Максимилиан Волошин. Туркестанские письма. 3. Поездка в Баку. В Ташкенте
М. А. Волошин. Собрание сочинений в 13 (17) томах / Под общ. ред. В. П. Купченко и А. В. Лаврова. - М., 2003-2015.
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6.
Баку. (Георг Алмаши, 1900)
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
19 ноября 1900 г. Каспийское море
Дор<ог>ая мама! Пишу Вам сидючи в кают-компании парохода «Каспий», идущего из Красноводска в Баку. Налево от меня идет отчаянная игра в карты с ругательствами и прихлопыванием ладонью по столу, которую ведут какие-то восточные люди, а направо без конца задают разные вопросы мои случайные спутники с самого Ташкента, один венгерец и один австриец, доктора зоологии, возвращающиеся в Вену после научной экспедиции по центральной Азии [О ком идет речь, установить не удалось. {Установлено, что венгром был Дьёрдь Эде Алмаши, граф Жаданьский и Тёрёксентмиклошский, отец шпиона Ласло Алмаши, а австрийцем - Рудольф Штуммер фон Траунфельс. Доктору Алмаши, который докучал Волошину вопросами, это плавание также запомнилось: «Мы прошли по длинным деревянным мосткам к судну и с ужасом узнали „Каспий“, самую утлую посудину пароходства „Кавказ и Меркурий“. <…> К счастью, добрались успешно, хотя ночь была не из приятных: во-первых, компания русских и персов до самого утра играла в карты и шумела без всякой жалости, а во-вторых - наше старое судно опасно раскачивалась при каждом движении руля - даже на зеркально-гладкой воде, - так что при обходе множества мелей тебя выбрасывало из постели» (Almásy György. Vándor-utam Ázsia szivébe. - Budapest, 1903. P. 644.). - rus_turk.}]. Сверх того немного качает и прямо за спиной до исступления работает паровая машина, так что письмо мое никак не сможет отличаться связностью и разборчивостью. 15 ноября вечером я приехал с Валерианом в Ташкент и на другой же день выехал в Баку, что<бы> там встретить Марью Николаевну. Как раз перед отъездом мне передали целых четыре ваших письма, 2 из Феодосии, одно с дороги и последнее большое, заказное из Москвы, где вы пишете о бабушке и Охранном отделении [Открытка, датированная 24 октября, письмо от 26 октября, открытка от 29 октября 1900 г., отправленная из почтового вагона (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 50-54). Имеется в виду письмо Е. О. от 2 ноября 1900 г. (Там же, л. 55-60 об.), в котором сообщалось о ее визите в Охранное отделение. По словам «самого» (Зубатова?), Волошин «свободен, может приехать в Москву и поступать в университет» (но принят будет, скорее всего, лишь с осени 1901 г. «на 3-й курс»); «бумаги» Волошина (включая паспорт) будут ему высланы, по его требованию, в указанное им место.]. Я мог их только пробежать перед отъездом и вот только сегодня на пароходе нашел возможность писать вам. Но отвечать сейчас на всё я совсем не в состоянии, так как хочется поговорить очень о многом по поводу этих писем, а это я сделаю, только когда наконец успокоюсь в Ташкенте. Ваше письмо в стиле библейских пророков своим заключением привело в восторг Валериана, и как-то удивительно совпало с темами наших с ним разговоров, которые мы с ним вели без конца в Джулеке, бродя по вечерам в густых зарослях по берегам Сыр-Дарьи. Итак, я свободен. Если успею, то я в Баку же напишу прошение в Охранное отделение о выдаче мне вида и вышлю с этим письмом Вам, т. к. иначе опять не выйдет никакого толку, как и с первым прошением. В Московский университет я все равно не вернусь, если бы даже мне и разрешили это сделать немедленно, а в апреле выеду в Париж. Думаю, это будет самое лучшее, т. к. к тому времени у меня денег будет достаточно, до летнего семестра останется еще месяца 1½ чтобы хорошенько напрактиковаться в языке, и сверх того я захвачу еще Салон и др. выставки. Только вот жаль, что на Памир я так и не попаду.
Положим, для курьеза, пожалуй, и можно было бы подать прошение в Моск<овский> Ун<иверситет>, но специально для курьеза, чтобы иметь письменный документ того, что вам было сообщено устно. Теоретически Вы вполне правы в своем негодовании, но в применении ко мне, которому пока все вышепроисшедшее и происходящее доставляет неизъяснимое удовольствие, я не могу с ним согласиться иначе как теоретически. Узнайте, пожалуйста, адрес Пешковского. Когда же Лёля собирается в Германию? Отчего мне Яша ничего не пишет? Целую бабушку и дядю Гришу [Г. О. Глазер.]. Я напишу бабушке из Ташкента. Завтра же я поеду, верно, из Баку обратно. Даже странно так близко от Москвы находиться: я уж четвертые сутки еду.
Макс.
P. S. Теперь сижу в Баку [В Баку Волошин прибыл вечером того же дня.] на вокзале и вкладываю в это письмо прошение о виде. Пожалуйста, подайте его сами [Подразумевается прошение о виде на жительство в Москве. 1 сентября 1900 г. Волошин был лишен права «въезда в столицу».].
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
28 ноября 1900 г. Ташкент
Ташкент. Вторник. Какое число, не знаю (29?).
Дорогая мама!
Сию минуту я только вернулся в Ташкент и сейчас же получил еще два ваших письма (второе и третье из Москвы). Встретив Мар<ью> Николаевну в Баку (получили ли вы мое письмо, отправленное оттуда и писанное во время качки на Каспийском море?), я проводил ее до Асхабада, где нас встретил Валериан, а я сам остался там на три дня у Адриана Петрова [Предполагаемое время пребывания Волошина в Асхабаде - 22-25 ноября.], затем останавливался еще в Самарканде и осматривал все тамошние древности [Предположительно Волошин был в Самарканде 26 и (или) 27 ноября.], которые вы, верно, видели на фотографиях у Михаила Митрофановича, и вот только сегодня вернулся в Ташкент. Пока у меня еще нет собственного угла, т. к. я буду ночевать у Валерьяна на неустроенной еще квартире, а пока сижу и пишу в его номере, между тем как он сам в соседнем номере у Ор<еста> Полиеновича [О. П. Вяземский. С 1901 г. он участвовал в строительство южной части Оренбург-Ташкентской железной дороги и, по-видимому, приехал в Ташкент с Дальнего Востока (где в 1900 г. им было закончено строительство Уссурийской железной дороги).] собирается играть арии на виолончели.
