почему, интересно, они так называются? Неужели в честь романа «Атлант расправил плечи»? Они утверждают, что нет, хотя не мне одному пришла в голову такая мысль.

Немного погуглив, обнаруживаем, что «Атлант» - любимый роман Веры, а Дэгни Таггарт (главная героиня) - её любимый литературный персонаж. Далее, википедия упоминала Андрея Илларионова, бывшего советника президента РФ. Вот что в этом контексте известно о нём:

На презентации русского перевода «Атласа…» в апреле 2000 года экономический советник российского президента Андрей Илларионов назвал Рэнд своим кумиром и сообщил, что рекомендовал читать эту книгу Владимиру Путину.

Вы уже наверно догадываетесь, что покойная Валерия Ильинична была не менее ревностной почитательницей культовой писательницы:

Мне очень близки взгляды Айн Рэнд. Она гораздо правее и Маграгет Тэтчер, и даже Рональда Рейгана.

Или:

Я законченный индивидуалист, и наш «Демократический Союз» вообще исповедует теорию крайнего либерализма - ту, которую развивает американская романистка и философ Айн Рэнд (для нас и Республиканская партия США слишком левая, слишком государственная).

Или:

Может быть, «ДС» имеет свою оригинальную философию, выработавшуюся за 8 лет - нечто среднее между даосизмом, стоицизмом, теориями древних киников; экономически это, конечно, Айн Рэнд - край либерализма, и всё это помноженное на Ницше и на экзистенциализм.

Наконец, вспомним, что Айн Рэнд ценит наш старый знакомый, экономист австрийской школы, который все пять сезонов смотрел в книгу и видел фигу. Он же, как пишут, выступал в качестве эксперта при обсуждении первой серии фильма по «Атланту» в либертарианском киноклубе, и там же можно полюбоваться на листовку с Верой Кичановой:



В общем, нам надо понять, может ли вся эта расчудесная тусовка бравых оппозиционеров считать Дарью своей - или она другого поля ягода. Поскольку все они имеют мировоззрение, в той или иной степени сходное с распропагандированным в своё время американской писательницей Айн Рэнд, логично предположить, что будь Дарья их союзницей, она (тем более как американка) тоже разделяла бы соответствющие идеи. Таким образом, рассмотрев, насколько “философия” Айн Рэнд близка (или, наоборот, отталкивающа для) Дарьи, мы разом убьём всех этих зайцев. Поэтому приступим.

Начнём с мелких деталей, дабы получить первое, поверхностное представление о сходствах и различиях двух вселенных. Вот Эдди Виллерс (второстепенный положительный герой «Атланта») идёт на работу по одной из оживлённых улиц Нью-Йорка:

Эдди Виллерс перевёл взгляд (…) на ручную тележку зеленщика, стоявшую у крыльца сложенного из красного кирпича дома. Он увидел пучок золотистой моркови и свежую зелень молодого лука, опрятную белую занавеску, развевающуюся в открытом окне, и лихо заворачивающий за угол автобус. Он с удивлением отметил, что к нему вновь вернулись уверенность и спокойствие, и в то же время внезапно ощутил необъяснимое желание, чтобы все это было каким-то образом защищено, укрыто от нависающего пустого неба.

Он шёл по Пятой авеню, не сводя глаз с витрин. Он ничего не собирался покупать, ему просто нравилось рассматривать витрины с товарами - бесчисленными товарами, изготовленными человеком и предназначенными для человека. Он любовался оживленно-процветающей улицей, где, несмотря на поздний час, бурлила жизнь, и лишь немногие закрывшиеся магазины сиротливо смотрели на улицу тёмно-пустыми витринами.

Как только у него портится настроение, он смотрит на признаки цветущей коммерческой деятельности, и немедленно приободряется, укрепляется духом.

А вот Дарья приезжает в «Молл Миллениума» (s1e05):



Разительный контраст, не так ли?

Возьмём, наоборот, тревожный момент. Герои «Атланта» отправляются в путешествие, и внезапно чувствуют, что вокруг что-то не так:

Земля убегала под капот автомобиля. (…)

Дэгни сидела у окна, вытянув ноги вперёд. Ей нравилось удобное широкое сиденье, нравилось ощущать тепло солнечных лучей на плечах. Она наслаждалась простиравшимся перед ней великолепным пейзажем.

