ВОЗВРАЩЕНИЕ В БЕССАРАБИЮ (58)

[sergey_v_fomin]

Маска чумного доктора, выставленная в одном из исторических музеев Германии. XVI век.

Доктор Шуллер (продолжение)

Наряду с одесским масонскими ложами (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/545447.html) кишиневская была одним из важных центров подготовки греческого восстания - Этерии.
В 1826 г., отвечая на поставленные ему вопросы, доктор Ф.М. Шуллер, бывший, по его словам, «гроссмейстером» Кишиневской ложи на первом этапе ее существования, утверждал, что цель ее была «благотворительная, так как во время собрания собирались деньги в пользу бедных» (В.И. Семевский «Декабристы-масоны». С. 164).
С 1908 г., когда это опубликовали, принято было не относиться к этим словам серьезно, полагая, что всё это не более, чем тактический прием для отведения властям глаз. Однако, как показали дальнейшие исследования, это все-таки не совсем так.
Несмотря на то, что почти все документы о деятельности ложи были уничтожены, сохранились всё же свидетельства о благотворительных пожертвованиях кишиневского общества в целом на нужды беженцев Этерии - того самого движения, на поддержку которого была изначально нацелена деятельность «Овидия».
Среди наиболее крупных жертвователей бессарабскими властями были зафиксированы местные вольные каменщики: генералы М.Ф. Орлов и П.С. Пущин, Михалаке Кацика и другие (Л.Н. Оганян «Общественное движение в Бессарабии в первой четверти XIX в.» Ч. II. С. 54-55).
Именно такие сборы, однако отнюдь не на нужды беженцев, а на само восстание, проводились в ложе. Каждое ее заседание традиционно завершалось сбором денег в «кружку вдовы». Об этом собственно и свидетельствовал в своих показаниях 1826 года Федор Михайлович Шуллер.



Знак Великой директориальной ложи «Астрея». 1821 г.

Сами же события разворачивались следующим образом. Принятый 12 апреля 1820 г. в «Филики Этерия», князь Александр Константинович Ипсиланти подписал официальный акт о принятии на себя верховного руководства организацией. Младшие его братья вошли в общество еще раньше. Николая в самом конце 1818-го или в начале следующего года завербовал в Кишиневе российский дипломат Г.А. Катакази (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/557307.html), брат бессарабского гражданского губернатора К.А. Катакази (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/552542.html), женатого на сестре князя Екатерине, урожденной Ипсиланти (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/551769.html). Николай, в свою очередь, завербовал еще одного брата - Димитрия, а тот (в 1820-м) другого - Георгия.
Состоявший членом киевской масонской ложи «Соединенных славян», князь Николай Ипсиланти ввел в ложу князя Георгия Кантакузина. По словам Николая Константиновича, это было необходимо для того, чтобы «постепенно приучить» Г.М. Кантакузина к звучанию слов «свобода» и «братство». Только после этого Н.К. Ипсиланти принял Г.М. Кантакузина в «Филики Этерия» (Г.Л. Арш «Этеристское движение в России». М. 1970. С. 209, 243, 259).



Кишиневские масоны: князь Г.М. Кантакузин между двух рисованных портретов генерала И.Н. Инзова. Слева от князя (в нижнем углу) изображение генерала П.С. Пущина. Рисунок Пушкина на листе с черновиками стихотворения «Генералу Пущину». 1821 г.

