Монголия - "Коллеги, продолжение: Дмитрий Демежко (Димитрий)"
Дорогие друзья!
Продолжаю воспоминания о Монголии и о своих друзьях-товарищах, о своих коллегах.
Расскажу о Дмитрии Демежко, Димитрии - как я его начал звать ещё в Монголии и зову до сих пор - начну с того, что сейчас он доктор наук, живёт и работает в Екатеринбурге. Он продолжает заниматься геофизикой, на самом деле занимается палеоклиматом, а также очень многими интересными вещами. Я, может быть, потом об этом ещё даже отдельно расскажу.
Познакомились мы с ним в середине 80-х, когда он приехал в нашу монгольско-советскую геологическую экспедицию в качестве инженера-геофизика. Димитрий был очень интеллектуальным и эрудированным человеком, с ним интересно было разговаривать на любые темы. А ещё у него было отличное, я бы сказал, тонкое чувство юмора. И плюс - настоящий полевик, настоящий товарищ, надёжный и как геофизик очень профессиональный.
Кстати, скоро я отдельным Постом размещу фотографии практически всех, о ком я вспоминаю и рассказываю на этих страницах, хотя, боюсь, что, может быть, чьих-то фотографий у меня не окажется, например, Огурчика, но может где-нибудь в архивах всё-таки и найду.
Итак, Димитрий. Приключений и всяких смешных историй у нас была масса. Расскажу о двух из них.
Дело было, наверное, в 83-ем году, а может в 84-ом, в Арвай-Хээре. Об этом аймаке я уже писал. Наш лагерь стоял рядом с аэродромом, недалеко от воинской советской части, километрах в семи-восьми от самого города. Когда у нас было свободное время или просто был выходной - воскресенье - и какая-нибудь машина ехала по каким-то надобностям в Арвай-Хээр, мы на ней доезжали до города, чтобы побродить по магазинам, мы очень любили это занятие, а иногда мы специально просили, чтобы нас туда на "топике" отвезли. Больше всего мы любили ходить по книжным магазинам.
В Арвай-Хээре было несколько замечательных мухлагов. (Мухлаг - это лавка.) Очень часто в сомонах можно было видеть автомухлаг, то есть автолавку. Чем характерны мухлаги? Размещались они буквально в каких-то сараюшках, с виду очень неказистых, а внутри на прилавках, на стеллажах, на поперечных жердинах были выложены, развешены или навалены следующие товары: мясо (мах), канцелярские товары, хлеб, гуталин, табак (тамхи), женские бюстгальтеры, водка (архи), конская сбруя, книги, в том числе наши советские и очень даже неплохие, леденцы, бинокли, вьетнамский бальзам "Звёздочка", дели (национальная одежда-халаты), корейская зубная паста, сапоги, в том числе национальные с загнутыми носами (по монгольской вере, а у них разновидность буддизма - ламаизм, земля священна и поэтому нельзя носком даже ковырнуть землю.
Ведь все монголы скотоводы-кочевники. У них раньше не было никакого земледелия, потому что землю нельзя было трогать. И для того, чтобы нечаянно не ковырнуть землю, у национальной обуви монгол носы загнуты к верху) и прочее, прочее…
Я специально перечислял в таком порядке, вернее, беспорядке, потому что именно так всё это было и представлено. В частности, на жердинах те же самые лифчики висели вместе со сбруей, тут же висели какие-нибудь штаны, тут же были переброшены кеды или пучки репчатого лука. Одним словом, мухлаг - это что-то любопытное и колоритное.
И вот однажды с Димитрием (были мы почему-то вдвоём) мы пришли в давно примеченный мухлаг на предмет посмотреть, не поступило ли каких-нибудь новых книжек на русском языке из Советского Союза. Мы зашли.
За прилавком, следя за жужжащими у потолка мухами, с абсолютно отрешённым лицом, стояла монгольская продавщица (кстати, похоже, такое выражение лица - это профессиональная особенность всех продавщиц во всём мире, будь то супермаркет или универмаг, или подобный, забытый Буддой в аймаке мухлаг).
