II. По выжженной равнине, за метром метр, идут по Украине латышские эСэС...
Продолжение рассказа о том, как 80 лет тому назад латышские шуцманы отправились «наводить порядок» на Украине.
Часть I. Часть II, данная. Часть III. Часть IV.
Hier haben Sowjets ihre Bomben ziellos abgeworfen / Ienaidnieka granātu izrautajā bedrē // В яме, вырытой вражескими гранатами [Здесь Советы бесцельно сбросили свои бомбы].
Der Kampf mit einer gröseren Bande
Feldwebel A. L.
Von Resten des regulären Heeres, professionellen Räubern und Juden zusammengesetzte größere Banditen-Einheiten machen für ihre Lager gewöhnlich schwer zugängliche Orte aus. Eine solche an Wäldern und Morasten reiche Gegend liegt auch zwischen dem Haupt- und Nebenfluß südwestlich des Städtchens D.
Der Überfall der Banditen.
Als das Bataillon im Städtchen Quartier bezog, wurde ein Zug einer Kompanie zum Schutze eines 8 Kilometer weit entfernten Staats-Gutes abkommandiert. Die dort unlängst einguartierte, örtliche Polizeieinheit hatten die Banditen herausgeworfen, das eingebrachte Korn verbrannt und die Dreschlokomobile mit Handgranaten vernichtet. In der ersten Nacht nach unserer Ankunft fehlen den Banditen noch Nachrichten über unsere Stärke und unsere Bewaffnung. Am nächsten Tage spionieren, sie aus und zögern nicht mehr mit ihrem Angriff. Als es dunkel geworden ist, um 22 Uhr, hören wir im Städtchen Kriegslärm. Anfangs hört man nur Gewehrschüsse, doch bald wird das Konzert vervollständigt durch Granatwerfer und den Baß der leichten Infanterieartillerie. Das Feuer dauert über eine Stunde. Wir sammeln eiligst die freien Reserven (das Städtchen kann auch nicht ohne Schutz bleiben) und schicken sie ihnen zur Hilfe. Wir sind sehr besorgt, denn unsere schwerste Waffe war damals noch die Handgranate. Zum Glück war außer dem energischen Zugkommandeur Leutn. P. am Tage auch der furchtlose Kapt. E. hingefahren, um die Einquartierung zu besichtigen, und da er nicht zurückkommt, nehmen wir an, daß er im kritischen Moment auch dort ist. Es erweist sich, daß die Banditen von- 2 Seiten angreifen. Dank der Dunkelheit und der am Tage ausgekundschafteten Standorte unserer Wachtposten waren sie an das Gebäude des früheren Schlosses, in dem der Zug untergebracht war, mit Handgranaten auf Wurfweite herangekrochen und versperrten so mit automatischen Waffen den Ausgang. Zu gleicher Zeit wurde auch versucht, unsere Posten zu beseitigen, wobei der aufsteigende Nebel sehr günstig war.
Der Soldat G. hat so unermündlich gefeuert, daß er beim Zurückweichen vor der Übermacht seine Hände am heiß gewordenen Lauf verbrannte. Es stellte sich später heraus, daß von seinem Feuer 8 Banditen gefallen waren. Die im Gebäude Eingeschlossenen waren zum Fenster hinausgesprungen, weil sie die belagerte Türe nicht benutzen konnten, und so wurde schließlich der Überfall zurückgeschlagen, obgleich der Feind aus schweren Geschützen feuerte.
Unterdessen war unsere Verstärkung angelangt. Nach einer Stunde wurde der Überfall von 2 anderen Seiten wiederholt. Doch durch das zeitige Eintreffen unserer Hilfskräfte wurde das Unternehmen der Banditen ohne besondere Schwierigkeiten liquidiert.
Am nächsten Morgen fand man in der Umgebung des Schlosses aufgerissene Verbandspäckchen und Blutspuren, die von Verwundeten zeugten. Zum Fortschaffen der Gefallenen hatten die Banditen aus dem nächsten Dorf zwei Wagen genommen und sich dann in die Wälder zurückgezogen. Wir hatten keine Verluste.
Cīņa ar kādu lielāku bandu
Serž. A. L.
No rēgulārā karaspēka atliekām, profesionāliem laupītājiem un žīdiem komplektējošās lielākas bandītu vienības parasti izvēlas savai nometnei grūti pieejamus apgabalus. Tāds mežains purvu apgabals starp galveno upi un tās pieteku izveidojies arī dienvidrietumos no D. pilsētiņas.
Bandītu uzbrukums.
Kad oktobra mēneša sākumā bataljons apmetās pilsētiņā, kādas rotas viens vads tiek norīkots 8 km attālajā valsts saimniecībā apsardzībai. Tur nesen novietoto vietējo policijas spēku vienību bandīti izsituši, sadedzinot daļu novāktās labības, un pat kuļlokomobili saspridzinot rokas granātām.
Pirmo nakti pēc mūsu vada ierašanās bandītiem trūkst vēl ziņu par mūsu stiprumu un apbruņojumu. To viņi izspiego nākošā dienā un ar uzbrukumu nekavējas. Tikko īsti satumsis - ap pīkst. 22, mēs, pilsētiņā esošie, sadzirdam kaujas troksni. Sākumā tikai vieglie ieroči, bet drīz šo koncertu papildina arī granātmetēju un vieglās kājnieku artilērijas basi. Uguns darbība ilgst vairāk kā stundu. Mēs steigā savācam iespējamās rezerves (pilsētiņu bez apsardzības atstāt arī nevar) un, iesēdinājuši tās pāris automašīnās, sūtām palīgā. Mūsu prāti ir visai nemierīgi, jo smago ieroču troksnis nav mums par labu, bet gan otrādi - mūsu smagākais ierocis toreiz vēl bija tikai rokas granāta. Par laimi bez enerģiskā vada komandieŗa ltn. P. dienā uz divriteņa (!) ar novietni iepazīties aizbrauca arī pats rotas komandieris, bezbailīgais kapteinis E. Tā kā viņš nav atgriezies, mēs pieņemam, ka arī viņš kritiskajā momentā tur ir klāt.
