Настоящий подонок в пионерском лагере
С самого раннего детства я отличался ярко выраженной индивидуальностью. Поэтому в коллектив, где, как правило, все примерно одних способностей и притязаний, я вписывался с большим скрипом. Мне были одинаково отвратительны и массовые развлечения и общее дело.
В школе регулярно проводились субботники. Каждый раз мое участие в них заканчивалось конфликтом.
- Антонина Петровна, Степа ничего не делает, - жаловались тупые трудяги из числа сверстников. Впоследствии из большинства моих одноклассников получился отличный пролетариат. Жизнь обычно все расставляет по местам.
Несправедливость этого обвинения меня возмущала. Я стремился рационализировать процесс, облегчить им жизнь. А они, эти наглые тупицы, не желали затруднить себя малейшим умственным усилием.
Выработать навык руководителя не так-то просто. С годами я понял, что никто не любит команд свысока. Даже если ты на порядок умнее подчиненных, даже если желаешь им упростить задачу, они все равно вместо благодарности будут думать, что ты «раскомандовался». Но если с людьми ты на равных, демонстрируешь заинтересованность в деле, они готовы любую твою инициативу (даже самую дурацкую) воплотить в жизнь.
- Вставайте в цепочку, - кричал я участникам детского субботника, - так мы быстрее переложим все кирпичи.
Но на меня только косились угрюмо, и, кряхтя, их таскали. Раз за разом, работая ногами, а не мозгами, как вьючные животные. Я ругал их почем свет стоит, называя «придурками». И отказывался действовать также тупо. Так что конфликт был неизбежен. Преподаватели тоже не желали оценить мои идеи. Им казалось, что я просто ленюсь. Так что любой субботник заканчивался обычно вызовом в школу родителей.
Но в школе я, по крайней мере, мог плюнуть на коллектив (чего делать, как известно, не стоит) - и уйти домой. А вот в пионерском лагере такой роскоши у меня не было. Хотя я и там умудрялся, - когда все и вся окончательно доставали, - вылезти в дырку в заборе, чтобы пойти погулять по яблоневому саду. Сад охранял седой усатый сторож с ружьем. Поначалу он собирался меня шугануть. Даже направил на меня ружье. Но потом мы разговорились и неожиданно подружились. Поэтому я был единственным из «отдыхающих» в лагере, кому разрешалось ходить по саду. Сторож даже угощал меня яблоками. И называл «малец». Он говорил, что я напоминаю ему сына. Сын сторожа давно вырос и уехал в город. К отцу он приезжал редко, о чем тот сильно горевал. Но сыном очень гордился.
- Он у меня этот… завсклада, - говорил он, - такой молодец!
Как же я ненавидел пионерский лагерь. Такие же чувства заключенный, должно быть, питает к тюрьме, где провел долгие годы. Меня вывезли из дома, где у меня была абсолютная свобода перемещений - и я ходил гулять сам, один - в летний лагерь, обнесенный по периметру железной оградой. Выход за нее приравнивался к побегу. И я сознательно шел на побег, чтобы только почувствовать себя свободным человеком.
Мама отправила меня в детское заключение, чтобы построить свою жизнь. У нее развивался роман с моим отцом, и я им, по всей видимости, мешал. Она сочла, что с бабушкой я и так провел слишком много времени, и меня надо отлучить от бабушки - чтобы потом, отвыкнув, жил с ними.
От моего биологического отца новый папа отличался разительно. Он был худой и длинный, совсем не мускулистый, кудрявый, с копной волос, носил большие очки в роговой оправе. В нем не было и тени агрессии. По складу характера и личной склонности он был, пожалуй, идеальным педагогом, и мог часами нудно излагать какую-нибудь научную теорию. Он казался мне совсем не мужественным. Дети, к сожалению, не осознают, что подлинное мужество не в пустом мачизме и крепких мышцах, а в умении справиться с самым страшным врагом мужчины - рутиной. Ради своей семьи мужик должен уметь преодолеть многие желания, эгоизм, умерить страсти, и жить, думая, прежде всего, о счастье и процветании тех, кто рядом. Не всякому мачо это дано. Отец оказался настоящим мужиком. И ко мне он отнесся всерьез. Усыновил меня. Называл всегда сыном. Хотя самому ему было едва за двадцать. Он - моложе мамы на несколько лет…
В лагере было заведено взвешивать детей перед сменой и после. Если прирост биомассы составлял меньше десяти процентов, директору, по слухам, выносили взыскание. Я очень огорчал персонал. Поскольку был худ и тщедушен, как маленький заморыш, за смену не только не набрал вес, но даже немного похудел.