Мы чинно поздоровались, сказав: "Сайнбайну-у". Нас не удостоили не то, что ответом, даже взглядом. Потоптавшись для приличия прямо перед носом продавщицы, видя, что никакой реакции на нас нет, мы пошли осматривать всё, что есть в этом мухлаге, особенно интересуясь книгами. Книги стояли, как назло, на полке, до которой было не дотянуться.
Мы жестами и всякими доброжелательными звуками стали приглашать продавщицу, чтобы она подошла и показала нам товар - ноль эмоций. Мы уже стали думать: может она глухая? Как тут, пригнувшись (а нужно сказать, что вход, вернее, - притолока в эту неказистую избушку или сараюшку была очень низкой), зашёл немолодой арат (монгол) в национальной одежде дели, подпоясанный кушаком, с туго набитой запазухой, где, как правило, находились: овечий сыр, нюхательный табак, просто табак, трубка, спички и…. что угодно. Это у них вместо карманов.
Он зашёл большой, грузный, отдуваясь - на улице стояла жара градусов сорок, а он был, мягко говоря, тепло одет, впрочем, как все монголы. Встал по середине, даже, по-моему, сделал "руки в боки" и на выдохе громко и очень внятно сказал: "Фу-уй!" Здесь нужно сказать, что первую букву я поменял из приличия, потому что произнёс он как раз то, что, возможно, некоторые из вас и подумали. Мы вздрогнули. Со страхом посмотрели на девушку, забыв, что это, может быть, по-русски звучит неприлично, а по-монгольски может быть совсем наоборот.
И, похоже, это действительно так и было, потому что девушка встрепенулась, перестала считать мух, заулыбалась и радостно что-то затараторила на своём языке и стала показывать какие-то сбруи, какие-то товары.
Мы с Димитрием переглянулись, сделали вывод, и, показав друг другу глазами, решили выйти из мухлага, дождаться, когда арат уйдёт и повторить этот опыт. И, видимо, так нам хотелось поскорей это сделать, что я, идя первым, забыл про эту низкую притолоку и со всего размаха, не успев открыть дверь, зафитилил лбом об эту притолоку.
Похоже, я сказал значительно больше слов и примерно на таком же диалекте, как при входе монгол, потому что когда я пришёл в себя после огромного количества искр, высыпавшихся из моих глаз, я услышал дружный хохот трёх человек. Хохотал Димитрий, хохотал арат и хохотала, утирая слёзы, продавщица, хлопая себя ладонью по лбу и приговаривая: "Толгой, толгой". (Я уже знал, что "толгой" - это голова).
Не хохотал, как вы легко можете догадаться, только я. Я зло сказал Димитрию: "Пойдём отсюда!"
Мы вышли, я уже не захотел повторять эксперимент и заходить вновь в этот мухлаг, и мы пошли восвояси.
Но через неделю, в следующее воскресенье, мы всё-таки с Димитрием зашли в знакомый нам мухлаг, продавщица радостно заулыбалась, хлопнула себя, как в прошлый раз, ладонью по лбу, сказала: "Толгой, толгой", и с удовольствием показала нам все книжные новинки.
Мы тогда очень много накупили книг к обоюдному удовольствию - продавщица, похоже, сделала план, а мы приобрели хорошие издания. И сколько бы мы потом ни заходили в этот мухлаг, она всегда жутко радовалась, традиционно хлопала себя ладонью по лбу и произносила: "Толгой, толгой!" Видать, ей очень понравилось соприкосновение моей толгой с притолокой её мухлага.
Вот такая интересная лингвистическая история.
Кстати, о лингвистике. Сейчас расскажу ещё одну историю, связанную с Димитрием, а потом расскажу один тоже лингвистический эпизод, который был у меня с Санькой Груздевым.
