Школа
Далеко не все учителя, к сожалению, отличались безобидной любовью к жизни, слабостью к алкоголю и добросердечием. Роман Григорьевич был скорее исключительным явлением в крайне консервативной и бесчеловечной педагогической среде - потому и был он в школе явлением ярким и кратковременным. Карьеру в школе обычно делали педагоги совсем иного склада - энергетические вампиры, способные держать целый класс в кулаке и самых отъявленных хулиганов в страхе. Профессия педагога искажает личность. Далеко не все, избравшие это сложное ремесло, претерпевали с возрастом психологическую деформацию. Но многие, слишком многие, превращались через несколько школьных лет в церберов в человеческом обличье. Ровный строй речи им заменяло постоянное надрывное гавканье. Интонировали они царьком местного разлива - в их голосах начинало медью звенеть превосходство человека наделенного властью над существами низшего порядка. Даже малая власть развращает.
Лариса Петровна Туманова была как раз из таких - железобетонных бездушных сволочей, из которых строилась система советской образованщины. Карьеру она сделала стремительно, росла буквально у меня на глазах. Начинала как простой преподаватель русского языка и литературы. А всего через пять лет, побыв некоторое время завучем, доросла до директора школы. А потом и вовсе - ушла на повышение в министерство. Это была чудовищно злобная, недалекая и вечно всем недовольная женщина. Такие обычно получаются из простушек, первыми в семье закончивших вышку. В классе у нее имелось несколько любимчиков - очкариков и девочек с косичками с первых парт. Остальных учеников она абсолютно искренне, нисколько этого не скрывая, ненавидела.
Детей она била обычно деревянной указкой (их приходилось регулярно менять - ломались) и металлической линейкой (этот крепкий предмет был ее неотъемлемой частью - фактически продолжением богатырской руки). Больше всего доставалось от Ларисы Петровны моему другу Сереге, потому что русский язык - был его самым нелюбимым предметом. Серегу с ранних лет лупил ремнем родной отец. Так что побоев он не сильно боялся, и постоянно дерзил Ларисе Петровне. Она так усердствовала, работая линейкой, что на руках, и даже на лбу, Сереги оставались красные полосы. Меня напротив - она никогда не трогала, интуитивно ощущая, видимо, что я этого просто так не оставлю. Характер у меня был жестким и ершистым с ранних лет - и проявлялся все чаще.
Сейчас времена, конечно, совсем другие... Если какой-нибудь бедолага-учитель только попробует дать школьнику сдачи, или того хуже - наказать рукоприкладством (или линейкоприкладством) за дерзость и нежелание учиться - ему это дорого обойдется. Горе-педагогу еще повезет, если его сочтут профнепригодным - и уволят по статье. А могут и дело завести. Школьники в наше время юридически подкованы. И требовательны. Учитель для них что-то вроде халдея, несущего их величеству образовательные блюда. К тому же, Запад оказал на общество крайне тлетворное влияние - стукачом быть уже не зазорно... Сейчас все изменилось, а когда-то физические наказания были нормой. Конечно, неофициально. Но школьникам то и дело отвешивали затрещины. Туманова заявляла: «Я из вас всю дурь выбью, если родители не могут сами с вами справиться». Она искренне полагала, что дурь - сродни человеческой пыли, забивающей мозги, и если крепко колотить ученика линейкой по плечам и по макушке, можно сделать его чище - лучше и умнее.
