К ПОНИМАНИЮ ЛИЧНОСТИ «LE PRINCE DE L`OMBRE» (42)
Позиция вдовствующей Императрицы (окончание)
В последнее время была предпринята попытка дать более или менее удовлетворительное объяснение непонятному упорству вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, вопреки многочисленным свидетельствам и здравому смыслу считавшей, что Ее Дети и Внуки живы.
Ссылаясь на интервью, взятое Энтони Саммерсом у дочери британского разведчика Уильяма Пира Гроувза, американка Шэй МакНил в своей книге «The Secret Plot to Save the Tsar» (2001) пишет:
«…Ее отец рассказывал о том, что Царской Семье удалось бежать из подвала с помощью британских тайных агентов и лояльных охранников, после чего Она была перевезена в Японию и Канаду. […] В 1919 году Пир Гроувз получил назначение в британскую разведку в Одессе […] Его обязанностью было сопровождение Членов Царской Семьи при Их выезде из Россию. В апреле 1919 года Пир Гроувз совершил поездку на Мальту, где вместе со своей супругой посетил мать Царя, вдовствующую Императрицу Марию во дворце Сан-Антонио, где Она ожидала перевозки в Британию.
Гостевая книга удостоверяет, что Пир Гроувз побывал во дворце 23 апреля 1919 года. Именно в то время он заверил вдовствующую Императрицу, что Ее Сыновья живы и представил ей несколько знаков, подтвердивших для Нее этот факт. […] …После посещения Пира Гроувза Она в начале 1920-х отказалась даже познакомиться с той информацией, которую удалось найти Соколову».
На первый взгляд, всё выглядит, как будто, вполне правдоподобно. Однако проверки фактами сообщаемое в книге МакНил всё же не выдерживает.
Дело в том, что сохранились дневники вдовствующей Императрицы, в которые Она педантично заносила малейшие известия и разнообразные слухи о судьбе Своих Сыновей и Внуков, сообщавшиеся Ей самыми разными людьми как лично, так в письмах и через третьих лиц. Так вот, в записях, сделанных на Мальте с 21 по 29 апреля 1919 г., ни единого намека на получение каких-либо известий либо встреч, которые можно было бы интерпретировать в соответствии с теми, что описаны в книге МакНил, мы не находим.
Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна.
Известны, правда, факты, которые входят в противоречие с этой уже ставшей хрестоматийной непреклонностью Марии Феодоровны.
Сообщали, например, что вдовствующая Императрица решительно отказала во встрече прибывшему в Копенгаген Итальянскому Королю, только что в 1922 г. установившему дипломатические отношения с советской Россией. Императрица не пожелала, как Она выразилась, встречаться с Монархом, который пожал руки представителям режима, разрушившим Россию и убившего Ее Сыновей (Енсен Б. «Среди цареубийц». М. 2001. С. 173).
Что касается Н.А. Соколова, то он прекрасно понимал всю тяжесть своей миссии - вестника, приносящего дурные новости.
«Я знаю, сколь горька истина о мученической кончине Августейшей Семьи, - писал он в своем докладе, который посылал еще из Сибири через избранного лично Ею когда-то для получения достоверных известий о Царской Семье капитана П.П. Булыгина, - И я осмеливаюсь молить у Ее Императорского Величества Всемилостивейшей Государыни Ее ко мне милости простить мне сию горечь: тяжелое дело следователя налагает на меня обязанность найти истину, и одну только истину, как бы горька она ни была».
Столь же внимателен был Николай Алексеевич и к остальным Членам Дома Романовых, понимая их человеческие чувства, но не мог отступить и от своего долга - раскрыть и донести Правду, какой бы ужасной она ни была, понимая, что эта Истина выше и значительнее любых личных переживаний.
«Много месяцев спустя, когда войска адмирала Колчака заняли Сибирь, - вспоминала Великая Княгиня Марии Павловна младшая, - было проведено расследование; и уже в Лондоне я получила Володины личные вещи - фотографии его родителей в кожаной рамке, небольшой бумажник с несколькими купюрами, которые пахли плесенью, словно долго пролежали в сырой земле, и пожелтевшие письма из дома. Помимо этого мне прислали официальные фотографии трупов, вынутых из шахты».