Как я уже сказал, Димитрий был очень продвинутый, эрудированный молодой человек, причём, должен сказать, он был очень интеллигентным геофизиком, практически никогда не ругался матом. И вот однажды в какой-то из полевых сезонов (это, кстати, тоже было, кода мы базировалась в Арвай-Хээре) у нас появилась новая повариха.
Дело в том, что у нас иногда работали девчонки-геофизики, в основном это были геофизики, женщин геологов (кроме Елены Борисовны) у нас никогда не было. Всегда была проблема с поварами и с поварихами, поэтому приходилось либо самим по очереди дежурить, чего никому не хотелось, либо, если была возможность, особенно когда стояли рядом с нашими воинскими частями, нанимать в поварихи кого-нибудь из жён советских военнослужащих. К сожалению, очень часто эти жёны не задерживались, несмотря на то, что у них абсолютно не было никакой работы, а тут можно было подзаработать, да неплохо.
Но условия у нас суровые - готовить нужно было либо на дровах, либо на паяльных лампах, воды всё время не хватало, пыль, жара, духота и геологи, прямо скажем, народ требовательный. Еда-то не замысловатая (гречка с тушёнкой, макароны с тушёнкой, чай, борщи из банок), но главное, чтобы это было рано утром и в полном объёме, и когда приходим из маршрута - всё должно быть готово.
А у некоторых то паяльная лампа заглохла, то и дров не могут нарубить.
Однажды, помню, хорошая была девочка, даже фалангу пальца чуть себе не отрубила. Звали её, кажется, Наташа. Перепугались мы до смерти, когда километра за три до лагеря увидели её идущую зарёванную по дороге, которую мы за несколько дней уже накатали, и всю в крови. Честно говоря, никогда у нас никаких ЧП связанных с людьми не было, потому что монголы очень гостеприимный, дружелюбный и мирный народ.
Но тут мы ужасно за неё перепугались, но потом оказалось, что это она просто у груди держала надрубленный (к счастью, не отрубленный) палец и кровь хлестала, заливая всю её. Ну, это я так, отвлёкся.
Кстати, всё-таки поварихи (когда они были), это что-то особенное в нашей небогатой разнообразием жизни, потому что вспомнил ещё одну знаменитую повариху. Как её звали? Что-то вроде похожее на Лору, но кличка у неё была точно "Монтана". Дело в том, что в отличие от Димитрия, эта самая Монтана не стеснялась в выражениях. К сожалению, иногда и мне приходилось употреблять крепкие выражения (но всегда по делу, если так можно сказать, и никогда для связки слов в предложениях), но терпеть не могу, когда это делает женщина. А её несло, боже ты мой, как!
И иногда она некоторые матерные идиомы заменяла словом "монтана". В её интерпретации, в зависимости от тональности, это могло означать всё, что угодно.
И был однажды такой случай. Здесь я опять вспомню Елену Борисовну. Она не всегда была в нашем отряде - моталась по нескольким наземным отрядам. Вот однажды она приехала буквально на два дня и ещё не была знакома с Монтаной. Ну, Монтана почему-то, интуитивно почувствовав, что это большой начальник (дарга, как говорят монголы), потому что Елена Борисовна - доктор наук, мой научный руководитель, и как-то сдерживалась при ней.
Но зато слово "монтана" у неё было через каждое второе слово. И вот эта Лора, раздавая нам ужин, ругаясь на всех тонах, что мы что-то там не так тарелки берём, не так их ставим, через слово всё время повторяла "монтана" да "монтана". Елена Борисовна слушала, слушала и потом так интеллигентно спрашивает: "Лора, а скажите, пожалуйста, что это вы всё время какое-то слово странное говорите: "монтана" и "монтана"?"
А Лора из-за того, что не могла говорить в привычном для себя режиме, была, мягко говоря, заведена до предела. И эти очень вежливые, интеллигентные слова Елены Борисовны, видимо, были последней каплей. Лора в огромном фартуке, надетом прямо поверх купальника, повернулась всем своим мощным торсом к Елене Борисовне, подбоченилась и, закипая от негодования, очень чётко и в то же время вкрадчиво сказала: "А "монтана", уважаемая Елена Борисовна, означает ….. мать!" - как Вы понимаете, я вынужден поставить многоточие.