Мучительным в лагере было все. Житие в одной комнате с другими детьми. Они орали, сквернословили и громко пукали - их это веселило. Необходимость постоянно общаться с этими бандерлогами - от них было просто некуда скрыться. Утренние построения на линейку. Принудительная зарядка. Ходьба строем на завтраки, обеды и ужины. Сами завтраки, обеды и ужины - еда была казенной и отвратительно невкусной. Тихий час после обеда. Почему-то до взрослых не доходило, что далеко не у всех детей биологические часы совпадают. Нам не разрешали даже читать во время тихого часа. Приходилось лежать с закрытыми глазами, ожидая, сколько времени осталось до окончания этой статической пытки. Если кого-то заставали с открытыми глазами, вожатая мазала бедняге веки вьетнамской мазью «Звездочка». Очень действенная мера - после «Звездочки» открыть глаза нельзя было около получаса.
В лагере процветало воровство. Тогда я столкнулся с ним впервые. Крали деньги, конфеты, печенье, газировку - все, что разрешала иметь лагерная администрация. Во время экскурсии в город я купил наклейки, хотел подарить их маме. Но в тот же день наклейки сперли. Найти вора так и не удалось…
Примерно через полторы недели после начала смены в наш подмосковный лагерь приехала мама с моим будущим отцом. Они стояли за воротами. И я стремглав побежал к ним. Наконец-то - родные люди. Глотая слезы, я упрашивал их забрать меня из этого ужасного места, говорил, как мне здесь плохо… Хотя, в сущности, по-настоящему плохо было не мне, а двум первоклассникам, которые все еще писались в постели. Вот их травили всем отрядом. Включая девочек, которые порой куда более жестоки, чем мальчишки. Травили так, что те рыдали не переставая… Мама категорически отказалась меня забрать, сказала, что я должен быть мужчиной.
- А мне… а мне сказали, что я тут не должен быть! - выпалил я. - По возрасту!
- Кто это тебе сказал? - насторожилась мама. Чтобы отправить меня в лагерь, они долго уговаривали директора. Дело в том, что мне было всего шесть лет. А в самом младшем отряде ребятам было по семь.
- Вожатый, - ответил я.
- Пусть он своими делами занимается, - сказала мама. - И ты тоже эту тему не поднимай больше, пожалуйста. А то нас всех накажут. Ты же не хочешь, чтобы маму наказали?
«Было бы неплохо, если бы вас всех наказали, - думал я потом мстительно, лежа во время тихого часа».
На следующий день на линейке директор лагеря потребовал выйти из строя двух мальчиков из третьего отряда.
- Эти двое! - проговорил он громогласно. - Самовольно покинули территорию лагеря. И ушли на пруд купаться. Никого об этом не предупредив…
Наказание показалось мне удивительным - мальчиков выгнали из лагеря. За ними приехали родители - и забрали их.
В тот же день в моей голове зародился хитроумный план. Но одному действовать было страшновато. Я решил подбить на поход к пруду Леву Царева. Мой приятель Лева утверждал, что он - потомок царской семьи. Подозреваю, такая идея пришла ему в голову в связи с фамилией - Царев. Как же он, наверное, разочаровался впоследствии, когда узнал, что фамилия царя была, на самом деле, не Царев, а Романов.
- На пруд?! - голубые глаза Левы расширились. - Ты что, не видел, как ребят выгнали из лагеря?
- А нас не поймают, - возразил я. Во все детали плана я решил его не посвящать.
Лева думал целый час, я все это время уговаривал его - не дрейфить, и брал на слабо, так что в конце концов он согласился.
Идти решили сразу после завтрака, на следующий день, через яблоневый сад. Предварительно я расспросил вожатого Сашу, где находится пруд. Делал вид, что меня интересует история ребят, которых выгнали из лагеря.
- И что? - спрашивал я. - Они прямо вот так взяли - и дошли туда. Это же далеко.