- Что я действительно хотел бы увидеть, так это рекламный щит, - сказал Реардэн.

Дэгни рассмеялась: сам того не зная, он высказал её мысль.

- Что продавать и кому? Нам уже час не попадается навстречу ни единого дома или машины.

- Вот это мне и не нравится. - Реардэн нахмурился (…) - Взгляни на эту дорогу.

Длинная полоска бетона побелела, как кости, брошенные в знойной пустыне, словно солнце и снег начисто стёрли следы колёс, масла и бензина, лишив поверхность блеска, всегда сопутствующего автомобильному движению. Из трещин в бетоне торчала зелёная трава. Эту дорогу уже много лет не ремонтировали и не пользовались ею; но трещин было мало.

- Хорошая дорога, - сказал Реардэн. - Её строили надолго, и у того, кто её построил, должно быть, были веские основания предполагать, что здесь будет очень оживленное движение.

- Да… ты прав.

- Мне это не нравится.

- Мне тоже, - сказала Дэгни и улыбнулась. - Но вспомни, как часто люди жалуются, что рекламные щиты уродуют пейзаж. Что ж, вот им не обезображенная местность. Пусть любуются. - И добавила: - Я таких людей ненавижу.

Куда-то подевалась вся реклама! Где мы? Что это за ад?! Представляете себе Дарью, скучающую по рекламным щитам? В пятом сезоне целая серия посвящена тому, как она боролась с рекламой газировки в школе (s5e01). Итак, фиксируем первое впечатление: не очень-то Дарья вписывается в мир «Атланта».

Оставим пока саму Дарью и посмотрим, что Айн Рэнд думает об её друзьях. В первую очередь, это, конечно, Джейн и её брат Трент - люди искусства. Об искусстве Айн Рэнд написала целую книжку, называется «Романтический манифест». В предисловии она констатирует, что в этой области дела обстоят хуже некуда:

Сегодня тела, добровольно позволившие лишить себя мозгов и глаз, дёргаются и кривляются на зловонных подмостках, выполняя древние ритуалы изгнания страхов, - таких ритуалов можно купить дюжину на пятак где-нибудь в джунглях, - а трясущиеся шаманы называют это «искусством». (…)

У наших дней нет искусства и нет будущего.

Кроме того, она заявляет, что “не готова сдаться и оставить мир на расправу тем и другим” (то есть, телам и шаманам) и кратко поясняет, в чём причина столь бедственного положения:

В контексте прогресса будущее - это дверь, открытая только для тех, кто не отказался от своего дара познания; через нее нет прохода для мистиков, хиппи, наркоманов, приверженцев первобытных ритуалов - для всех тех, кто низводит себя на полуживотный, полусознательный, сенсорный уровень понимания действительности.

Отвратительным хиппи и наркоманам, доведшим искусство до полного разложения, необходимо противопоставить “рационалистическую эстетику”, обоснованию которой посвящена вся книга. Только так можно достичь “эстетического ренессанса”, перекинуть мост от “самой лучезарной за всю историю человечества культурной атмосферы” - эпохи романтизма, отголоски которой Айн Рэнд застала во времена своего довоенного детства, - в будущее, минуя отвратительное, гиблое болото современного искусства.

Надо сказать, современное искусство Айн Рэнд просто ненавидит, начиная с импрессионистов с их “глупыми точками и мазками” и кубистов, “целеустремленно разрушающих человеческое сознание, изображая предметы такими, какими человек их не видит”, и заканчивая течениями, которые развивались во время работы над книгой (60е - 70е):

Если бы группа людей (…) разгуливала по улицам и выбивала глаза прохожим, те бы возмутились и нашли бы подходящие слова, чтобы выразить справедливое негодование. Но когда такие люди вторгаются в культуру и пытаются стереть человеческое сознание, все молчат. Слова, которые здесь нужны, способна дать одна лишь философия, а современная философия поддерживает этих бандитов и распространяет их воззрения.

Человеческое сознание намного сложнее самого лучшего компьютера и в гораздо большей степени уязвимо. Если вам (…) попадалась на глаза фотография громил, разбивающих компьютер, то вы видели физическую конкретизацию происходящего сейчас психологического процесса, который начался в витринах картинных галерей, на стенах модных ресторанов и офисов мультимиллионеров, на глянцевых страницах популярных журналов, в искусственном свечении кино- и телеэкранов.

