"Старррые вещи" - часть двадцатая
Пррредыдущие главы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19
gilman_halanay
Моя мама, ז"ל, очень любила красивую посуду. Всю жизнь свою кочевую собирала хрусталь и стекло, возила его по гарнизонам, по "дырам", куда посылали папу-офицера. И нельзя сказать. что много она насобирала, но все было родное и любимое. А уж когда они с папой поехали в санаторий где-то подо Львовом, то она привезла полный чемодан отличного стекла: вазочки, салатницы, бокалы и рюмочки в общем, "богатство". Но главной была большая хрустальная ваза для цветов.
Когда мы уезжали в Израиль все это пришлось продать. Хорошо, что не выбросить! В начале 90-х постсоветский рынок всасывал все. Мама очень переживала, что ей нечем накрыть красивый стол, как она привыкла. Простые тарелки, пластмассовые мисочки...
Я тем временем пыталась что-то заработать, и решила заняться массажем. Вы уже смеетесь? Правильно смеетесь! А я плакала. Что только мне пришлось выслушать после того, как я дала объявление в газете: "Общий оздоровительный массаж"! Ну, вы себе представляете. Выросшая в семье мамы врача и папы военного инженера, я представляла себе массаж почти как работу медсестры, и даже купила белый халат. А тут...
Но среди одних попадались и другие. Такой другой оказалась женщина из Совийона. Мы тогда жили в соседнем поселочке, Неве Моносон, и ей было удобно ко мне ездить. Для тех, кто не знает: Совийон - одно из самых богатых мест в Израиле. Там виллы, как дворцы, и живут суперсостоятельные люди. Но я тогда этого еще не знала. И вот эта дама начала ко мне приходить на массажи. Ей очень нравилось, как я работаю, и, как обычно бывает, у клиентов с парикмахерами, маникюршами и косметологами, завела она со мной беседу. Неожиданно выяснилось, что я из Питера. Поговорили о театре, об опере, о музеях. Она рассказала мне, что происходит из очень известной в Израиле семьи, и ее двоюродный брат был президентом Израиля. Мне было необычайно интересно сней общаться. Она училась в Швейцарии, а ее бабушка была первойц женщиной-врачом в Иерусалиме.
Так продолжалось некоторое время. Она расслаблялась под моими руками, а я получала. кроме платы за свой труд, приятную собеседницу. В общем, мы были совершенно довольны друг другом. И вдруг как-то раз она меня спрашивает:
- Тебе нужна посуда?
- Какая посуда?
- У меня на балконе двадцать лет стоит бабушкин сервиз. Дочка его не хочет, говорит - старомодный. Ей нужен белый фарфор с золотым ободком. А там - цветочки.
- Цветочки я люблю, - задумчиво сказала я, - и посуда мне нужна. Спасибо.
- Хорошо, я привезу в следующий раз.
Следующий ее приезд был обставлен аристократически. Она позвонила снизу (а жили мы на третьем этаже, израильском, то есть наш - четвертый) и попросила открыть дверь. Я ничего не поняла, но дверь открыла. Поднимается по лестнице мужчина темно-коричневого цвета с большой коробкой в руках, а за ним - она, гверет. Он ставит коробку на пол и немедленно возвращается вниз. Через пару минут возвращается с еще одной коробкой. И понятно, что коробки очень тяжелые.
- Это мой слуга, индиец, - сказала гверет, - он меня подождет внизу. А это сервиз. Ты извини, я его не помыла, не хотела распаковывать. Ты уж помой сама. И еще, думаю, что несколько тарелок побилось, все-таки давно стоит. Там сервиз столовый и чайный - все на двадцатьчетыре персоны.
Я от этого свалившегося с неба подарка онемела и только заспасибкала тоненьким голосом. Потом мы прошли в кабинет, и она, млея от массажа и ароматических масел, рассказала мне историю этого сервиза. Ее бабушка-врач, первая в Иерусалиме, ехала из Пинска через Вену то ли в конце 19, то ли в начале 20 века в Израиль. И сообразила, что Эрец Исраэль, хоть и Святая Земля, но посуда там на деревьях не растет. Да и писали - вези, мол, все, что можно, тут ничего нет, кроме евреев и арабов. Так что, бабуля прикупила в Вене сервиз - столовый и чайный, на 24 персоны, потому что семья была большая, да и традиция приемов в Пинске тоже была. Когда бабушка умерла, сервиз достался маме, а мама завещала его моей новой знакомой. Но дело было в том, что когда сервиз переходил к следующему поколению, поколение давно было замужем и с полным комплектом посуды на все случаи жизни. Поэтому сервиз стоял запакованныйпо крайней мере лет сорок. И вот теперь достался мне.