Izrādās, ka bandīti nākuši uzbrukumā no divām pusēm. Pateicoties tumsai un dienā izlūkotām mūsu posteņu atrašanās vietām, viņi vada novietnes mūra ēkai (bij. muižas pilij) pielīduši rokas granātas sviediena attālumā un ar automātiskiem ieročiem nosprostojuši ēkas izejas. Tanī pat laikā mēģināti nocelt arī mūsu posteņi, kādai darbībai sevišķi izdevīga bijusi tuvējā ielejā sacēlusies migla. Kareivis G. ar savu patšauteni strādājis postenī tik neatlaidīgi, ka, pārspēkam uzmācoties, atejot pie sakarsušā stobra apdedzinājis rokas. Kā vēlāk noskaidrojās, galvenā kārtā no viņa uguns krituši astoņi uzbrucēji. Telpās esošie, sprāgstošo ložu uguns nosprostotās durvis nevarēdami izlietot, izlēkuši pa logiem, un uzbrukums beidzot atsists, neskatoties uz ienaidnieka smagajiem ieročiem, kas šāvuši no pozīcijām, novietojušies uz mērķi viens pret otru zem 90°.
Pa to laiku mūsu papildspēki ienaidnieka netraucēti sasnieguši kaujas vietu (automašīnas braukušas gan tikai līdz mežam). Paiet vairāk kā stunda, un uzbrukums atkārtojas! Tas tagad tiek ievadīts no divām citām pusēm. Šī bandītu pasākuma likvidēšanai, ievērojot laikā pienākušos papildspēkus, nebija grūtību.
Otrā rītā pils apkārtnē atrada vairākās vietās uzplēstas pārsienamās paketes, tāpat asiņu pēdas, kas liecināja par ievainotiem. Kritušo aizvākšanai bandīti tuvējā sādžā bija paņēmuši divus pajūgus un atkāpušies atpakaļ mežos. Mums cilvēku zaudējumu nebija.
Kauja pārgājienā.
Par nožēlošanu, lai gan mūsu izlūkpatruļas ar bandītu priekšposteņiem uguns sakarus pēc vēlēšanās varēja atrast, pēkšņi nāca rīkojums bataljonam pārvietoties bandas novietojuma apgabalam otrā pusē. Tas notika 9. oktobrī, kad rotas tikko kā bija saņēmušas pārtiku nākošai dekadai. To tagad vajadzēja pa smilšainajiem ceļiem vest līdzi. Kopā ar municijas ratiem es mūsu rotā saskaitīju 55 pajūgus. Ar tā pārlādētu trosu rotu var pielīdzināt grūsnējam dzīvniekam, kas maz kustības spējīgs.
Lai gan abu rotu ceļš veda bandītu rajonam gaŗām, 2. rota bija atsevišķi iedama palaidusi neievērotu attiecīgo nogriešanās vietu un caur iepriekšminētā mūsu vada kaujas vietu nonākuši kādā sādžā. Tur jau pa gabalu bijusi manāma dzīva kustība, un priekšgrupa sādžā ienākot nekavējoties atklājusi uguni uz uztraukumā uz mežu skrejošiem bandītiem. Sādžā palikušie partizāni atklājuši pretuguni no ēku stūŗiem, pat jumtiem. Rotas gājiena kolonnā radies zināms apjukums, jo kaujas trokšņa izbijušies šķūtszirgi sākuši trakot, apgāžot dažus vezumus. Pajūgu vadītāji - vietējie zemnieki - pametuši zirgus un slēpjas no uguns ceļmalas grāvjos. Pa to laiku bandīti mežā sakārtojušies uzbrukumam. Tie vispirms ieņem pozicijas sādžas kapos, kuru sēta ir jau dabīgs aizsegs. Mūsējie paspējuši uzstādīt pozīcijās smagos ložmetējus un atklāj pretuguni. Tai tomēr nav iespaidīgu panākumu, jo bandītiem labs aizsegs. Tie, būdami skaitliskā pārsvarā, sāk uzbrukumu no kapsētas ārā. Kāds gara auguma vīrs kliedz komandu krievu valodā: „Za Staļinu, za rodinu vperjod!“ Kāds mūsu strēlnieks to nekavējoties nogāž gar zemi ar labi tēmētu lodi. Redzēdams uzbrucēju uguns pastiprināšanos, rotas komandieris dod pavēli glābt trošu. Ar lielām mokām zem ienaidnieka uguns (tie šāvuši parasti par augstu) pajūgus izdodas sakārtot uz ceļa un virzīt tālāk.
Pa to laiku uz parallēlā (īstā) ceļa kaujas vietai uz 1,5 km pienākusi arī bataljona pirmā rota. Tās komandieris nekavējoties izsūta vienu vadu draugiem palīgā. Kad mēs sasniedzam priedulāja malu pie lielā klajuma, kura otrā pusē pie meža atrodas minētā sādža, 2. rotas vezumnieku kolonna jau virzās uz mūsu pusi. Tā kā tālskata mums nav, sākumā nevar saprast, vai tie ir mūsējie vai ienaidnieks. Atliek steidzīgi izsūtīt grupu šķērsot nācējiem ceļu un uzzināt to piederību. Tiek dots arī gaismas signāls ar zaļu raķeti.
Kamēr 2. rota mūsu pabalstīta atraujas no ienaidnieka, pēdējais paspējis pievilkt papildspēkus. proti, smagos ieročus. Sāk strādāt prettanku lielgabals un granātmetēji. To uguns par laimi dod tikai tuvlīžus un pārlīžus, kas zaudējumus mums neņes. Pirmā rota, atstājusi savu pajūgu apsardzību no ienaidnieka atrāvušamies spēkiem, dodas pretuzbrukumā. Tomēr bandīti ir jau aizlaidušies atkal mežā. Abas rotas pīkst. 18 iesāk kopīgu gājienu noteiktā virzienā uz upes pārceltuvi. Drīz uznākušās tumsas un lietus dēļ šis gājiens novirzās vairāk pa labi un pīkst. 22 nonāk pie kādas citas pārceltuves. Kā pāris dienas vēlāk noskaidrojas, šī nomaldīšanās bijusi mūsu laime. Bandīti, sādžas kaujā zaudējuši 17 kritušus un 22 ievainotus, apm. 3 rotu stiprumā steigušies/ mūs sagaidīt pie pārceltuves. Viegli iedomāties, ka šāda negaidīta nakts sastapšanās mums svešā apvidū lielas upes malā būtu prasījusi zaudējumus. Turpretim dienas kaujā mēs cietām tikai vienu kontuzētu kareivi, kurš palika ierindā.