Учитель и его ученики. Идеальная картинка: мудрый наставник в окружении внимающих ему отроков. Она не имеет ничего общего с современной действительностью. Потому что школа - вовсе не то место, куда отроки явились добровольно, чтобы постигать мудрость и знания. В школу их загоняет бездушная машина государства. Чтобы на выходе получить образованное население. А потому идеальная картинка сменяется другой, более реалистичной: одиночка-учитель противостоит толпе бандерлогов. Причем, толпа всячески сопротивляется, не желая впитывать знания. А учителю приходится либо ломать незрелых отроков об колено - заставляя себя уважать. Либо каким-то хитроумным образом убеждать их - что образование им необходимо. Второе много сложнее, а зачастую - оказывается и вовсе невозможным. Поэтому чаще всего ломается молодой педагог. И бежит из школы стремглав, только его и видели, чтобы не вернуться в эти стены никогда. Это, конечно, хороший совет «попробуйте полюбить своих учеников» - и все у вас получится. Но попробуйте полюбить того, кто кто вас ненавидит, и не желает воспринимать ни вас, ни ваши речи - умные слова для несформированного человечка, по сути, пустой звук…
Я лишь однажды видел, как Лариса Петровна Туманова испугалась жестких методов воспитания. В школу пришел Серегин отец. Лариса Петровна поведала ему, что его отпрыск совсем не желает учиться. Я тоже, помнится, провинился, и присутствовал во время разговора в классе.
- Убью гада! - взревел Серегин отец, хватаясь за ремень. - До смерти запорю, подонка!
- Что вы?! - опешила Лариса Петровна. - Это не метод.
- Мне виднее, метод или не метод, - свирепо вращая глазами, заявил родитель.
И злобная Туманова вдруг стала уговаривать его ни в коем случае не наказывать сына. Поначалу мне показалось, что в ней проснулся гуманизм. Но по лихорадочному блеску глаз я понял, что она восприняла порыв «убить гада» всерьез - поскольку сама бы, буде у нее такая возможность, непременно прикончила Серегу. А вместе с ним еще десяток-другой школьников обоих полов, чтобы очистить ряды учащихся от скверны.
Не так давно я видел Ларису Петровну по телевизору. Она стала крупным методистом, заслуженным учителем, добилась множества регалий, и теперь учит других - как правильно обращаться с детьми. Менторский тон еще больше усилился. В голосе ее звучат металлические нотки. При этом, мне показалось, она несколько утратила связь с реальностью - откровенно хамила одному очень заслуженному и мягкому человеку, рявкнув: «Молчать, когда я говорю!» Он был удивлен, как бывают удивлены интеллигентные люди, столкнувшись с неадекватностью…
Мой личностный бунт был вполне закономерен. Я не желал подчиняться школьному диктату. Не хотел существовать в установленных кем-то рамках. Не давал собой командовать. Не позволял, чтобы мою оригинальную натуру загоняли в прокрустово ложе усредненного индивидуума. За инициативу нас карали, приучая с ранних лет, что она наказуема. За подсказки били линейкой - не высовывайся. За попытки иметь свое мнение - подвергали насмешкам. Педагоги делали все, чтобы отбить у человека всякое желание «выступать», чтобы превратить его в человечка, раба системы. И в конце концов, даже я ощутил разочарование, очень рано осознав, насколько бессмысленен мой протест. Он не нужен никому. И только вредит мне. Ведь систему все равно не победить. Потому что в нее вписаны все до единого.
- Скажите спасибо Степану, - говорила Лариса Петровна, кривя рот, - поскольку он посчитал, что его оценка незаслуженна и дерзит, вы все получаете двойное домашнее задание.
Туманова очень изощренно умела противопоставить одного, имеющего голос, коллективу. Случалось, что на переменах мне предъявляли претензии за то, что мое мнение расходилось с мнением педагога. Доходило до драки. Но к драке я был готов. Куда хуже была очередная встреча с Ларисой Петровной. Пообещав завалить меня двойками, она старательно свое обещание выполняла. Обидно было до слез, потому что я знал урок, но ей было плевать, насколько хорошо я отвечаю.
- Два, - говорила она.
- Но это нечестно, - выкрикивал я.
- Здесь я решаю, что честно, а что нет. Надеюсь, ты это поймешь рано или поздно. Два - потому что Я так хочу.
