Коварство и любовь
Я много раз влюблялся в девочек и женщин просто за то, что они не похожи на других - парадоксально. Наверное, такая любовь больше свойственна женщинам. Они ценят в мужчинах оригинальность и талант, особые качества, отличающие их избранника от серого большинства. И для меня тоже, очень по-женски, отличительные черты существ женского пола всегда были необыкновенно важны.
Однажды я влюбился в девочку Олесю только за то, что у нее были огромные пухлые щеки. Сама она при этом была худенькой и маленькой. Тем удивительнее были щеки, делающие ее похожей на хомяка, а голову на грушу.
Я был так восхищен Олесей, что даже привел ее из детского сада домой, чтобы показать родителям.
- Посмотри, мама, какие щеки! - восклицал я, щипая Олесю за лицо.
Самое удивительное, что она не только не обижалась, но и принимала мои комплименты как должное, осознавая, видимо, что щеки - ее главное достоинство.
Когда через многие годы семнадцатилетняя Олеся поехала с мужем (она очень рано вышла замуж) в Италию, история повторилась в точности. Темпераментный итальянский таксист прихватил девушку за щеку и воскликнул восторженно: «Bellisimo!» После чего взбешенный муж взял его за воротник, собираясь устроить взбучку. Драку удалось предотвратить с большим трудом. Олеся рассказывала, что убедила мужа, будто у итальянцев так заведено. Как только увидят прекрасную женщину, тут же - хвать ее за щеку и кричат: «Bellisimo!»
С Олесей, которую все называли моей невестой (она не возражала), мы однажды отправились к ней домой. Там Олеся поведала маме, что собирается замуж. Олесина мама такому повороту событий совсем не обрадовалась - и выгнала меня взашей. Озадаченный, я обо всем рассказал своей маме.
- Грубые неинтеллигентные люди, - констатировала она. - Больше к ним не ходи.
И я не ходил. Тем более, что Олеся на следующий день в саду сказала, что мама попросила ее «своих кавалеров больше в дом не приводить». Подозреваю, будущему Олесиному мужу с такой тещей пришлось несладко.
Удивительным образом мы с Олесей после детского сада оказались в одной школе, в параллельных классах. И потом периодически встречались. Правда, о свадьбе речь уже не шла. Да и дружба у нас, в общем, не сложилась. Дружить с девчонками было не принято. Да и интересы у нас порядком разошлись.
Зато потом, уже после школы, мы неожиданно оказались в одной компании. И разговорились. Жизнь у нее, в общем, сложилась удачно. Сейчас Олеся многодетная мама. Я однажды видел ее малышей - у них грушевидные мордашки с огромными щеками…
В общем, для меня индивидуальность всегда была важнее такой банальной вещи, как красота. Впоследствии я влюбился в девочку, которая умела громко свистеть. У нее отлично получалось, может, потому - что двух передних зубов недоставало. Мне очень нравилась одноклассница, у которой один глаз был карий, а другой - зеленый. Меня в разное время привлекали поэтесса и любительница тантрического секса. Я обожал женщину, делавшую колоссальные успехи в бизнесе. И одновременно любил девушку с тонкой талией и большой попой. И конечно, когда я познакомился с фанатичной любительницей пауков, наш роман был неизбежен. Но о нем я предпочитаю не вспоминать.
***
Времени не существует, когда блуждаешь по памяти. Вот я - маленький мальчик, сидящий на скамейке, подпер кулачком щеку, и размышляю о том, что мир несправедлив. Ведь у Кольки Сапрыкина есть велосипед. А у меня даже самоката нет. Потому что у родителей вечно нет денег. И в то же самое время я сижу на уроке географии, и оттачиваю остроумие, потешаясь над Ромой Ивановым. Он не знает ничего. То есть совсем ничего. Он туп, как животное. Не может даже показать Америку на карте. Учительница меня обожает, часто говорит: «Учитесь, как надо шутить, у Степы. Надо острить, друзья мои. А не ослить, как некоторые из вас». Вот я паркую первую машину возле торгового павильона, чтобы похвастаться перед товарищем, что купил себе не какую-нибудь колымагу, а БМВ. Вот я сижу в Центральном парке на Манхэттене, и прикидываю, что делать - ведь у меня нет ни денег, ни грин-карты - а в Россию мне путь заказан. И вот я же с бультерьером Ларсом иду в совсем уже недавнем прошлом по спальному району, где когда-то жил.