Как вы, верно, уже знаете из того прошения, которое я вложил в бакинское письмо, мой заграничный пашпорт был арестован вместе со мной и находится в Охранном отд<елении>. Я думал, что вы это знали, а чего они вам этого не сказали, право, не понимаю. Мысль о возможности обратного поступления в русский университет мне даже и в голову не приходила до вашего письма [Мысль о повторном поступлении в Московский университет была высказана Е. О. в письме от 8 ноября 1900 г., со ссылкой на В. В. Быховского, который советовал «кончить университетский курс и тогда только ехать за границу».]. Неужели еще мало опыту? И неужели же вы думаете, что после этих двух историй, хотя бы мне и выдали в награду за доставленное мне удовольствие… то бишь за безвинные страдания, свидетельство о благонадежности («О пастор! пастор! За счастье счастья ждать? Награды за награду?») [Слова Генриха из драмы Г. Гауптмана «Потонувший колокол» (монолог в заключительной части 3-го действия).], меня все-таки допустят до окончания университета. Ну, даже если я и кончу, то какой смысл из всего этого? Я выдержал государственный экзамен, потерял на это еще два года и что же? Я сейчас же уезжаю в Париж, но ни в каком случае не для того, чтобы заниматься и усовершенствоваться в юридических науках, а только для того, чтобы как можно скорее забыть их, как было с латинским и греческим языком после гимназии. Так что выйдет, что гимназию я проходил как нечто совершенно для меня ненужное, для того чтобы иметь право поступить в университет, а теперь, сознав ненужность для меня университета (т. е., разумеется, в тех рамках и пределах обязательного курса, какие представляются для меня обязательн<ыми> в России), я почему-то еще должен буду кончить это нечто для меня совершенно ненужное, чтобы наконец заслужить право заняться своим образованием, так, как я хочу, а не так, как хотят «творящие волю пославшего их» составлять так учебные программы, которые подготовляли бы подданных, умеющих достойно творить волю пославшего их. Ведь я на государственную службу не пойду. А вдруг? Так тем лучше - у меня будет отрезан путь на все будущее время от того, что я в настоящее время считаю для себя подлость<ю>, а для других вредным образом действий. Нет, мама, теперь я хочу наконец работать над тем, что меня действительно влечет и действительно интересует. Я ведь вам рассказывал об некоторых литературных темах, которыми я собираюсь заняться. Как только начнется постройка [Имеется в виду постройка железной дороги.], т. е. в конце марта, я через Москву двинусь в Париж. Если б мне вас тогда еще в Москве застать. Я рассчитываю, что у меня к тому времени скопится minimum рублей 250, что для меня будет вполне достаточно, на путешествие и на жизнь в Париже до июля. А 240 р. за перв. полугодие 1900 г. [Сумма процентов с капитала Волошина (по 40 р. в месяц).] вы тогда оставите себе для поездки зимой в Париж. А в Москве мне надо будет быть, чтобы повидаться с бабушкой со всеми знакомыми, захватить вещи и потолковать с неко<тор>ым<и> редакциями. Дня через 3-4, как только оснуюсь на месте, я напишу бабушке. Относит<ельно> университ<ета> буду еще говорить с Валерианом, который будет, я уверен, всецело на моей стороне. Словом, скоро буду писать. Крепко целую бабушку и дядю Гришу [Г. О. Глазер.].
Макс.
Р. S. Где теперь Ев<гения> Пав<ловна> [Е. П. Теш, младшая дочь П. П. Теша.] и как ее здоровье? Получили ли вы письмо со вложен<иями> от Валер<иана> заказное? Спасибо за все сведения об Арнольде и Блюме [8-9 ноября 1900 г. Е. О. писала Волошину о встрече с Ф. К. Арнольдом: «Он очень похудел, изменился, его все жалеют, говорят, что он очень неудачно женился, что жена его слопала (мое выражение) и от прежнего Арнольда ничего не осталось. Жена его никуда не пускает одного, а у них перестают бывать прежние товарищи его, потому что не переносят ее. <…> Блюмы представляют из себя очень счастливую пару, в очень несчастных обстоятельствах: он живет при родителях, она должна была отказаться от места клас<сной> дамы в Москве, чтобы для поправки здоровья поехать в деревню на место гувернантки, а теперь по непредвиденным обстоятельствам лишилась и этого места».]. Пожалуйста, попросите Лёлю справиться у Леры [Е. С. Лямина, В. А. Воллк-Ланевская.] об моем альбоме (фотограф<ическом>), который прошлой весной остался у нее, - Лёля знает. А также адрес Пешковского.
Были ли обо мне известия в Ташкенте, не знаю, т. к. теперь только что приехал, а тогда почти что и не был. Землячеств<ами> и др. [Волошин, избранный 13 февраля 1899 г. заместителем представителя Крымского землячества (студента-естественника П. Н. Глобы) в студенческом Исполнительном комитете объединенных московских организаций, был после сходки 15 февраля уволен из Московского университета (в числе 58 студентов), арестован 16 февраля за участие в студенческих волнениях и выслан из Москвы в Феодосию.] я нисколько не дорожу, но порывать с ними всякие сношения ради оконч<ания> унив<ерситета> считаю слишк<ом> позорным.
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
4 декабря 1900 г. Ташкент
4 декабря 1900 г.
Дорогая мама, сегодня получил я Ваше письмо с известием о дяде Грише [В письме от 24 ноября 1900 г. (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 67-69 об.) Е. О. сообщала о смерти Г. О. Глазера, последовавшей 17 ноября.]. Ну что же, я могу только вполне согласиться с тем, что вы мне писали несколько писем назад: это должно быть громадное облегчение для бабушки, если только благополучно пройдет все впечатление первого времени. Вы ничего не пишете, как она перенесла это. Ваши письма (последние) ужасно мрачны, и я ярко представляю себе всю обстановку, в которой вам пришлось прожить последние недели, как только могу представить, находясь за 6 тысяч верст в совершенно иной обстановке. Вы пишете, что бабушка хочет ехать в Коктебель? Это очень хорошо и, кажется, лучшее, что она может сделать. Но я все-таки не понимаю, почему вы предпочитаете Коктебель в этом случае Батуму [Е. О. писала: «…как мне забираться в такую даль, из которой в период осенних и зимних бурь на море и выбраться-то нельзя будет», добавляя, что Н. Г. Глазер хочет жить с ней именно в Коктебеле, а так как «на горе» у П. П. Теша им всем (еще и с А. О. Глазером) жить «немыслимо», то ей «обязательно нужно строить» там свой домик.]. В Батуме удобства сообщения гораздо лучше, чем в Коктебеле. Местность за Чорохом находится всего только в 13 верстах от Батума, затем сам Батум соединен с цивилизованными странами не только морем, но и ж<елезной> дорогой (линия Владивосток - Петровск - Баку - Тифлис - Батум). Как будет бабушка перебираться из Феодосии в Коктебель эти 22 версты? И ведь не будет же она жить зимой в Коктебеле во время снега, ураганов и холодов? Ей придется уезжать в Феодосию. Между тем как в Батуме круглый год великолепная погода и в декабре цветут розы. Местность там далеко не пустынная, а, напротив, заселяющаяся очень быстро. Там живет временами Снегирев, о котором я вам писал, туда будет наезжать Валериан, там собирается купить землю некто Рудовский [Иван Антонович Рудовский, инженер путей сообщения. Сохранилось его письмо к Волошину (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 1040).] - один из сослуживцев Валериана, очень симпатичный пожилой поляк, который хочет поселить там свою семью и мечтает об Батуме не меньше, чем Валериан. А кроме того, там и без того есть уже кое-какие обитатели, судя по рассказам Снегирева. Конечно, если бы вам пришлось жить там одной, это было бы невозможно. Но ведь там будет теперь и бабушка. В случае если Лёля уедет в Берлин, я уверен, Люба [Л. С. Лямина.] с удовольствием поселится с вами - ведь мечтала же она вместе с нами об общей колонии два года назад. Ольга Михайловна [О. М. Струкова.] будет к вам приезжать. А когда все будут разъезжаться, вы будете ездить ко мне в Париж.