Atmaksas gājiens.
Decembŗa mēnesis vēl nebija pusē, kad nāca rīkojums akcijai pret lielo bandu no visām pusēm. Mūsu bataljonam tika ierādīts svarīgs centra iecirknis, kur varēja sagaidīt arī ienaidnieka kaujas ratu pretestību. Totiesu tagad arī mūsu rīcībā bija iespaidīgi smagie ieroči. Pirmajās dienās bandīti pielietoja bēgšanas un izvairīšanās taktiku (protams, viņi no mums bēgdami uzskrēja citām daļām). Pāris artilērijas šāviņu kādai meža nometnei ar apakšzemes bunkuriem pietika, lai tās „varonīgie“ aizstāvji laistos lapās. Iznāca tikai negaidīta sastapšanās un atsevišķas medību epizodes. Protams, ka atsevišķos bunkuros palikušie iemītnieki turējās līdz pēdējam. Dažus tādus cietokšņus nācās izcelt ar spridzināmiem lādiņiem. Nav iespējams aprakstīt, kas viss šajos bunkuros netika atrasts. Tāpat atsevišķās sīkās kaujas epizodes aizņemtu daudz telpas.
Kad aplenkuma loks savilkās visai cieši, kādu dienu partizāni bija izšķīrušies uzsākt ar mums kauju. Galvenos spēkus novietojuši pozicijā mežā, ar grupu cilvēku viņi sādžā gaidīja mūsu tuvošanos pa galveno ceļu. Liktenim bija paticies, ka mūsu drošsirdīgais bataljona komandieris kapt. J. ar bataljonam piedalīto motorizēto vadu aizsteidzās pāris kilometrus galvenajiem spēkiem priekšā. Nobraukuši pie minētās sādžas, viņi pamanīja partizānu priekšposteni, kas ielaidās mežā. Te arī no meža sākās ienaidnieka uguns. Paspējuši ieņemt aizsegu aiz tuvējās smilšu kāpas, mūsējie turējās līdz pēdējai patronai. To jau sāka pietrūkt, bet galvenie spēki vēl nebija pienākuši. Pa tiesībā tie kaujas vietai jau bija klāt, bet nezināja, kur ienaidnieks un kur mūsējie. Tikai, kad mūsu trieciengrupas pielīda kā vieniem tā otriem tuvumā, atklājās īstais stāvoklis. Partizānu komandieris jau kliedza „Vperjod na urrā, ich nemnogo!“, bet mūsu drošsirdīgais bataljona komandieris jau apraka smiltīs savu dokumentu somu, lai tā nekristu bandītu rokās, ja galvenie spēki tomēr nepienāktu.
Tikko kaujā iejaucās mūsu galvenie spēki, partizāni metās bēgt, atstājot asiņainus kažokus un citus piederumus. Par viņu zaudējumiem noteiktus datus iegūt neizdevās, bet mums bija pāris kritušo un ievainoto. Nākošās dienās apm. 4000 vīru lielās partizānu bandas likvidēšana bija pabeigta un mēs atpakaļceļā uzsākām atsevišķu citu aizdomīgu rajonu caurķemmēšanu.
Ziemsvētki.
Pēc šīm decembŗa kaujām un ar tām saistītām grūtībām, kā piem. vairākkārtēju nakts pārlaišanu mežā zem klajas debess, Ziemsvētku vakars bataljonam pienāca kādā biezi apdzīvotā vietā N. upes krastos. Šai vietai ir savs īpatnējs skaistums un romantika. Rotas kopš mēneša nebija dabūjušas pastu. Tagad tas tika šeit atgādāts visiem par sengaidītu prieku. Rotu novietnēs ienesa eglītes. Kad ieradās bataljona komandieris, kurš Dzelzs krustu jau ieguvis kā lidotājs Pasaules kaŗā un savus vīrus pie svētku koka uzrunāja ar vārdiem „Meine Letten“, mēs visi jutāmies kā viena, nekad nedalāma saime.
Eine Besprechung der Führer vor einem Einsatz / Komandējošā sastāva apspriede pirms kaujas uzdevuma // Совещание командного состава перед боевым заданием.
Бой с крупной бандой
Сержант [фельдфебель] А. Л.
Более крупные бандитские отряды, собирающиеся из остатков регулярных войск, профессиональных грабителей и евреев, обычно выбирают для своего лагеря труднодоступные области. Такая лесная болотная область между главной рекой и её притоком образовалась и на юго-западе от городка Д.
Бандитская атака.
Когда в начале октября месяца батальон обосновался в городке, один взвод какой-то роты был выделен для охраны государственного хозяйства на удалении в 8 километров. Там недавно размещённый отряд сил местной полиции бандиты разгромили, спалив часть собранного зерна и взорвав ручными гранатами даже молотилки.
В первую ночь после прибытия нашего взвода бандитам ещё не хватает сведений о нашей силе и вооружении. Это они разведали на следующий день и с атакой не замедлили. Как только совсем стемнело - примерно в 22 часа, мы, находящиеся в городке, слышим шум боя. Сначала только лёгкое оружие, но вскоре этот концерт дополняют также басы миномётов и легкой пехотной артиллерии. Огонь длится более часа. Мы спешно собираем возможные резервы (городок без охраны оставить тоже нельзя) и, усевшись в пару автомашин, отправляемся на подмогу. Мы очень обеспокоены, потому что шум тяжёлого оружия нам не на пользу, а наоборот - нашим самым тяжёлым оружием в то время была как раз только ручная граната. К счастью, помимо энергичного взводного командира лейтенанта П., днём на велосипеде (!) для осмотра постоя уехал также сам ротный командир, бесстрашный капитан Э. Так как он не вернулся, то мы предполагаем, что он в критический момент тоже находится там.