У Ларса - удивительный характер. Он гораздо круче меня. Он стойко переносит тяготы и лишения собачьей жизни. Никогда не попросит еды, пока я сам не решу, что пора насыпать корм. Никогда не будет скулить, даже если ему очень надо на улицу - встанет у двери, и будет стоять, склонив морду. И никогда не предаст хозяина. Более преданную собаку сложно представить… Чужих Ларс не жалует. Относится к ним настороженно. Если приходят гости, старается лечь между ними и мной - оберегает хозяина от возможного нападения. Агрессию никогда не проявляет, поскольку обладает устойчивой психикой, но всегда настороже - его невозможно застать врасплох…
Мы перешли дорогу и идем к кинотеатру. Здесь во времена моего детства проходили дискотеки. Банду Рыжего танцы не интересовали. Но на дискотеки они приходили всегда. Любимое место для развлечений. Здесь они регулярно кого-то били. А через некоторое время, обнаглев от безнаказанности - и резали. На них боялись донести. Потому что они жестоко мстили всякому, кто готов был им противостоять. Одной смелости порой недостаточно, должно быть достаточно глупости, чтобы пойти против бандитов - потому что, взрослея, они все больше превращались в абсолютных отморозков. При этом активно занимались спортом. Во дворе возле школы стояли брусья и турник. Все видели, как Рыжий подтягивается не меньше двадцати раз. И делает снова и снова подъем переворот, демонстрируя, что силы у него полно. Чужих на спортивные снаряды они не пускали. Делали исключение для пары-тройки ребят, которых знали с детства. Да еще для «старшаков». Так звали двух приблатненных мужиков, тусующихся с пацанами. Пацаны к ним тянулись - а те рассказывают байки из своей жизни, исполненные воровской романтики и блатного фольклора…
- Ой, - вскрикнула бабка и отшатнулась. - Что ж ты такую страшную собаку завел?!
Я привык к такой реакции. Ларс даже носом не повел в сторону бабки. Мы идем дальше.
- Я передачу по телевизору видела, - кричит она вслед, обращаясь не к нам, а к другим случайным прохожих, - всех таких собак надо усыпить…
У Ларса хватает ума и благородства не обращать внимания на лающих людей и животных. Сам он никогда не брешет. Так и не научился. Да ему и ни к чему.
***
Некоторые стереотипы в сознании человек изживает. Другие остаются с ним на всю жизнь. Помню, как в средней группе детского сада я гордился, что родился в советской стране. И с ужасом думал: что было бы, если бы я появился на свет где-нибудь в Америке? Такой кошмар и представить было невозможно. Страшнее всего было фантазировать, что я родился негром, и меня угнетают проклятые капиталисты.
Мишку Харина, жуткого хулигана, я спросил:
- А что, Мишка, ты рад, что ты негром не родился?
Он счел это очень обидным. И, склонив голову, изо всех сил боднул меня в живот…
Вечером я решил пожаловаться маме.
- Мама, - сказал я, - меня Мишка Харин толкнул.
- А ты что сделал? - спросила мама. Она не была сторонницей непротивления злу насилием. И считала, что надо давать сдачи во всех случаях.
- А я упал, - ответил я печально.
Маму мой ответ почему-то очень насмешил.
- В следующий раз, - сказала она, - толкни и ты его. И посильнее. Ты упал. А он пусть улетит.
Я так и поступил. С тех пор стычки с Мишкой Хариным происходили постоянно. Он был ребенок-ураган. Сейчас таким ставят диагноз «гиперактивность» и накачивают успокоительным. Раньше с детьми так не поступали. Считалось, что гиперактивность - свойство характера. В принципе, они были правы. Отдельным гражданам (в том числе, тем, кто находится в публичном пространстве) седативные препараты совсем не помешали бы. Но их никто почему-то не назначает…
Детям внушали не только гордость за родную страну, но и многие истины, долженствующие определить их поведение в советском социуме. Пропаганда начиналась в детском саду. Воспитатель задавал детям стандартный набор вопросов, и они должны были отвечать.
- Кто знает, - спрашивала Марь Иванна, - почему советский флаг красного цвета?