Разложение - постскриптум к смерти человеческого тела, распад - прелюдия к смерти сознания. Распад - главный мотив и цель современного искусства: разрушение способности человека к понятийному мышлению и деградация сознания взрослого человека до состояния новорожденного младенца.

Намерение низвести человеческое сознание на уровень ощущений, лишив его возможности интеграции, стоит за сведением речи к невнятице, литературы - к «настроениям», живописи - к мазкам, скульптуры - к плитам, музыки - к шуму.

Но в этой отталкивающей картине есть и поучительный (…) элемент. Она демонстрирует (…) связь искусства с философией, разума с выживанием человека, ненависти к разуму с ненавистью к бытию. В результате (…) борьбы против разума философы преуспели (…) в производстве образчиков того, во что превращается человек, если лишить его способности рассуждать, а по тем, в свою очередь, можно видеть, на что похожа жизнь для существа, у которого в черепе пусто.

(…)

Весьма сомнительно, чтобы практики и ценители современного искусства обладали достаточным интеллектуальным потенциалом для понимания его философского смысла; все, что им нужно, - находить удовольствие в исследовании худших областей своего подсознания. (…)

(…)

Тот, кого не устраивает роль пассивной безмолвной жертвы подобного мошенничества, может на примере современного искусства убедиться в практическом значении философии и плачевных последствиях её отсутствия.

В основе этой теории лежит ряд “метафизических” вопросов (“постижима ли вселенная для человека или непостижима и непознаваема? может ли человек найти счастье на земле или обречен на горе и отчаяние? есть ли у него свобода выбора, в состоянии ли он самостоятельно ставить себе цели и достигать их, управляя ходом своей жизни, или он - беспомощная игрушка не подвластных ему сил, полностью определяющих его судьбу? каков человек по природе, добр или зол, и, соответственно, следует ли его ценить или презирать?”), ответ на которые формирует систему ценностей, необходимую для того, чтобы человек жил и действовал, и искусство помогает человеку построить эту систему. То искусство, во имя которого жила и боролась Айн Рэнд, соответствует первому набору ответов, а презренная “клоака современной культуры” - второму. Вот как происходит выбор этической позиции художника:

Посредством избирательного воссоздания искусство выделяет и интегрирует те аспекты действительности, которые представляют фундаментальный взгляд человека на себя самого и собственное бытие. Из бесчисленного множества конкретных предметов и явлений (…) художник выделяет вещи, которые считает метафизически значимыми, и интегрирует их в отдельный новый конкретный объект, представляющий воплощенную абстракцию.

Рассмотрим, например, две скульптуры, изображающие человека: в первом случае - в виде греческого бога, во втором - в виде деформированного средневекового чудища. Обе они - метафизические оценки человека, отображающие взгляд художника на человеческую природу, конкретные воплощения философии соответствующих культур.

Она потом не раз возвращается к этим двум крайностям, чтобы снова подчеркнуть: в конечном итоге художник действует в соответствии с философией, и это может быть философия жизни (та, которую проповедует Айн Рэнд) или философия смерти.

Художник (…) выбирает аспекты бытия, которые считает метафизически значимыми, и, выделяя и подчеркивая именно эти аспекты и опуская всё случайное и несущественное, представляет свой особенный взгляд на мир. Участвующие в этом процессе понятия (…) интегрируют факты с их метафизической оценкой, которая принадлежит художнику. Выбор - это и есть оценка: всё, что включается в произведение искусства (…) приобретает метафизическую значимость уже в силу того, что оно включено, что оно достаточно важно для включения.

Художник, представляющий человека в богоподобной статуе (…) знает, что люди подвержены увечьям, болезням, что они могут быть беспомощными, но рассматривает такие ситуации как случайные и не имеющие значения с точки зрения главной сути человеческой природы. И скульптура воплощает силу, красоту, ум, уверенность в себе как истинное и естественное состояние человека.

Когда же художник изображает человека чудищем с искажёнными пропорциями (…) он вполне понимает, что среди людей бывают здоровые, счастливые, уверенные, но эти качества он считает несущественными или иллюзорными, не свойственными человеческой природе. И возникает статуя человека, истерзанного страданием, которая воплощает его истинное и естественное, в представлении скульптора, состояние - боль, уродство и страх.