Выехав из Петербурга, через Москву и Киев, князь Александр Константинович Ипсиланти прибыл в Одессу, известную своей наиболее сильной организацией этеристов.
Именно здесь была сосредоточена военная казна революционеров, собранная местными и таганрогскими греками. Источником средств была торговля и контрабанда, и Одесса была тут городом вовсе не случайным: 16 апреля 1817 г. Император Александр I предоставил ей статус порто-франко. Деньги текли рекой. Там же, где водились большие деньги, дело нередко доходило и до большой политики.
Граф А.Ф. Ланжерон, преемник герцога де Ришелье на посту генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии и градоначальника Одессы, был, как и его предшественник, масоном (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/545447.html). Кроме того он находился в тесном общении с графом Каподистрией и руководителями «Филики Этерия».
Именно в Одессе началось формирование «Священного батальона», во главе которого в следующем году он перешел через Прут. Один из его членов вспоминал о том, как в Одессе «князья А. Ипсиланти и Кантакузин давали от себя для воинов стол» (Л.Н. Оганян «Общественное движение в Бессарабии в первой четверти XIX в.» Ч. II. С. 13).
Пробыв в Одессе с августа до середины октября, Александр Ипсиланти, через Аккерман, выехал в Измаил, где обитала самая большая в Бессарабии колония этеристов. Здесь он провел военное совещание, приняв первоначальный план восстания, которое должно было начаться в Морее.



Измаильская крепость. 1809 г.

Дальнейший путь князя А.К. Ипсиланти вел в Кишинев, где он жил с конца октября до 21 февраля следующего 1821-го года. За это время город превратился в центр подготовки восстания. Греки, «наводнившие патриотическим набегом» Кишинев, - так описывал положение здесь дел И.П. Липранди («Русский архив». 1866. № 8-9. Стб. 1395).
А вот как вспоминал ту пору А.Ф. Вельтман: «В исходе 1820 года и в начале 1821 года зима в Кишиневе проходила очень весело; помнится мне, что в этот год не было зимы; зимние месяцы были похожи па прекрасное сентябрьское время; не выпало ни одного клока снегу.
Наше время проходило на вечерах и балах, часто у наместника, куда собиралась вся знать кишиневская, а иногда в доме Александра Кантакузина и других. […]
Однажды, на балу у наместника, явилось новое лицо - статный русский кавалерийский генерал; правая рука его была обшита и подвязана черным платком. Я бы не обратил особенного на него внимания, если бы он не стал танцевать мазурки. “Кто это такой?”, спросил я. “Князь Александр Ипсиланти”, - отвечали мне. Этим ответом я удовольствовался.
Через несколько дней бал у князя Кантакузина, и я опять не предвидел, что в толпе беззаботных есть два исторических лица, замышляющих новую будущность Греции. Прислонившись к столику, стоял задумчиво худощавый адъютант. Не помню, познакомили меня с ним, или случайно завязался у нас разговор, но мы обменялись несколькими словами; помню только, что я удивлялся его худобе. Сжатое его лицо, нос несколько орлиный, голова почти лысая, не более фута в плечах, ноги как флейты, в рейтузах с лампасами, нисколько не предвещали будущего полководца Греции Дмитрия Ипсиланти.
От разговора с ним я был отвлечен несколькими женскими голосами, которые повторяли: “Monsieur le prince, dansez done! Dansez, Nicolas, au moins une seule figure!” Но гвардеец отказывался. С трудом, однако же, уговорили его пройти один только круг. Он уступил просьбам; прекрасный собою, ловкий мужчина превзошел всех поляков в ловкости танцовать мазурку. “Кто это?” спросил я у княгини Кантакузиной. “C’est le prince Nicolas Ipsylanti! Ah, comme il danse!”
Три брата Ипсиланти приехали в отпуск; не прошло нескольких дней, как мы узнали, что все трое они тайно уехали уже в Молдавию. Вскоре намерения их объяснились» (Л.Н. Майков «Пушкин». СПб. 1889. С. 115-117).



Князь Александр Ипсиланти. Рисунок на странице из кишиневской тетради А.С. Пушкина. Апрель 1821 г.