Нужно было видеть лицо Елены Борисовны. Больше она никогда Лору ни о чём не спрашивала, но вместо двух дней, наутро она от нас уехала. Ну, это я опять отвлёкся, потому что здесь я рассказываю о Димитрии.
Так вот, появилась у нас новая повариха. Звали её, по-моему, каким-то необычным именем, что-то типа Инна. Инна была замужем за старшим лейтенантом. И, если я не ошибаюсь, Инна в своё время окончила Московскую консерваторию. Была она хрупкая девушка, с большими, почему-то печальными глазами, с, естественно, длинными-длинными музыкальными пальчиками.
Когда мы узнали её специальность, мы аккуратненько поинтересовались, как она насчёт готовить и насколько увязывается её профессиональная принадлежность с котлами, с грязной посудой, вёдрами, паяльными лампами, дровами и прочее, прочее. Но, видимо, помочь семейному бюджету так хотелось, что она заверила, что с ней проблем не будет, готовит она прекрасно, а паяльную лампу освоит и вообще всё будет замечательно.
И вот мы в Арвай-Хээре расселись в топопривязчике, на вторую машину, ГАЗ-66, в кузов с брезентовым верхом загрузили продукты, спальники, раскладушки. Одним словом - огромное количество скарба. За нашим "топиком" и за ГАЗ-66-ым на прицепе мы везли "квасовозки" с питьевой водой. Таким табором из двух машин мы тронулись километров за шестьсот от Арвай-Хээра для того, чтобы там разбить лагерь и отрабатывать очередные поля аэроаномалий.
И тут выяснилось, что эта самая Инна, мягко говоря, очень разговорчивая. Первый час едем - она, не закрывая рта, рассказывает о каких-то музыкальных произведениях, о своих уроках у каких-то знаменитых мастеров оперного пения, ещё терпимо. Второй час, я чувствую, что народ уже "закипает". На третий час народ стал потихонечку возмущаться.
Один интеллигентный Димитрий сидел у окошка, смотрел куда-то вдаль и мне казалось, что его абсолютно не раздражает иннина трескотня, но, как выяснилось, я глубоко ошибался. Народ уже стал во всю роптать, а Инна не унималась, её просто понесло - она несла какую-то "пургу", но остановиться, почему-то, не могла. И тут после её фразы: "Вы знаете, мне так не хватает занятий пением и всё время такое ощущение, что у меня прямо в горле стоит звук "ля"" (по-моему, я не ошибаюсь, именно так она и сказала, хотя может быть должно звучать по-другому), - наш Димитрий, спокойно повернувшись от окна, холодно и, как я увидел, с бешенством глядя на Инну, сказал: "Ну мало ли что у кого стоит, мы же об этом не говорим!" И вновь отвернулся к окну.
Что тут приключилось с интеллигентной девушкой Инной! Если называть вещи своими именами, она забилась в истерике. Нужно ли говорить, что Димитрия, бедного, интеллигентного Димитрия, которого "достали" эти оперные рассказы, она возненавидела. Причём, не придумала ничего лучшего, как на первой же вечерней стоянке, приготовив ужин, демонстративно не стала давать ему тарелку с едой.
Ну, мы ей, конечно, объяснили, что обижаться она может сколько угодно, но кормить надо всех, и кормить она, конечно, Димитрия стала, но все две недели этой выброски (а, кстати, дольше она не продержалась и потом больше никогда с нами не работала) тихо ненавидела Димитрия.
А зато мы, начиная от мысленных рукоплесканий в тот момент в "топике", когда он ей это сказал, и она, что называется, вынужденно сменила пластинку, восхищались Димитрием весь тот полевой сезон и, как вы видите, я продолжаю восхищаться до сих пор.