Для здоровья бабушки Батум окажется неоценимым после грязной, душной, пыльной Москвы, где и здоровые люди чувствуют себя больными. Если же на это понадобится больше немного денег (хотя едва ли), то возьмите из моих. И уже весной вы бы могли поехать туда, поселиться пока в самом Батуме, который представляет из себя довольно большой город (больше Феодосии) [В Батуме в конце XIX в. (1889 г.) было около 12.000 жителей и 847 построек. В Феодосии в то же время (1897 г.) было 27.238 жителей.], с широкими улицами, залитыми зеленью, миленькими одноэтажными домами, каштановыми аллеями, тенистым бульваром на самом берегу моря и великолепными снежными горами кругом, заросшими бесконечными дремучими лесами.
Я говорил с Валерианом о своей будущей судьбе, и он вполне одобряет мой план ехать в Париж. Он говорит, что понимает вашу мысль, почему вы мне советуете окончить университет в России, но в это же время согласен с моими доводами. Я сам понимаю, что кончить университет в Москве очень благоразумно, но это уж даже чересчур предусмотрительно: принципиально отказываться от государственной службы и в то же время оставлять себе лазейку на всякий случай какой-нибудь перемены в убеждениях. Положим, тут, конечно, не одна только государственная служба, но все равно меня не привлекает юридическая деятельность, а работать только для получения жалования или гонорара это значит работать плохо. Ну да во всяком случае, ведь вы сами говорите, что хотите, чтобы я сам за себя решил, так я и решаю ехать в Париж, и я думаю, что и вы сами согласитесь со мной. Что же касается до того, что Быховской берется меня убедить не участвовать в землячествах [8 ноября 1900 г. Е. О. сообщала Волошину, что была сегодня у В. В. Быховского, который советовал ему окончить университетский курс в Москве и «удержаться от участия в разных землячествах, комитетах, съездах»; «тем более, - добавляла Е. О., - что ты к ним относишься уже без всякого интереса» (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 64 об.).], так тут собственно и убеждать нечего: мне и самому они надоели, да только в них ли дело? Не может ли явиться тысячи неожиданностей, при которых повторится то же самое. А беспорядки, которые должны быть через год по закону вероятности? Нет, довольно с меня Москов. университета.
Вот уж второй день как я устроился на своей квартире. С Валерианом я не мог устроиться, потому что квартира у него слишком маленькая. Но зато я устроился прекрасно у его университетского товарища, а теперь учителя Ташкентской гимназии, Александра Васильевича Яхонтова. У меня средних размеров комната, очень чистая и очень светлая, с огромным письменным столом. Я живу на полном пансионе, даю уроки его маленькому восьмилетнему сыну и приплачиваю еще 10 рублей, причем на последнем мне еще пришлось самому настоять, т. к. он ни за что не хотел брать никаких денег.
Читали ли Вы в сентябрьской книжке «Вестника Европы» письмо Влад. Соловьева в редакцию «по поводу последних событий» [«По поводу последних событий (Письмо в редакцию)» В. С. Соловьева, датированное 1 июля 1900 г., появилось в № 9 «Вестника Европы» за 1900 г. (С. 302-306); в нем утверждалось, что столкновение европейцев с Китаем является переломным пунктом всемирной истории.]? Прочтите, оно очень кратко, но производит сильное впечатление.
Крепко целую бабушку и надеюсь увидеться с ней в начале апреля, когда поеду в Париж.
Макс.
Теперь мне можно писать так: Ташкент. Шахризябская улица, д. Павлова. Александру Васильевичу Яхонтову для Макса.
Р. S. Пашпорт [Речь идет о русском паспорте Волошина, полученном Е. О. «из иностранного отдела» (Охранки?).] вышлите мне, пожалуйста, поскорей: ведь он мне всегда может понадобиться и, кроме того, заграничн. пашпорт я буду здесь брать, чтобы не вышло в Москве недоразумений.
Получили ли вы мое письмо из Баку? и еще одно из Ташкента?
Н. Г. ГЛАЗЕР
4 декабря 1900 г. Ташкент
Дорогая бабушка!
Сегодня я получил от мамы письмо с известием о смерти дяди Гриши. Она там также пишет, что вы собираетесь вместе с нею ехать на юг. Вот это замечательно хорошо. Только, бабушка, поезжайте в Батум, как я писал маме. Вы там так быстро оправитесь после московской духоты, вони, грязи, маленьких квартир, низких комнат. Подумайте только - там постоянная весна, в декабре цветут розы, растут апельсины и лимоны, цветет чай - словом, совсем рай земной. Я уверен, что вы там сразу почувствуете себя гораздо лучше.
И кроме того Батум далеко не глушь: туда можно проехать по железной дороге от Москвы до самого Батума.
Я нигде даже в Италии не видал ничего подобного по богатству растительности.
Климат так абсолютно здоровый, и это единственное место в России, где абсолютно нет пыли. Право, бабушка, уезжайте действительно поскорей из этой отвратительной Москвы, где у Вас столько тяжелых воспоминаний.
Я устроился теперь на квартире очень хорошо и очень дешево и думаю пробыть в Ташкенте до марта, а затем поеду учиться в Париж через Москву и надеюсь скоро с Вами увидеться.
Крепко целую Вас и желаю как можно скорее уехать на животворящий юг.
Макс.
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
10 декабря 1900 г. Ташкент
Дорогая мама!
От Вас все нет писем. Последнее было от 25 ноября, а 25-26 вы должны были бы получить мое письмо из Баку, отправленное 20 ноября. Потом я вам по приезде из Ташкента еще два письма отправил. Т. к. ваш ответ на бакинское письмо уже должен бы был получиться, то я начинаю беспокоиться, не произошло ли чего-нибудь с бабушкой?
Я только что перечитывая все ваши письма, писанные из Москвы, и страшно ярко перенесся в ту обстановку с болезнями и смертью, в которой вы теперь. Как же вы думаете устроиться с бабушкой в Коктебеле? Как же вы доберетесь туда с дядей Сашей [А. О. Глазер, брат Е. О., психически больной, с 1893 г. находился под опекой Н. Г. Глазер (с 5 марта 1909 г. - под опекой Е. О.).]? Но ведь вы останетесь еще в Москве до начала апреля и мы увидимся с вами? Хватит ли Вам на поездку в Париж тех 240 рублей, которые останутся от моих денег за 1-ое полугодие 1901 года, и когда вы думаете тогда приехать в Париж?