Вот как описывал прием у М.Ф. Орлова, проходивший в Михайлов день, т.е. на именины только что вернувшегося с обозрения западной границы Бессарабии генерала, однокашник предыдущего мемуариста по Училищу колонновожатых, квартирмейстер при штабе 16-й пехотной дивизии В.П. Горчаков:
«Утром 8-го ноября мне дали знать, что начальник дивизии возвратился в Кишинев. Я поспешил явиться к генералу. […] В это утро, как в день именин генерала, многие приезжали с поздравлением, радушный прием был для каждого […] Между многими я в особенности заметил одного посетителя в синей венгерке. Генерал обращался с ним с особенными знаками дружбы и уважения. Этот посетитель имел отличительную наружность: его открытое чело и резкие очерки придавали ему необыкновенную выразительность; а благородство и уверенность в приемах предупреждали в его пользу.
Генерал, заметив особенное мое внимание к незнакомцу, не замедлил ему представить меня, как нового сослуживца. В незнакомце я узнал князя Александра Ипсиланти, уже принадлежащего истории.
В это время все семейство князя, кроме брата Димитрия, находилось в Кишиневе. Это семейство составляли: мать князя, вдова бывшего Господаря, две сестры - одна фрейлина Двора нашего, а другая супруга бессарабского губернатора Катакази; два брата, из коих Николай, адъютант генерала Раевского, а другой Георгий, кавалергардский офицер, - оба были в отпуску в Кишиневе; Димитрий в это время был в Киеве при генерале Раевском.
Увеличенное избранным обществом, постоянное общество Кишинева, в эти дни в особенности, предавалось веселостям. Главными учредителями блестящих вечеров были: вице-губернатор Крупянский, женатый на Комнено, из потомства знаменитых Комнено; зять Ипсиланти - губернатор Катакази, сам Ипсиланти и член Верховного Совета Варфоломей.
Семейству князя Ипсиланти везде оказывали особое уважение, как семейству Господаря, уваженному нашим Правительством. Встретив князя на одном из первых балов в генеральском мундире нашем, мне показалось странным, отчего в первое мое знакомство я его видел в венгерке; но мне объяснили, что князь Александр состоит по кавалерии не в должности, намерен оставить службу и потому позволяет себе некоторые отступления; к тому же венгерка более приближается к родовому наряду греков, и тут же я узнал, что князь служил с честью в войсках наших и отличался замечательной храбростью. При этом рассказе Пушкин стоял рядом со мной; он с особым вниманием взглянул на Ипсиланти; Пушкин уважал отвагу и смелость, как выражение душевной силы» (В.П. Горчаков «Выдержки из дневника. Об А.С. Пушкине» // «Москвитянин». 1850. № 2. Январь. С. 154-156).



Владимiр Петрович Горчаков (1800-1867). Портрет работы Николая Тихобразова. 1845 г.

По поводу же танцев с участием братьев Ипсиланти, происходивших не только в особняках, но и в т.н. «кассино» или т.н. «зеленом трактире» - клубном доме в кишиневском городском саду, очевидец замечал: «…Обыкновенно составлялись кадрили из трех братьев Ипсиланти с перемежкой князей Георгия и Александра Кантакузиных или полковника Ф.Ф. Орлова, без ноги, полковника Л.-Гв. Уланского полка, брата М.Ф., тогда дивизионного начальника в Кишиневе. Состав таких кадрилий бесил Александра Пушкина, и если тут чего не последовало, то, конечно, обязаны В.П. Горчакову и Н.С. Алексееву, удерживавших его, и можно почти безошибочно сказать, что если Александр Пушкин впоследствии имел столкновение с Ф.Ф. Орловым, то начало подготовлено было уже тем, что Орлов собой, как Пушкин выражался, затыкал недостающего четвертого князя. К которым он очень не благоволил, между тем как с князем Георгием Кантакузиным был очень хорош» (И.П. Липранди «Капитан Иоргаки Олимпиот» // «Documente privind istoria Romîniei. Răscoala din 1821». Vol. V. Bucureşti. 1962. Р. 461).
На балу, который на масленице давал гражданский губернатор К.А. Катакази, пишет далее Иван Петрович, М.Ф. Орлов и князь А.К. Ипсиланти в русских генеральских мундирах играли в бостон; князья же «Николай и Георгий Ипсиланти появились в некоторое время в греческих костюмах с женою бояра Паллади, другой с женою Золотти [Екатериной, дочерью сулжера Анастасиу и супругой Матея Зилоти. - С.Ф.]» (Там же).
Такими, кстати, их и изобразил на полях своих черновиков А.С. Пушкин:



Князья Георгий и Николай Ипсиланти с сестрой Екатериной Катакази между ними. Рисунок А.С. Пушкина. Апрель 1821 г.
«Они отпустили себе бороды […] с тем, чтоб не прежде сбрить их, как в Константинополе; сладкое мечтание, недолго их прельщавшее» (И.П. Липранди «Восстание пандур под предводительством Тодора Владимiрески в 1821-м году…» // «Documente privind istoria Romîniei. Răscoala din 1821». Vol. V. Bucureşti. 1962. Р. 210).

Как видим, то было время интенсивных контактов братьев Ипсиланти и князя Г.М. Кантакузина с генералом М.Ф. Орловым.
Встречи проходили, как правило, в доме последнего. «Он нанял три или четыре дома рядом, - писал в своих мемуарах Ф.Ф. Вигель, - и начал жить не как русский генерал, а как русский боярин. Прискорбно казалось не быть принятым в его доме, а чтобы являться в нём, надобно было более или менее разделять мнения хозяина. Домашний приятель, бригадный генерал Павел Сергеевич Пущин не имел никакого мнения, а приставал всегда к господствующему. Два демагога, два изувера, адъютант Охотников и майор Раевский (совсем не родня г-же Орловой) с жаром витийствовали. Тут был и Липранди […] На беду попался тут и Пушкин, которого сама судьба всегда совала в среду недовольных. Семь или восемь молодых офицеров генерального штаба известных фамилий, воспитанников Московской Муравьевской школы, которые находились тут для снятия планов по всей области, с чадолюбием были восприяты. К их пылкому патриотизму, как полынь к розе, стал прививаться тут западный либерализм. Перед своим великим и неудачным предприятием нередко посещал сей дом с другими соумышленниками русский генерал князь Александр Ипсиланти, шурин губернатора, когда
На берега Дуная
Великодушный грек свободу вызывал»
(Ф.Ф. Вигель «Записки». Кн. II. М. 2003. С. 1068).
К.А. Катакази, отмечал И.П. Липранди, был «человеком безупречным, что он показал в трудное и щекотливое для него время в 1821 год, как грек и женатый на сестре князя Ипсиланти, предпринявшего из его дома свое безстыдное предприятие» (И.П. Липранди «Капитан Иоргаки Олимпиот». С. 460).



Стол с письмом и чернильницей. Рисунок А.С. Пушкина на листе с планом поэмы «Братья Разбойники». Кишинев. Октябрь 1820г. - начало 1821 г. Фрагмент.

О чем говорилось на тех встречах, по вполне понятным причинам, тщательно скрывалось. Однако кое-что впоследствии все-таки стало известно. Во многом благодаря «Историческому очерку о Греческой революции» и «Историческому очерку о Филики Этерии», принадлежавшим перу Иоанниса Филимона, лично знавшего многих этеристов, в 1821 г. в Пелопоннесе служившего секретарем у князя Димитрия Ипсиланти. Во время работы над этими книгами он пользовался - что немаловажно - семейным архивом князей Ипсиланти.
По словам этого греческого историка, «находясь с Орловым в дружеских отношениях и будучи вполне уверен в его либеральных чувствах, Ипсиланти откровенно объяснил ему, в чем заключалась его цель относительно Греции и очень долго добивался, чтобы он со всеми войсками, которыми командовал, участвовал в переходе Прута. Из этого определенно вытекало, что Ипсиланти посредством этого шага делал виновным либо Императора перед Султаном в нарушении договора, либо Орлова перед Императором в неподчинении. Следствием этого было бы в первом случае объявление со стороны Турции, а во втором объявление вне закона Орлова. Такая ситуация была весьма удачна…» (С.С. Ланда «О некоторых особенностях формирования революционной идеологии в России» // «Пушкин и его время». Вып. I. Л. 1962. С. 161).