Разные типы искусства передают людям разные образы, “по подобию которых они станут преобразовывать мир и себя”, показывают им разные варианты реальности, “в которой их отдаленные цели достигнуты”.

Искусство - метафизическое зеркало человека; рационалист ищет в нём дружеского приветствия, тот же, кто мыслит иррационально, - оправдания, даже если ему нужно оправдание собственной испорченности как последняя судорога обманутого и погубленного самоуважения.

Поэтому “искусство - незаменимое средство для передачи нравственного идеала”. И поэтому, переходя непосредственно к манифесту, Айн Рэнд провозглашает: “Мотив и цель всех моих сочинений - представить идеального человека”.

Ну а ненавидимые ей современные художники, понятное дело, стремятся этот идеал разрушить и вообще привести человечество к гибели:

Зададимся вопросом: куда же в конечном итоге ведут нас современная философия и современное искусство? (…) В живописи, скульптуре, музыке модно примитивное искусство джунглей, именно оно служит главным источником вдохновения.

Тем, кто бунтует против разума (…) я бы предложила взглянуть на апостолов иррационализма, экзистенциалистов, дзен-буддистов, художников, отвергающих объективную реальность. Отказавшись от разума и целиком отдавшись потоку своих раскрепощённых эмоций (и прихотей), они вовсе не достигли свободного, радостного, торжествующего мироощущения - ими владеет чувство обречённости, тошноты и вопиющего, космического ужаса. (…) почитайте рассказы О. Генри или послушайте музыку из венских оперетт и вспомните, что все это - порождения рационалистического духа девятнадцатого столетия, создания «холодной руки разума». А после всего этого спросите себя: какая из двух психоэпистемологий подходит человеку, какая созвучна с реальными фактами и с человеческой природой?

Точно так же, как эстетические предпочтения человека - это вся сумма его метафизических ценностей и барометр его души, искусство - сумма и барометр культуры в целом. И современное искусство красноречивейшим образом свидетельствует о культурном банкротстве нашей эпохи.

Теперь, детально ознакомившись с эстетической теорией Айн Рэнд, мы можем внимательно посмотреть на картины Джейн Лейн и ответить на несложный вопрос: на что они больше похожи, на богоподные статуи, являющие нравственный идеал, или на чудищ с искажёнными пропорциями, кричащих об обречённости, тошноте и вопиющем, космическом ужасе?







Портрет Квин (s2e08)Автопортрет в шкафу (IIFY?)



Раз на пляже… (IIFY?)

Что касается Трента, то он задумывался авторами как собирательный образ музыканта поколения X, среднестатистический провинциальный Курт Кобейн или Трент Резнор (в честь которого его, скорее всего, и назвали). Айн Рэнд, к счастью, не слышала ни гранжа, ни индастриала, но она присутствовала при зарождении американской контркультуры и уже тогда была от неё в бешенстве. Вот, например, отрывок из её статьи «Компрачикос», посвящённой гнетущему упадку в деле воспитания молодёжи:

Хиппи остановились на уровне детского сада и не продвинулись дальше. (…)

«Стиль жизни» хиппи - полная конкретизация детсадовских идеалов: никаких мыслей, никакого внимания, никакой цели, никакого труда, никакой реальности, за исключением сиюминутных желаний, гипнотическая монотонность примитивной музыки, сам ритм которой убивает мозг и чувства, братство толпы в сочетании с претензиями на проявления индивидуальности, на «делание своего дела» в полумраке и вони мрачных кофеен, где «дело» заключается в монотонном повторении одних и тех же дёргающихся кривляний под одни и те же завывания, которые испускаются всеми присутствующими сутками напролет, невразумительное провозглашение превосходства эмоций над разумом, «духовности» над материей, «природы» над технологией и в качестве главной идеи - поиски любви, чьей угодно, какой угодно, как ключ к тому, чтобы найти кого-то, кто о них бы позаботился.