Живется мне у Яхонтовых очень хорошо. Дела обязательного пока у меня нет никакого, потому что другие партии еще до сих пор не кончили своей работы и не вернулись еще в Ташкент. Когда вернутся, тогда начнется составление отчета и мне, верно, дадут что-нибудь писать или считать. Пока я совсем завалился журналами и газетами и старыми и новыми и читаю по целым дням. Читали вы в «Вестнике Европы» в сентябре предсмертное письмо Вл. Соловьева о китайских делах и статью Трубецкого о нем в той же книжке [Статья князя С. Н. Трубецкого «Смерть В. С. Соловьева» была напечатана в № 9 «Вестника Европы» за 1900 г. (С. 412-420); здесь же было помещено написанное незадолго до кончины стихотворение Соловьева «Дракон. Зигфриду» (С. 316).]? Я не понимаю только, как мог Соловьев приветствовать эту варварскую речь Вильгельма [Речь Вильгельма II, которой он напутствовал 14 июля 1900 г. отправлявшиеся в Китай германские войска; «Русские ведомости» дали пересказ ее из немецких газет в № 198 от 18 июля.]. Я имел терпение перечитать в «Рус. ведомостях» все телеграммы из Китая с мая месяца и все корреспонденции Иоллоса из Берлина [Корреспонденции Г. Б. Иоллоса из Берлина печатались в газете «Русские ведомости».] и возмущался до глубины души. Апофеоз европейского варварства и европейской глупости (а в частности, немецкой) - это поход, сооруженный Вальдерзее для осквернения гробниц Мингов и для доставления «душ предков» в Пекин [Граф Альфред фон Вальдерзее, командующий союзными войсками, подавлявшими восстание ихэтуаней, прибыл в Пекин 29 сентября 1900 г. Минги (Мин) - китайская императорская династия в 1388-1644 гг. Пекин был занят войсками союзников, богдыхан и его двор находились в провинции, на территории, контролируемой восставшими. Попытки заставить его вернуться в столицу (что должно было повлиять на ход войны) предпринимались многократно; поднятие германского флага над гробницами Мингов (о чем «Русские ведомости» сообщали 22 ноября 1900 г.) было одной из таких попыток.], чтобы заставить кит<айского> импер<атора> [Император Куан-Сю (Гуансюй, 1872-1908) в начало 1898 г. предпринял попытку начать в стране «100 дней реформ», но был арестован вдовствующей императрицей Цыси (1835-1908). (Подавление реформ стало одной из причин восстания ихэтуаней).] приехать туда.
«Пленных не берите, пощады не давайте - приготовьте путь культуре». И это «предводителя гуннов» Соловьев приветствует как «Зигфрида». Я вполне понимаю, почему, и понимаю мысль и идею Соловьева, но не могу примириться с этим (т. е. стихотвореньем) [Имеется в виду стихотворение Вл. Соловьева «Дракон», включающее явное обращение к Вильгельму II: «Наследник меченосной рати! / Ты верен знамени креста, / Христов огонь в твоем булате / И речь грозящая свята». (Впрочем, Л. Слонимский в статье «Владимир Сергеевич Соловьев» (Вестник Европы. 1900. № 9. С. 421) указывал, что, будучи в редакции журнала 5 июля 1900 г., поэт посчитал это стихотворение «уже несвоевременным, ввиду некоторых изменившихся обстоятельств».)]. Мы как-то рассчитывали с Валерьяном, сколько китайцев надо убить для «приготовления пути культуре» и для произведения на них надлежащего впечатления, т. е. именно такого, о котором заботится Вильгельм-Зигфрид, «чтоб в течение 1000 лет ни один китаец не посмел бы косо взглянуть на немца». В 50-х годах этого столетия во время восстания тайпингов было убито 20 миллионов китайцев [Восстание тайпинов - крестьянская война в Китае в 1850-1864 гг. против феодальной) гнета и маньчжурской династии Цин, приведшая к созданию повстанцами своего государства. За 15 лет войны погибло, действительно, до 20 миллионов человек, ряд провинций был опустошен, часть городов превращена в развалины.], что на Китай особенного впечатления не произвело, что и не удивительно в стране, где настолько относятся к смерти с пренебрежением, что считают чуму за «благословенье Божие». Следовательно, надо убить минимум 100 миллионов, тогда это верно произведет впечатление. Но для это<го> в течение 3-х месяцев ежедневно придется убивать по 3 миллиона, т. е. такое число, которое равняется числу убитых за время всех наполеоновских войн. И это ежедневно по такому числу, а то финансы ни одной страны не выдержат. Но даже и современная культура не изобрела еще таких орудий, которыми ежедневно можно убивать по 3 миллиона.
Сегодня мне говорили, что ташкентская полиция ищет меня, чтобы передать мне… паспорт. Откуда сие? Неужели охранка расщедрилась? Завтра пойду узнавать, в чем дело.
Передайте Яше, что письмо его я получил и отправлю ему ответ на днях. Были вы у Юнге [Е. Ф. Юнге.]? Видели ли вы m-lle Багратион [Елена Ивановна Багратион, москвичка.]? Что Ольга Михайловна и Миша [О. М. Струкова и М. П. Свободин.]? Вы писали, что Пешковский убедил Лёлю ехать в Германию, когда же она думает ехать? и куда именно? Почему лучше не во Францию? Я теперь после Вильгельмовых речей совсем Берлин возненавидел. Обратили ли вы внимание на речь Бебеля [«Пламенная» речь Августа Бебеля, одного из основателей и руководителя германской социал-демократической партии, в защиту «боксеров» была пересказана в статье Г. Б. Иоллоса (под псевдонимом: I) «Из залы рейхстага», опубликованной в «Русских ведомостях» 13 ноября 1900 г. (№ 316).]?
Пора ложиться спать. Уже второй час ночи. Кланяюсь всем. Крепко целую бабушку. Я ей в прошлом письме к вам отдельно писал.
Макс.
Мой адрес теперь: Ташкент. Шахризябская ул. Александру Васильевичу Яхонтову для Макса.
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
11 декабря 1900 г. Ташкент
[Открытка. Штемпели: Ташкент. 11.XII.1900; Москва. 20.XII.1900.]
Только что успел я запечатать свое письмо, как получил ваше от 1 декабря (ответ на бакинское) [В письме от 1 декабря 1900 г. (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 70-71 об.) Е. О. высказывала сомнение в разумности приобретения земли в Батуме, не зная условий местности: «…есть ли поблизости деревня, селение, где можно иметь некоторую провизию, рабочих, прислугу, расстояние от города с почтой и т. д.»]. Я думаю ехать в марте в Париж, потому что в это время начнется постройка и Валерьян уедет из Ташкента в Туркестан. Мне оставаться на постройку не стоит 1) потому что тогда надо уже на более долгий срок оставаться, 2) потому что мне не хочется терять здесь времени, а лучше скорее в Париже за дело приняться. Ехать же опять в Туркестан на короткое время не стоит. Вот почему я выбираю для отъезда конец марта. Я бы и раньше уехал, если бы было достаточно денег. К марту же, я думаю, у меня чистыми останется 250-300 р., что мне хватит, с поездкой и остановкой в Москве, так <до> августа-сентября в Париже. За Памир вам бояться нечего, потому что зимой он абсолютно неприступен, а мне слишком хочется в Париж, чтобы ждать здесь еще до лета или осени, когда мы думали отправиться с Валерианом, но это, я думаю, тогда вознаградит осенним путешествием на Пиренеи из Парижа, если денег хватит. Что это такое «перерождение стенок сердца», очень сериозная это вещь? Рубашка мне ваша как раз, и я за нее очень вам благодарен. Целую бабушку.
11 декабря утром. (Закрытое письмо написано 10<-го> веч<ером>, а не 11<-го>).
Макс.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Еще о поэтах:
• М. В. Дандевиль. А. Н. Плещеев в форте Перовском (по неизданным письмам);
• А. И. Макшеев. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю [Т. Г. Шевченко];
• Н. Д. Новицкий. На Сырдарье у ротного командира [Т. Г. Шевченко].
Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6.
Баку. (Георг Алмаши, 1900)
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
19 ноября 1900 г. Каспийское море
Дор<ог>ая мама! Пишу Вам сидючи в кают-компании парохода «Каспий», идущего из Красноводска в Баку. Налево от меня идет отчаянная игра в карты с ругательствами и прихлопыванием ладонью по столу, которую ведут какие-то восточные люди, а направо без конца задают разные вопросы мои случайные спутники с самого Ташкента, один венгерец и один австриец, доктора зоологии, возвращающиеся в Вену после научной экспедиции по центральной Азии [О ком идет речь, установить не удалось. {Установлено, что венгром был Дьёрдь Эде Алмаши, граф Жаданьский и Тёрёксентмиклошский, отец шпиона Ласло Алмаши, а австрийцем - Рудольф Штуммер фон Траунфельс. Доктору Алмаши, который докучал Волошину вопросами, это плавание также запомнилось: «Мы прошли по длинным деревянным мосткам к судну и с ужасом узнали „Каспий“, самую утлую посудину пароходства „Кавказ и Меркурий“. <…> К счастью, добрались успешно, хотя ночь была не из приятных: во-первых, компания русских и персов до самого утра играла в карты и шумела без всякой жалости, а во-вторых - наше старое судно опасно раскачивалась при каждом движении руля - даже на зеркально-гладкой воде, - так что при обходе множества мелей тебя выбрасывало из постели» (Almásy György. Vándor-utam Ázsia szivébe. - Budapest, 1903. P. 644.). - rus_turk.}]. Сверх того немного качает и прямо за спиной до исступления работает паровая машина, так что письмо мое никак не сможет отличаться связностью и разборчивостью. 15 ноября вечером я приехал с Валерианом в Ташкент и на другой же день выехал в Баку, что<бы> там встретить Марью Николаевну. Как раз перед отъездом мне передали целых четыре ваших письма, 2 из Феодосии, одно с дороги и последнее большое, заказное из Москвы, где вы пишете о бабушке и Охранном отделении [Открытка, датированная 24 октября, письмо от 26 октября, открытка от 29 октября 1900 г., отправленная из почтового вагона (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 50-54). Имеется в виду письмо Е. О. от 2 ноября 1900 г. (Там же, л. 55-60 об.), в котором сообщалось о ее визите в Охранное отделение. По словам «самого» (Зубатова?), Волошин «свободен, может приехать в Москву и поступать в университет» (но принят будет, скорее всего, лишь с осени 1901 г. «на 3-й курс»); «бумаги» Волошина (включая паспорт) будут ему высланы, по его требованию, в указанное им место.]. Я мог их только пробежать перед отъездом и вот только сегодня на пароходе нашел возможность писать вам. Но отвечать сейчас на всё я совсем не в состоянии, так как хочется поговорить очень о многом по поводу этих писем, а это я сделаю, только когда наконец успокоюсь в Ташкенте. Ваше письмо в стиле библейских пророков своим заключением привело в восторг Валериана, и как-то удивительно совпало с темами наших с ним разговоров, которые мы с ним вели без конца в Джулеке, бродя по вечерам в густых зарослях по берегам Сыр-Дарьи. Итак, я свободен. Если успею, то я в Баку же напишу прошение в Охранное отделение о выдаче мне вида и вышлю с этим письмом Вам, т. к. иначе опять не выйдет никакого толку, как и с первым прошением. В Московский университет я все равно не вернусь, если бы даже мне и разрешили это сделать немедленно, а в апреле выеду в Париж. Думаю, это будет самое лучшее, т. к. к тому времени у меня денег будет достаточно, до летнего семестра останется еще месяца 1½ чтобы хорошенько напрактиковаться в языке, и сверх того я захвачу еще Салон и др. выставки. Только вот жаль, что на Памир я так и не попаду.
Положим, для курьеза, пожалуй, и можно было бы подать прошение в Моск<овский> Ун<иверситет>, но специально для курьеза, чтобы иметь письменный документ того, что вам было сообщено устно. Теоретически Вы вполне правы в своем негодовании, но в применении ко мне, которому пока все вышепроисшедшее и происходящее доставляет неизъяснимое удовольствие, я не могу с ним согласиться иначе как теоретически. Узнайте, пожалуйста, адрес Пешковского. Когда же Лёля собирается в Германию? Отчего мне Яша ничего не пишет? Целую бабушку и дядю Гришу [Г. О. Глазер.]. Я напишу бабушке из Ташкента. Завтра же я поеду, верно, из Баку обратно. Даже странно так близко от Москвы находиться: я уж четвертые сутки еду.
Макс.
P. S. Теперь сижу в Баку [В Баку Волошин прибыл вечером того же дня.] на вокзале и вкладываю в это письмо прошение о виде. Пожалуйста, подайте его сами [Подразумевается прошение о виде на жительство в Москве. 1 сентября 1900 г. Волошин был лишен права «въезда в столицу».].
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
28 ноября 1900 г. Ташкент
Ташкент. Вторник. Какое число, не знаю (29?).
Дорогая мама!
Сию минуту я только вернулся в Ташкент и сейчас же получил еще два ваших письма (второе и третье из Москвы). Встретив Мар<ью> Николаевну в Баку (получили ли вы мое письмо, отправленное оттуда и писанное во время качки на Каспийском море?), я проводил ее до Асхабада, где нас встретил Валериан, а я сам остался там на три дня у Адриана Петрова [Предполагаемое время пребывания Волошина в Асхабаде - 22-25 ноября.], затем останавливался еще в Самарканде и осматривал все тамошние древности [Предположительно Волошин был в Самарканде 26 и (или) 27 ноября.], которые вы, верно, видели на фотографиях у Михаила Митрофановича, и вот только сегодня вернулся в Ташкент. Пока у меня еще нет собственного угла, т. к. я буду ночевать у Валерьяна на неустроенной еще квартире, а пока сижу и пишу в его номере, между тем как он сам в соседнем номере у Ор<еста> Полиеновича [О. П. Вяземский. С 1901 г. он участвовал в строительство южной части Оренбург-Ташкентской железной дороги и, по-видимому, приехал в Ташкент с Дальнего Востока (где в 1900 г. им было закончено строительство Уссурийской железной дороги).] собирается играть арии на виолончели.