Не прощанье она сказала:
- Я дарю тебе эту посуду, но ты должна мне пообещать. что будешь ею пользоваться. Иначе я сейчас заберу все обратно.
И я дала слово!
Когда мы с мамой открыли первую коробку, мы онемели обе. Там стоял тончайший фарфор изумительной красоты. Ручная роспись - на части тарелочек были бабочки, которых не было на других. Невесомые чашечки, неправильной формы салатница, огромные блюда - круглые и рыбные... На обратной стороне некоторых тарелок была надпись латинским шрифтом: Вена, 1893 год.
Когда первый шок прошел, я пришла в ужас! Я же обещала всем этим пользоваться! И что? Я буду каждый день мыть эти тарелки, мои маленькие дети будут их разбивать - без этого ведь не обходится. Но идише копф, еврейская моя голова, таки придумала! Мы как раз стали возвращаться к еврейскому образу жизни, и я сделала из этого сервиза пасхальный. Год он честно отлежал у меня на верхней полке (эх, где 40, там и 41!). А потом я его помыла, откошеровала и вот уже много лет, когда наступает Песах, я вытаскиваю этот сервиз, и всю неделю мы едим и пьем из венского сервиза девятнадцатого века, точно выпоолняя указание мудрецов: каждая еврейская семья в Песах - это царская семья.
Так Творец послал моей маме утешение в старости за всю ее потерянную посуду.
С тех пор прошло время. Мама моя покоится на крыльях Шхины, и я не знаю, где эта замечательная женщина, сделавшая мне такой удивительный подарок, жива ли она... Но память о ней, о ее семье, о ее бабушке, которая везла через море роскошный австрийский сервиз, и о том, как она подарила радость моей маме, лишившейся на старости лет всего, собранного за жизнь, эта память хранится в нашем доме и пробуждается каждый Песах.
Довольно давно я написала этот рассказ и обещала друзьям сфотографировать этот сервиз, когда достану его с самой верхней полки на Песах. И вот, наконец, фото.
Пррродолжение следует.
gilman_halanay
Моя мама, ז"ל, очень любила красивую посуду. Всю жизнь свою кочевую собирала хрусталь и стекло, возила его по гарнизонам, по "дырам", куда посылали папу-офицера. И нельзя сказать. что много она насобирала, но все было родное и любимое. А уж когда они с папой поехали в санаторий где-то подо Львовом, то она привезла полный чемодан отличного стекла: вазочки, салатницы, бокалы и рюмочки в общем, "богатство". Но главной была большая хрустальная ваза для цветов.
Когда мы уезжали в Израиль все это пришлось продать. Хорошо, что не выбросить! В начале 90-х постсоветский рынок всасывал все. Мама очень переживала, что ей нечем накрыть красивый стол, как она привыкла. Простые тарелки, пластмассовые мисочки...
Я тем временем пыталась что-то заработать, и решила заняться массажем. Вы уже смеетесь? Правильно смеетесь! А я плакала. Что только мне пришлось выслушать после того, как я дала объявление в газете: "Общий оздоровительный массаж"! Ну, вы себе представляете. Выросшая в семье мамы врача и папы военного инженера, я представляла себе массаж почти как работу медсестры, и даже купила белый халат. А тут...
Но среди одних попадались и другие. Такой другой оказалась женщина из Совийона. Мы тогда жили в соседнем поселочке, Неве Моносон, и ей было удобно ко мне ездить. Для тех, кто не знает: Совийон - одно из самых богатых мест в Израиле. Там виллы, как дворцы, и живут суперсостоятельные люди. Но я тогда этого еще не знала. И вот эта дама начала ко мне приходить на массажи. Ей очень нравилось, как я работаю, и, как обычно бывает, у клиентов с парикмахерами, маникюршами и косметологами, завела она со мной беседу. Неожиданно выяснилось, что я из Питера. Поговорили о театре, об опере, о музеях. Она рассказала мне, что происходит из очень известной в Израиле семьи, и ее двоюродный брат был президентом Израиля. Мне было необычайно интересно сней общаться. Она училась в Швейцарии, а ее бабушка была первойц женщиной-врачом в Иерусалиме.
