Загадка менестреля. Признание и орга́н
← назад | вперёд →
Наконец-то я призналсяС утра, прогнав Нину по каким-то делам, соорудил мастер из обрезка доски и веревок детскую качалку, пристегнул её к крюку электролебедки и вознесся в прекрасном настроении под самый потолок. Я нашёл момент самым подходящим. Присев в ногах скульптора на перевернутое ведро, стал рассказывать про вокзал, кошелек, трамвай. Про инцидент с пьяницей, который рядом со мной обосновался в трамвае, особенно подробно и обстоятельно поведал. При этом старался представить Василия в самом выгодном свете, чтоб как-то объяснить своё появление тут. Но он, дела минувшие, случая этого не помнил, или сделал вид, что не помнит - лишь плечами пожал. Однако не перебивал, сидел в своем поднебесье - как режиссёр на съёмках фильма - бородатый, усталый, но внимательный и чуткий.
- Так ты не по объявлению пришёл? - спросил, наконец, он.
Я только пожал плечами, о каком объявлении идёт речь. А он разъяснять не стал - замер и как-то тупо на меня уставился. Кажется, он не ожидал подобного поворота. Однако когда стал я опять про потерянный кошелёк рассказывать, немного оживился.
- Ну-ка, ну-ка, с этого места, давай поподробней. Где потерял? - стал уточнять он.
- На вокзале.
- Вокзал большой. Просто так, друг мой, мы ничего не находим и не теряем. Всё давно уже расписано в небесной механике. Докладывай, что и почём. Где и как конкретно потерял?
Я стал рассказывать подробней и обстоятельней… Поезд прибыл к ночи. Пока высадка, толчея на перроне - уже двенадцать. Как ни крути, ночь на вокзале твоя. Кажется, уже весь его обходил, но присесть негде, и всё ходишь, ходишь… Помнится, в буфете перекусил, кошелёк ещё был, вспоминал я… Да, был. Потом остановился у какого-то прилавка. Витрина нарядная, торговля бойкая - как пройти мимо. Да и цены подкупают. Даже портмоне уже достал - из потайного нагрудного кармана. Но паренёк за стойкой, стал я припоминать подробности того вечера, продавец этого самого лотка, вдруг враз потерял к нам, покупателям, всякий интерес и занялся совсем другими, ну прямо неотложными, делами. Достал он из-под прилавка коробку, полную денег, и стал перебирать их, будто нас, приезжих поддразнивая: вот вы, командированные и туристы, целый год копили, а у меня столько за смену наберётся, видите, коробки из-под обуви не хватает. Сейчас, мол, деньжата утрамбую и торговлю продолжу. А пока он перекладывает купюры, рука устаёт сжимать кошелек…
- А ты, говоришь, потерял. Случайно, мол, где-то выронил… Раскрутили тебя, мил человек, как лоха. Им твой кошелек достать из потайного кармана - вот задача. А ты им и помог. Сам достал… И какие теперь планы?
- Домой надо, - отвечал я, ожидал, что начнёт он меня либо отговаривать, либо, что мне, конечно, больше нравилось, тут же даст команду спустить его на грешную землю, потом из цеха - в мастерскую, откроет свой маленький металлический ящик, типа сейфа, и деньги на дорогу протянет.
А он вниз не спешил - принялся опять проверять арматуру на прочность.
- Ты своим не звонил, как они? Волнуются, наверно? Обязательно позвони... Я домой регулярно сообщаю: жив, здоров - а сил доехать нету. Конечно, скучаю, и по детям тоже. Но это ж, сколько время терять: на метро через весь город, а потом ещё на электричке.
Василий ребятишек назвал по именам - мальчик у него и девочка, почти погодки, и место назвал, где живёт - самый отдаленный район города, так я понял. И лишь после лирического отступления пожелал он спуститься для дальнейшего разговора: «Ну-ка, сними меня отсюда. Пойдём чайку попьем».
Мы прошли по темному коридору в тишину мастерской, где журчала струйка воды из крана и скреблась под умывальником мышка.
- Что-то Нина задерживается, - приговаривал он, наливая в свою кружку чай. - Посмотрим, что там у нас в холодильнике?
Он достал колбасу и печенье. Печенье вернул обратно, решил, что оно подождёт, хуже ему не станет, а колбасу съесть надо. Он сделал два бутерброда и в задумчивости сжевал оба.
У каждого из нас была чашка со своим рисунком, и мы посуду мыли только за собой: поленился - пей-ешь из грязной. Такой порядок завёл он. И надо сказать, из грязной посуды пока никто не ел и не пил. Ещё каждый сам себе наливал чай, друг за другом не ухаживали - чтоб, значит, меньше за столом разговоров было и суеты.
- А сколько я заработал? На дорогу хватит? - дождался я, когда опустела его тарелка.
- Да ешь ты, у меня все записано: сколько и за что. - И для пущей убедительности достал он из кармана пухлую записную книжку и положил её на стол. - Все сполна получим. Вот только работу закончим...
Не думал я, что после моего признания он снова о работе заговорит.
