Советская эпоха - часть IV
Начало тут, тут и тут
С выходом на экраны поистине странного детища режиссёра Германа - фильма по повести Стругацких «Трудно быть богом», сама повесть сделалась объектом дискуссии. И это не удивительно. Вообще творчество Стругацких сделалось знаковым явлением именно потому, что фантасты в своей эволюции весьма точно отразили эволюцию существенной части советской интеллигенции, части той самой генерации, о которой я пишу как о новой, протокоммунистической общности. От энтузиазма с выходом на историческую арену, к разочарованию и критике, и к антисоветизму в конце - но об этом речь пойдет ниже.
Небольшая подборка материалов (тут явно не все, но мне отбирать недосуг) представлена здесь l
Сама идея прогрессорства отражала мировоззрение этих людей в их отношении к «темной», по их мнению, народной массе. Лично для меня более показательным стал роман «Улитка на склоне», где и власть и народ показаны, как Управление и Лес, загадочные сущности, абсолютно чуждые «нормальному человеку», под которым авторы естественно подразумевали свой социальный круг. Чужой мир, чуждое мышление, чуждая логика - та самая, что мешала Кандиду сосредоточиться и «правильно» подумать. Непонятная борьба за «Одержание». И как страшное предвидение, «нормальный человек», сделавшись директором Управления, намеривается издать «Приказ сотрудникам группы Искоренения [Леса] самоискорениться в кратчайшие сроки».
Но продолжим.
Необходимо заметить, что социальное мировоззрение описываемой генерации по сути и формально ни в коем случае не было антикоммунистическим. Речь шла о серьезных реформах в рамках движения к коммунизму, о «социализме с человеческим лицом». Это как раз вполне естественно для нового типа солидарности, нового общественного типа. Показательно, что подобные процессы проходили не только в СССР, но и в других странах социалистической системы. Об этом вспоминает польский социолог и диссидент Ежи Шацкий в статье «Протолиберализм: автономия личности и гражданское общество». Дело в том, что в ту эпоху, эпоху 70-х, когда конфликт разочаровавшейся интеллигенции и старых социальных властных структур обозначился уже достаточно резко, власть, как это ни парадоксально, предложила этой интеллигенции компромисс, в принципе вполне укладывающийся в присущие атомарному обществу представления о свободе. Существо этого компромисса заключалось в том, что людям гарантировалась частная, приватная сфера, куда власть и официальная идеология обязались не вторгаться. Т.е. бунтарям оставили кухни, на которых они могли говорить, что им вздумается, рассказывать политические анекдоты, валять дурака с розетками, (через которые как бы подслушивает КГБ) и т.л. При этом люди должны были оставаться в рамках этой приватной сферы, не вынося свои суждения, свою критику и недовольство в сферу публичную -в этом случае уже следовали санкции. Но то, что вполне могло бы удовлетворить человека атомарного, «современного» общества, никак не могло удовлетворить человека общества следующего этапа, условно говоря, человека протокоммунистического общества. Шацкий пишет по этому поводу: «Спокойная приятность пользоваться личной независимостью», как писал Б.Констан, - лозунги, до сих пор высоко чтимые западными либералами, - не могли быть привлекательными для тех в Восточной Европе, кто критически относился к коммунизму и стремился существенным образом изменить status quo… требование автономии и освобождения личности должно было прежде всего подразумевать возможность ее участия в общественной жизни, а так же быть декларацией права на нарушение границы частной сферы… Иными словами, движение мысли шло в направлении, противоположном тому, в котором двигался западный либерализм: частное должно было стать общественным». В этой цитате с точки зрения сегодняшнего времени, времени торжества буржуазной реакции, Шацкий пишет о критическом отношении к коммунизму, путая конкретно-исторические формы и содержание. На самом деле борьба за то, что бы частное стало общественным, есть в равной степени борьба за коммунизм и коммунистические отношения.