Иоаннис Филимон (1798-1874) - историограф Греческой революции.

Речь, таким образом, шла (если отбросить рассчитанную на экзальтированное восприятие яркую мишуру риторики) о склонении к измене присяги Императору, использовании Российской Императорской Армии не просто для исполнения несвойственных ей задач, но и могущих привести даже к новой войне с Турцией; наконец к сокрытию этих сомнительных переговоров от законных властей.
«Между руководителями этеристов братьями А. и Г. Ипсиланти, братьями Г. и А. Кантакузинами и главой кишиневских декабристов Орловым, - пишет один из исследователей этой темы, - существовали не только идейные, но и организационные связи. Сам А. Ипсиланти был старым знакомым Орлова и завсегдатаем его кишиневского дома. […]
Об этом писал также греческий историк И. Филимон, современник выступления греков и близкий знакомый семьи Ипсиланти. В его труде по истории “Филики этерии” содержатся исключительно интересные сведения о переговорах между А. Ипсиланти и Орловым по вопросу участия последнего в восстании этеристов. […] Ипсиланти откровенно объяснил ему, в чем заключались его цели относительно Греции, и настаивал, чтобы тот со всеми войсками, которыми командовал, принял участие в переходе через Прут.
“…Когда же Орлов, с готовностью на всё соглашаясь, проявил только опасение, что его сместят, Ипсиланти их рассеял, предложив, что он сам немедленно перейдет через Дунай с греками, Орлов же с русскими вступит в Княжество как самостоятельный начальник. […] Как было бы хорошо, если бы удалось совершить совместный переход через Прут греку Ипсиланти и русскому Орлову, его товарищу по оружию! Какие хорошие результаты мог принести этот переход, если бы он не был предан. Михаил Орлов в 1821 году был бы безусловно настоящим стратегом христианского воинства, защищавшего христиан; и он бы вписал одну из самых славных страниц в историю русского народа”.[…]
О том, что этеристы делились своими планами с Орловым, свидетельствует и обнаруженная нами записка Г. Кантакузина о деятельности “Филики этерии” в Молдавском Княжестве и Валахии. В связи с неудачей восстания в Дунайских Княжествах он 10 апреля 1823 г. писал из Бессарабии [начальнику штаба 2-й армии генералу П.Д.] Киселеву: “Я до сих пор эти сведения не сообщал никому, кроме Орлова, с коим обменялся мнениями по этому вопросу”» (И.Ф. Иовва «Передовая Россия и общественно-политическое движение в Молдавии». С. 92-93, 95).
Этеристов с декабристами сближало многое: и квазимасонское построение организации и антимонархическая ее направленность. К примеру, политическая программа первого еще, созданного поэтом Константином Ригасом (1757-1798) в самом конце XVIII в. «Дружеского общества» («Филики Этерия»), зиждилась на якобинской конституции 1793 г., а написанный им «Военный гимн», получивший особую популярность среди греческих повстанцев уже новой, воссозданной в 1814 году в Одессе организации, получил имя «Греческой марсельезы».
Показательны были и связи личные. С генералом М.Ф. Орловым князь А.К. Ипсиланти был близок еще перед Отечественной войной 1812 г.; с П.И. Пестелем он с 1816-го входил в одну ложу «Три добродетели».
Именно в Кишиневе, считают историки, «Ипсиланти наметил и осуществил всё необходимое. Здесь он привлек в общество двух братьев - князей Г. и А. Кантакузинов. Оба князя стали ближайшими сподвижниками А. Ипсиланти.. В городе набирались добровольцы и формировались вооруженные отряды этеристов. В то же время на сторону этеристов были привлечены члены масонских лож - губернский секретарь Ющенко и отставной поручик В. Салтанов. […] В Кишиневе предводителями этеристов были составлены и напечатаны ряд воззваний и обращений к грекам и населению Дунайских Княжеств. Эти материалы этеристы печатали в своей типографии, доставленной в Кишинев из Одессы [куда ее, в свою очередь, привезли из Петербурга через Москву. - С.Ф.]» (И.Ф. Иовва «Передовая Россия и общественно-политическое движение в Молдавии». С. 133, 135).