В конце концов, после очередной несправедливой пары, я в ярости подошел к парте и принялся собирать портфель.
- Ты что делаешь?! - с шипящими интонациями поинтересовалась Туманова.
- Я у вас учиться не буду! - заявил я. Вышел, чеканя шаг, из класса и с грохотом захлопнул дверь…
В этот день все получили тройное задание. А я едва не подрался с Серегой.
- Ты придурок! - орал он. - Меня уже достало из-за тебя каждый вечер до восьми сидеть над домашкой.
- Это не он виноват, - заступился за меня Володька Камышин. - Ты что, не понимаешь, это Лариса Петровна специально.
Но он не понимал. Как и другие мои одноклассники. Они вслед за Ларисой Петровной требовали, чтобы я пошел - и извинился перед ней. Но извиняться я не собирался.
Прошла неделя. За ней другая. Во время уроков Тумановой я уходил из школы и бродил по улицам. «Плевать я на нее хотел, - думал я, - сказал, что не буду у нее учиться - значит, не буду».
Вскоре, как и следовало ожидать, в школу вызвали родителей. Они пришли в ужас, узнав, что я не посещаю уроки русского языка и литературы. И в категоричной форме, не желая меня слушать, потребовали попросить у Ларисы Петровны прощения.
- Не буду! - упрямо сказал я. - Делайте, что хотите.
Вскоре меня вместе с родителями вызвали к директору. Та потребовал объяснений, почему я прогуливаю уроки.
- Не хочу у Тумановой учиться, - буркнул я.
- Но почему?
- Не хочу - и все…
Не хотелось объяснять, что Туманова - злая и глупая женщина. У меня была уверенность, что директор меня не поймет. И я был прав в своих ощущениях.
- Ваш сын - законченный самодур, - заявила директриса родителям. - И ведь раньше был таким хорошим мальчиком. Но как пошел в третий класс, его словно подменили.
Родителям предложили забрать меня из школы, но мама категорически отказалась… Тогда Лариса Петровна, понимая, что конфликт требует разрешения, сама решила его уладить. Она попросила Серегу позвать меня на разговор. И когда я пришел, с порога начала оправдываться:
- Ну, - сказала она с характерной интонацией, - разве я тебя чем-то обидела?.. Разве я плохо к тебе относилась?
- Да, - ответил я хмуро. - И ко мне, и к другим.
- К другим? - закричала она. - А разве у кого-то кроме тебя есть ко мне претензии? Может, мы соберем весь класс и спросим? А? Сергей, - обратилась она к моему другу, - скажи, вот у тебя есть ко мне претензии?
Серега замотал головой.
- Вот видишь, - Лариса Петровна вздохнула. - Значит так, Степа, сегодня я жду тебя у себя на уроке. Можешь не извиняться. Так и быть. Мне твои извинения не нужны. Но чтобы уроки ты больше не прогуливал. Надеюсь, мы поняли друг друга?
- Ладно, - сказал я, - приду.
Два дня она меня не трогала, обходила стороной, на третий день вызвала к доске. Я отвечал урок из рук вон плохо. Тумановой пришлось вопреки собственным принципам разрешить другим подсказывать мне. И сама она активно отвечала за меня. В итоге я получил четверку. И, крайне удивленный, сел на свое место.
Мама была счастлива, когда я сказал, что получил четверку по русскому языку.
- Вот видишь, - сказала она, - всего-то и надо было, не запускать учебу, чтобы не прогуливать, а выучить…
А для меня было очевидно - оценки часто незаслуженны, и зависят не от знаний, а от отношения учителя. Упрямство и принципиальность порой очень полезны в достижении целей. Отстоять свое мнение все же можно. Даже если в определенный момент кажется, что против тебя настроен весь мир.