Кстати сказать, мой текст о разных типах солидарности можно дополнить еще одним показателем типа общества. Общество, в котором общественное подавляет индивидуальное, есть общество традиционное. Общество современное мы можем описать как общество, где индивидуальное и общественное разделено и эти сферы противостоят друг другу. Именно в этом случае индивидуальное превращается в частное, делается частным - частичным. А коммунистическое общество есть общество, в котором индивидуальное становится общественным (теряя свой частный, или частичный характер).
Встает вопрос, почему же, в конце концов, представители этого типа не просто отвернулись от социализма, а сделались его активными разрушителями? Как могло такое случиться, что новый человек не просто сделался пассивен, но активно выступил против своих коренных интересов против движения к коммунизму.
Основной объективной предпосылкой, по моему мнению, было то, что новый слой появился рано, появился как искусственное, оранжерейно существующее сословие, созданное системой исходя из нужд модернизации, военного и научно-технологического противостояния с Западом. Производительные силы еще не были достаточно развиты и новые отношения объективно не могли охватить все общество и даже большую часть, т.е. новая генерация была вынуждена сосуществовать с чуждым большинством и в рамках институтов, адекватных этому большинству.
Кроме того, сыграл и субъективный фактор, а именно, эта новая общность не смогла теоретически выразить и сформулировать свое отношение к миру. Важно то, что база для этого была - это марксизм. Однако, поскольку марксизм был идеологической основой советского общества и советских общественных институтов, а сами эти институты формировались как институты традиционного в общества, никакие иные варианты, кроме ортодоксального не допускались. Более того, отклонение от ортодоксии в марксизме каралось решительнее, чем вовсе не марксистские взгляды.
В условиях отсутствия собственного теоретического осмысления новых форм общественного бытия сыграл свою роль давний фактор русской истории, наличие под боком Запада, всегда готового предложить уже отточенные, прекрасно сформулированные ответы. Поскольку, как я писал выше, важнейшим фактором групповой идентичности новой, протокоммунистической генерации людей было отделение и противопоставление себя основной массе общества, живущего в квазитрадиционных формах и соответствующих этим формам властных институтов, для этих людей именно вопросы такого отношения были крайне важны. Но Запад уже давно пережил борьбу новых форм общественной жизни с традиционными структурами, пережил и победил эти структуры, создав метатекст модерна, набор блестящих рассуждений и аргументов, критических мемов и стереотипов. Конечно новые формы, с точки зрения которых шла борьба против традиционных форм на Западе, это «современное», атомарное, буржуазное общество. Поэтому предложенные ответы, это по существу не те ответы, в которых нуждалось советское общество. И в целом буржуазные воззрения не были приняты в Советском Союзе, за исключением отдельных, не совсем адекватных граждан. Однако немало элементов было все-таки позаимствовано, и уже позже, в критический момент они стали базой для того катастрофического регресса в сознании, который мы связываем с известными реформами и развалом страны.
Впрочем, названый фактор не сделался бы настолько губительным, если бы не два других, вероятно куда более важных.
Как я писал выше, квазикоммунистическое сословие (если позволите его так условно называть) было продуктом оранжерейным, созданным в условиях недостаточного развития производительных сил. Однако производительные силы таки успешно развивались и к концу 70-х, началу 80-х годов, благодаря НТП, революции в электронной сфере материальная база стала догонять декларируемые социальные отношения. Появились возможности для массовой роботизации и автоматизации простого труда, а превращение науки в основную производительную силу из лозунга становилось предметной реальностью. И вот здесь мы наткнулись на основную проблему классового общества, описанную Марксом. Суть ее заключается в следующем: Социальные структуры (в терминологии Маркса сводятся к производственным отношениям), соответствующие при рождении определенному уровню развития производительных сил с развитием этих производительных сил устаревают. Однако сменить их не так просто, ибо в классовом обществе производственные отношения выражают в конечном счете отношения собственности. Социальные структуры классового общества отражают и закрепляют эти отношения и соответственно, власть господствующих классов. Господствующим классам, получающим преференции в рамках системы, вовсе не хочется менять систему, закрепляющую их господство.