- Ну, как далеко, - отвечал наивный Саша. - Тут, в принципе недалеко, если через поле. Они просто крюк сделали…
Завтрак был в восемь тридцать утра. А в девять мы уже смылись из столовой, пролезли через дырку и побежали через яблоневый сад к домику сторожа. Он не спал, несмотря на ранний час, сидел на скамейке возле и смотрел на небо. Я частенько заставал его в этой мечтательной позе.
- О, - сказал он, увидев нас, - вы куда?
- Мы на пруд, - сказал я честно, и дальше начал врать: - Все без нас ушли. Мы их догнать хотим. Далеко это?
- Да нет, - сторож ничего не заподозрил, - выйдешь через калитку, вон там. И сразу увидишь поле. Через него пройдешь. Там лесок небольшой. Через лесок тропинка - прямо к пруду.
- Спасибо, - сказал я и потянул за рукав Леву…
В это самое мгновение, как оказалось, одна ябеда уже докладывала вожатому Саше, что видела, как я и Лева вылезали в дырку в заборе. Саша мгновенно прозрел, осознав, к чему были мои вопросы - и поднял тревогу.
Мы даже искупаться не успели, когда нас накрыли возле пруда. И повели а лагерь, как перед расстрелом, сразу в кабинет директора.
Он встал из-за стола, приблизился к нам и остановился, глядя тяжело и сердито.
- Я что, напрасно линейку проводил? Вы, два идиота, вам непонятно, что за такое могут из лагеря выгнать?!
Мне было отлично понятно, что выгнать могут, и внутренне я ликовал. Лева наоборот - весь трясся от страха.
- Пожалуйста, - попросил он, - не рассказывайте маме. - Я больше не буду.
- Совсем охренели, - пробормотал директор, заходил из стороны в сторону. - Я понимаю, третий отряд. Но вы-то куда? Малолетки. А туда же. Тебе же, - он ткнул в меня пальцем, - вообще, всего шесть лет.
Я понял - он близок к тому, чтобы нас помиловать, и заявил нагло:
- А чего, купаться нельзя, что ли?!
- Что… что ты сказал? - директор, казалось, не поверил своим ушам.
- А чего, нельзя купаться? Я лично буду все равно купаться!
- Пока ты в лагере, я здесь устанавливаю правила! - заорал директор. - Будешь мамку с папкой учить, что тебе можно, а что нельзя.
- А я все равно убегу купаться! - заявил я упрямо…
После этих слов в лагере начался настоящий шухер. Директор одного за другим вызывал к себе вожатых. И орал на них. Меня же оставили в покое - я сидел один в пионерской комнате и читал книжку. На следующий день приехала моя мама. Очень просила директора оставить меня до конца смены. И он, к несчастью, согласился. Я не стал умолять маму забрать меня из лагеря - понимая, что это бесполезно. Но, когда она уехала, пошел к дыре в яблоневый сад. Я собирался снова бежал. Но увидел, что дыру заделали. А возле забора дежурят пионеры из старших отрядов… До самого конца смены они охраняли периметр, чтобы никто не сбежал. И кто-нибудь из них всегда ходил за мной - настолько велики были опасения директора, что я что-нибудь выкину.
В характере у меня откуда-то уже взялось упрямство, нежелание мириться с системой, обостренное чувство справедливости и собственного достоинства. Впоследствии учителям приходилось со мной туго. Были среди них и такие, кто меня искренне ненавидел, и такие, кто пытался смять. Но ни у кого из них не получилось меня переделать, превратить в усредненный образчик совковой образовательной мясорубки.
Когда смена закончилась, и в лагерь приехали автобусы, чтобы везти детей в Москву, директор подошел ко мне и сказал:
- Жалко твою маму. А то я бы тебя давно выгнал. Ты - настоящий подонок. Далеко пойдешь.
Прежде я никогда не вызывал у взрослых столь острых чувств, и сильно расстроился. Подонком быть совсем не хотелось. Я начал думать - что я делаю не так. И пришел к парадоксальному выводу, что для кого-то непременно становишься «подонком», защищая свою свободу. И что ничего не поделаешь, придется с этим жить.
Начало:
1. http://sociopat-dairy.livejournal.com/39601.html
2. http://sociopat-dairy.livejournal.com/40439.html
3. http://sociopat-dairy.livejournal.com/41781.html
4. http://sociopat-dairy.livejournal.com/44259.html
5. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46357.html
6. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46979.html
7. http://sociopat-dairy.livejournal.com/47942.html
x. http://sociopat-dairy.livejournal.com/31102.html (Не в основном тексте - "Валька")
В школе регулярно проводились субботники. Каждый раз мое участие в них заканчивалось конфликтом.