Как вы, верно, уже знаете из того прошения, которое я вложил в бакинское письмо, мой заграничный пашпорт был арестован вместе со мной и находится в Охранном отд<елении>. Я думал, что вы это знали, а чего они вам этого не сказали, право, не понимаю. Мысль о возможности обратного поступления в русский университет мне даже и в голову не приходила до вашего письма [Мысль о повторном поступлении в Московский университет была высказана Е. О. в письме от 8 ноября 1900 г., со ссылкой на В. В. Быховского, который советовал «кончить университетский курс и тогда только ехать за границу».]. Неужели еще мало опыту? И неужели же вы думаете, что после этих двух историй, хотя бы мне и выдали в награду за доставленное мне удовольствие… то бишь за безвинные страдания, свидетельство о благонадежности («О пастор! пастор! За счастье счастья ждать? Награды за награду?») [Слова Генриха из драмы Г. Гауптмана «Потонувший колокол» (монолог в заключительной части 3-го действия).], меня все-таки допустят до окончания университета. Ну, даже если я и кончу, то какой смысл из всего этого? Я выдержал государственный экзамен, потерял на это еще два года и что же? Я сейчас же уезжаю в Париж, но ни в каком случае не для того, чтобы заниматься и усовершенствоваться в юридических науках, а только для того, чтобы как можно скорее забыть их, как было с латинским и греческим языком после гимназии. Так что выйдет, что гимназию я проходил как нечто совершенно для меня ненужное, для того чтобы иметь право поступить в университет, а теперь, сознав ненужность для меня университета (т. е., разумеется, в тех рамках и пределах обязательного курса, какие представляются для меня обязательн<ыми> в России), я почему-то еще должен буду кончить это нечто для меня совершенно ненужное, чтобы наконец заслужить право заняться своим образованием, так, как я хочу, а не так, как хотят «творящие волю пославшего их» составлять так учебные программы, которые подготовляли бы подданных, умеющих достойно творить волю пославшего их. Ведь я на государственную службу не пойду. А вдруг? Так тем лучше - у меня будет отрезан путь на все будущее время от того, что я в настоящее время считаю для себя подлость<ю>, а для других вредным образом действий. Нет, мама, теперь я хочу наконец работать над тем, что меня действительно влечет и действительно интересует. Я ведь вам рассказывал об некоторых литературных темах, которыми я собираюсь заняться. Как только начнется постройка [Имеется в виду постройка железной дороги.], т. е. в конце марта, я через Москву двинусь в Париж. Если б мне вас тогда еще в Москве застать. Я рассчитываю, что у меня к тому времени скопится minimum рублей 250, что для меня будет вполне достаточно, на путешествие и на жизнь в Париже до июля. А 240 р. за перв. полугодие 1900 г. [Сумма процентов с капитала Волошина (по 40 р. в месяц).] вы тогда оставите себе для поездки зимой в Париж. А в Москве мне надо будет быть, чтобы повидаться с бабушкой со всеми знакомыми, захватить вещи и потолковать с неко<тор>ым<и> редакциями. Дня через 3-4, как только оснуюсь на месте, я напишу бабушке. Относит<ельно> университ<ета> буду еще говорить с Валерианом, который будет, я уверен, всецело на моей стороне. Словом, скоро буду писать. Крепко целую бабушку и дядю Гришу [Г. О. Глазер.].
Макс.
Р. S. Где теперь Ев<гения> Пав<ловна> [Е. П. Теш, младшая дочь П. П. Теша.] и как ее здоровье? Получили ли вы письмо со вложен<иями> от Валер<иана> заказное? Спасибо за все сведения об Арнольде и Блюме [8-9 ноября 1900 г. Е. О. писала Волошину о встрече с Ф. К. Арнольдом: «Он очень похудел, изменился, его все жалеют, говорят, что он очень неудачно женился, что жена его слопала (мое выражение) и от прежнего Арнольда ничего не осталось. Жена его никуда не пускает одного, а у них перестают бывать прежние товарищи его, потому что не переносят ее. <…> Блюмы представляют из себя очень счастливую пару, в очень несчастных обстоятельствах: он живет при родителях, она должна была отказаться от места клас<сной> дамы в Москве, чтобы для поправки здоровья поехать в деревню на место гувернантки, а теперь по непредвиденным обстоятельствам лишилась и этого места».]. Пожалуйста, попросите Лёлю справиться у Леры [Е. С. Лямина, В. А. Воллк-Ланевская.] об моем альбоме (фотограф<ическом>), который прошлой весной остался у нее, - Лёля знает. А также адрес Пешковского.
Были ли обо мне известия в Ташкенте, не знаю, т. к. теперь только что приехал, а тогда почти что и не был. Землячеств<ами> и др. [Волошин, избранный 13 февраля 1899 г. заместителем представителя Крымского землячества (студента-естественника П. Н. Глобы) в студенческом Исполнительном комитете объединенных московских организаций, был после сходки 15 февраля уволен из Московского университета (в числе 58 студентов), арестован 16 февраля за участие в студенческих волнениях и выслан из Москвы в Феодосию.] я нисколько не дорожу, но порывать с ними всякие сношения ради оконч<ания> унив<ерситета> считаю слишк<ом> позорным.
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
4 декабря 1900 г. Ташкент
4 декабря 1900 г.
Дорогая мама, сегодня получил я Ваше письмо с известием о дяде Грише [В письме от 24 ноября 1900 г. (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 67-69 об.) Е. О. сообщала о смерти Г. О. Глазера, последовавшей 17 ноября.]. Ну что же, я могу только вполне согласиться с тем, что вы мне писали несколько писем назад: это должно быть громадное облегчение для бабушки, если только благополучно пройдет все впечатление первого времени. Вы ничего не пишете, как она перенесла это. Ваши письма (последние) ужасно мрачны, и я ярко представляю себе всю обстановку, в которой вам пришлось прожить последние недели, как только могу представить, находясь за 6 тысяч верст в совершенно иной обстановке. Вы пишете, что бабушка хочет ехать в Коктебель? Это очень хорошо и, кажется, лучшее, что она может сделать. Но я все-таки не понимаю, почему вы предпочитаете Коктебель в этом случае Батуму [Е. О. писала: «…как мне забираться в такую даль, из которой в период осенних и зимних бурь на море и выбраться-то нельзя будет», добавляя, что Н. Г. Глазер хочет жить с ней именно в Коктебеле, а так как «на горе» у П. П. Теша им всем (еще и с А. О. Глазером) жить «немыслимо», то ей «обязательно нужно строить» там свой домик.]. В Батуме удобства сообщения гораздо лучше, чем в Коктебеле. Местность за Чорохом находится всего только в 13 верстах от Батума, затем сам Батум соединен с цивилизованными странами не только морем, но и ж<елезной> дорогой (линия Владивосток - Петровск - Баку - Тифлис - Батум). Как будет бабушка перебираться из Феодосии в Коктебель эти 22 версты? И ведь не будет же она жить зимой в Коктебеле во время снега, ураганов и холодов? Ей придется уезжать в Феодосию. Между тем как в Батуме круглый год великолепная погода и в декабре цветут розы. Местность там далеко не пустынная, а, напротив, заселяющаяся очень быстро. Там живет временами Снегирев, о котором я вам писал, туда будет наезжать Валериан, там собирается купить землю некто Рудовский [Иван Антонович Рудовский, инженер путей сообщения. Сохранилось его письмо к Волошину (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 1040).] - один из сослуживцев Валериана, очень симпатичный пожилой поляк, который хочет поселить там свою семью и мечтает об Батуме не меньше, чем Валериан. А кроме того, там и без того есть уже кое-какие обитатели, судя по рассказам Снегирева. Конечно, если бы вам пришлось жить там одной, это было бы невозможно. Но ведь там будет теперь и бабушка. В случае если Лёля уедет в Берлин, я уверен, Люба [Л. С. Лямина.] с удовольствием поселится с вами - ведь мечтала же она вместе с нами об общей колонии два года назад. Ольга Михайловна [О. М. Струкова.] будет к вам приезжать. А когда все будут разъезжаться, вы будете ездить ко мне в Париж.