Публикации по теме:
Продолжаю воспоминания о Монголии и о своих друзьях-товарищах, о своих коллегах.
Расскажу о Дмитрии Демежко, Димитрии - как я его начал звать ещё в Монголии и зову до сих пор - начну с того, что сейчас он доктор наук, живёт и работает в Екатеринбурге. Он продолжает заниматься геофизикой, на самом деле занимается палеоклиматом, а также очень многими интересными вещами. Я, может быть, потом об этом ещё даже отдельно расскажу.
Познакомились мы с ним в середине 80-х, когда он приехал в нашу монгольско-советскую геологическую экспедицию в качестве инженера-геофизика. Димитрий был очень интеллектуальным и эрудированным человеком, с ним интересно было разговаривать на любые темы. А ещё у него было отличное, я бы сказал, тонкое чувство юмора. И плюс - настоящий полевик, настоящий товарищ, надёжный и как геофизик очень профессиональный.
Кстати, скоро я отдельным Постом размещу фотографии практически всех, о ком я вспоминаю и рассказываю на этих страницах, хотя, боюсь, что, может быть, чьих-то фотографий у меня не окажется, например, Огурчика, но может где-нибудь в архивах всё-таки и найду.
Итак, Димитрий. Приключений и всяких смешных историй у нас была масса. Расскажу о двух из них.
Дело было, наверное, в 83-ем году, а может в 84-ом, в Арвай-Хээре. Об этом аймаке я уже писал. Наш лагерь стоял рядом с аэродромом, недалеко от воинской советской части, километрах в семи-восьми от самого города. Когда у нас было свободное время или просто был выходной - воскресенье - и какая-нибудь машина ехала по каким-то надобностям в Арвай-Хээр, мы на ней доезжали до города, чтобы побродить по магазинам, мы очень любили это занятие, а иногда мы специально просили, чтобы нас туда на "топике" отвезли. Больше всего мы любили ходить по книжным магазинам.
В Арвай-Хээре было несколько замечательных мухлагов. (Мухлаг - это лавка.) Очень часто в сомонах можно было видеть автомухлаг, то есть автолавку. Чем характерны мухлаги? Размещались они буквально в каких-то сараюшках, с виду очень неказистых, а внутри на прилавках, на стеллажах, на поперечных жердинах были выложены, развешены или навалены следующие товары: мясо (мах), канцелярские товары, хлеб, гуталин, табак (тамхи), женские бюстгальтеры, водка (архи), конская сбруя, книги, в том числе наши советские и очень даже неплохие, леденцы, бинокли, вьетнамский бальзам "Звёздочка", дели (национальная одежда-халаты), корейская зубная паста, сапоги, в том числе национальные с загнутыми носами (по монгольской вере, а у них разновидность буддизма - ламаизм, земля священна и поэтому нельзя носком даже ковырнуть землю.
Ведь все монголы скотоводы-кочевники. У них раньше не было никакого земледелия, потому что землю нельзя было трогать. И для того, чтобы нечаянно не ковырнуть землю, у национальной обуви монгол носы загнуты к верху) и прочее, прочее…
Я специально перечислял в таком порядке, вернее, беспорядке, потому что именно так всё это было и представлено. В частности, на жердинах те же самые лифчики висели вместе со сбруей, тут же висели какие-нибудь штаны, тут же были переброшены кеды или пучки репчатого лука. Одним словом, мухлаг - это что-то любопытное и колоритное.
И вот однажды с Димитрием (были мы почему-то вдвоём) мы пришли в давно примеченный мухлаг на предмет посмотреть, не поступило ли каких-нибудь новых книжек на русском языке из Советского Союза. Мы зашли.
За прилавком, следя за жужжащими у потолка мухами, с абсолютно отрешённым лицом, стояла монгольская продавщица (кстати, похоже, такое выражение лица - это профессиональная особенность всех продавщиц во всём мире, будь то супермаркет или универмаг, или подобный, забытый Буддой в аймаке мухлаг).