Начало:
1. http://sociopat-dairy.livejournal.com/39601.html
2. http://sociopat-dairy.livejournal.com/40439.html
3. http://sociopat-dairy.livejournal.com/41781.html
4. http://sociopat-dairy.livejournal.com/44259.html
5. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46357.html
6. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46979.html
7. http://sociopat-dairy.livejournal.com/47942.html
8. http://sociopat-dairy.livejournal.com/48457.html
9. http://sociopat-dairy.livejournal.com/49740.html
x. http://sociopat-dairy.livejournal.com/31102.html (Не в основном тексте - "Валька")
Лариса Петровна Туманова была как раз из таких - железобетонных бездушных сволочей, из которых строилась система советской образованщины. Карьеру она сделала стремительно, росла буквально у меня на глазах. Начинала как простой преподаватель русского языка и литературы. А всего через пять лет, побыв некоторое время завучем, доросла до директора школы. А потом и вовсе - ушла на повышение в министерство. Это была чудовищно злобная, недалекая и вечно всем недовольная женщина. Такие обычно получаются из простушек, первыми в семье закончивших вышку. В классе у нее имелось несколько любимчиков - очкариков и девочек с косичками с первых парт. Остальных учеников она абсолютно искренне, нисколько этого не скрывая, ненавидела.
Детей она била обычно деревянной указкой (их приходилось регулярно менять - ломались) и металлической линейкой (этот крепкий предмет был ее неотъемлемой частью - фактически продолжением богатырской руки). Больше всего доставалось от Ларисы Петровны моему другу Сереге, потому что русский язык - был его самым нелюбимым предметом. Серегу с ранних лет лупил ремнем родной отец. Так что побоев он не сильно боялся, и постоянно дерзил Ларисе Петровне. Она так усердствовала, работая линейкой, что на руках, и даже на лбу, Сереги оставались красные полосы. Меня напротив - она никогда не трогала, интуитивно ощущая, видимо, что я этого просто так не оставлю. Характер у меня был жестким и ершистым с ранних лет - и проявлялся все чаще.
Сейчас времена, конечно, совсем другие... Если какой-нибудь бедолага-учитель только попробует дать школьнику сдачи, или того хуже - наказать рукоприкладством (или линейкоприкладством) за дерзость и нежелание учиться - ему это дорого обойдется. Горе-педагогу еще повезет, если его сочтут профнепригодным - и уволят по статье. А могут и дело завести. Школьники в наше время юридически подкованы. И требовательны. Учитель для них что-то вроде халдея, несущего их величеству образовательные блюда. К тому же, Запад оказал на общество крайне тлетворное влияние - стукачом быть уже не зазорно... Сейчас все изменилось, а когда-то физические наказания были нормой. Конечно, неофициально. Но школьникам то и дело отвешивали затрещины. Туманова заявляла: «Я из вас всю дурь выбью, если родители не могут сами с вами справиться». Она искренне полагала, что дурь - сродни человеческой пыли, забивающей мозги, и если крепко колотить ученика линейкой по плечам и по макушке, можно сделать его чище - лучше и умнее.
Учитель и его ученики. Идеальная картинка: мудрый наставник в окружении внимающих ему отроков. Она не имеет ничего общего с современной действительностью. Потому что школа - вовсе не то место, куда отроки явились добровольно, чтобы постигать мудрость и знания. В школу их загоняет бездушная машина государства. Чтобы на выходе получить образованное население. А потому идеальная картинка сменяется другой, более реалистичной: одиночка-учитель противостоит толпе бандерлогов. Причем, толпа всячески сопротивляется, не желая впитывать знания. А учителю приходится либо ломать незрелых отроков об колено - заставляя себя уважать. Либо каким-то хитроумным образом убеждать их - что образование им необходимо. Второе много сложнее, а зачастую - оказывается и вовсе невозможным. Поэтому чаще всего ломается молодой педагог. И бежит из школы стремглав, только его и видели, чтобы не вернуться в эти стены никогда. Это, конечно, хороший совет «попробуйте полюбить своих учеников» - и все у вас получится. Но попробуйте полюбить того, кто кто вас ненавидит, и не желает воспринимать ни вас, ни ваши речи - умные слова для несформированного человечка, по сути, пустой звук…
Я лишь однажды видел, как Лариса Петровна Туманова испугалась жестких методов воспитания. В школу пришел Серегин отец. Лариса Петровна поведала ему, что его отпрыск совсем не желает учиться. Я тоже, помнится, провинился, и присутствовал во время разговора в классе.