Для здоровья бабушки Батум окажется неоценимым после грязной, душной, пыльной Москвы, где и здоровые люди чувствуют себя больными. Если же на это понадобится больше немного денег (хотя едва ли), то возьмите из моих. И уже весной вы бы могли поехать туда, поселиться пока в самом Батуме, который представляет из себя довольно большой город (больше Феодосии) [В Батуме в конце XIX в. (1889 г.) было около 12.000 жителей и 847 построек. В Феодосии в то же время (1897 г.) было 27.238 жителей.], с широкими улицами, залитыми зеленью, миленькими одноэтажными домами, каштановыми аллеями, тенистым бульваром на самом берегу моря и великолепными снежными горами кругом, заросшими бесконечными дремучими лесами.
Я говорил с Валерианом о своей будущей судьбе, и он вполне одобряет мой план ехать в Париж. Он говорит, что понимает вашу мысль, почему вы мне советуете окончить университет в России, но в это же время согласен с моими доводами. Я сам понимаю, что кончить университет в Москве очень благоразумно, но это уж даже чересчур предусмотрительно: принципиально отказываться от государственной службы и в то же время оставлять себе лазейку на всякий случай какой-нибудь перемены в убеждениях. Положим, тут, конечно, не одна только государственная служба, но все равно меня не привлекает юридическая деятельность, а работать только для получения жалования или гонорара это значит работать плохо. Ну да во всяком случае, ведь вы сами говорите, что хотите, чтобы я сам за себя решил, так я и решаю ехать в Париж, и я думаю, что и вы сами согласитесь со мной. Что же касается до того, что Быховской берется меня убедить не участвовать в землячествах [8 ноября 1900 г. Е. О. сообщала Волошину, что была сегодня у В. В. Быховского, который советовал ему окончить университетский курс в Москве и «удержаться от участия в разных землячествах, комитетах, съездах»; «тем более, - добавляла Е. О., - что ты к ним относишься уже без всякого интереса» (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 64 об.).], так тут собственно и убеждать нечего: мне и самому они надоели, да только в них ли дело? Не может ли явиться тысячи неожиданностей, при которых повторится то же самое. А беспорядки, которые должны быть через год по закону вероятности? Нет, довольно с меня Москов. университета.
Вот уж второй день как я устроился на своей квартире. С Валерианом я не мог устроиться, потому что квартира у него слишком маленькая. Но зато я устроился прекрасно у его университетского товарища, а теперь учителя Ташкентской гимназии, Александра Васильевича Яхонтова. У меня средних размеров комната, очень чистая и очень светлая, с огромным письменным столом. Я живу на полном пансионе, даю уроки его маленькому восьмилетнему сыну и приплачиваю еще 10 рублей, причем на последнем мне еще пришлось самому настоять, т. к. он ни за что не хотел брать никаких денег.
Читали ли Вы в сентябрьской книжке «Вестника Европы» письмо Влад. Соловьева в редакцию «по поводу последних событий» [«По поводу последних событий (Письмо в редакцию)» В. С. Соловьева, датированное 1 июля 1900 г., появилось в № 9 «Вестника Европы» за 1900 г. (С. 302-306); в нем утверждалось, что столкновение европейцев с Китаем является переломным пунктом всемирной истории.]? Прочтите, оно очень кратко, но производит сильное впечатление.
Крепко целую бабушку и надеюсь увидеться с ней в начале апреля, когда поеду в Париж.
Макс.
Теперь мне можно писать так: Ташкент. Шахризябская улица, д. Павлова. Александру Васильевичу Яхонтову для Макса.
Р. S. Пашпорт [Речь идет о русском паспорте Волошина, полученном Е. О. «из иностранного отдела» (Охранки?).] вышлите мне, пожалуйста, поскорей: ведь он мне всегда может понадобиться и, кроме того, заграничн. пашпорт я буду здесь брать, чтобы не вышло в Москве недоразумений.
Получили ли вы мое письмо из Баку? и еще одно из Ташкента?
Н. Г. ГЛАЗЕР
4 декабря 1900 г. Ташкент
Дорогая бабушка!
Сегодня я получил от мамы письмо с известием о смерти дяди Гриши. Она там также пишет, что вы собираетесь вместе с нею ехать на юг. Вот это замечательно хорошо. Только, бабушка, поезжайте в Батум, как я писал маме. Вы там так быстро оправитесь после московской духоты, вони, грязи, маленьких квартир, низких комнат. Подумайте только - там постоянная весна, в декабре цветут розы, растут апельсины и лимоны, цветет чай - словом, совсем рай земной. Я уверен, что вы там сразу почувствуете себя гораздо лучше.
И кроме того Батум далеко не глушь: туда можно проехать по железной дороге от Москвы до самого Батума.
Я нигде даже в Италии не видал ничего подобного по богатству растительности.
Климат так абсолютно здоровый, и это единственное место в России, где абсолютно нет пыли. Право, бабушка, уезжайте действительно поскорей из этой отвратительной Москвы, где у Вас столько тяжелых воспоминаний.
Я устроился теперь на квартире очень хорошо и очень дешево и думаю пробыть в Ташкенте до марта, а затем поеду учиться в Париж через Москву и надеюсь скоро с Вами увидеться.
Крепко целую Вас и желаю как можно скорее уехать на животворящий юг.
Макс.
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
10 декабря 1900 г. Ташкент
Дорогая мама!
От Вас все нет писем. Последнее было от 25 ноября, а 25-26 вы должны были бы получить мое письмо из Баку, отправленное 20 ноября. Потом я вам по приезде из Ташкента еще два письма отправил. Т. к. ваш ответ на бакинское письмо уже должен бы был получиться, то я начинаю беспокоиться, не произошло ли чего-нибудь с бабушкой?
Я только что перечитывая все ваши письма, писанные из Москвы, и страшно ярко перенесся в ту обстановку с болезнями и смертью, в которой вы теперь. Как же вы думаете устроиться с бабушкой в Коктебеле? Как же вы доберетесь туда с дядей Сашей [А. О. Глазер, брат Е. О., психически больной, с 1893 г. находился под опекой Н. Г. Глазер (с 5 марта 1909 г. - под опекой Е. О.).]? Но ведь вы останетесь еще в Москве до начала апреля и мы увидимся с вами? Хватит ли Вам на поездку в Париж тех 240 рублей, которые останутся от моих денег за 1-ое полугодие 1901 года, и когда вы думаете тогда приехать в Париж?