Эта же ситуация сложилась и в СССР.
Во-первых, хочу заметить, что полностью бесклассовым советское общество назвать нельзя. Однако это не два класса - рабочие и крестьяне с прослойкой, интеллигенцией. Уровень развития производительных сил в принципе не позволял на тот момент существовать бесклассовому в полном смысле слова обществу. Дело в том, что пока в обществе господствовал простой совместный труд рабочих масс, труд, сводимый к абстрактному труду, ему в общественном производстве должна была противостоять другая форма труда, такая как «управление трудом, государственные дела, правосудие, науки, искусства и т. д.». Простой совместный труд не может существовать без тех, кто его организует и им управляет.
Так что в советском обществе по необходимости существовал слой профессиональных управленцев. С одной стороны в полном смысле классом этот слой не был, ибо его господство зиждилось не на обладании собственностью, а права господства не передавались по наследству. Но с другой стороны существенные черты господствующего класса этот слой имел, и этих черт оказалось достаточно, что бы сыграть роковую роль в судьбе Советского Союза. И главным было то, что этот господствующий слой обладал чувством самосохранения, и выступал как противник любых изменений, связанных с необходимостью как то даже не подорвать, но изменить, потрясти основы существования этого слоя до того момента, пока перед ним не встала единственная альтернатива - самоуничтожение или ликвидация советского государства.
Этот конфликт развивался постепенно. Сначала, в так называемую эпоху Сталина социальные структуры вполне соответствовали уровню развития производительных сил. Заводы строились, а рабочие и инженеры работали в рамках квазитрадиционных сообществ, организованных на предприятиях. Сама система квазитрадиционных сообществ оказалась прекрасной формой для разрешения проблемы превращения миллионов крестьян в рабочих и инженеров. Этой системе в полной мере соответствовала созданная Сталиным организация власти с ее жёсткостью, тотальностью коллективного сознания, пронизанного коммунистической идеологией.
Однако уже к 50-60-м годам социальные структуры стали отставать от развивающегося общества. Начинаются первые попытки реформ, именуемых «оттепелью». Однако все случилось ровно по Марксу. Господствующий слой не может пойти на кардинальные реформы, которые в существенной степени изменяют принципы и формы статусного продвижения, способ формирования управляющей элиты и даже принципы этого формирования, ибо такое изменение ликвидирует (или, как минимум ставит под сомение) существующий правящий слой. Закон социального проектирования гласит: господствующие социальные общности в принципе не рассматривают варианты будущего, в которых они отсутствуют. Что естественно налагает решительные ограничения на возможности любой реформаторской деятельности.
Вследствие этого советские элиты перешли в оборону, все более глухую продолжив обществу компромисс, в рамках которого индивидам было позволено иметь приватную сферу, куда государство и общество обещали не вмешиваться, при условии, что индивиды не станут самостоятельно выходить в публичную сферу. Правда сам компромисс не был явным и закрепленным формально - он был скорее негласной договорённостью, со всеми минусами, а именно возможностью его в любой момент нарушить в том или ином конкретном случае. Это как с антисоветскими анекдотами. Формально их рассказывать конечно нехорошо, но в реальности, если это делается не публично, властям наплевать. Однако если встанет какой то вопрос, можно будет вспомнить и о рассказанных анекдотах.
Такой компромисс по сути не решил никаких вопросов. С одной стороны он обеспечил для нового общественного слоя возможность консолидироваться в рамках «кухонной болтовни», отточить аргументы, «корпоративный» язык, при том, что сам этот компромисс ни в малейшей степени никого не удовлетворил, ибо требования означенного слоя были направлены на освобождение и раскрытие общественного и прекращение частного в общественное. Это были в полной мере коммунистические требования.
С другой стороны такая политика оказала крайне негативное влияние на развитие других сегментов советского общества.