Оказалось, что бандиты пошли в атаку с двух сторон. Благодаря темноте и разведанному днём местонахождению наших постов, они подползли к каменному зданию (бывший усадебный дворец), в котором расположился взвод, на дистанцию броска ручных гранат и перекрыли выходы здания [огнём] автоматического оружия. В то же самое время были предприняты попытки убрать наших часовых, чему особенно благоприятствовал поднимающийся над прилегающей долиной туман. Рядовой Г. на посту стрелял из своего ручного пулемёта так неустанно, что, отражая превосходящего [противника], обжёг себе руки о перегретый ствол. Как позже выяснилось, главным образом от его огня пали восемь нападавших. Находящиеся в здании, будучи неспособными выскочить через двери под опустошительным огнём разрывных пуль, выпрыгивали из окон, и атака наконец была отбита, несмотря на тяжёлое вооружение противника, которое стреляло из позиций, направленных на цель одно против другого под 90°.
Тем временем наше подкрепление беспрепятственно добралось до поля боя (автомашины подъехали только до леса). Проходит больше часа, и атака повторяется! Она теперь ведётся с двух других сторон. Ликвидация этого бандитского мероприятия, учитывая вовремя прибывшее подкрепление, не составило трудностей.
Наутро в окрестностях дворца обнаружены во многих местах разбросанные аптечки, а также следы крови, что свидетельствовало о раненых. Чтобы вывезти погибших, бандиты забрали в ближайшей деревне две подводы и отступили обратно в лес. У нас людских потерь не было.
Бой при переходе.
К сожалению, хотя наши разведывательные патрули с бандитскими аванпостами при желании могли вступить в огневое соприкосновение, внезапно батальону было приказано переместится на другую сторону бандитского края. Это произошло 9 октября, когда роты только что получили провизию на следующую декаду. Теперь её нужно было по песчаным дорогам везти с собой. Вместе с телегами с боеприпасами я в нашей роте насчитал 55 подвод. С такой перегруженной вереницей роту можно приравнять к беременному животному, которое мало может двигаться.
Хотя путь обеих рот вё вдоль бандитского района, 2-я рота шла отдельно, пропустив соответствующее место поворота и выйдя через место вышеупомянутого боя нашего взвода в какую-то деревню. Там уже издали было заметно оживление, и боевое охранение, войдя в деревню, не замедлительно открыло огонь по бежавшим в беспокойстве в лес бандитам. Оставшиеся в деревне партизаны открыли ответный огонь из-за углов зданий, даже с крыш.
В походной колонне роты возникло определённое замешательство, потому что испуганные шумом боя лошади взбесились, опрокинув несколько повозок. Возницы - местные крестьяне - бросили лошадей и попрятались от огня в канавах. Тем временем бандиты в лесу устроили нападение. Они вначале заняли позиции на деревенском кладбище, чья ограда уже является естественным прикрытием. Наши успели установить тяжёлые пулемёты и открыли ответный огонь. Это однако не имеет особого успеха, ведь у бандитов хорошее прикрытие. Они, обладая численным превосходством, начинают атаку с кладбища. Какой-то высокий боец кричит команду на русском языке: «За Сталина, за Родину Вперёд!» Какой-то наш стрелок незамедлительно его валит его на земле хорошим прицельным выстрелом. Заметив усиление огня нападавших, ротный командир отдаёт приказ беречь обоз. С большим трудом под вражеским огнём (они стреляли обычно слишком высоко) повозки удалось собрать на дороге и двинуться дальше.
Тем временем времени по параллельной (верной) дороге в 1,5 км от места боя шла первая рота батальона. Её командир незамедлительно отправил одну подводу на помощь друзьям. Когда мы достигли сосновой опушки у большой поляны, на противоположном краю которой возле леса находилась деревня, колонна повозок 2-й роты уже направлялась в нашу сторону. Так как бинокля у нас нет, поначалу не можем понять, это наши или противник. Остаётся спешно выслать группу на перерез движущимся по дороге и выяснить их принадлежность. Также дан световой сигнал зелёной ракетой.
Поход расплаты.
Не прошла ещё и половины декабря, когда пришел приказ об акции против большой банды со всех сторон. Нашему батальону был отведён важный участок по центру, где также можно было ожидать сопротивления неприятельских тачанок. Однако теперь в нашем распоряжении было и внушительное тяжёлое вооружение. В первые дни бандиты использовали тактику бегства и уклонения (конечно, они бежали от нас к другим частям). Пары артиллерийских выстрелов по лесному лагерю с подземными бункерами хватало, чтобы его «героические» защитники пускались наутёк. Случались только неожиданные стычки и отдельные охотничьи эпизоды. Конечно, остававшиеся в отдельных бункерах держались до последнего. Некоторые такие крепости пришлось сносить взрывчаткой. Нет возможности описать, что во всех этих бункерах было найдено. Равным образом отдельные короткие боевые эпизоды заняли бы много места.
Когда петля окружения затягивалась всё туже, в какой-то день партизаны решились завязать с нами бой. Основные силы разместив на позиции в лесу, с группой бойцов они в деревне ждали нашего подхода по главной дороге. Судьбе было угодно, чтобы наш храбрый батальонный командит капитан Й. с приданным батальону моторизованным взводом на пару километров опередил главные силы. Подъехав к упомянутой деревне, они заметили партизанский аванпост, уходящий в лес. Также из леса был открыт вражеский огонь. Успев занять укрытие за ближайшей песчаной дюной, наши держались до последнего патрона. Их уже начало не доставать, но главные силы всё ещё не подходили. На самом деле они уже достигли место боя, но не знали, где враг, а где наши. Только когда наши ударные группы приблизились вплотную как к одним, так и к другим, выяснилось настоящее положение. Партизанский командир уже кричал: «Вперёд, на, ура, их немного!», а наш бесстрашный батальонный командир уже зарывал в песок свой планшет, чтобы тот не попал в руки бандитов, если главные силы всё же не придут.
Как только в бой вмешались наши основные силы, партизаны бросились бежать, оставив окровавленные тулупы и другие принадлежности. Об их потерях определённые данные получить не удалось, но у нас было несколько убитых и раненых. В последующие дни ликвидация партизанской банды численностью примерно в 4000 человек была завершена, и мы на обратном пути начали прочёсывание другого особо подозрительного района.
Рождество.
После этих декабрьских боёв и связанных с ними трудностей, как, например, многократные ночи, проведённые в лесу под открытым небом, Сочельник для батальона наступил в каком-то густонаселённом месте на берегах реки Н. У этого места есть своя особая красота и романтика. Рота с месяц не получала почту. Теперь она была здесь доставлена всем как долгожданная радость. В расположение роты принесли елёчки. Когда прибыл командир батальона, который Железный крест уже получил как лётчик в Мировую войну и к своим бойцам у праздничного дереву обратился со словами „Meine Letten“ [«мои латыши»], мы все почувствовали себя как одна, никогда неделимая семья.
Der neue Bunker ist fertig / Jaunais bunkurs ir gatavs / Новый бункер готов.
Vom sicheren Tode errettet
Von Soldat Pokšāns.
Unser Bataillon lag in einer Stadt in der Ukraine. Eines Tages mußten vier Fahrer, darunter auch ich, mit vier Zweispännern nach B., um von dort vom Kolchos Hafer zu fahren. Wir rückten um halb sieben, wo es noch etwas dunkel war, ab und begaben uns die Rollbahn entlang in Richtung nach dem Dorfe B.
Unweit des Dorfes bogen wir von der Rollbahn auf einen Landweg ab und fuhren zum Kolchos. An der Seite rechts und links lagen mehrere Heuhaufen. Arglos fuhren wir dazwischen hindurch und hatten nichts Schlimmes erwartet. Doch plötzlich erstarrten wir und wurden ganz verwirrt vor Überraschung, denn auf uns zu stürzten blitzschnell und unerwartet eine ganze Schar buntbekleideter, bewaffneter Banditen hinter den Heuhaufen hervor; es erschallten Maschinenpistolenschüsse und Rufe in russischer Sprache: „Hände hoch!“ Einige von den Banditen waren auch beritten. Wir hatten die Gewehre auf dem Rücken, die Leinen in den Händen, die Banditen waren ungefähr 35 an der Zahl, und alles das kam so überraschend, daß keine Möglichkeit bestand, uns der Übermacht zu erwehren. Der Älteste unserer Kolonne, Gefr. Br., sprang schon vom Wagen und warf sich in einen Graben, zum Schießen jedoch hatte er keine Zeit mehr. Fünf, sechs Bolschewisten waren im Augenblick da und nahmen ihn fest. Dasselbe Schicksal ereilte auch uns. Wir wurden sofort auf der Stelle entwaffnet und man nahm uns außerdem unsere sämtlichen Ausweispapiere ab. Nachdem sich unsere Verwirrung etwas gelegt hatte, konnten wir uns endlich auch etwas umschauen und feststellen, mit wem wir es zu tun hatten. In russische und deutsche Uniformen, auch in Zivil gekleidet, trugen sie alle rote Sterne und rote Bänder an den Mützen. In die Hände solcher Vagabunden waren wir gefallen!
Wir wurden zum Dorf abgeführt und in einer Panjebude eingesperrt. Mindestens 2 Posten, mit Gewehr und Maschinenpistole bewaffnet, hielten Wache. Es blieb uns nichts weiteres übrig, als über unsere Lage in Ruhe nachzudenken.
So saßen wir bis zum Abend. Dann wurden wir einem Mann in schwaraem halblangem Pelz und einer Schafsfellmütze mit einem Stern als „dem Vorgesetzten des Stabes“ vorgeführt, und das Verhör begann:
„Habt ihr nun schon zur Genüge gekämpft?“ „Wir kämpfen nicht“, antworteten wir. „Ja ihr kämpft schon nicht, ihr raubt nur unseren Bauern das Getreide! Warum helft ihr Letten den Deutschen? Sonst seid ihr ganz gute Menschen, schade nur, daß ihr gegen uns zu Felde zieht. Ihr Letten solltet zu den Partisanen gehen und gegen die Deutschen kämpfen, sowie wir es machen“, predigte der Kommissar.
Nach der Moralpredigt fragte er uns nach unserer Einheit. Auf unsere Antwort, daß wir es nicht wüßten, sagte er, daß er es sowieso weiß. „Was ist eigentlich Schutzmannschaft?“ „Weiß ich nicht“. „Lüge nicht, das sind rückwärtige Einheiten, die Partisanen zu bekämpfen haben. Wieviele Letten sind in Sl.?“ „Zwei Bataillone“. (In Wirklichkeit war da nur ein Battl.) „Wieviele Deutsche liegen da?“ „Wissen wir nicht genau, aber sehr viel“, antworteten wir.
Damit endete unser Verhör. Es war an der Aufstellung der Posten zu merken, daß sofort eine Umgliederung und Verteilung der Banditen stattfand. Das war die Vorbereitung für ihre weitere Tätigkeit.
Endlich war die Reihe wieder an uns. Der Gefr. Br. und Soldat L. wurden hinausgerufen. Wir zwei blieben und horchten, ob nicht einige Schüsse fielen, die uns das Schicksal unserer Kameraden anzeigen würden. Es waren lange: Minuten, in denen wir nur unsere eigenen Herzen schlagen hörten. Nach einer Weile wurden unsere Kameraden zurückgebracht und auch wir bekamen den Befehl, ihnen in die unbekannte Finsternis zu folgen. Auf dem Hof erkannten wir, daß unsere Wagen zerschlagen, unsere Pferde aber vor Panjewagen gespannt waren. Wir mußten einsteigen und fuhren zum Dorf hinaus. Es waren zwei Wagen in Begleitung von 12 bewaffneten Banditen. Einen halben Kilometer hinter dem Dorf wurde angehalten. Wir mußten vom Wagen steigen und hatten uns unserer Kleider zu entledigen. Also - unsere Schicksalsstunde hattegeschlagen. Es war klar, daß die Banditen unsere warme Winterkombination und Filzstiefel sehr nötig hatten. „Aber was macht denn ihr mit den Unsrigen in solchen Fällen?“ hielt man uns vor. Ihr zerschneidet sie mit Messern, jetzt ist die Reihe an Euch. Es entstand noch eine Unklarheit über die Wäsche. Nach einem kurzen Wortwechsel wurde man sich einig, daß sie die Wäsche nicht brauchen. „Wer wird schießen?“ hörten wir die für uns verhängnisvolle Frage.
„Ich!“ antwortete jemand.
Der Älteste befahl, die Waffe bereit zu halten und in den Kopf zu schießen, Mir wurde befohlen, sechs Schritte vorzugehen und in einem Graben stehen zu bleiben. Das sind also meine letzten Schritte auf Erden. Wegen der fieberhaften Gedanken wollte mein Kopf beinahe platzen. Schnell entschloß ich mich, ich werde auf keinen Fall stehen bleiben. Nach paar Schritten ging ich zur Flucht über. Was mit meinem anderen Kameraden geschah, weiß ich nicht. Ich hatte keine Zeit, daran zu denken, geschweige mich nach ihm umzusehen. Als ich mit größter Geschwindigkeit ungefähr fünfzig Meter zurückgelegt hatte hörte ich ein paar Kugeln an mir vorbeipfeifen. Ein Zeichen für mich, meinen Lauf noch mehr zu beschleunigen. Es waren etwa sieben Grad Frost, der Boden hatte eine dünne Schneedecke, ich hatte aber nur meine Unterwäsche an und doch fühlte ich gar nichts. Ich weiß sogar nicht einmal, ob ich noch immer beschossen wurde. Schließlich ging mir jedoch der Atem, aus und ich fiel um. Doch zum Ausruhen blieb mir keine Zeit, denn schon hörte ich, daß mir jemand auf einem Pferde riachgeritten kam. Trotz Müdigkeit und Atemnot sprang ich wieder auf und setzte meine Flucht fort. Vor mir bemerkte ich etwas Dunkles, was sich dann als Getreidehaufen herausstellte. Also eine Zufluchtsstätte und “Rettung? Blitzschnell stürzte ich heran, aber oh - welche Enttäuschung. Das Getreide war beschneit und gefroren und darunter konnte man sich nicht verkriechen. Kurz entschlossen kletterte ich auf den Haufen hinauf. Dort oben fand ich ein schon früher gemachtes Loch und grub mich ein.
So saß ich da eine ganze Stunde lang. Endlich wurde es. mir einfach unerträglich. Alle meiner Glieder zitterten und die Zähne klapperten vor lauter Kälte. Mir schien es, daß ich nicht mehr verfolgt wurde. Ich hörte in der Nähe russisch sprechen und erblickte Licht. Ein Dorf! Aber, sind nicht vielleicht Partisanen da? Plötzlich hörte ich jemand deutsch rufen: „Halt! Wer da?“ Also sicher ins Dorf hinein. Ich lief in eine Stube hinein und bat um Nachtquartier. Es wurde mir zweifellos nicht geglaubt, weil ich ebenso gut den Deutschen weggelaufen sein konnte. Ich wurde bekleidet und zur deutschen Wache geführt. Dort wurde mir erlaubt, im Dorf zu übernachten, um am nächsten Morgen nach Sl. gebracht zu werden, wo meine Personalien im Stabe überprüft werden sollten. So war ich aus den Krallen der Bolschewisten errettet. Davongetragen habe ich nur erfrorene Füße und ein Nervenleiden. Das ist doch noch eine Kleinigkeit gegen das Schicksal meiner drei Kameraden, von deren Los bis jetzt noch nichts bekannt ist.
Izglābšanās no drošas nāves
Kar. Pokšāns.
Mūsu bataljons stāvēja kādā pilsētā Ukrainā. Kādu dienu 4 braucējiem, starp tiem arī man, bija jābrauc ar 4 divjūgiem uz B. kolchozu pēc auzām. Izbraucām pusseptiņos, mazā gaismiņā, un devāmies pa lielceļu uz B. sādžas pusi.
Atradāmies jau netālu no B. sādžas. Nogriezāmies no lielceļa nost un braucām pa lauku ceļu uz kolchozu. Ceļa malā pa labi un pa kreisi stāvēja vairākas siena stirpas. Mierīgi braucām starp tām uz priekšu, nekā ļauna neparedzēdami. Bet te mēs pēkšņi pilnīgi sastingām un apstulbām no pārsteiguma. No siena stirpām piepeši uz mūsu pusi drāzās vesels bars raibi tērptu, apbruņotu bandītu; atskanēja mašīnpistoļu šāvieni un saucieni krievu valodā: „Rokas augšā!“ Daži no bandītiem bija arī jāšus. Mums šautenes bija aiz muguras kaklā, groži rokās, bandītu bija ap trīsdesmit pieciem gabaliem, un viss tas bija tik negaidīts, ka mums nekāda pretošanās nebija iespējama. Mūsu kolonnas vecākais dižkar. Br. gan izlēca no ratiem un metās grāvī, bet pie ieroča viņš netika: pieci seši boļševiki bija momentā klāt un sajēma viņu ciet. Tas pats liktenis gaidīja citus. Mūs tepat uz vietas ne tikai atbruņoja, bet arī tūlīt aplasīja visus mūsu dokumentus. Lai gan mēs bijām galīgi apjukuši, tomēr dabūjām arī apskatīties, kas par brāļiem tie bija. Ģērbušies sarkanarmiešu, privātās un vācu drēbēs, viņi visi valkāja pie cepures sarkanas zvaigznes un sarkanu lenti. Tādu salašņu rokās bijām nu mēs krituši!
Mūs aizveda uz sādžu un ievietoja kādā zemnieku būdā, pieliekot klāt sardzi tā, ka pie mums nekad nebija klāt mazāk par diviem ar šauteni un mašīnpistoli apbruņotiem sargiem. Te mums cits nekas neatlika kā klusumā pārdomāt savu neapskaužamo stāvokli.
Tā mēs nosēdējām līdz vakaram. Tad mums stādīja priekšā kādu vīru melnā puskažokā, jērnīcu ar zvaigzni galvā, un pieteica, ka tas esot štāba priekšnieks. Viņš nu sāka mūs iztaujāt:
„Na, vai esat pietiekoši izkaŗojušies?“
„Mēs nekaŗojam,“ atbildējām.
„Jā, jūs jau nekarojat gan! Jūs tikai laupāt apkārt musu kolchozniekiem maizi! Kāpēc jūs, latvieši, ejat vāciešiem palīgā? Citādi jau jūs esat labi cilvēki, tikai žēl, ka jūs karojat pret savējiem. Jums, latviešiem, jāiet partizānos un jāapkaro vācieši, tā kā mēs to darām,“ sprediķoja komisārs.
Pēc šādas morāles nolasīšanas viņš prasīja mums, no kādas karaspēka daļas mēs esam. Kad atteicām, ka nezinām, viņš teica, ka zinot to tāpat.
„Kas tie tādi šucmaņi?“
„Nezinu.“
„Nemelo! Tā ir aizmugures karaspēka daļa, kas apkaro partizānus. Cik daudz ir latviešu Sl. pilsētā?“
„Divi bataljoni.“ (Tur bija tomēr tikai viens bataljons.)
„Cik tur ir vāciešu?“
„Nezinu, bet ļoti daudz!“ atbildējam.
Ar to mūsu pratināšana beidzās. Drīz vien pēc tam, spriežot pēc sargiem, notika kāda bandītu pārorganizēšana un iedalīšana grupas, kas bija priekšdarbs viņu tālākām gaitām.
Beidzot bija pienākusi arī mūsu kārta. Dižkar. Br. un kar L. izsauca ārā. Mēs palikām divi un ar šausmām klausījāmies, vai tikai ārā neatskanēs šāvieni, kas vēstītu par mūsu biedru aiziešanu uz neatgriešanos. Moku pilnā uztraukumā pagāja apm. divdesmit minūtes. Mēs dzirdējām tikai mūsu pašu siržu trako dauzīšanos. Beidzot nāca gan - bet ne jau mūsu bēdu brāļi, bet gan „mūsējie“, kas nu lika arī mums sekot viņiem nezināmā tumsā. Pagalma mēs redzējām, ka mūsu rati bija sacirsti gabalos, bet mūsu zirgi iejūgti zemnieku ratos. Mums abiem lika iekāpt ratos un brauca no sādžas ārā. Apmēram puskilometru aiz sādžas apstājās. Bija divi pajūgi un kādu divpadsmit apbruņotu bandītu. Mums lika izkāpt no ratiem un izģērbties. Tā tad - mūsu traģēdija strauji tuvojās beigām. Izģērbdamies sākām lūgt, lai mūs palaiž vaļā kaut plikus, jo bija skaidrs, ka bandītiem bija nepieciešami mūsu siltie ziemas apģērbi un filča zābaki.
„Jā, ko tad jūs darāt ar mūsējiem šādos gadījumos? Jūs sagriežat tos ar nažiem gabalos! Tagad jūs saņemsiet pelnīto atmaksu!“
Izcēlās neskaidrība vēl par veļu. Pēc īsas vārdu pārmaiņas tomēr vienojās, ka veļa tiem neesot vajadzīga.
„Nu, kurš tad šaus?“ atskanēja mums briesmīgs jautājums.
„Es!“ atsaucās kāds.
Vecākais pavēlēja turēt ieroci gatavībā un šaut galvā. Man lika paiet uz priekšu sešus soļus uz smilšu bedri un tur apstāties. Tā tad mani pēdējie soļi zemes virsū! Drudžainu domu dēļ man gandrīz plīsa galva. Es ātri izšķīros. Nekādā gadījumā es nestāvēšu! Paspēris pāris soļus, es metos pēkšņi bēgt. Nezinu, kur palika mans pēdējo gaitu biedrs. Man nebija laika par to pat domāt, kur nu vēl skatīties apkārt un viņu meklēt. Kad bija noskrieti trakā ātrumā apmēram piecdesmit metri, man aizsvilpa garām pāris lodes. Tas lika man vēl vairāk pasteigties. Bija apmēram septiņi grādi zem nulles, zeme bija klāta plānu sniega kārtu, man mugurā bija tikai veļa, un tomēr es nekā nejutu. Es nezinu pat, vai mani vēl arvien apšaudīja. Beidzot man aizrāvās elpa, un es pakritu.
Bet atpūsties nebija laika. Pēkšņi es dzirdēju, ka man pakaļ kāds aulekšo zirgā. Par spīti nogurumam un aizsistai elpai trūkos atkal augšā un turpināju bēgšanu. Priekšā es pamanīju kaut ko melnu. Izrādījās, ka tā bija labības stirpa. Tā tad patvērums! Zibenīgi metos tai klāt, bet - biju vīlies! Labība bija apsniguši un apsaluši un zem tās nevarēja tikt. Metos stirpā augšā. Tur es atradu kādu jau agrāk ietaisītu bedri un ierakos iekšā.
Tā es nosēdēju tur kādu pusstundu. Beidzot man kļuva vienkārši neizturami. Visi locekļi man trīsēja, un zobi klabēja. Šķiet, ka mani vairs nevajāja. Toties tuvumā uztvēru krievu sarunas un ieraudzīju spīdam ugunis. Sādža! Bet varbūt tur ir partizāni? Piepeši dzirdēju kādu uzsaucam: „Halt! Wer da?“ Tā tad droši sādžā iekšā! Ieskrēju kādā mājā un lūdzu naktsmājas. Man bez šaubām neticēja, jo tikpat labi es varēju būt izbēdzis vāciešiem. Mani tomēr apģērba un aizveda uz vācu sardzi. Man atļāva pārgulēt un no rīta aizveda uz Sl., lai štābā noskaidrotu manu personību.
Tā biju glābts no boļševiku nagiem, dabūju tikai apsaldēt kājas un sabojāt nervus. Tas laikam tomēr ir sīkums, salīdzinot ar manu triju biedru likteni. Par tiem vēl tagad nekas nav zināms...
Das lett. Fronttheater besucht das Polizeiregiment / Frontes teātris pie pol. pulka // [Латышский] фронтовой театр в полицейском батальоне.
Спасение от верной смерти
Рядовой Покшанс.
Наш батальон стоял в одном городке на Украине. В один прекрасный день 4 ездовым, в том числе и мне, пришлось поехать на 4 парных упряжках в колхоз Б. за овсом. Выехали в половине седьмого, при слабом освещении, и направились по большаку в деревню Б.
Находились уже неподалеку от деревни Б. Свернули с большака и поехали по сельской дороге к колхозу. На обочине справа и слева стояло несколько стогов сена. Спокойно проехали между ними, ничего плохого не ожидая. Но тут мы внезапно совершенно оцепенели и остолбенели от удивления. Из-за стогов сена в нашу сторону ринулась целая орава пёстро одетых вооружённых бандитов; раздались автоматные выстрелы и крики на русском языке: «Руки вверх!» Некоторые бандиты были на конях. У нас винтовки были за спинами, вожжи в руках, бандитов было около тридцати пяти человек, и всё это произошло так неожиданно, что у нас никакой возможности сопротивляться не было. У нас были винтовки на шее, в руках, в руках, бандитов было около тридцати пяти штук, и все это было так неожиданно, что мы не могли сопротивляться. Старший нашей колонны ефрейтор Бр. спрыгнул было с телеги и бросился в канаву, но до оружия он не добрался: пять-шесть большевиков моментально настигли его и скрутили. Та же участь ожидала других. Нас тут же на месте не только разоружили, но также сразу же забрали все наши документы. Хотя мы были совершенно сбиты с толку, всё же получили возможность осмотреться, что за братки это были. Одетые в красноармейскую, гражданскую и немецкую одежду, они все носили на шапках красную звезду и красную ленту. И в руки такого сброда мы попали!
Нас отвели в деревню и поместили в какой-то крестьянской хижие, приставив охрану так, чтобы с нами никогда не было меньше двух вооружённых винтовкой и пистолетом-пулемётом стражникоа. Здесь нам ничего другого не оставалось, как в тишине размышлять о своём незавидном положении.
Так мы просидели до вечера. Потом нас построили перед каким-то человеком в чёрном полушубке, с папахой со звездой на голове, и объявили, что это будто бы начальник штаба. Вот он начал расспрашивать нас:
«Ну, достаточно навоевались?»
«Мы не воевали», - ответили.
«Да, вы уж точно не воюете! Вы только грабите вокруг хлеб у наших колхозников! Почему вы, латыши, пошли немцам помогать? В остальном вы хорошие люди, только жаль, что вы воюете против своих. Вы, латыши, должны идти в партизаны и бороться с немцами так, как мы это делаем», - проповедовал комиссар.
После этой моральной отповеди он спросил нас, из какой мы воинской части. Когда ответили, что не знаем, он сказал, что знает то сам.
«Кто такие шуцманы?»
«Не знаю».
«Не ври! Это тыловые воинские части, которые борются с партизанами. Сколько латышей в городе Сл.?»
«Два батальона» (на самом деле там был только один батальон).
«Сколько там немцев?»
«Не знаю, но очень много!» - отвечали.
На этом допрос закончился. Вскоре после этого, судя по охране, прошла какая-то перегруппировка бандитов и разделение на группы, что было подготовкой к их дальним походам.
Наконец наступила и наша очередь. Ефрейтора Бр. и рядового Л. вызвали наружу. Мы оставались вдвоём и с ужасом слушали, не раздадутся ли снаружи выстрелы, которые поведали бы об отбытии наших товарищей в вечность. В наполненной мукой тревоге прошли где-то двадцать минут. Мы слышали только бешеное биение собственных сердец. Наконец пришли - но не наши собратья по несчастью, а «наши», которые заставили нас следить за ними в неведомую тьму. Во дворе мы увидели, что наши телеги были разрублены на части, а наши лошади запряжены в крестьянские телеги. Нам обоим пришлось влезть в телегу и выехать из деревни. Примерно в полукилометре от деревни остановились. Было две повозки и с дюжину вооружённых бандитов. Около полумилометра за деревьями остановились. Было два фургона и двенадцать вооруженных бандитов. Нам велели вылезти из повозки и раздеться. Вот так - наша трагедия стремительно приближалась к концу. Раздевшись, начали просить, чтобы нас отпустили голышом, потому что было ясно, что бандитам были нужны наши теплая зимняя одежда и валенки.
«Да, что же вы делаете с нашими в таких случаях? Вы режете их ножами на куски. Теперь вы получите заслуженную расплату!»
Возникла неясность ещё с бельём. После короткого обмена словами всё же договорились, что бельё им не нужно.
«Ну, кто будет стрелять?» - прозвучал ужасный для нас вопрос.
«Я!» - отозвался кто-то.
Старший приказал держать оружие на готове и стрелять в голову. Мне велели пройти шесть шагов к песчаной яме и там остановиться. Так вот мои последние шаги по земле! Из-за лихорадочных мыслей у меня чуть не лопнула голова. Я быстро решился. Ни в коем случае я не остановлюсь! Сделав несколько шагов, я внезапно ринулся бежать. Не знаю, где остался мой товарищ по последнему пути. У меня не было времени об этом даже подумать, не то что оглянуться и искать его.
Когда пробежал на бешеной скорости около пятидесяти метров, мимо меня просвистела пара пуль. Это заставило меня лишь ещё больше поторопиться. Было около семи градусов ниже нуля, земля была покрыта тонким слоем снега, на мне было только бельё, но я ничего не чувствовал. Я даже не знаю, обстреливали ли меня ещё. Наконец у меня перехватило дыхание, и я упал.
Но отдыхать было некогда. Вдруг я услышал, что кто-то гонится за мной верхом. Несмотря на усталость и сбитое дыхание, снова поднялся и продолжил побег. Впереди я заметил что-то чёрное. Оказалось, это был стог сена. Вот так убежище! Молнией бросился к нему, но - был разочарован! Сено было заснеженным и замёрзшим, и под ним нельзя было укрыться. Бросился наверх стога. Там я нашёл какую-то ранее сделанную яму и зарылся в ней.
Там я просидел где-то полчаса. Наконец мне стало просто невыносимо. Все мои члены дрожали, и зубы стучали. Кажется, меня больше не преследовали. Зато поблизости я уловил русские разговоры и увидел светящиеся огни. Деревня! Но, может быть, там партизаны? Вдруг я услышал, как кто-то крикнул: „Halt! Wer da?“ [«Стоять! Кто здесь?»]. Значит, внутри села безопасно! Я забежала в какой-то дом и попросила ночлега. Мне, несомненно, не верилось, что так благополучно я смог убежать к немцам. Меня однако одели и отвели к немецкому караулу. Мне позволили выспаться и утром отвезти в Сл., чтобы в штабе выяснить мою личность.
Так был спасён от большевистских когтей, получив только отмороженные ноги и испорченные нервы. Всё же это мелочь, по сравнению с судьбой моих трёх товарищей. О них все ещё ничего не известно...