- Убью гада! - взревел Серегин отец, хватаясь за ремень. - До смерти запорю, подонка!
- Что вы?! - опешила Лариса Петровна. - Это не метод.
- Мне виднее, метод или не метод, - свирепо вращая глазами, заявил родитель.
И злобная Туманова вдруг стала уговаривать его ни в коем случае не наказывать сына. Поначалу мне показалось, что в ней проснулся гуманизм. Но по лихорадочному блеску глаз я понял, что она восприняла порыв «убить гада» всерьез - поскольку сама бы, буде у нее такая возможность, непременно прикончила Серегу. А вместе с ним еще десяток-другой школьников обоих полов, чтобы очистить ряды учащихся от скверны.
Не так давно я видел Ларису Петровну по телевизору. Она стала крупным методистом, заслуженным учителем, добилась множества регалий, и теперь учит других - как правильно обращаться с детьми. Менторский тон еще больше усилился. В голосе ее звучат металлические нотки. При этом, мне показалось, она несколько утратила связь с реальностью - откровенно хамила одному очень заслуженному и мягкому человеку, рявкнув: «Молчать, когда я говорю!» Он был удивлен, как бывают удивлены интеллигентные люди, столкнувшись с неадекватностью…
Мой личностный бунт был вполне закономерен. Я не желал подчиняться школьному диктату. Не хотел существовать в установленных кем-то рамках. Не давал собой командовать. Не позволял, чтобы мою оригинальную натуру загоняли в прокрустово ложе усредненного индивидуума. За инициативу нас карали, приучая с ранних лет, что она наказуема. За подсказки били линейкой - не высовывайся. За попытки иметь свое мнение - подвергали насмешкам. Педагоги делали все, чтобы отбить у человека всякое желание «выступать», чтобы превратить его в человечка, раба системы. И в конце концов, даже я ощутил разочарование, очень рано осознав, насколько бессмысленен мой протест. Он не нужен никому. И только вредит мне. Ведь систему все равно не победить. Потому что в нее вписаны все до единого.
- Скажите спасибо Степану, - говорила Лариса Петровна, кривя рот, - поскольку он посчитал, что его оценка незаслуженна и дерзит, вы все получаете двойное домашнее задание.
Туманова очень изощренно умела противопоставить одного, имеющего голос, коллективу. Случалось, что на переменах мне предъявляли претензии за то, что мое мнение расходилось с мнением педагога. Доходило до драки. Но к драке я был готов. Куда хуже была очередная встреча с Ларисой Петровной. Пообещав завалить меня двойками, она старательно свое обещание выполняла. Обидно было до слез, потому что я знал урок, но ей было плевать, насколько хорошо я отвечаю.
- Два, - говорила она.
- Но это нечестно, - выкрикивал я.
- Здесь я решаю, что честно, а что нет. Надеюсь, ты это поймешь рано или поздно. Два - потому что Я так хочу.
В конце концов, после очередной несправедливой пары, я в ярости подошел к парте и принялся собирать портфель.
- Ты что делаешь?! - с шипящими интонациями поинтересовалась Туманова.
- Я у вас учиться не буду! - заявил я. Вышел, чеканя шаг, из класса и с грохотом захлопнул дверь…
В этот день все получили тройное задание. А я едва не подрался с Серегой.
- Ты придурок! - орал он. - Меня уже достало из-за тебя каждый вечер до восьми сидеть над домашкой.