«Зимой 1920 года в Лондон, - читаем в другом месте ее же воспоминаний, - пришли посылки с личными вещами Володи и моих кузенов, найденными в доме в Алапаевске, где они прожили последние месяцы своей жизни. После Володи осталось немного: кожаная разворотная рамка с фотографиями родителей, бумажник с ассигнациями, пожелтевшие письма из дома и какие-то брелки. Рамка и бумажник были в комках засохшей земли и пахли плесенью. Мы знали, что в заключении Володя, писавший прозу и стихи, много работал, но никаких рукописей в посылке не нашли. Вместе с описью найденного были там фотографии тел, извлеченных из шахты. Едва взглянув на первую, я не смогла смотреть остальные».
Один из друзей следователя А. Ирин в посвященном ему некрологе пытался смикшировать горькую реальность: «Только вдовствующая Императрица, эта несчастная Мать, веря в возможность чудесного избавления Ее Сына и Внуков, однако же, пришла на помощь Соколову и поддержала его материально, в надежде получить полную истину».
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/225854.html
Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна со своими дочерьми - Великими Княгинями Ксенией и Ольгой Александровнами в Видёре.
И хотя для ведшего полунищенское существование следователя сумма в тысячу фунтов стерлингов была весьма существенной, позволившей ему продолжать следствие, сам этот жест не стоит всё же и преувеличивать.
Автор современного жизнеописания Марии Феодоровны Ю.В. Кудрина весьма деликатно описывает происходившее: «Тяжело встретившая весть о гибели Царской Семьи вдовствующая Императрица долгое время продолжала верить, что Сын Ее Николай II и Его Семья “чудодейственным способом” спасены. Она запретила ближним Ей людям служить панихиды по Членам Царской Семьи. И хотя Она и оказала финансовую поддержку следователю Н.А. Соколову, когда тот проводил свое расследование в Сибири, как только Ей стало известно, что в живых никого не осталось, Она отказалась принять как самого Соколова, так и собранное им досье и “коробку с находками” (то есть с мощами! - С.Ф.)».
Так личные чувства погребали расследование преступления.
«Великий Князь Николай Николаевич, двоюродный брат Государя, которого считали естественным главой русских монархистов, - писал наблюдавший всё это капитан П.П. Булыгин, - отказался принять отчет и записи Соколова. Это был тяжелый удар как потому, что, казалось, делало долгую и трудную задачу Соколова ненужной, отвергнутой с презрением, так и потому, что это было проявлением всё той же незаслуженной враждебности и неприязни, которые следователь испытывал в Сибири.
Еще тяжелее был удар, нанесенный известным русским дипломатом, который сообщил следователю от имени Великой Княгини Ксении, что она не желает его видеть, потому что почти чувствует, будто Соколов - чуть ли не один из убийц.
Вид у Соколова был жалкий, когда он рассказывал мне об этой последней капле в чаше его горечи.
Эта история, однако, была явным абсурдом: я только что виделся с Великой Княгиней и она не выказала мне ни единого жесткого слова о Соколове. Княгиня не могла сказать дипломату того, что он передал Соколову. Прямо на следующее утро я отправился к Великой Княгине Ксении и она была возмущена в высшей степени: “Вы, конечно, не верите, что это правда? - сказала она. - Вот что я говорила: я знаю, что Соколов в Париже, но не осмеливаюсь встретиться с ним, потому что он убьет последний проблеск надежды. Несомненно, есть разница!”
На следующий день Великая Княгиня Ксения приняла Соколова со всеми признаками высшей степени доброжелательности. […]
Надо помнить, что наш первоначальный план заключался в том, чтобы привезти материалы следствия вдовствующей Императрице Марии и работать под ее опекой. Но сначала этот план был нарушен отказом Британского правительства впустить нас в Англию.
Затем, когда по предложении. Великого Князя Дмитрия (он даже договорился, что датская королевская яхта возьмет нас на борт) мы собрались увидеться с вдовствующей Императрицей в Дании, неожиданно пришла телеграмма от Великой Княгини Ольги: “Упросите Соколова и Булыгина не приезжать…”
Как раз тогда встал вопрос, что с нами будет, князь Долгорукий, к счастью, передал Соколову от имени вдовствующей Императрицы сумму в тысячу фунтов стерлингов. Расследование было спасено и дела пошли лучше потому, что замечательная работа Соколова и его абсолютная честность стали получать признание».