Мы чинно поздоровались, сказав: "Сайнбайну-у". Нас не удостоили не то, что ответом, даже взглядом. Потоптавшись для приличия прямо перед носом продавщицы, видя, что никакой реакции на нас нет, мы пошли осматривать всё, что есть в этом мухлаге, особенно интересуясь книгами. Книги стояли, как назло, на полке, до которой было не дотянуться.
Мы жестами и всякими доброжелательными звуками стали приглашать продавщицу, чтобы она подошла и показала нам товар - ноль эмоций. Мы уже стали думать: может она глухая? Как тут, пригнувшись (а нужно сказать, что вход, вернее, - притолока в эту неказистую избушку или сараюшку была очень низкой), зашёл немолодой арат (монгол) в национальной одежде дели, подпоясанный кушаком, с туго набитой запазухой, где, как правило, находились: овечий сыр, нюхательный табак, просто табак, трубка, спички и…. что угодно. Это у них вместо карманов.
Он зашёл большой, грузный, отдуваясь - на улице стояла жара градусов сорок, а он был, мягко говоря, тепло одет, впрочем, как все монголы. Встал по середине, даже, по-моему, сделал "руки в боки" и на выдохе громко и очень внятно сказал: "Фу-уй!" Здесь нужно сказать, что первую букву я поменял из приличия, потому что произнёс он как раз то, что, возможно, некоторые из вас и подумали. Мы вздрогнули. Со страхом посмотрели на девушку, забыв, что это, может быть, по-русски звучит неприлично, а по-монгольски может быть совсем наоборот.
И, похоже, это действительно так и было, потому что девушка встрепенулась, перестала считать мух, заулыбалась и радостно что-то затараторила на своём языке и стала показывать какие-то сбруи, какие-то товары.
Мы с Димитрием переглянулись, сделали вывод, и, показав друг другу глазами, решили выйти из мухлага, дождаться, когда арат уйдёт и повторить этот опыт. И, видимо, так нам хотелось поскорей это сделать, что я, идя первым, забыл про эту низкую притолоку и со всего размаха, не успев открыть дверь, зафитилил лбом об эту притолоку.
Похоже, я сказал значительно больше слов и примерно на таком же диалекте, как при входе монгол, потому что когда я пришёл в себя после огромного количества искр, высыпавшихся из моих глаз, я услышал дружный хохот трёх человек. Хохотал Димитрий, хохотал арат и хохотала, утирая слёзы, продавщица, хлопая себя ладонью по лбу и приговаривая: "Толгой, толгой". (Я уже знал, что "толгой" - это голова).
Не хохотал, как вы легко можете догадаться, только я. Я зло сказал Димитрию: "Пойдём отсюда!"
Мы вышли, я уже не захотел повторять эксперимент и заходить вновь в этот мухлаг, и мы пошли восвояси.
Но через неделю, в следующее воскресенье, мы всё-таки с Димитрием зашли в знакомый нам мухлаг, продавщица радостно заулыбалась, хлопнула себя, как в прошлый раз, ладонью по лбу, сказала: "Толгой, толгой", и с удовольствием показала нам все книжные новинки.
Мы тогда очень много накупили книг к обоюдному удовольствию - продавщица, похоже, сделала план, а мы приобрели хорошие издания. И сколько бы мы потом ни заходили в этот мухлаг, она всегда жутко радовалась, традиционно хлопала себя ладонью по лбу и произносила: "Толгой, толгой!" Видать, ей очень понравилось соприкосновение моей толгой с притолокой её мухлага.
Вот такая интересная лингвистическая история.
Кстати, о лингвистике. Сейчас расскажу ещё одну историю, связанную с Димитрием, а потом расскажу один тоже лингвистический эпизод, который был у меня с Санькой Груздевым.