- А когда мы закончим твою работу? - наконец-то задал я свой сакраментальный вопрос. Но мастер от него красиво ушел:
- Нашу работу, - поправил он. - А с твоей помощью я надеюсь управиться… - почесал он бороду и уставился в окно, - ну, как пойдёт…
- Меня это не устраивает, - сказал я. Тихо сказал, как будто сам себе. И тоже повернулся к окну. Солнце катилось над крышами домов. По набережной канала спешили люди и машины в сторону Лиговского проспекта, а оттуда совсем недалеко до Московского вокзала. В долю секунды оказался я мысленно дома, на кухне: жена накрывала на стол, а за окном, возле которого стоит у нас кухонный стол, столь же тепло и солнечно... А может, ещё теплее и солнечнее...
- А что тебя не устраивает? Живи, работай… - начал, было, он, но тут же сам себя и остановил. - Откуда я знал, что ты не по объявлению пришел… Завтра Нину озадачим: пусть ещё расклеит. Придут помощники, и езжай с Богом.
- А если не придут? - помнил я Нинины сомнения.
- Придут.
Я молчал.
- Ну, дай мне хоть несколько дней, - попросил он.
И разве я мог отказать. Три дня ударного труда, решил я про себя, и - до свиданья! На дорогу себе теперь-то уж я, всяко, заработал.
Вот он какой - органК обеду следующего дня посреди цеха возлежал ровный блестящий глиняный шар - словно скатал его неведомый великан и пришлепал к деревяшке подиума. Василий оживленно кружил вокруг него с верёвкой и деревянным метром: меряя Лотос "по талии", от макушки до пола, взбирался и снова спускался. Потом нашёл в углу две короткие щербатые лестницы, по которым лазали теплотехники на паровой котел, связал верхние перекладинки проволокой - вышла неплохая стремянка, и стал описывать с ней круги вокруг Лотоса. Наконец, довольный замерами, веревку смотал и поздравил присутствующих, стало быть, себя и меня, с отличной работой.
- Пора, пора начинать, - гладил он глину, как частник любимую буренку, - завтра первую страничку и откроем. Начнем с главного регистра. Ну что ты раскис, сейчас самая работа начнётся!
Обедали наспех, в мастерской. Он выдвинул из-под топчана потрепанный чемодан, достал из него кипу бумаг, пару толстенных книг и предложил всё это мне - для внимательного изучения. Мол, мне это надо обязательно знать. «Тут и устройство органа, - разглаживал он мятые кальки с непонятными схемами, - тут и его архитектура», - объяснял он содержимое потрёпанных книг.
Я внимательно заглядывал ему в глаза - он шутит или издевается? На шутника он в данный момент не походил. Значит, просто забыл про сегодняшний разговор. А он мою оторопь понял по-своему.
- Да, орган - это сложное архитектурное произведение. Порой. По размеру это целое здание. В три этажа, а то и более… И дверь, и лестницы - всё как внутри обычного дома. И не менее сложная коммуникация. Сложная и хрупкая. Входить внутрь будем только в тапочках. Не как сейчас в сапогах шлёпаем. Мы пока только-только завершаем черновую работу - потому и грязь, и тяжело. Но фундамент уже возвели, и начинается самое интересное - творческий процесс, созидание… Называй как угодно. Главное, чтоб тут всё двигалось, вертелось, крутилось и созидалось!
А на мою попытку напомнить о моем отъезде он предостерегающе вознёс заскорузлый от глины указующий свой перст, что могло означать только одно: ты мой настрой не сбивай, и раньше времени разговоры эти не заводи. Слова мои об отъезде, читалось в его глазах, ранят его в самое сердце, поскольку сбивают мысли с творческого процесса. А он только-только удачно начался...
Конечно, на его предостерегающий жест я мог ответить не менее убедительно. Напомнить, к примеру, что, не он ли сам просил у меня всего три дня - и не завтра ли истекает срок? Пора уже выставить доброго коньяка к вечернему прощальному ужину, пора подумать о билете - летом с ними такая напряженность. Да хоть бы подбодрил каким обещанием, что, мол, да, жаль расставаться, но уговор дороже денег - тебе пора ехать, а билет, кстати, лучше взять заранее, а не откладывать на последний момент. Пускай Нина на вокзал тут же и сходит. Поездов хоть и много из Северной Столицы разбегается в разные стороны, но лето, знаете ли, пора отпусков, и население огромной нашей страны считает своим долгом побывать в Ленинграде - дивной красоты городе…
Ничего он этого не сказал, и, судя по всему, даже не подумал. Мысли его крутились вокруг завтрашней работы у Лотоса. Лично я посчитал это не очень справедливым - думать только о своей работе. Он начал опять расписывать, какие свершения произойдут на подиуме, как быстро будет обрастать глиняный шар необходимыми лепестками рельефа, как ударно предстоит нам потрудиться… Наверное, ему следовало постучать по деревянным доскам подиуму, чтоб, значит, не сглазить, предстоящий успех, а он этого не сделал, не посчитал нужным. И отвернулась удача: то ли выпорхнула сразу после обеда в раскрытые настежь окна, то ли сказалась накопившаяся усталость - опутала мастеру руки и мысли. До конца дня он так и не решился на точный и сильный взмах заточенным под палаш обломком рессорного листа, чтоб обозначить хотя бы самые первые складки долгожданного рельефа.
← назад | вперёд →