Продолжение следует...
С выходом на экраны поистине странного детища режиссёра Германа - фильма по повести Стругацких «Трудно быть богом», сама повесть сделалась объектом дискуссии. И это не удивительно. Вообще творчество Стругацких сделалось знаковым явлением именно потому, что фантасты в своей эволюции весьма точно отразили эволюцию существенной части советской интеллигенции, части той самой генерации, о которой я пишу как о новой, протокоммунистической общности. От энтузиазма с выходом на историческую арену, к разочарованию и критике, и к антисоветизму в конце - но об этом речь пойдет ниже.
Небольшая подборка материалов (тут явно не все, но мне отбирать недосуг) представлена здесь l
Сама идея прогрессорства отражала мировоззрение этих людей в их отношении к «темной», по их мнению, народной массе. Лично для меня более показательным стал роман «Улитка на склоне», где и власть и народ показаны, как Управление и Лес, загадочные сущности, абсолютно чуждые «нормальному человеку», под которым авторы естественно подразумевали свой социальный круг. Чужой мир, чуждое мышление, чуждая логика - та самая, что мешала Кандиду сосредоточиться и «правильно» подумать. Непонятная борьба за «Одержание». И как страшное предвидение, «нормальный человек», сделавшись директором Управления, намеривается издать «Приказ сотрудникам группы Искоренения [Леса] самоискорениться в кратчайшие сроки».
Но продолжим.
Необходимо заметить, что социальное мировоззрение описываемой генерации по сути и формально ни в коем случае не было антикоммунистическим. Речь шла о серьезных реформах в рамках движения к коммунизму, о «социализме с человеческим лицом». Это как раз вполне естественно для нового типа солидарности, нового общественного типа. Показательно, что подобные процессы проходили не только в СССР, но и в других странах социалистической системы. Об этом вспоминает польский социолог и диссидент Ежи Шацкий в статье «Протолиберализм: автономия личности и гражданское общество». Дело в том, что в ту эпоху, эпоху 70-х, когда конфликт разочаровавшейся интеллигенции и старых социальных властных структур обозначился уже достаточно резко, власть, как это ни парадоксально, предложила этой интеллигенции компромисс, в принципе вполне укладывающийся в присущие атомарному обществу представления о свободе. Существо этого компромисса заключалось в том, что людям гарантировалась частная, приватная сфера, куда власть и официальная идеология обязались не вторгаться. Т.е. бунтарям оставили кухни, на которых они могли говорить, что им вздумается, рассказывать политические анекдоты, валять дурака с розетками, (через которые как бы подслушивает КГБ) и т.л. При этом люди должны были оставаться в рамках этой приватной сферы, не вынося свои суждения, свою критику и недовольство в сферу публичную -в этом случае уже следовали санкции. Но то, что вполне могло бы удовлетворить человека атомарного, «современного» общества, никак не могло удовлетворить человека общества следующего этапа, условно говоря, человека протокоммунистического общества. Шацкий пишет по этому поводу: «Спокойная приятность пользоваться личной независимостью», как писал Б.Констан, - лозунги, до сих пор высоко чтимые западными либералами, - не могли быть привлекательными для тех в Восточной Европе, кто критически относился к коммунизму и стремился существенным образом изменить status quo… требование автономии и освобождения личности должно было прежде всего подразумевать возможность ее участия в общественной жизни, а так же быть декларацией права на нарушение границы частной сферы… Иными словами, движение мысли шло в направлении, противоположном тому, в котором двигался западный либерализм: частное должно было стать общественным». В этой цитате с точки зрения сегодняшнего времени, времени торжества буржуазной реакции, Шацкий пишет о критическом отношении к коммунизму, путая конкретно-исторические формы и содержание. На самом деле борьба за то, что бы частное стало общественным, есть в равной степени борьба за коммунизм и коммунистические отношения.
Кстати сказать, мой текст о разных типах солидарности можно дополнить еще одним показателем типа общества. Общество, в котором общественное подавляет индивидуальное, есть общество традиционное. Общество современное мы можем описать как общество, где индивидуальное и общественное разделено и эти сферы противостоят друг другу. Именно в этом случае индивидуальное превращается в частное, делается частным - частичным. А коммунистическое общество есть общество, в котором индивидуальное становится общественным (теряя свой частный, или частичный характер).
Встает вопрос, почему же, в конце концов, представители этого типа не просто отвернулись от социализма, а сделались его активными разрушителями? Как могло такое случиться, что новый человек не просто сделался пассивен, но активно выступил против своих коренных интересов против движения к коммунизму.
Основной объективной предпосылкой, по моему мнению, было то, что новый слой появился рано, появился как искусственное, оранжерейно существующее сословие, созданное системой исходя из нужд модернизации, военного и научно-технологического противостояния с Западом. Производительные силы еще не были достаточно развиты и новые отношения объективно не могли охватить все общество и даже большую часть, т.е. новая генерация была вынуждена сосуществовать с чуждым большинством и в рамках институтов, адекватных этому большинству.
Кроме того, сыграл и субъективный фактор, а именно, эта новая общность не смогла теоретически выразить и сформулировать свое отношение к миру. Важно то, что база для этого была - это марксизм. Однако, поскольку марксизм был идеологической основой советского общества и советских общественных институтов, а сами эти институты формировались как институты традиционного в общества, никакие иные варианты, кроме ортодоксального не допускались. Более того, отклонение от ортодоксии в марксизме каралось решительнее, чем вовсе не марксистские взгляды.
В условиях отсутствия собственного теоретического осмысления новых форм общественного бытия сыграл свою роль давний фактор русской истории, наличие под боком Запада, всегда готового предложить уже отточенные, прекрасно сформулированные ответы. Поскольку, как я писал выше, важнейшим фактором групповой идентичности новой, протокоммунистической генерации людей было отделение и противопоставление себя основной массе общества, живущего в квазитрадиционных формах и соответствующих этим формам властных институтов, для этих людей именно вопросы такого отношения были крайне важны. Но Запад уже давно пережил борьбу новых форм общественной жизни с традиционными структурами, пережил и победил эти структуры, создав метатекст модерна, набор блестящих рассуждений и аргументов, критических мемов и стереотипов. Конечно новые формы, с точки зрения которых шла борьба против традиционных форм на Западе, это «современное», атомарное, буржуазное общество. Поэтому предложенные ответы, это по существу не те ответы, в которых нуждалось советское общество. И в целом буржуазные воззрения не были приняты в Советском Союзе, за исключением отдельных, не совсем адекватных граждан. Однако немало элементов было все-таки позаимствовано, и уже позже, в критический момент они стали базой для того катастрофического регресса в сознании, который мы связываем с известными реформами и развалом страны.
Впрочем, названый фактор не сделался бы настолько губительным, если бы не два других, вероятно куда более важных.
Как я писал выше, квазикоммунистическое сословие (если позволите его так условно называть) было продуктом оранжерейным, созданным в условиях недостаточного развития производительных сил. Однако производительные силы таки успешно развивались и к концу 70-х, началу 80-х годов, благодаря НТП, революции в электронной сфере материальная база стала догонять декларируемые социальные отношения. Появились возможности для массовой роботизации и автоматизации простого труда, а превращение науки в основную производительную силу из лозунга становилось предметной реальностью. И вот здесь мы наткнулись на основную проблему классового общества, описанную Марксом. Суть ее заключается в следующем: Социальные структуры (в терминологии Маркса сводятся к производственным отношениям), соответствующие при рождении определенному уровню развития производительных сил с развитием этих производительных сил устаревают. Однако сменить их не так просто, ибо в классовом обществе производственные отношения выражают в конечном счете отношения собственности. Социальные структуры классового общества отражают и закрепляют эти отношения и соответственно, власть господствующих классов. Господствующим классам, получающим преференции в рамках системы, вовсе не хочется менять систему, закрепляющую их господство.