Князь Сергей Александрович Долгоруков/Долгорукий (1875-1933) - генерал-майор. С 1915 г. состоял при вдовствующей Императрице Марии Феодоровне. Скончался в Париже. Похоронен на Nouveau Cimetiere de Neuilly Puteaux.
Однако существенным образом отношения это не изменило. Отчуждение всё нарастало, о чем свидетельствуют, в частности, вот эти строчки из письма Н.А. Соколова от 22 апреля 1922 г., адресованного генералу М.К. Дитерихсу:
«Пытался достичь большего через Копенгаген, но там отношение было худшее.
Видел два раза Кс[ению] Ал[ександровну]. Она вошла в понимание национального значения дела, поскольку она могла понять это.
Но в дальнейшем всё перевернула Ол[ьга] Ал[ександровна].
Она и есть то лицо, которое стоит в центре версии, что Они все живы.
Но мало этого. При участии генерала Василия Гурко, которого обуславливает знаменитая м-м Тралье, близкая Соловьеву, находящемуся, конечно, в Германии, нас обвиняют ни в чем ином, как в подлогах: что мы на руднике всё сами создали.
Мало того, какая-то злоба к нам за то, что мы смеем вообще касаться судьбы Их. Вы не можете себе представить, до каких размеров доходит такое отношение».
http://sergey-v-fomin.livejournal.com/224058.html
Следователь прекрасно понимал, откуда исходила опасность, а также сам характер ее и точки воздействия.
По мнению Н.А. Соколова, изложенному им в письме генералу Н.А. Лохвицкому (30.6.1922), «работа, имевшая целью гибель идеи власти Монарха», продолжалась и после Регицида в России.
«Изменив приемы своей деятельности, лица, ею руководящие, стараются всякими способами внести расслоение в ряды русских людей, продолжающих интересоваться политическими вопросами, и, в частности, посеять рознь и устранить активность действия Августейших Особ.
Самым главным приемом в этой деятельности является распространение версии о спасении Членов Царской Семьи и особенно Великого Князя Михаила Александровича.
Во время моей заграничной работы я убедился, что подобная деятельность вся имеет одну и ту же волю, направляющую деятельность отдельных лиц. Для этого [1 нзб.], в Европе… люди с именами [1 нзб.] (генерал В.И. Гурко, Митрополит Антоний).
Генерал от кавалерии Василий Иосифович Гурко (1864-1937) - член «гучковской военной ложи». Во время отпуска по болезни генерала М.В. Алексеева был и.о. начальника штаба Верховного Главнокомандующего (11.11.1916-17.2.1917). После февральского переворота - командующий войсками Западного фронта. За критику Временного правительства понижен в должности до командира дивизии (23.5.1917). За переписку с Императором Николаем II арестован (21 июля), заключен в Петропавловскую крепость и через Архангельск в сентябре выслан за границу. В Белом движении участия не принимал. Участвовал в деятельности РОВС. Скончался в Риме. Похоронен на кладбище Тестаччо.
Путем весьма сложного [1 нзб.] фактов, создающих такую обстановку, что эти люди не могут мыслить иначе (особенно Великий Князь Александр Михайлович и в особенности Великая Княгиня Ольга Александровна), через этих людей ведется психическое воздействие на Августейших Особ.
В борьбе за [1 нзб.] эти люди всячески пытаются опорочить всю работу по Царскому делу. Названный Гурко, князь С.А. Долгорукий (состоит при ЕИВ Марии Феодоровне) открыто утверждают, что все акты и предметы, собранные следствием, - подложные».
Слова Н.А. Соколова впоследствии полностью подтвердились: линия эта продолжалась даже после кончины вдовствующей Императрицы. Правда, теперь она была обращена уже не против следствия (к тому времени Николай Алексеевич давно уже почил), а препятствовала - так уж получалось - отпеванию Царственных Мучеников и вызволению обретенных на Ганиной Яме Их Св. мощей из рук захватившей их (благодаря содействию Николая Николаевича) масонской корпорации Гирса-Маклакова.
Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна скончалась 13 октября 1928 г., не дожив месяца до 81 года. Похороны состоялись 19 октября. На одной из фотографий, сделанных в этот день, слева - Великий Князь Александр Михайлович, правее в первом ряду - Великий Князь Кирилл Владимiровича, еще правее во втором ряду - Князь Гавриил Константинович. Справа стоят дочери Императрицы - Великие Княгини Ксения и Ольга Александровна.
http://humus.livejournal.com/4161471.html
Об этом свидетельствует переписка между митрополитом Антонием (Храповицким) и Великой Княгиней Ксенией Александровной, хранящаяся в одном из дел Канцелярии Архиерейского Синода «по вопросу о надлежащем хранении, отпевании и погребении останков Государя Императора Николая II Александровича и Его Августейшего Семейства».
Отрывки из этой переписки, относящейся к 1933 г., публикуются нами впервые:
(12/25 февраля): «Если бы я была вполне уверена, что Священные останки Царственных Мучеников действительно находятся (сначала у М.Н. Гирса, а теперь) у Маклакова, то конечно сделала бы всё возможное, чтобы получить их и предать христианскому отпеванию и погребению. Но ни у меня, ни у моей сестры нет этой уверенности: ведь единственный документ - это следствие Соколова, но есть столько других - очень серьезных сведений - опровергающих его. Можем ли мы всенародно утверждать, что Соколов не ошибся и положа руку на сердце как бы дать клятву, что это верно? Я, Владыко, не могу этого сделать. В глубине души у нас теплится еще луч надежды, что мой дорогой Брат и Его Семья живы. Как же я могу, сама не будучи уверенной - уверять других? Может быть у Вас, Владыко есть другие более достоверные сведения, которые могли бы меня убедить, но пока я не считаю себя вправе содействовать погребению этих останков иначе как “Имена их Ты, Господи, веси”. Конечно, всякие останки православных христиан надо предавать погребению, что Вам, Владыко, еще более известно и понятно, чем мне и это есть чисто церковный вопрос, но делать из этого политический вопрос - и утверждать то, что я не знаю, - я не могу и совесть моя мне этого не позволяет» (ГАРФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 289. Л. 29 л. - 30 л.)
Митрополит Антоний (Храповицкий, 1863 - 1936) - с ноября 1920 г. Первоиерарх Зарубежной Церкви. 1935 г.
(21 февраля / 6 марта): «Я вполне понимаю, насколько Вам трудно сделать этот шаг пока у Вас теплится надежда на Их спасение. Но я позволю себе поставить вопрос иначе. Нет такого следственного материала, который нельзя было бы так или иначе оспаривать или опорачивать, но материалу Соколова нельзя отказать в большой основательности, значительной документальности, в наличии признаний самих участников преступления, в обнаружении большого количества вещественных доказательств. Напротив та критика, которую мне приходилось слышать, страдает отвлеченностью и отсутствием фактического материала. Это преимущественно догадки о том, что могло бы быть при благоприятных условиях. Итак, с одной стороны, мне видится фактический материал, а с другой, только оптимистическая вера, которую, конечно, каждому из нас хотелось бы разделять и которая однако у громадного большинства из нас не может устоять перед материалом собранным Соколовым и перед отсутствием каких-либо вестей от Царской Семьи в течение стольких лет.
Ваше Императорское Высочество, несомненно, согласитесь со мною, что по совокупности всего этого с тем, что писали и сами большевики, нет ни одного суда в мiре, который не признал бы формально наличности убийства. И вот у меня является вопрос противоположный тому, который изволили поставить Вы, Ваше Императорское Высочество. Можем ли мы, положа руку на сердце, сказать, что останки, хранящиеся у Маклакова, не суть Останки Царские?
Правда вместе с Царской Семьей были замучены и Их верные слуги и невозможно отделить одни останки от других. Но меня это не остановило бы. Если по воле Божией соединила их с Царской Семьей самая смерть, то что мы можем сделать, как только присвоив останкам имена и этих мучеников? Мне думается, что мы меньше погрешим, если по маловероятной, как мне представляется, ошибке, совершим отпевание и погребение останков, не принадлежащих Царственным Мученикам, чем если оставим дело так. Если бы паче чаяния мы совершили ошибку, то никто не пострадал бы. […] А мысль о том, что Благочестивейший Царь со всею Семьей Своей не только замучен, но лишен даже христианского отпевания не дает покоя моей душе.
Ваше Императорское Высочество опасается сделать из этого дела “политический вопрос”. Но Архиерейский Синод подходит к нему с точки зрения только церковной и, конечно, никакого политического оттенка придавать ему нельзя» (Там же. Л. 31 об - 33 л.).
(19 марта /1 апреля): «…Письмо Ваше получила, но что могу прибавить к тому, что я Вам уже писала? Мне казалось, что я ясно выразила Вам мое душевное состояние и внутреннее убеждение. Могу Вас уверить, что этот вопрос меня ужасно волнует - но оставим его пока - открытым» (Там же. Л. 39).
(21 сентября / 4 октября): «…На Архиерейском Соборе вновь был поднят вопрос о хотя бы заочном отпевании убиенной Царской Семьи. Из писем Вашего Императорского Высочества нам известно, что Вы против такого отпевания, но все члены Собора разделили те доводы в пользу его, которые я высказал Вашему Императорскому Высочеству в своих письмах» (Л. 73 об.)
Своими впечатления от общения с Великими Княгинями Ксенией и Ольгой Александровнами митрополит Антоний (Храповицкий) поделился в письме с Великим Князем Кириллом Владимiровичем (21 сентября/4 октября): «…Извещаю Великую Княгиню о нашем решении, хотя ни Она, ни Великая Княгиня Ольга Александровна, вероятно, не переменят своего мнения по данному вопросу» (Л. 72 об.).
Великие Княгини Ольга и Ксения Александровны в Дании.
Странное дело, но в 1929 г. (т.е. задолго до этой переписки), когда к Великой Княгине Ксении Александровне явился председатель подчинявшегося ВМС Монархического объединения в Копенгагене Евгений Карлович Брант, предложив «переслать письмо Императору Николаю Александровичу», то «Великая Княгиня отказалась это сделать, заявив, что она не имеет никаких данных о спасении Царской Семьи» (Правда о гибели Царской Семьи. В опровержение ложных слухов». Новый Сад. 1929. С. 3).
В том же источнике сообщалось, что даже обращение к Августейшим Сестрам известного поэта-монархиста С.С. Бехтеева, заверявшего их в «чудесном спасении всей Царской Семьи и Великого Князя Михаила Александровича, не оказало на них ни малейшего впечатления. В ответ на все эти провокационные слухи они твердили, что «считают Их погибшими» (С. 4.)
Об отставном ротмистре Е.К. Бранте (1889-1961), имевшем тесное общение с Н.Е. Марковым, А.Д. Нечволодовым, Н.Ф. Свитковым (Степановым) и другими, мы уже писали:
https://sergey-v-fomin.livejournal.com/177970.html
В одном из сохранившихся писем Великой Княгини Ольги Александровны читаем (8.7.1929): «Брант живет в Дании - я стараюсь все эти годы его не видать и дальше держаться от него и таких “деятелей”, как он… Подумай, эта сволочь была у меня и старался убедить меня написать несколько строк, которые он сумеет довезти до Ники. Я отказалась - поняв его игру - и вот теперь его брат распространяет слух, что я так обиделась и так рассердилась на моего Брата, что не мне первой он дал знать, и поэтому только я не дала письма или записку…».
А вот что писала Великая Княгиня Ксения Александровна (16.8.1929): «Сведения, распускаемые Бехтеевым, удручительны, так как знаешь, что всё это ложь и ни на чем не основано. Он сам какой-то полоумный и вводит в заблуждение людей, которые искренне верят, не мудрствуя лукаво и, сами того не зная, приносят вред!»
Сопоставление всех этих фактов с содержанием переписки с митрополитом Антонием указывает на то, что в основе заявленной в последней позиции лежало вовсе не заблуждение относительно судьбы убиенных их Родственников.
Сложившуюся обстановку митрополиту Антонию (Храповицкому) обрисовал в своем письме из Парижа (28.11.1933) архиепископ Западно-Европейский Серафим (Лукьянов): «Обе сестры Императора Николая II-го против этого отпевания. Так же настроены по этому вопросу и многие другие Члены Династии, о чем они говорили мне лично. При таком положении дела совершать отпевание Императора по моему мнению невозможно» (ГАРФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 289. Л. 97).
Продолжение следует.