Живется мне у Яхонтовых очень хорошо. Дела обязательного пока у меня нет никакого, потому что другие партии еще до сих пор не кончили своей работы и не вернулись еще в Ташкент. Когда вернутся, тогда начнется составление отчета и мне, верно, дадут что-нибудь писать или считать. Пока я совсем завалился журналами и газетами и старыми и новыми и читаю по целым дням. Читали вы в «Вестнике Европы» в сентябре предсмертное письмо Вл. Соловьева о китайских делах и статью Трубецкого о нем в той же книжке [Статья князя С. Н. Трубецкого «Смерть В. С. Соловьева» была напечатана в № 9 «Вестника Европы» за 1900 г. (С. 412-420); здесь же было помещено написанное незадолго до кончины стихотворение Соловьева «Дракон. Зигфриду» (С. 316).]? Я не понимаю только, как мог Соловьев приветствовать эту варварскую речь Вильгельма [Речь Вильгельма II, которой он напутствовал 14 июля 1900 г. отправлявшиеся в Китай германские войска; «Русские ведомости» дали пересказ ее из немецких газет в № 198 от 18 июля.]. Я имел терпение перечитать в «Рус. ведомостях» все телеграммы из Китая с мая месяца и все корреспонденции Иоллоса из Берлина [Корреспонденции Г. Б. Иоллоса из Берлина печатались в газете «Русские ведомости».] и возмущался до глубины души. Апофеоз европейского варварства и европейской глупости (а в частности, немецкой) - это поход, сооруженный Вальдерзее для осквернения гробниц Мингов и для доставления «душ предков» в Пекин [Граф Альфред фон Вальдерзее, командующий союзными войсками, подавлявшими восстание ихэтуаней, прибыл в Пекин 29 сентября 1900 г. Минги (Мин) - китайская императорская династия в 1388-1644 гг. Пекин был занят войсками союзников, богдыхан и его двор находились в провинции, на территории, контролируемой восставшими. Попытки заставить его вернуться в столицу (что должно было повлиять на ход войны) предпринимались многократно; поднятие германского флага над гробницами Мингов (о чем «Русские ведомости» сообщали 22 ноября 1900 г.) было одной из таких попыток.], чтобы заставить кит<айского> импер<атора> [Император Куан-Сю (Гуансюй, 1872-1908) в начало 1898 г. предпринял попытку начать в стране «100 дней реформ», но был арестован вдовствующей императрицей Цыси (1835-1908). (Подавление реформ стало одной из причин восстания ихэтуаней).] приехать туда.
«Пленных не берите, пощады не давайте - приготовьте путь культуре». И это «предводителя гуннов» Соловьев приветствует как «Зигфрида». Я вполне понимаю, почему, и понимаю мысль и идею Соловьева, но не могу примириться с этим (т. е. стихотвореньем) [Имеется в виду стихотворение Вл. Соловьева «Дракон», включающее явное обращение к Вильгельму II: «Наследник меченосной рати! / Ты верен знамени креста, / Христов огонь в твоем булате / И речь грозящая свята». (Впрочем, Л. Слонимский в статье «Владимир Сергеевич Соловьев» (Вестник Европы. 1900. № 9. С. 421) указывал, что, будучи в редакции журнала 5 июля 1900 г., поэт посчитал это стихотворение «уже несвоевременным, ввиду некоторых изменившихся обстоятельств».)]. Мы как-то рассчитывали с Валерьяном, сколько китайцев надо убить для «приготовления пути культуре» и для произведения на них надлежащего впечатления, т. е. именно такого, о котором заботится Вильгельм-Зигфрид, «чтоб в течение 1000 лет ни один китаец не посмел бы косо взглянуть на немца». В 50-х годах этого столетия во время восстания тайпингов было убито 20 миллионов китайцев [Восстание тайпинов - крестьянская война в Китае в 1850-1864 гг. против феодальной) гнета и маньчжурской династии Цин, приведшая к созданию повстанцами своего государства. За 15 лет войны погибло, действительно, до 20 миллионов человек, ряд провинций был опустошен, часть городов превращена в развалины.], что на Китай особенного впечатления не произвело, что и не удивительно в стране, где настолько относятся к смерти с пренебрежением, что считают чуму за «благословенье Божие». Следовательно, надо убить минимум 100 миллионов, тогда это верно произведет впечатление. Но для это<го> в течение 3-х месяцев ежедневно придется убивать по 3 миллиона, т. е. такое число, которое равняется числу убитых за время всех наполеоновских войн. И это ежедневно по такому числу, а то финансы ни одной страны не выдержат. Но даже и современная культура не изобрела еще таких орудий, которыми ежедневно можно убивать по 3 миллиона.
Сегодня мне говорили, что ташкентская полиция ищет меня, чтобы передать мне… паспорт. Откуда сие? Неужели охранка расщедрилась? Завтра пойду узнавать, в чем дело.
Передайте Яше, что письмо его я получил и отправлю ему ответ на днях. Были вы у Юнге [Е. Ф. Юнге.]? Видели ли вы m-lle Багратион [Елена Ивановна Багратион, москвичка.]? Что Ольга Михайловна и Миша [О. М. Струкова и М. П. Свободин.]? Вы писали, что Пешковский убедил Лёлю ехать в Германию, когда же она думает ехать? и куда именно? Почему лучше не во Францию? Я теперь после Вильгельмовых речей совсем Берлин возненавидел. Обратили ли вы внимание на речь Бебеля [«Пламенная» речь Августа Бебеля, одного из основателей и руководителя германской социал-демократической партии, в защиту «боксеров» была пересказана в статье Г. Б. Иоллоса (под псевдонимом: I) «Из залы рейхстага», опубликованной в «Русских ведомостях» 13 ноября 1900 г. (№ 316).]?
Пора ложиться спать. Уже второй час ночи. Кланяюсь всем. Крепко целую бабушку. Я ей в прошлом письме к вам отдельно писал.
Макс.
Мой адрес теперь: Ташкент. Шахризябская ул. Александру Васильевичу Яхонтову для Макса.
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ
11 декабря 1900 г. Ташкент
[Открытка. Штемпели: Ташкент. 11.XII.1900; Москва. 20.XII.1900.]
Только что успел я запечатать свое письмо, как получил ваше от 1 декабря (ответ на бакинское) [В письме от 1 декабря 1900 г. (ИРЛИ, ф. 562, оп. 3, ед. хр. 647, л. 70-71 об.) Е. О. высказывала сомнение в разумности приобретения земли в Батуме, не зная условий местности: «…есть ли поблизости деревня, селение, где можно иметь некоторую провизию, рабочих, прислугу, расстояние от города с почтой и т. д.»]. Я думаю ехать в марте в Париж, потому что в это время начнется постройка и Валерьян уедет из Ташкента в Туркестан. Мне оставаться на постройку не стоит 1) потому что тогда надо уже на более долгий срок оставаться, 2) потому что мне не хочется терять здесь времени, а лучше скорее в Париже за дело приняться. Ехать же опять в Туркестан на короткое время не стоит. Вот почему я выбираю для отъезда конец марта. Я бы и раньше уехал, если бы было достаточно денег. К марту же, я думаю, у меня чистыми останется 250-300 р., что мне хватит, с поездкой и остановкой в Москве, так <до> августа-сентября в Париже. За Памир вам бояться нечего, потому что зимой он абсолютно неприступен, а мне слишком хочется в Париж, чтобы ждать здесь еще до лета или осени, когда мы думали отправиться с Валерианом, но это, я думаю, тогда вознаградит осенним путешествием на Пиренеи из Парижа, если денег хватит. Что это такое «перерождение стенок сердца», очень сериозная это вещь? Рубашка мне ваша как раз, и я за нее очень вам благодарен. Целую бабушку.
11 декабря утром. (Закрытое письмо написано 10<-го> веч<ером>, а не 11<-го>).
Макс.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Еще о поэтах:
• М. В. Дандевиль. А. Н. Плещеев в форте Перовском (по неизданным письмам);
• А. И. Макшеев. Путешествия по Киргизским степям и Туркестанскому краю [Т. Г. Шевченко];
• Н. Д. Новицкий. На Сырдарье у ротного командира [Т. Г. Шевченко].