- Антонина Петровна, Степа ничего не делает, - жаловались тупые трудяги из числа сверстников. Впоследствии из большинства моих одноклассников получился отличный пролетариат. Жизнь обычно все расставляет по местам.
Несправедливость этого обвинения меня возмущала. Я стремился рационализировать процесс, облегчить им жизнь. А они, эти наглые тупицы, не желали затруднить себя малейшим умственным усилием.
Выработать навык руководителя не так-то просто. С годами я понял, что никто не любит команд свысока. Даже если ты на порядок умнее подчиненных, даже если желаешь им упростить задачу, они все равно вместо благодарности будут думать, что ты «раскомандовался». Но если с людьми ты на равных, демонстрируешь заинтересованность в деле, они готовы любую твою инициативу (даже самую дурацкую) воплотить в жизнь.
- Вставайте в цепочку, - кричал я участникам детского субботника, - так мы быстрее переложим все кирпичи.
Но на меня только косились угрюмо, и, кряхтя, их таскали. Раз за разом, работая ногами, а не мозгами, как вьючные животные. Я ругал их почем свет стоит, называя «придурками». И отказывался действовать также тупо. Так что конфликт был неизбежен. Преподаватели тоже не желали оценить мои идеи. Им казалось, что я просто ленюсь. Так что любой субботник заканчивался обычно вызовом в школу родителей.
Но в школе я, по крайней мере, мог плюнуть на коллектив (чего делать, как известно, не стоит) - и уйти домой. А вот в пионерском лагере такой роскоши у меня не было. Хотя я и там умудрялся, - когда все и вся окончательно доставали, - вылезти в дырку в заборе, чтобы пойти погулять по яблоневому саду. Сад охранял седой усатый сторож с ружьем. Поначалу он собирался меня шугануть. Даже направил на меня ружье. Но потом мы разговорились и неожиданно подружились. Поэтому я был единственным из «отдыхающих» в лагере, кому разрешалось ходить по саду. Сторож даже угощал меня яблоками. И называл «малец». Он говорил, что я напоминаю ему сына. Сын сторожа давно вырос и уехал в город. К отцу он приезжал редко, о чем тот сильно горевал. Но сыном очень гордился.
- Он у меня этот… завсклада, - говорил он, - такой молодец!
Как же я ненавидел пионерский лагерь. Такие же чувства заключенный, должно быть, питает к тюрьме, где провел долгие годы. Меня вывезли из дома, где у меня была абсолютная свобода перемещений - и я ходил гулять сам, один - в летний лагерь, обнесенный по периметру железной оградой. Выход за нее приравнивался к побегу. И я сознательно шел на побег, чтобы только почувствовать себя свободным человеком.
Мама отправила меня в детское заключение, чтобы построить свою жизнь. У нее развивался роман с моим отцом, и я им, по всей видимости, мешал. Она сочла, что с бабушкой я и так провел слишком много времени, и меня надо отлучить от бабушки - чтобы потом, отвыкнув, жил с ними.
От моего биологического отца новый папа отличался разительно. Он был худой и длинный, совсем не мускулистый, кудрявый, с копной волос, носил большие очки в роговой оправе. В нем не было и тени агрессии. По складу характера и личной склонности он был, пожалуй, идеальным педагогом, и мог часами нудно излагать какую-нибудь научную теорию. Он казался мне совсем не мужественным. Дети, к сожалению, не осознают, что подлинное мужество не в пустом мачизме и крепких мышцах, а в умении справиться с самым страшным врагом мужчины - рутиной. Ради своей семьи мужик должен уметь преодолеть многие желания, эгоизм, умерить страсти, и жить, думая, прежде всего, о счастье и процветании тех, кто рядом. Не всякому мачо это дано. Отец оказался настоящим мужиком. И ко мне он отнесся всерьез. Усыновил меня. Называл всегда сыном. Хотя самому ему было едва за двадцать. Он - моложе мамы на несколько лет…
В лагере было заведено взвешивать детей перед сменой и после. Если прирост биомассы составлял меньше десяти процентов, директору, по слухам, выносили взыскание. Я очень огорчал персонал. Поскольку был худ и тщедушен, как маленький заморыш, за смену не только не набрал вес, но даже немного похудел.
