История с редактором газеты "Guardian", ч.4
(продолжение перевода, предыдущая часть здесь)
Вторник, 13 декабря
Потребовалось значительно больше времени, чем год. И сейчас мне предстоит исполнить балладу перед небольшой аудиторией слушателей - лишь только чтобы доказать себе (при свидетелях), что я сделал это. Хорошо, что вся публика состоит из хороших знакомых. Никто в своем здравом уме не захочет отправляться в темную декабрьскую ночь послушать 10-минутное любительское исполнение произведения Шопена.
Перед тем как сесть за рояль я проигрываю для аудитории два аудио отрывка из моих интервью в прошлом году. На первом Эмануэль Акс (Emanuel Ax) желает мне удачи, предупреждая, что я не смогу сыграть как Поллини, прежде чем весело добавить, что и он не может соответствовать такому стандарту. А потом голос Мюррея Перайя с бронксовским акцентом, порицающий всех тех, кто утверждает, что слышит ошибки в исполнении баллады Горвицем на YouTube. «Все эти идиоты, пищущие 'Ох, столько много ошибок’. Я не слышу их… Для меня это совершенное исполнение. Я не слышу всех этих ошибочных нот, которые слышат другие… Всё это придурки, знаете ли, которые пишут в YouTube 'Я могу сыграть лучше этого'. Моё пожелание: 'Хорошо, опубликуйте тогда, и мы послушаем.'»
Я беру глубокий вдох и ставлю большие первые пальцы обеих рук на ноту до первой октавы. Внезапно я забываю об аудитории. Мой сознательный мир сжимается до очень небольшого пространства, ограниченного длиной клавиатуры. Внутри точки концентрации находится внутренний круг бессознательного, из которого начинают вытекать ноты.
Первые несколько страниц прошли неплохо. Я сознательно контролирую темп. Если это гора Маттерхорн, то я иду уверенно по гребню, с обоих сторон которого пропасть. В стенах комнаты отзвучал медленный второй участок . Большие аккорды почти там, где им и следовало бы быть; октавы более-менее как написано; вальс мог бы получиться значительно хуже.
Затем, где-то на середине, я осознаю жжение в своих предплечевых частях рук. Получается, что я не настолько расслаблен, как мне казалось - и сама по себе эта мысль о жжении еще немного добавляет напряжения, я в сознательном ожидании приближения клокочущих стремительных пассажей.
Я в двух тактах от коды, и громадное животное Steinway только что выпустило глубокую ноту ре, знаменующую начало двух тактов с пометкой il più forte possibile - громко, насколько возможно. Мои руки, хотя все еще напряжены, выбвают все что можно из инструмента. Второе poco ritenuto - замедление. Эффект подобен сжатию пружины, которая сработает со следующей нотой - первом аккорде коды. Я играл эту связку может быть раз 200 за последние 16 месяцев. Но сегодня именно здесь моя голова становится пустой. Я просто не могу вспомнить, как начинается кода. Смехотворная ситуация. Я же так хорошо здесь все знаю. Это же где-то тут в моей голове прямо сейчас, как раз над бровями - но я не могу извлечь. И где-то еще в мозгу - переползая сейчас по задней стороне шеи - мимолетный инстинкт паники. Кто из них победит? Надо ли мне остановиться, успокоиться и начать заново? Или повременить долю секунды и посмотреть, смогут ли пальцы проигнорировать моментально отказавший мозг и найти ноты сами?
В конце концов, неопределенность длилась, может быть, две трети секунды - позднее все не музыканты, которых спрашивал, сказали, что ничего не заметили - но казалось, что сердце стукнуло несколько раз. Но потом, также внезапно, что-то разблокировалось. Не как щелчок, а как некий поток, как будто открылись ворота шлюза.
На последних двух страницах мелочный страх полного затмения отступил. Я в финальных потоках - хроматически скольжу к вершине клавиатуры, затем каскадами спускаюсь вниз. Вновь вверх октавами. Еще выше более-менее координированными децимами. Наконец - самая драматическая концовка из всех фортепианных произведений, которые я знаю - зубчатые октавы, которые начинаются диссонансом с противоположных сторон рояля, замедляясь с каждой поступью, пока не сольются в хроматическом столкновении и не упадут еще более яростно на землю.
Неожиданно все закончилось. Мои руки закончили там, где они начинали - большие пальцы соединились в унисоне на одной ноте отчаяния. Момент тишины, и затем все встают. Я не могу вспомнить, чтобы испытывал когда-либо ранее чувства такого момента - моментальное физическое чувство освобождения.
Эпилог
Ну вот, я сделал это, хотя потребовалось значительно большее время, чем я ожидал. За 16 с лишним месяцев выкроенных занятий и уроков я выучил очень трудное фортепианное произведение и могу - с профессиональной точки зрения по крайней мере трех значительных пианистов, с которыми я познакомился - играть его. Типа того.
Когда я занялся этим проектом, у меня не было способа узнать, что эти 16 месяцев окажутся самыми интенсивными в моей работы. Было два главных события, - WikiLeaks и телефонные прослушки - которые не только не сходили из заголовков по всему миру неделями, но также были глубоко противоречивы в некоторых моментах и вовлекали в действие чрезвычайно мощных и агрессивных соперников. Все это ложилось поверх попыток подстроиться к цифровой революции - технически, экономически и в журналистском плане - такого масштаба, который пресса вряд ли когда испытывала. Работа занимала обычно 12 - 14 часов в день с понедельника по пятницу, часто выходила и за эти пределы и откусывала большие куски по субботам и воскресеньям.
Теперь, в конце, я знаю ответ на два вопроса. Есть ли на это время? И не слишком ли поздно?
Да, время есть, вне зависимости от того, насколько напряженна жизнь. Всегда достаточно возможностей в течение недели выкраивать по 20 минут здесь и там, если расставлять приоритеты. Более того, через нахождение времени жизнь улучшается: под большим давлением и стрессами прошедшего года я открыл для себя ценность небольшого спускного клапана - что-то настолько поглощающее, настолько иное, настолько меняющее равновесие.
А ответ на второй вопрос выглядит настолько же обнадеживающим. Летом 2010 у меня не было понятия, насколько мозг 56-летнего человека способен к приобретению новых навыков. В течение 16 прошедших месяцев я пытался развить способности, которые были за пределами моего воображения. Смогу ли я действительно натренировать это губчатое серое вещество - уже до краев переполненное, как часто казалось - разучить не только 264 тактов чрезвычайно сложного нотного материала, но также и запомнить большие куски этого произведения?
Отрадно узнать, что и после среднего возраста мозг достаточно пластичен, чтобы раскрывать до сих пор неизвестные нейронные пути и адаптироваться к сложным задачам. Так что нет, еще не поздно.
И я понял, что моя мать была права - права в том, что заставила меня играть; права в том, что музыка даст мне удовольствие; права в том, что музыкальные способности ломают лед в отношениях между людьми и создают глубокую и продолжительную дружбу.
Нет времени?
Слишком поздно?
Начинайте играть снова.
На этом сама статья закончилась, но за ней последовали комментарии, которые достойны хотя бы небольшого освещения в следующей части. Так что продолжение следует. Кстати, если вы еще не заходили по ссылке на оригинальный текст статьи, то советую - там в самом начале приведен четырехминутный видеоролик об Алане Расбриджере и этом проекте.