Диплом члена «Филики Этерия».

В январе 1821 г., однако, произошло событие, спутавшее все карты греческим революционерам.
«В то время в Валахии, - вспоминал А.Ф. Вельтман - возникло восстание. В голове его был некто Федор Владимiреско, командовавший во время войны русских с турками отрядом пандур. Но целью этого восстания было избавить себя от ига фанариотов, назначаемых в князья Молдавии и Валахии. Покуда Порта назначала Каллимахи Господарем Валахии по смерти Александра Суццо, Владимiреско овладел уже всею Малою Валахией. Никто не предвидел, чтобы эта искра была началом етерии (товарищества во имя спасения Греции) и имела бы те последствия, которые совершились на глазах наших». (Л.Н. Майков «Пушкин». С. 116).
В связи с неожиданным выступлением в Валахии Тудора Владимiреску было решено перенести восстание из Мореи (как предполагалось вначале) в Дунайские Княжества.
Изучавший греческое восстание по горячим следам современник событий, впоследствии военный историк и разведчик И.П. Липранди так комментировал эту смену вектора: «Трудно определить точно причины, побудившие Ипсиланти начать лично свои действия в Княжествах, вопреки первых предначертаний. Гетеристы, партизаны князя Ипсиланти дают сему различные причины, но кои все вместе не имеют в основании своем никакого исторического вероподобия, которое хотя бы несколько оправдывалось впоследствии событиями. Невольно, полагать должно, что Ипсиланти, - не будучи уверен в успехе общего предприятия, не имея, сверх того, личных способностей для столь важного дела, ни необходимого мужеств и духа, что не раз он показал в продолжении четырехмесячной жалкой его кампании, - то верноподобнее, что он искал близких границ, дабы в случае неудачи успеть спасти собственно себя» (И.П. Липранди «Восстание пандур под предводительством Тодора Владимiрески в 1821-м году…» // «Documente privind istoria Romîniei. Răscoala din 1821». Vol. V. Bucureşti. 1962. Р. 181).
Князь Г.М. Кантакузин, мать которого, как мы писали, жила в Яссах, имевший в связи с этим возможность, не вызывая подозрения турецких властей, посещать время от времени Молдавское Княжество, был, по поручению заговорщиков, отправлен вести тайные переговоры с Господарем Михаилом Суцо, во время которых они согласовали взаимодействие после начала восстания, договорившись и о заготовке провизии для этеристов (В Кушниренко «В стране сей отдаленной…». Т. I. Кишинев. 1999. С. 114).
Был при этом Господаре у князя А.К. Ипсиланти и свой тайный соглядатай - постельник Яковаки-Ризо Нерулос (1778-1849), историк и поэт, впоследствии кишиневский знакомый А.С. Пушкина.



Яковаки Ризо Нерулос. Рисунок Пушкина на полях листа с черновиками начала поэмы «Цыганы» и романа «Евгений Онегин» (гл. III, строфа XXX). Первая половина 1824 г. Атрибуция Г.Ф. Богача (Г.Ф. Богач «Яковаки Ризо-Нерулос» // «Ангарские Огни». 1983. 1 июня).

Перед началом революционных событий, переодетый монахом, он тайно встречался с князем Ипсиланти на границе в Скулянском карантине (И.П. Липранди «Восстание пандур…». С. 180). Впрочем, впоследствии, хорошенько узнав предводителя, в своих трудах он называл его «самозванцем и наглецом».

Продолжение следует.