Мучительным в лагере было все. Житие в одной комнате с другими детьми. Они орали, сквернословили и громко пукали - их это веселило. Необходимость постоянно общаться с этими бандерлогами - от них было просто некуда скрыться. Утренние построения на линейку. Принудительная зарядка. Ходьба строем на завтраки, обеды и ужины. Сами завтраки, обеды и ужины - еда была казенной и отвратительно невкусной. Тихий час после обеда. Почему-то до взрослых не доходило, что далеко не у всех детей биологические часы совпадают. Нам не разрешали даже читать во время тихого часа. Приходилось лежать с закрытыми глазами, ожидая, сколько времени осталось до окончания этой статической пытки. Если кого-то заставали с открытыми глазами, вожатая мазала бедняге веки вьетнамской мазью «Звездочка». Очень действенная мера - после «Звездочки» открыть глаза нельзя было около получаса.
В лагере процветало воровство. Тогда я столкнулся с ним впервые. Крали деньги, конфеты, печенье, газировку - все, что разрешала иметь лагерная администрация. Во время экскурсии в город я купил наклейки, хотел подарить их маме. Но в тот же день наклейки сперли. Найти вора так и не удалось…
Примерно через полторы недели после начала смены в наш подмосковный лагерь приехала мама с моим будущим отцом. Они стояли за воротами. И я стремглав побежал к ним. Наконец-то - родные люди. Глотая слезы, я упрашивал их забрать меня из этого ужасного места, говорил, как мне здесь плохо… Хотя, в сущности, по-настоящему плохо было не мне, а двум первоклассникам, которые все еще писались в постели. Вот их травили всем отрядом. Включая девочек, которые порой куда более жестоки, чем мальчишки. Травили так, что те рыдали не переставая… Мама категорически отказалась меня забрать, сказала, что я должен быть мужчиной.
- А мне… а мне сказали, что я тут не должен быть! - выпалил я. - По возрасту!
- Кто это тебе сказал? - насторожилась мама. Чтобы отправить меня в лагерь, они долго уговаривали директора. Дело в том, что мне было всего шесть лет. А в самом младшем отряде ребятам было по семь.
- Вожатый, - ответил я.
- Пусть он своими делами занимается, - сказала мама. - И ты тоже эту тему не поднимай больше, пожалуйста. А то нас всех накажут. Ты же не хочешь, чтобы маму наказали?
«Было бы неплохо, если бы вас всех наказали, - думал я потом мстительно, лежа во время тихого часа».
На следующий день на линейке директор лагеря потребовал выйти из строя двух мальчиков из третьего отряда.
- Эти двое! - проговорил он громогласно. - Самовольно покинули территорию лагеря. И ушли на пруд купаться. Никого об этом не предупредив…
Наказание показалось мне удивительным - мальчиков выгнали из лагеря. За ними приехали родители - и забрали их.
В тот же день в моей голове зародился хитроумный план. Но одному действовать было страшновато. Я решил подбить на поход к пруду Леву Царева. Мой приятель Лева утверждал, что он - потомок царской семьи. Подозреваю, такая идея пришла ему в голову в связи с фамилией - Царев. Как же он, наверное, разочаровался впоследствии, когда узнал, что фамилия царя была, на самом деле, не Царев, а Романов.
- На пруд?! - голубые глаза Левы расширились. - Ты что, не видел, как ребят выгнали из лагеря?
- А нас не поймают, - возразил я. Во все детали плана я решил его не посвящать.
Лева думал целый час, я все это время уговаривал его - не дрейфить, и брал на слабо, так что в конце концов он согласился.
Идти решили сразу после завтрака, на следующий день, через яблоневый сад. Предварительно я расспросил вожатого Сашу, где находится пруд. Делал вид, что меня интересует история ребят, которых выгнали из лагеря.
- И что? - спрашивал я. - Они прямо вот так взяли - и дошли туда. Это же далеко.
- Ну, как далеко, - отвечал наивный Саша. - Тут, в принципе недалеко, если через поле. Они просто крюк сделали…
Завтрак был в восемь тридцать утра. А в девять мы уже смылись из столовой, пролезли через дырку и побежали через яблоневый сад к домику сторожа. Он не спал, несмотря на ранний час, сидел на скамейке возле и смотрел на небо. Я частенько заставал его в этой мечтательной позе.