Эта же ситуация сложилась и в СССР.
Во-первых, хочу заметить, что полностью бесклассовым советское общество назвать нельзя. Однако это не два класса - рабочие и крестьяне с прослойкой, интеллигенцией. Уровень развития производительных сил в принципе не позволял на тот момент существовать бесклассовому в полном смысле слова обществу. Дело в том, что пока в обществе господствовал простой совместный труд рабочих масс, труд, сводимый к абстрактному труду, ему в общественном производстве должна была противостоять другая форма труда, такая как «управление трудом, государственные дела, правосудие, науки, искусства и т. д.». Простой совместный труд не может существовать без тех, кто его организует и им управляет.
Так что в советском обществе по необходимости существовал слой профессиональных управленцев. С одной стороны в полном смысле классом этот слой не был, ибо его господство зиждилось не на обладании собственностью, а права господства не передавались по наследству. Но с другой стороны существенные черты господствующего класса этот слой имел, и этих черт оказалось достаточно, что бы сыграть роковую роль в судьбе Советского Союза. И главным было то, что этот господствующий слой обладал чувством самосохранения, и выступал как противник любых изменений, связанных с необходимостью как то даже не подорвать, но изменить, потрясти основы существования этого слоя до того момента, пока перед ним не встала единственная альтернатива - самоуничтожение или ликвидация советского государства.
Этот конфликт развивался постепенно. Сначала, в так называемую эпоху Сталина социальные структуры вполне соответствовали уровню развития производительных сил. Заводы строились, а рабочие и инженеры работали в рамках квазитрадиционных сообществ, организованных на предприятиях. Сама система квазитрадиционных сообществ оказалась прекрасной формой для разрешения проблемы превращения миллионов крестьян в рабочих и инженеров. Этой системе в полной мере соответствовала созданная Сталиным организация власти с ее жёсткостью, тотальностью коллективного сознания, пронизанного коммунистической идеологией.
Однако уже к 50-60-м годам социальные структуры стали отставать от развивающегося общества. Начинаются первые попытки реформ, именуемых «оттепелью». Однако все случилось ровно по Марксу. Господствующий слой не может пойти на кардинальные реформы, которые в существенной степени изменяют принципы и формы статусного продвижения, способ формирования управляющей элиты и даже принципы этого формирования, ибо такое изменение ликвидирует (или, как минимум ставит под сомение) существующий правящий слой. Закон социального проектирования гласит: господствующие социальные общности в принципе не рассматривают варианты будущего, в которых они отсутствуют. Что естественно налагает решительные ограничения на возможности любой реформаторской деятельности.
Вследствие этого советские элиты перешли в оборону, все более глухую продолжив обществу компромисс, в рамках которого индивидам было позволено иметь приватную сферу, куда государство и общество обещали не вмешиваться, при условии, что индивиды не станут самостоятельно выходить в публичную сферу. Правда сам компромисс не был явным и закрепленным формально - он был скорее негласной договорённостью, со всеми минусами, а именно возможностью его в любой момент нарушить в том или ином конкретном случае. Это как с антисоветскими анекдотами. Формально их рассказывать конечно нехорошо, но в реальности, если это делается не публично, властям наплевать. Однако если встанет какой то вопрос, можно будет вспомнить и о рассказанных анекдотах.
Такой компромисс по сути не решил никаких вопросов. С одной стороны он обеспечил для нового общественного слоя возможность консолидироваться в рамках «кухонной болтовни», отточить аргументы, «корпоративный» язык, при том, что сам этот компромисс ни в малейшей степени никого не удовлетворил, ибо требования означенного слоя были направлены на освобождение и раскрытие общественного и прекращение частного в общественное. Это были в полной мере коммунистические требования.
С другой стороны такая политика оказала крайне негативное влияние на развитие других сегментов советского общества.
Продолжение следует...