Ответ на этот вопрос я знал, меня просветила прабабушка, в славном прошлом - революционерка, и потянул руку.
- Так, Степа…
Я встал, и, задыхаясь от волнения, выпалил:
- Потому что красного цвета кровь рабочих и крестьян!
Марь Иванна была искренне удивлена, но и горда одновременно.
- Молодец, Степа, абсолютно правильно, - сказала она…
В другой раз Марь Иванна напротив - отругала меня. Причем, очень несправедливо. Пренебрежение к хлебу считалось чем-то вроде тяжкого преступления против нравственности - наследие голодного времени. Один из моих согруппников, Дима, оказался настоящей «белогвардейской сволочью». Во всяком случае, именно так я его и назвал. Он не только бросил хлеб на пол, но и оклеветал меня.
- Это Степка хлеб бросил, - сказал он без зазрения совести, - я видел.
- Ах, ты, белогвардейская сволочь! - вскричал я, возмущенный до глубины души, и кинулся на подлого врага с кулаками…
Марь Иванна мой порыв не оценила, схватила меня за ухо и отвела в угол. Там я стоял полчаса, глотая слезы - это было первое несправедливое наказание в моей жизни. И отличный жизненный урок. Лжецу за его поступок ничего не было. Меня же, пытавшегося восстановить истину, воспитательница и слушать не хотела. Я осознал, что, хотя врать нехорошо, подлый человек может уйти от ответственности. А значит, если надеяться не на кого, справедливость могу восстановить только я.
На прогулке я так удачно подставил подлому Диме подножку, что он упал - и расквасил нос. Зареванный, Дима побежал жаловаться воспитательнице. А я - следом за ним. Обогнал его, и первым закричал: «Марь Иванна, я нечаянно, он сам на меня наткнулся».
- Будьте осторожнее, - сказала Марь Иванна. И Дима, мгновенно прекратив рыдать, выпучил на нее пуговицы хитрых глазок. Затем перевел пораженный взгляд на меня. Сам он привык врать и изворачиваться. Но никак не ожидал такого коварства от других…
В меня настолько вколотили почтение к хлебу, что я по сию пору не могу выбросить оставшиеся от батона куски. Они тщательно режутся и сушатся. Поэтому у меня дома всегда полно соленых сухариков… Помню, я испытал настоящий шок, когда внезапно обнаружил во дворике возле дома полбуханки черного. Ее кто-то бросил птицам. Этот «враг народа» вскоре появился. Он был приличного вида, в очках, с портфелем в руке.
- Ты чего, мальчик? - спросил он меня. - Пусть птички поедят.
Я к тому времени отнял хлеб у пернатых и стоял, не зная, что предпринять.
- Это вы… - выдавил я. - Вы им дали?
- Я, - сказал очкарик, пожал плечами. - А что?
- Люди проливали пот, - сказал я, - работали сутками, чтобы собрать пшеницу. Умирали на полях. А вы… - Я осекся, потому что испугался. А вдруг этот «враг народа», для которого труд тысяч советских людей ничего не значит, захочет меня убить - потому что я знаю, что он сделал?
Осознав опасность своего положения, я прижал к себе хлеб и стремглав кинулся прочь. Погони не последовало.
Исклеванные птицами полбуханки я принес домой и положил на кухонный стол.
- Это что такое? - спросила вечером мама, когда пришла с работы.
Я рассказал ей о встрече с «врагом народа».
- Ну, понятно, - мама сунула хлеб мне в руки: - Пойди, и отнеси к помойке. Пусть птицы съедят. А потом придешь - и помоешь стол.
Как громом пораженный, я побрел к помойке. В моей картине мира опять зияла трещина. Но уже формировалась новая картина, в которой хлеб все еще был на почетном месте. И в то же время - по отношению к хлебу людей оценивать было нельзя… Потому что есть сытая с детства сволочь, которая никогда на полях не пахала, всегда ела и пила в три горла, и понятия не имеет, каким потом и кровью достается крестьянину хлеб… Разумеется, последний пассаж - это шутка.
Начало:
1. http://sociopat-dairy.livejournal.com/39601.html
2. http://sociopat-dairy.livejournal.com/40439.html
3. http://sociopat-dairy.livejournal.com/41781.html
4. http://sociopat-dairy.livejournal.com/44259.html
x. http://sociopat-dairy.livejournal.com/31102.html (Не в основном тексте - "Валька")
Однажды я влюбился в девочку Олесю только за то, что у нее были огромные пухлые щеки. Сама она при этом была худенькой и маленькой. Тем удивительнее были щеки, делающие ее похожей на хомяка, а голову на грушу.
Я был так восхищен Олесей, что даже привел ее из детского сада домой, чтобы показать родителям.
- Посмотри, мама, какие щеки! - восклицал я, щипая Олесю за лицо.
Самое удивительное, что она не только не обижалась, но и принимала мои комплименты как должное, осознавая, видимо, что щеки - ее главное достоинство.
Когда через многие годы семнадцатилетняя Олеся поехала с мужем (она очень рано вышла замуж) в Италию, история повторилась в точности. Темпераментный итальянский таксист прихватил девушку за щеку и воскликнул восторженно: «Bellisimo!» После чего взбешенный муж взял его за воротник, собираясь устроить взбучку. Драку удалось предотвратить с большим трудом. Олеся рассказывала, что убедила мужа, будто у итальянцев так заведено. Как только увидят прекрасную женщину, тут же - хвать ее за щеку и кричат: «Bellisimo!»
С Олесей, которую все называли моей невестой (она не возражала), мы однажды отправились к ней домой. Там Олеся поведала маме, что собирается замуж. Олесина мама такому повороту событий совсем не обрадовалась - и выгнала меня взашей. Озадаченный, я обо всем рассказал своей маме.
- Грубые неинтеллигентные люди, - констатировала она. - Больше к ним не ходи.
И я не ходил. Тем более, что Олеся на следующий день в саду сказала, что мама попросила ее «своих кавалеров больше в дом не приводить». Подозреваю, будущему Олесиному мужу с такой тещей пришлось несладко.
Удивительным образом мы с Олесей после детского сада оказались в одной школе, в параллельных классах. И потом периодически встречались. Правда, о свадьбе речь уже не шла. Да и дружба у нас, в общем, не сложилась. Дружить с девчонками было не принято. Да и интересы у нас порядком разошлись.
Зато потом, уже после школы, мы неожиданно оказались в одной компании. И разговорились. Жизнь у нее, в общем, сложилась удачно. Сейчас Олеся многодетная мама. Я однажды видел ее малышей - у них грушевидные мордашки с огромными щеками…
В общем, для меня индивидуальность всегда была важнее такой банальной вещи, как красота. Впоследствии я влюбился в девочку, которая умела громко свистеть. У нее отлично получалось, может, потому - что двух передних зубов недоставало. Мне очень нравилась одноклассница, у которой один глаз был карий, а другой - зеленый. Меня в разное время привлекали поэтесса и любительница тантрического секса. Я обожал женщину, делавшую колоссальные успехи в бизнесе. И одновременно любил девушку с тонкой талией и большой попой. И конечно, когда я познакомился с фанатичной любительницей пауков, наш роман был неизбежен. Но о нем я предпочитаю не вспоминать.
***
Времени не существует, когда блуждаешь по памяти. Вот я - маленький мальчик, сидящий на скамейке, подпер кулачком щеку, и размышляю о том, что мир несправедлив. Ведь у Кольки Сапрыкина есть велосипед. А у меня даже самоката нет. Потому что у родителей вечно нет денег. И в то же самое время я сижу на уроке географии, и оттачиваю остроумие, потешаясь над Ромой Ивановым. Он не знает ничего. То есть совсем ничего. Он туп, как животное. Не может даже показать Америку на карте. Учительница меня обожает, часто говорит: «Учитесь, как надо шутить, у Степы. Надо острить, друзья мои. А не ослить, как некоторые из вас». Вот я паркую первую машину возле торгового павильона, чтобы похвастаться перед товарищем, что купил себе не какую-нибудь колымагу, а БМВ. Вот я сижу в Центральном парке на Манхэттене, и прикидываю, что делать - ведь у меня нет ни денег, ни грин-карты - а в Россию мне путь заказан. И вот я же с бультерьером Ларсом иду в совсем уже недавнем прошлом по спальному району, где когда-то жил.
У Ларса - удивительный характер. Он гораздо круче меня. Он стойко переносит тяготы и лишения собачьей жизни. Никогда не попросит еды, пока я сам не решу, что пора насыпать корм. Никогда не будет скулить, даже если ему очень надо на улицу - встанет у двери, и будет стоять, склонив морду. И никогда не предаст хозяина. Более преданную собаку сложно представить… Чужих Ларс не жалует. Относится к ним настороженно. Если приходят гости, старается лечь между ними и мной - оберегает хозяина от возможного нападения. Агрессию никогда не проявляет, поскольку обладает устойчивой психикой, но всегда настороже - его невозможно застать врасплох…
Мы перешли дорогу и идем к кинотеатру. Здесь во времена моего детства проходили дискотеки. Банду Рыжего танцы не интересовали. Но на дискотеки они приходили всегда. Любимое место для развлечений. Здесь они регулярно кого-то били. А через некоторое время, обнаглев от безнаказанности - и резали. На них боялись донести. Потому что они жестоко мстили всякому, кто готов был им противостоять. Одной смелости порой недостаточно, должно быть достаточно глупости, чтобы пойти против бандитов - потому что, взрослея, они все больше превращались в абсолютных отморозков. При этом активно занимались спортом. Во дворе возле школы стояли брусья и турник. Все видели, как Рыжий подтягивается не меньше двадцати раз. И делает снова и снова подъем переворот, демонстрируя, что силы у него полно. Чужих на спортивные снаряды они не пускали. Делали исключение для пары-тройки ребят, которых знали с детства. Да еще для «старшаков». Так звали двух приблатненных мужиков, тусующихся с пацанами. Пацаны к ним тянулись - а те рассказывают байки из своей жизни, исполненные воровской романтики и блатного фольклора…
- Ой, - вскрикнула бабка и отшатнулась. - Что ж ты такую страшную собаку завел?!
Я привык к такой реакции. Ларс даже носом не повел в сторону бабки. Мы идем дальше.
- Я передачу по телевизору видела, - кричит она вслед, обращаясь не к нам, а к другим случайным прохожих, - всех таких собак надо усыпить…
У Ларса хватает ума и благородства не обращать внимания на лающих людей и животных. Сам он никогда не брешет. Так и не научился. Да ему и ни к чему.
***
Некоторые стереотипы в сознании человек изживает. Другие остаются с ним на всю жизнь. Помню, как в средней группе детского сада я гордился, что родился в советской стране. И с ужасом думал: что было бы, если бы я появился на свет где-нибудь в Америке? Такой кошмар и представить было невозможно. Страшнее всего было фантазировать, что я родился негром, и меня угнетают проклятые капиталисты.
Мишку Харина, жуткого хулигана, я спросил:
- А что, Мишка, ты рад, что ты негром не родился?
Он счел это очень обидным. И, склонив голову, изо всех сил боднул меня в живот…
Вечером я решил пожаловаться маме.
- Мама, - сказал я, - меня Мишка Харин толкнул.
- А ты что сделал? - спросила мама. Она не была сторонницей непротивления злу насилием. И считала, что надо давать сдачи во всех случаях.
- А я упал, - ответил я печально.
Маму мой ответ почему-то очень насмешил.
- В следующий раз, - сказала она, - толкни и ты его. И посильнее. Ты упал. А он пусть улетит.
Я так и поступил. С тех пор стычки с Мишкой Хариным происходили постоянно. Он был ребенок-ураган. Сейчас таким ставят диагноз «гиперактивность» и накачивают успокоительным. Раньше с детьми так не поступали. Считалось, что гиперактивность - свойство характера. В принципе, они были правы. Отдельным гражданам (в том числе, тем, кто находится в публичном пространстве) седативные препараты совсем не помешали бы. Но их никто почему-то не назначает…
Детям внушали не только гордость за родную страну, но и многие истины, долженствующие определить их поведение в советском социуме. Пропаганда начиналась в детском саду. Воспитатель задавал детям стандартный набор вопросов, и они должны были отвечать.
- Кто знает, - спрашивала Марь Иванна, - почему советский флаг красного цвета?
Ответ на этот вопрос я знал, меня просветила прабабушка, в славном прошлом - революционерка, и потянул руку.
- Так, Степа…
Я встал, и, задыхаясь от волнения, выпалил:
- Потому что красного цвета кровь рабочих и крестьян!
Марь Иванна была искренне удивлена, но и горда одновременно.
- Молодец, Степа, абсолютно правильно, - сказала она…
В другой раз Марь Иванна напротив - отругала меня. Причем, очень несправедливо. Пренебрежение к хлебу считалось чем-то вроде тяжкого преступления против нравственности - наследие голодного времени. Один из моих согруппников, Дима, оказался настоящей «белогвардейской сволочью». Во всяком случае, именно так я его и назвал. Он не только бросил хлеб на пол, но и оклеветал меня.
- Это Степка хлеб бросил, - сказал он без зазрения совести, - я видел.
- Ах, ты, белогвардейская сволочь! - вскричал я, возмущенный до глубины души, и кинулся на подлого врага с кулаками…
Марь Иванна мой порыв не оценила, схватила меня за ухо и отвела в угол. Там я стоял полчаса, глотая слезы - это было первое несправедливое наказание в моей жизни. И отличный жизненный урок. Лжецу за его поступок ничего не было. Меня же, пытавшегося восстановить истину, воспитательница и слушать не хотела. Я осознал, что, хотя врать нехорошо, подлый человек может уйти от ответственности. А значит, если надеяться не на кого, справедливость могу восстановить только я.
На прогулке я так удачно подставил подлому Диме подножку, что он упал - и расквасил нос. Зареванный, Дима побежал жаловаться воспитательнице. А я - следом за ним. Обогнал его, и первым закричал: «Марь Иванна, я нечаянно, он сам на меня наткнулся».
- Будьте осторожнее, - сказала Марь Иванна. И Дима, мгновенно прекратив рыдать, выпучил на нее пуговицы хитрых глазок. Затем перевел пораженный взгляд на меня. Сам он привык врать и изворачиваться. Но никак не ожидал такого коварства от других…
В меня настолько вколотили почтение к хлебу, что я по сию пору не могу выбросить оставшиеся от батона куски. Они тщательно режутся и сушатся. Поэтому у меня дома всегда полно соленых сухариков… Помню, я испытал настоящий шок, когда внезапно обнаружил во дворике возле дома полбуханки черного. Ее кто-то бросил птицам. Этот «враг народа» вскоре появился. Он был приличного вида, в очках, с портфелем в руке.
- Ты чего, мальчик? - спросил он меня. - Пусть птички поедят.
Я к тому времени отнял хлеб у пернатых и стоял, не зная, что предпринять.
- Это вы… - выдавил я. - Вы им дали?
- Я, - сказал очкарик, пожал плечами. - А что?
- Люди проливали пот, - сказал я, - работали сутками, чтобы собрать пшеницу. Умирали на полях. А вы… - Я осекся, потому что испугался. А вдруг этот «враг народа», для которого труд тысяч советских людей ничего не значит, захочет меня убить - потому что я знаю, что он сделал?
Осознав опасность своего положения, я прижал к себе хлеб и стремглав кинулся прочь. Погони не последовало.
Исклеванные птицами полбуханки я принес домой и положил на кухонный стол.
- Это что такое? - спросила вечером мама, когда пришла с работы.
Я рассказал ей о встрече с «врагом народа».
- Ну, понятно, - мама сунула хлеб мне в руки: - Пойди, и отнеси к помойке. Пусть птицы съедят. А потом придешь - и помоешь стол.
Как громом пораженный, я побрел к помойке. В моей картине мира опять зияла трещина. Но уже формировалась новая картина, в которой хлеб все еще был на почетном месте. И в то же время - по отношению к хлебу людей оценивать было нельзя… Потому что есть сытая с детства сволочь, которая никогда на полях не пахала, всегда ела и пила в три горла, и понятия не имеет, каким потом и кровью достается крестьянину хлеб… Разумеется, последний пассаж - это шутка.
Начало:
1. http://sociopat-dairy.livejournal.com/39601.html
2. http://sociopat-dairy.livejournal.com/40439.html
3. http://sociopat-dairy.livejournal.com/41781.html
4. http://sociopat-dairy.livejournal.com/44259.html
x. http://sociopat-dairy.livejournal.com/31102.html (Не в основном тексте - "Валька")