Так продолжалось некоторое время. Она расслаблялась под моими руками, а я получала. кроме платы за свой труд, приятную собеседницу. В общем, мы были совершенно довольны друг другом. И вдруг как-то раз она меня спрашивает:
- Тебе нужна посуда?
- Какая посуда?
- У меня на балконе двадцать лет стоит бабушкин сервиз. Дочка его не хочет, говорит - старомодный. Ей нужен белый фарфор с золотым ободком. А там - цветочки.
- Цветочки я люблю, - задумчиво сказала я, - и посуда мне нужна. Спасибо.
- Хорошо, я привезу в следующий раз.
Следующий ее приезд был обставлен аристократически. Она позвонила снизу (а жили мы на третьем этаже, израильском, то есть наш - четвертый) и попросила открыть дверь. Я ничего не поняла, но дверь открыла. Поднимается по лестнице мужчина темно-коричневого цвета с большой коробкой в руках, а за ним - она, гверет. Он ставит коробку на пол и немедленно возвращается вниз. Через пару минут возвращается с еще одной коробкой. И понятно, что коробки очень тяжелые.
- Это мой слуга, индиец, - сказала гверет, - он меня подождет внизу. А это сервиз. Ты извини, я его не помыла, не хотела распаковывать. Ты уж помой сама. И еще, думаю, что несколько тарелок побилось, все-таки давно стоит. Там сервиз столовый и чайный - все на двадцатьчетыре персоны.
Я от этого свалившегося с неба подарка онемела и только заспасибкала тоненьким голосом. Потом мы прошли в кабинет, и она, млея от массажа и ароматических масел, рассказала мне историю этого сервиза. Ее бабушка-врач, первая в Иерусалиме, ехала из Пинска через Вену то ли в конце 19, то ли в начале 20 века в Израиль. И сообразила, что Эрец Исраэль, хоть и Святая Земля, но посуда там на деревьях не растет. Да и писали - вези, мол, все, что можно, тут ничего нет, кроме евреев и арабов. Так что, бабуля прикупила в Вене сервиз - столовый и чайный, на 24 персоны, потому что семья была большая, да и традиция приемов в Пинске тоже была. Когда бабушка умерла, сервиз достался маме, а мама завещала его моей новой знакомой. Но дело было в том, что когда сервиз переходил к следующему поколению, поколение давно было замужем и с полным комплектом посуды на все случаи жизни. Поэтому сервиз стоял запакованныйпо крайней мере лет сорок. И вот теперь достался мне.
Не прощанье она сказала:
- Я дарю тебе эту посуду, но ты должна мне пообещать. что будешь ею пользоваться. Иначе я сейчас заберу все обратно.
И я дала слово!
Когда мы с мамой открыли первую коробку, мы онемели обе. Там стоял тончайший фарфор изумительной красоты. Ручная роспись - на части тарелочек были бабочки, которых не было на других. Невесомые чашечки, неправильной формы салатница, огромные блюда - круглые и рыбные... На обратной стороне некоторых тарелок была надпись латинским шрифтом: Вена, 1893 год.
Когда первый шок прошел, я пришла в ужас! Я же обещала всем этим пользоваться! И что? Я буду каждый день мыть эти тарелки, мои маленькие дети будут их разбивать - без этого ведь не обходится. Но идише копф, еврейская моя голова, таки придумала! Мы как раз стали возвращаться к еврейскому образу жизни, и я сделала из этого сервиза пасхальный. Год он честно отлежал у меня на верхней полке (эх, где 40, там и 41!). А потом я его помыла, откошеровала и вот уже много лет, когда наступает Песах, я вытаскиваю этот сервиз, и всю неделю мы едим и пьем из венского сервиза девятнадцатого века, точно выпоолняя указание мудрецов: каждая еврейская семья в Песах - это царская семья.
Так Творец послал моей маме утешение в старости за всю ее потерянную посуду.
С тех пор прошло время. Мама моя покоится на крыльях Шхины, и я не знаю, где эта замечательная женщина, сделавшая мне такой удивительный подарок, жива ли она... Но память о ней, о ее семье, о ее бабушке, которая везла через море роскошный австрийский сервиз, и о том, как она подарила радость моей маме, лишившейся на старости лет всего, собранного за жизнь, эта память хранится в нашем доме и пробуждается каждый Песах.
Довольно давно я написала этот рассказ и обещала друзьям сфотографировать этот сервиз, когда достану его с самой верхней полки на Песах. И вот, наконец, фото.
Пррродолжение следует.