- О, - сказал он, увидев нас, - вы куда?
- Мы на пруд, - сказал я честно, и дальше начал врать: - Все без нас ушли. Мы их догнать хотим. Далеко это?
- Да нет, - сторож ничего не заподозрил, - выйдешь через калитку, вон там. И сразу увидишь поле. Через него пройдешь. Там лесок небольшой. Через лесок тропинка - прямо к пруду.
- Спасибо, - сказал я и потянул за рукав Леву…
В это самое мгновение, как оказалось, одна ябеда уже докладывала вожатому Саше, что видела, как я и Лева вылезали в дырку в заборе. Саша мгновенно прозрел, осознав, к чему были мои вопросы - и поднял тревогу.
Мы даже искупаться не успели, когда нас накрыли возле пруда. И повели а лагерь, как перед расстрелом, сразу в кабинет директора.
Он встал из-за стола, приблизился к нам и остановился, глядя тяжело и сердито.
- Я что, напрасно линейку проводил? Вы, два идиота, вам непонятно, что за такое могут из лагеря выгнать?!
Мне было отлично понятно, что выгнать могут, и внутренне я ликовал. Лева наоборот - весь трясся от страха.
- Пожалуйста, - попросил он, - не рассказывайте маме. - Я больше не буду.
- Совсем охренели, - пробормотал директор, заходил из стороны в сторону. - Я понимаю, третий отряд. Но вы-то куда? Малолетки. А туда же. Тебе же, - он ткнул в меня пальцем, - вообще, всего шесть лет.
Я понял - он близок к тому, чтобы нас помиловать, и заявил нагло:
- А чего, купаться нельзя, что ли?!
- Что… что ты сказал? - директор, казалось, не поверил своим ушам.
- А чего, нельзя купаться? Я лично буду все равно купаться!
- Пока ты в лагере, я здесь устанавливаю правила! - заорал директор. - Будешь мамку с папкой учить, что тебе можно, а что нельзя.
- А я все равно убегу купаться! - заявил я упрямо…
После этих слов в лагере начался настоящий шухер. Директор одного за другим вызывал к себе вожатых. И орал на них. Меня же оставили в покое - я сидел один в пионерской комнате и читал книжку. На следующий день приехала моя мама. Очень просила директора оставить меня до конца смены. И он, к несчастью, согласился. Я не стал умолять маму забрать меня из лагеря - понимая, что это бесполезно. Но, когда она уехала, пошел к дыре в яблоневый сад. Я собирался снова бежал. Но увидел, что дыру заделали. А возле забора дежурят пионеры из старших отрядов… До самого конца смены они охраняли периметр, чтобы никто не сбежал. И кто-нибудь из них всегда ходил за мной - настолько велики были опасения директора, что я что-нибудь выкину.
В характере у меня откуда-то уже взялось упрямство, нежелание мириться с системой, обостренное чувство справедливости и собственного достоинства. Впоследствии учителям приходилось со мной туго. Были среди них и такие, кто меня искренне ненавидел, и такие, кто пытался смять. Но ни у кого из них не получилось меня переделать, превратить в усредненный образчик совковой образовательной мясорубки.
Когда смена закончилась, и в лагерь приехали автобусы, чтобы везти детей в Москву, директор подошел ко мне и сказал:
- Жалко твою маму. А то я бы тебя давно выгнал. Ты - настоящий подонок. Далеко пойдешь.
Прежде я никогда не вызывал у взрослых столь острых чувств, и сильно расстроился. Подонком быть совсем не хотелось. Я начал думать - что я делаю не так. И пришел к парадоксальному выводу, что для кого-то непременно становишься «подонком», защищая свою свободу. И что ничего не поделаешь, придется с этим жить.
Начало:
1. http://sociopat-dairy.livejournal.com/39601.html
2. http://sociopat-dairy.livejournal.com/40439.html
3. http://sociopat-dairy.livejournal.com/41781.html
4. http://sociopat-dairy.livejournal.com/44259.html
5. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46357.html
6. http://sociopat-dairy.livejournal.com/46979.html
7. http://sociopat-dairy.livejournal.com/47942.html
x. http://sociopat-dairy.livejournal.com/31102.html (Не в основном тексте - "Валька")