- Это не он виноват, - заступился за меня Володька Камышин. - Ты что, не понимаешь, это Лариса Петровна специально.
Но он не понимал. Как и другие мои одноклассники. Они вслед за Ларисой Петровной требовали, чтобы я пошел - и извинился перед ней. Но извиняться я не собирался.
Прошла неделя. За ней другая. Во время уроков Тумановой я уходил из школы и бродил по улицам. «Плевать я на нее хотел, - думал я, - сказал, что не буду у нее учиться - значит, не буду».
Вскоре, как и следовало ожидать, в школу вызвали родителей. Они пришли в ужас, узнав, что я не посещаю уроки русского языка и литературы. И в категоричной форме, не желая меня слушать, потребовали попросить у Ларисы Петровны прощения.
- Не буду! - упрямо сказал я. - Делайте, что хотите.
Вскоре меня вместе с родителями вызвали к директору. Та потребовал объяснений, почему я прогуливаю уроки.
- Не хочу у Тумановой учиться, - буркнул я.
- Но почему?
- Не хочу - и все…
Не хотелось объяснять, что Туманова - злая и глупая женщина. У меня была уверенность, что директор меня не поймет. И я был прав в своих ощущениях.
- Ваш сын - законченный самодур, - заявила директриса родителям. - И ведь раньше был таким хорошим мальчиком. Но как пошел в третий класс, его словно подменили.
Родителям предложили забрать меня из школы, но мама категорически отказалась… Тогда Лариса Петровна, понимая, что конфликт требует разрешения, сама решила его уладить. Она попросила Серегу позвать меня на разговор. И когда я пришел, с порога начала оправдываться:
- Ну, - сказала она с характерной интонацией, - разве я тебя чем-то обидела?.. Разве я плохо к тебе относилась?
- Да, - ответил я хмуро. - И ко мне, и к другим.
- К другим? - закричала она. - А разве у кого-то кроме тебя есть ко мне претензии? Может, мы соберем весь класс и спросим? А? Сергей, - обратилась она к моему другу, - скажи, вот у тебя есть ко мне претензии?
Серега замотал головой.
- Вот видишь, - Лариса Петровна вздохнула. - Значит так, Степа, сегодня я жду тебя у себя на уроке. Можешь не извиняться. Так и быть. Мне твои извинения не нужны. Но чтобы уроки ты больше не прогуливал. Надеюсь, мы поняли друг друга?
- Ладно, - сказал я, - приду.
Два дня она меня не трогала, обходила стороной, на третий день вызвала к доске. Я отвечал урок из рук вон плохо. Тумановой пришлось вопреки собственным принципам разрешить другим подсказывать мне. И сама она активно отвечала за меня. В итоге я получил четверку. И, крайне удивленный, сел на свое место.
Мама была счастлива, когда я сказал, что получил четверку по русскому языку.
- Вот видишь, - сказала она, - всего-то и надо было, не запускать учебу, чтобы не прогуливать, а выучить…
А для меня было очевидно - оценки часто незаслуженны, и зависят не от знаний, а от отношения учителя. Упрямство и принципиальность порой очень полезны в достижении целей. Отстоять свое мнение все же можно. Даже если в определенный момент кажется, что против тебя настроен весь мир.
Начало:
1. http://sociopat-dairy.livejournal.com/39601.html
2. http://sociopat-dairy.livejournal.com/40439.html
3. http://sociopat-dairy.livejournal.com/41781.html
4. http://sociopat-dairy.livejournal.com/44259.html
5. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46357.html
6. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46979.html
7. http://sociopat-dairy.livejournal.com/47942.html
8. http://sociopat-dairy.livejournal.com/48457.html
9. http://sociopat-dairy.livejournal.com/49740.html
x. http://sociopat-dairy.livejournal.com/31102.html (Не в основном тексте - "Валька")