Как я уже сказал, Димитрий был очень продвинутый, эрудированный молодой человек, причём, должен сказать, он был очень интеллигентным геофизиком, практически никогда не ругался матом. И вот однажды в какой-то из полевых сезонов (это, кстати, тоже было, кода мы базировалась в Арвай-Хээре) у нас появилась новая повариха.
Дело в том, что у нас иногда работали девчонки-геофизики, в основном это были геофизики, женщин геологов (кроме Елены Борисовны) у нас никогда не было. Всегда была проблема с поварами и с поварихами, поэтому приходилось либо самим по очереди дежурить, чего никому не хотелось, либо, если была возможность, особенно когда стояли рядом с нашими воинскими частями, нанимать в поварихи кого-нибудь из жён советских военнослужащих. К сожалению, очень часто эти жёны не задерживались, несмотря на то, что у них абсолютно не было никакой работы, а тут можно было подзаработать, да неплохо.
Но условия у нас суровые - готовить нужно было либо на дровах, либо на паяльных лампах, воды всё время не хватало, пыль, жара, духота и геологи, прямо скажем, народ требовательный. Еда-то не замысловатая (гречка с тушёнкой, макароны с тушёнкой, чай, борщи из банок), но главное, чтобы это было рано утром и в полном объёме, и когда приходим из маршрута - всё должно быть готово.
А у некоторых то паяльная лампа заглохла, то и дров не могут нарубить.
Однажды, помню, хорошая была девочка, даже фалангу пальца чуть себе не отрубила. Звали её, кажется, Наташа. Перепугались мы до смерти, когда километра за три до лагеря увидели её идущую зарёванную по дороге, которую мы за несколько дней уже накатали, и всю в крови. Честно говоря, никогда у нас никаких ЧП связанных с людьми не было, потому что монголы очень гостеприимный, дружелюбный и мирный народ.
Но тут мы ужасно за неё перепугались, но потом оказалось, что это она просто у груди держала надрубленный (к счастью, не отрубленный) палец и кровь хлестала, заливая всю её. Ну, это я так, отвлёкся.
Кстати, всё-таки поварихи (когда они были), это что-то особенное в нашей небогатой разнообразием жизни, потому что вспомнил ещё одну знаменитую повариху. Как её звали? Что-то вроде похожее на Лору, но кличка у неё была точно "Монтана". Дело в том, что в отличие от Димитрия, эта самая Монтана не стеснялась в выражениях. К сожалению, иногда и мне приходилось употреблять крепкие выражения (но всегда по делу, если так можно сказать, и никогда для связки слов в предложениях), но терпеть не могу, когда это делает женщина. А её несло, боже ты мой, как!
И иногда она некоторые матерные идиомы заменяла словом "монтана". В её интерпретации, в зависимости от тональности, это могло означать всё, что угодно.
И был однажды такой случай. Здесь я опять вспомню Елену Борисовну. Она не всегда была в нашем отряде - моталась по нескольким наземным отрядам. Вот однажды она приехала буквально на два дня и ещё не была знакома с Монтаной. Ну, Монтана почему-то, интуитивно почувствовав, что это большой начальник (дарга, как говорят монголы), потому что Елена Борисовна - доктор наук, мой научный руководитель, и как-то сдерживалась при ней.
Но зато слово "монтана" у неё было через каждое второе слово. И вот эта Лора, раздавая нам ужин, ругаясь на всех тонах, что мы что-то там не так тарелки берём, не так их ставим, через слово всё время повторяла "монтана" да "монтана". Елена Борисовна слушала, слушала и потом так интеллигентно спрашивает: "Лора, а скажите, пожалуйста, что это вы всё время какое-то слово странное говорите: "монтана" и "монтана"?"
А Лора из-за того, что не могла говорить в привычном для себя режиме, была, мягко говоря, заведена до предела. И эти очень вежливые, интеллигентные слова Елены Борисовны, видимо, были последней каплей. Лора в огромном фартуке, надетом прямо поверх купальника, повернулась всем своим мощным торсом к Елене Борисовне, подбоченилась и, закипая от негодования, очень чётко и в то же время вкрадчиво сказала: "А "монтана", уважаемая Елена Борисовна, означает ….. мать!" - как Вы понимаете, я вынужден поставить многоточие.