Если бы Айн Рэнд посетила сейшен «Мистической спирали» в клубе «Зона», она бы взорвалась от злости! Вот где гипнотическая монотонность примитивной музыки, сам ритм которой убивает мозг и чувства (s2e12):

Click to view

И раз мы заговорили о Тренте, то нельзя обойти вниманием романтическую тему. Философию любви по Айн Рэнд я пересказывать не буду (эстетики, по-моему, достаточно), вернёмся лучше к «Атланту». Одна из самых пронзительных интимных сцен в романе выглядит так:

Они вышли на опушку. Это была небольшая лощина на дне оврага, куда спускались крутые склоны холмов. По траве извивался ручеек, и деревья клонили свои ветви вниз, к земле (…)

(…)

Он схватил её, она ощутила на губах его поцелуй, почувствовала, как её руки неистово обнимают его в ответ, и впервые осознала, как сильно ей этого хотелось.

На мгновение она ощутила рвущийся изнутри протест и легкий страх. Франциско настойчиво прижимал её к себе, гладил её грудь, словно заново познавал близость её тела, уже на правах собственника - для такой близости не нужно было её согласия. Она попыталась отстраниться от него, но лишь откинулась назад, чтобы видеть его лицо и улыбку, - улыбку, которая говорила ей, что он давно уже получил её согласие. Она понимала, что должна бежать, но вместо этого наклонила к себе его голову, и их губы слились в поцелуе.

Она знала, что лёгкий страх, который она испытывала, не имеет значения: Франциско сделает то, что хочет, все решал он один, он не оставил ей выбора, ничего, кроме одного, и именно этого она больше всего хотела - покориться. Всякое сознательное представление о его намерениях у Дэгни исчезло. Она была не в состоянии поверить, что это происходит с ней. Знала лишь, что ей страшно, но то, что она чувствовала, было похоже на крик: «Только не проси… не проси моего согласия… сделай это!»

Если вы думаете, что я что-то вырвал из контекста или переврал - не может же писательница-философ, несущая миру свет человеческого идеала, воспевать грубое лесное изнасилование - то спешу заверить, что именно так она и представляла себе эталон сексуальных отношений. В предыдущем романе «Источник» всё описано ещё более откровенно, можно даже сказать, вышел скандал. Вот как главная героиня «Источника» вспоминает самую яркую ночь любви в своей жизни:

(…) она улыбнулась и подумала: «Если бы они знали… эти люди из прежней жизни, с их трепетным преклонением передо мной… Меня изнасиловали. Изнасиловал какой-то рыжий бандит из каменоломни… Меня, Доминик Франкон!» При всём острейшем чувстве унижения эти слова дарили ей наслаждение, равное тому, которое она испытала в его объятиях.

Мысли эти не покидали её, когда она шла по дороге, проходила мимо людей, а люди склоняли головы перед ней - владычицей всего городка. Ей хотелось кричать об этом во всеуслышание.

Причём, это ещё и корректирующее изнасилование, потому что до столкновения с рыжим бандитом (который потом, конечно, окажется переодетым главным героем - положительным героем, воплощением идеала) Доминик описывается как абсолютно фригидная женщина.

Вы можете себе представить что-нибудь похожее в «Дарье»?




“Дорогой Том! Прошу прощения за вчерашний вечер. Дело в том, что когда я всё обдумала в пятидесятый раз, я поняла, что просто не готова.”
Ничего не могу с собой поделать. Не могу изменить свои чувства.




- Ладно, хорошо. Не готова, так не готова. Я понимаю.
У нас с Томом не было секса, и в ближайшее время мы его не планируем. Если, конечно, не взорвётся бомба и мы, как последние выжившие земляне, не будем обязаны восcтанавливать численность человеческого рода. Хотя, если честно, для меня этого стимула недостаточно. (s5e12)

Делаем второй промежуточный вывод: круг общения Дарьи, включая её влюблённости, с точки зрения иконы наших либертарианцев, совершенно аморален. Можно добавить, что не менее аморальны и её учителя - выходцы из левой контркультуры предыдущих лет. Уже упоминавшаяся статья «Компрачикос» как раз посвящена тому, как система образования, в которой заправляют леваки, готовит из американской молодёжи неразумное быдло. Вот друзья Дарьи - яркий пример этого быдла (а учителя, соответственно, компрачикосов). Если зритель-либертарианец этого не замечает, значит он не владеет азами собственной политической теории.

(Продолжение следует.)