Нужно было видеть лицо Елены Борисовны. Больше она никогда Лору ни о чём не спрашивала, но вместо двух дней, наутро она от нас уехала. Ну, это я опять отвлёкся, потому что здесь я рассказываю о Димитрии.
Так вот, появилась у нас новая повариха. Звали её, по-моему, каким-то необычным именем, что-то типа Инна. Инна была замужем за старшим лейтенантом. И, если я не ошибаюсь, Инна в своё время окончила Московскую консерваторию. Была она хрупкая девушка, с большими, почему-то печальными глазами, с, естественно, длинными-длинными музыкальными пальчиками.
Когда мы узнали её специальность, мы аккуратненько поинтересовались, как она насчёт готовить и насколько увязывается её профессиональная принадлежность с котлами, с грязной посудой, вёдрами, паяльными лампами, дровами и прочее, прочее. Но, видимо, помочь семейному бюджету так хотелось, что она заверила, что с ней проблем не будет, готовит она прекрасно, а паяльную лампу освоит и вообще всё будет замечательно.
И вот мы в Арвай-Хээре расселись в топопривязчике, на вторую машину, ГАЗ-66, в кузов с брезентовым верхом загрузили продукты, спальники, раскладушки. Одним словом - огромное количество скарба. За нашим "топиком" и за ГАЗ-66-ым на прицепе мы везли "квасовозки" с питьевой водой. Таким табором из двух машин мы тронулись километров за шестьсот от Арвай-Хээра для того, чтобы там разбить лагерь и отрабатывать очередные поля аэроаномалий.
И тут выяснилось, что эта самая Инна, мягко говоря, очень разговорчивая. Первый час едем - она, не закрывая рта, рассказывает о каких-то музыкальных произведениях, о своих уроках у каких-то знаменитых мастеров оперного пения, ещё терпимо. Второй час, я чувствую, что народ уже "закипает". На третий час народ стал потихонечку возмущаться.
Один интеллигентный Димитрий сидел у окошка, смотрел куда-то вдаль и мне казалось, что его абсолютно не раздражает иннина трескотня, но, как выяснилось, я глубоко ошибался. Народ уже стал во всю роптать, а Инна не унималась, её просто понесло - она несла какую-то "пургу", но остановиться, почему-то, не могла. И тут после её фразы: "Вы знаете, мне так не хватает занятий пением и всё время такое ощущение, что у меня прямо в горле стоит звук "ля"" (по-моему, я не ошибаюсь, именно так она и сказала, хотя может быть должно звучать по-другому), - наш Димитрий, спокойно повернувшись от окна, холодно и, как я увидел, с бешенством глядя на Инну, сказал: "Ну мало ли что у кого стоит, мы же об этом не говорим!" И вновь отвернулся к окну.
Что тут приключилось с интеллигентной девушкой Инной! Если называть вещи своими именами, она забилась в истерике. Нужно ли говорить, что Димитрия, бедного, интеллигентного Димитрия, которого "достали" эти оперные рассказы, она возненавидела. Причём, не придумала ничего лучшего, как на первой же вечерней стоянке, приготовив ужин, демонстративно не стала давать ему тарелку с едой.
Ну, мы ей, конечно, объяснили, что обижаться она может сколько угодно, но кормить надо всех, и кормить она, конечно, Димитрия стала, но все две недели этой выброски (а, кстати, дольше она не продержалась и потом больше никогда с нами не работала) тихо ненавидела Димитрия.
А зато мы, начиная от мысленных рукоплесканий в тот момент в "топике", когда он ей это сказал, и она, что называется, вынужденно сменила пластинку, восхищались Димитрием весь тот полевой сезон и, как вы видите, я продолжаю восхищаться до сих пор.
Публикации по теме: